Цуладзе а. Политическая мифология. –М.: Эскмо, 2003. – 383 с
| Вид материала | Сказка |
- Тел.: 8 (383)375-04-15 факс: 8 (383)335-94-50, 78.72kb.
- В. К. Афанасьева шумеро-аккадская мифология, 207.04kb.
- Пресс-релиз тел.: (383) 210 16 35 Факс: (383) 223, 54.27kb.
- Т. А. Апинян // Философские науки. 2004. №11. С. 73-83, 308.62kb.
- Пресс-релиз тел.: (383) 210 16 35 Факс: (383) 223, 91.18kb.
- Политология справочные материалы для подготовки к тестированию содержание, 784.53kb.
- На конкурс: «Герои среди нас», 521.51kb.
- Пресс-релиз тел.: (383) 210 16 35 Факс: (383) 223, 88.76kb.
- Мифология древних славян содержание, 173.57kb.
- Токарева Юлия Васильевна Телефон: (383) 219-10-45 Факс: (383) 223-54-45 Адрес страницы, 9792.67kb.
ЦУЛАДЗЕ А. ПОЛИТИЧЕСКАЯ МИФОЛОГИЯ. –М.: ЭСКМО, 2003. – 383 с.
(избранные разделы)
Animal simbolicum
В обыденном представлении миф — это сказка, вымысел. Современный человек считает себя рациональным существом и ни за что не признает, что его поступки и образ мыслей могут определяться мифами. Однако, при ближайшем рассмотрении, наша рациональность оказывается всего лишь рационализацией, т.е. попыткой прикрыть рациональными доводами те мысли и поступки, которые продиктованы импульсами, исходящими из недр бессознательного. Наши представления об окружающем мире носят мифологический характер, хотя мы сами этого не осознаем. И это естественно — для человека, живущего в мифе, мифология и есть единственно возможная реальность.
Какая сила толкает нас в миф? Немецкий философ Эрнст Кассирер считал, что человек «не противостоит реальности непосредственно, он не сталкивается с ней, так сказать, лицом к лицу. Физическая реальность как бы отдаляется по мере того, как растет символическая деятельность человека. Человек не может жить в мире строгих фактов или сообразно со своими непосредственными желаниями и потребностями. Он живет скорее среди воображаемых эмоций, в надеждах и страхах, среди иллюзий и их утрат, среди собственных фантазий и грез». Иными словами, между «голой» реальностью и человеком должно быть еще нечто. Необходим посредник, который помог бы человеку воспринять реальность в той или иной форме, выработать отношение к ней. Одна из форм, в которую можно «упаковать» реальность, — это миф.
Кассирер полагал, что человека надо определять не как animal rationale (рациональное животное), а как animal symbolicum (символическое животное), поскольку «разум — очень неадекватный термин для всеохватывающего обозначения форм человеческой культурной жизни во всем ее богатстве и многообразии».
Реальная жизнь не укладывается в рациональные схемы. Полнота и сложность бытия передаются с помощью закодированных сообщений — мифов. Обыденное сознание с древних времен до наших дней живет в мире мифов. По словам Мирча Элиаде: «Мифологическое мышление может оставить позади свои прежние формы, может адаптироваться к новым культурным модам. Но оно не может исчезнуть окончательно».
Итак, миф позволяет нам осуществлять коммуникацию с внешним миром. Эту функцию мифа отмечал французский культуролог Ролан Барт, который считал, что миф представляет собой коммуникативную систему. «Поскольку миф — это слово, то мифом может стать все, что покрывается дискурсом. Определяющим для мифа является не предмет его сообщения, а способ, которым оно высказывается; у мифа имеются формальные границы, но нет субстанциальных. Наш мир бесконечно суггестивен. Любой предмет этого мира может из замкнуто-немого существования перейти в состояние слова, открыться для усвоения обществом — ведь никакой закон, ни природный, ни иной, не запрещает нам говорить о чем угодно», — писал Барт.
Всеядность мифа отмечал и Эрнст Кассирер: «Нет такого природного явления или явления человеческой жизни, которое не могло бы быть мифологически интерпретировано и не допускало бы такой интерпретации». Миф обладает огромной преобразующей силой. Обыденные вещи превращаются в знаки и символы. Неживая природа оживает. Человек приобщается к миру мифических богов и героев. Слово-миф создает реальность. «Даже всякая неодушевленная вещь или явление, если их брать как предметы не абстрактно-изолированные, но как предметы живого человеческого опыта, обязательно суть мифы. Все вещи нашего обыденного опыта — мифичны; и от того, что обычно называют мифом, они отличаются, может быть, только несколько меньшей яркостью и меньшим интересом».
Но миф не только позволяет осуществлять коммуникацию с окружающим миром. Миф создает самого человека. Философ Мераб Мамардашвили считал, что «человек есть искусственное существо, рождаемое не природой, а саморождаемое через культурно изобретенные устройства, такие, как ритуалы, мифы, магия и т.п., которые не есть представления о мире, не являются теорией мира, а есть способ конструирования человека из природного, биологического материала»8. Таким образом, миф как «машина культуры» перекидывает мостик от природного состояния человека к цивилизации, конструирует самого человека.
«Конструирование» человека предполагает формирование его внутреннего мироощущения, «картины мира». Иными словами, миф не просто посредник, некое передаточное звено между человеком и реальностью. Миф завладевает внутренним миром человека, программирует его. Миф управляет человеком, помещая его в особую, мифологическую реальность.
Сегодня трудно говорить о существовании какой-то «объективной реальности». Нескончаемые потоки самой различной информации, обилие символов, образов, «картинок» создают у людей ощущение, что окружающий мир непрерывно и стремительно меняется прямо на глазах. Все переменчиво, постоянно лишь одно — сами перемены. Одна «картинка» сменяет другую, и разглядеть в этом калейдоскопе образов некую «объективную реальность» представляется невозможным.
Изобилие «картинок», в свою очередь, ведет к девальвации образов. Человек еще не успел «переварить» тот или иной образ, а ему уже предлагается новый. Как подопытное животное он «отрыгивает» старую приманку и заглатывает новую и т.д. Разум остается не у дел, т.к. ему не дают времени на то, чтобы осмысливать, обрабатывать потоки поступающей информации. Человек подчиняется лишь рефлексам, подобно собаке Павлова.
Бешеный круговорот образов способствует мифологизации сознания современного человека, поскольку миф является устойчивой структурой и позволяет внести какую-то упорядоченность в хаотичную «картину мира». Миф оказывается той самой «реальностью», в которую человек искренне верит.
Конечно, законы физики не перестают действовать и в XXI веке. Подлодка «Курск» утонула, и с этим ничего не сделаешь. Однако весь вопрос в том, как интерпретировать это событие. Когда произошла катастрофа, СМИ бурно отреагировали на гибель атомохода и неудачную спасательную операцию. Они вели жесточайшую борьбу, навязывая аудитории определенное видение, трактовку происходящих событий. Именно информационные баталии вокруг «Курска» убедили руководство страны в необходимости «мочить» медиаолигархов Гусинского и Березовского.
В информационной войне побеждает тот, кто сумеет навязать свою «картину мира» целевой аудитории. Но т.к. «картина мира» предстает в форме мифа, то, следовательно, в чей миф народ поверит, тот и выиграл. В ситуации с «Курском» медиаолигархи потерпели сокрушительное поражение — рейтинг Путина слегка качнулся на 5% и устоял. А для самих олигархов начались не лучшие дни в их жизни.
Таким образом, политический миф призван упорядочить политическую реальность. Он выступает как орудие интерпретации действительности.
Миф создает особую, мифологическую реальность, которая воображается человеком как истинная, объективная реальность. Причем, как уже отмечалось выше, конструировать реальность мифа можно из любого материала. В мифе работают «структуры сознания, на основе которых в мире воображаются существующими такие предметы, которые одновременно и указывают на его осмысленность. В мифе мир освоен, причем так, что фактически любое происходящее событие уже может быть вписано в тот сюжет и в те события и приключения мифических существ, о которых в нем рассказывается. Миф есть рассказ, в который умещаются любые конкретные события; тогда они понятны и не представляют собой проблемы».
В приведенной цитате фактически описана технология создания мифологизированного образа политика. Задав определенные рамки толкования той или иной политперсоны, можно в дальнейшем любые ее поступки и высказывания интерпретировать в рамках созданного мифа. Это делает его высокотехнологичным средством манипуляции общественным сознанием. Реальная политическая жизнь постоянно преподносит сюрпризы, в то время как миф позволяет упорядочивать «картину мира». «Миф есть организация такого мира, в котором, что бы ни случилось, как раз все понятно и имело смысл». Поэтому миф доступен обыденному сознанию, что делает его эффективным оружием в политической борьбе.
^ Миф и обыденное сознание
Обыденное сознание является главной цитаделью мифов. Оно характеризуется консерватизмом, автоматизмом реакций, отсутствием рефлексии, избирательностью восприятия.
Обыденное сознание — это навыки жизни, накатанная дорожка, по которой движется индивид, не задаваясь при этом вопросами о смысле своего существования. Основная функция обыденного сознания — адаптация индивида к условиям жизни, окружающей реальности.
Наша повседневная жизнь является объектом для разного рода манипуляций. Именно обыденное сознание постоянно атакуется СМИ и другими источниками информации. Именно обыденное сознание подвергается ежедневным испытаниям в различных ситуациях. Поэтому эта форма сознания представляет большой практический интерес.
Наиболее яркий пример воздействия на обыденное сознание — реклама. Как сделать так, чтобы обыденные вещи обрели для людей притягательность? Как преодолеть серый покров повседневности? Только с помощью мифа. Миф взламывает обыденность, озаряет привычные будни фейерверком ярких красок. Реклама — лучшая тому иллюстрация: «Обычный порошок отстирывает плохо, а порошок фирмы N отстирывает в два раза лучше!» Подтекст — порошок фирмы N необычный, особый порошок. Реклама создает миф о стиральном порошке. Обыденная вещь приобретает магические свойства. В рекламе она оживает, одухотворяется, вступает в эмоциональный контакт с потенциальным покупателем. Реклама — это мифологическая реальность, в которой люди и вещи «общаются», «знакомятся» друг с другом. Посмотрев рекламу, домохозяйка идет в магазин и покупает «знакомый» порошок. Не только из-за его «магических свойств». Она уверена, ч го «знает» этот порошок. Миф работает.
В приведенном примере эффективность рекламы опирается на древний человеческий инстинкт — привычку разделять людей на «своих» и «чужих». Манипулятивное воздействие получается двухступенчатым. Сначала мифологизация продукта приводит к тому, что он «одушевляется», возводится в ранг живого существа. Затем реклама подчеркивает доброжелательность этого «существа», его «желание» служить людям, его особые качества. Так товар-существо становится для потребителя «своим».
Механизм «свой—чужой» является одним из основных ресурсов манипуляций обыденным сознанием не только в коммерческих целях, но и в политических. Политика и бизнес взаимообогащаются разного рода манипулятивными приемами.
Большим «подспорьем» для манипуляторов сознанием являются психические автоматизмы, которые можно привить и искусственно. По мнению Е.Доценко, «психические автоматизмы выступают в роли передаточных рычагов, благодаря которым энергия желания (воздействия) манипулятора превращается в энергию стремления (или действия) адресата»1. Это действия, которые индивид совершает не думая, механически. В данном контексте слово «манипуляция» приобретает практически буквальный смысл. Индивид уподобляется кукле, которую дергают за веревочки. Важно, что объект манипуляции ни о чем не догадывается, воспринимая происходящее как естественный ход вещей.
Однако самолюбие обывателя не позволяет превращать его в безмолвного «зомби». Когда он начинает задумываться над происходящим, выясняется, что у него есть свое мнение практически по всем вопросам. Правда, на поверку часто оказывается, что мнение обывателя является инкорпорированным мнением других людей (авторитетных личностей, лидеров мнений и т.д.). Этот феномен немецкий философ Эрих Фромм назвал «псевдомышлением». По мнению Фромма, «на самом деле людям кажется, что это они принимают решения, что это они хотят чего-то, в то время как в действительности они поддаются давлению внешних сил, внутренним или внешним условностям и «хотят» именно того, что им приходится делать».
«Псевдомышление» — характерная особенность обыденного сознания. Оно ведь не формализовано как научное. В быту достаточно сказать: «Я считаю...» И необязательно приводить аргументы. В демократической политической культуре каждый человек имеет право на собственное мнение и не обязан доказывать это право.
Убеждения человека — это область его переживаний и самоутверждения. Любое проникновение в нее вызывает острую ответную реакцию. По сути дела, убеждения — это мифы, которыми человек живет, мифы, которые определяют его поступки. Сколько убежденных коммунистов читали «Капитал» Маркса? А сколько из тех, кто читал, поняли, что прочитали? Мифы позволяют управлять обыденным сознанием, создавая у обывателя иллюзию самостоятельности.
Часто человек попадает под воздействие мифов в той сфере деятельности, в которой он является дилетантом. Но и высокий профессионализм в одной области не оберегает от наивности в других. Хороший математик может быть полным профаном в истории и поддаться очарованию какого-нибудь исторического мифа. Например, обаянию «наполеоновской легенды». Вместо критического восприятия исторического материала будет иметь место эмоциональное вживание в миф. Наш математик, если он попал в объятия мифа, будет пестовать его и дальше, читая о Наполеоне все хорошее с восторгом и с гневом отвергая негативные факты и материалы о своем кумире. Здесь уже начинает работать система «свои—чужие». Герой мифа — «свой». Те, кто против него, — «чужие», т.е. злодеи и враги. Известная формула «кто не с нами, тот против нас» становится основным критерием подхода к реальности. Изначальная поверхностность дилетанта, отсутствие критичности восприятия делают миф чрезвычайно устойчивым.
Подобное восприятие действительности хорошо иллюстрируется примером из области спорта. Поклонники, скажем, футбольных команд, т.н. фэны, четко разделяются по принципу «свой—чужой». Фэны команды-соперника для них лютые враги. Футболисты «своей» команды — мифические герои, Добро, сражающееся со Злом — командой соперника. Поражению «своих» всегда находится объяснение: плохое судейство (судья как еще одна враждебная сила, злой бог), плохая погода (виновна природная стихия), ошибки тренеров (тренер как сила рока, судьбы) и т.д. Неудивительно, что между фэнами часто происходят потасовки, порой кончающиеся трагически.
«Феномен болельщика» существует и в политике. Футбольные фэны воспроизводят своего рода микромодель политических состязаний. Особенно это касается периода общенациональных выборов, когда население страны делится на «болельщиков» различных «команд» и их лидеров.
Приведенные примеры показывают, что миф искажает действительность. Однако непонятно, как это происходит, каков механизм этого искажения. Одно из объяснений «коварства» мифа предложено Роланом Бартом.
^ Миф как «похищенный язык»
Ролан Барт рассматривал миф как семиологическую систему, что позволило ему дешифровать миф.
В семиологии исследуется соотношение двух элементов — означающего и означаемого. В совокупности они образуют знак. Для наглядности Барт приводит следующий пример: «Означающее пусто, тогда как знак полон, он представляет собой смысл. Возьмем черный камешек — я могу по-разному наделять его значением, он всего лишь означающее; но коль скоро я придал ему раз и навсегда некоторое определенное означаемое (к примеру, смертный приговор при тайном голосовании), то он становится знаком».
По мнению Барта, миф можно разложить по описанной схеме: означающее — означаемое — знак. Однако «миф представляет собой особую систему в том отношении, что он создается на основе уже ранее существовавшей семиологической цепочки: это вторичная семиологическая система. То, что в первичной системе было знаком (итог ассоциации понятия и образа), во вторичной системе оказывается всего лишь означающим».
Согласно Барту, миф надстраивается над первичной системой — языком, — и происходит сдвиг. Этот сдвиг Барт изобразил в виде следующей схемы.
Естественный язык выступает в данном случае в качестве языка-объекта, которым овладевает миф для создания собственной системы. Миф Барт именует метаязыком, т.е. вторичным языком, на котором говорят о первичном.
Означающее мифа рассматривается Бартом с двух точек зрения — как итоговый член системы языка и как исходный член системы мифа. В первом случае означающее Барт называет смыслом, во втором формой. Означаемое в мифе он называет понятием, а знак — значением.
Предложенная схема позволяет Барту описать явление, которое он назвал «похищением языка». «Миф — это похищенное и возвращенное слово. Просто возвращается слово уже не совсем таким, каким было похищено; при возвращении его поставили не совсем на свое место. Такое кратковременное умыкание, результат неуловимой ловкости рук, как раз и сообщает слову-мифу его ледяную застылость».
Суть «похищения» состоит в том, что миф превращает смысл в форму. «В смысле уже заложено некоторое значение, и оно вполне могло бы довлеть себе, если бы им не завладел миф и не превратил внезапно в пустую паразитарную форму. При превращении смысла в форму из него удаляется все случайное; он опустошается, обедняется, из него испаряется всякая история, остается лишь голая буквальность... Смысл низводится до состояния формы, языковой знак — до функции означающего в мифе».
В мифе форма, которая «очищена» от смысла, наполняется понятием. Понятие наполнено конкретикой, оно исторично. Но при этом «в понятие влагается не столько сама реальность, сколько известное представление о ней; превращаясь из смысла в форму, образ во многом теряет содержавшиеся в нем знания, дабы наполниться теми, что содержатся в понятии».
Под воздействием понятия смысл деформируется. Поэтому Барт отмечает, что функцией мифа является деформация реальности.
Таким образом, миф выступает в качестве фабрики по переработке реальности. Он перерабатывает «руду» окружающей действительности и дает на выходе некий новый сплав. «Миф возникает из убывания историчности в вещах; вещи в нем утрачивают память о том, как они были сделаны. Мир поступает в область языка как диалектическое соотношение действий и поступков людей — на выходе же из мифа он предстает как гармоническая картина сущностей. С ловкостью фокусника миф вывернул его наизнанку, вытряхнул прочь всю историю и вместо нее поместил природу, он отнял у вещей их человеческий смысл и заставил их обозначать отсутствие такового. Функция мифа — удалять реальность, вещи в нем буквально обескровливаются, постоянно истекая бесследно улетучивающейся реальностью, он ощущается как ее отсутствие».
Рассмотрим, как миф «вытряхивает историю», на примере Сталина. Миф получает в свое распоряжение смысл, т.е. реальную историческую личность, носившую кличку Сталин. У этой личности была биография, личностные особенности, желания и т.д. Но миф берет только форму, отметая «лишние» детали. Он берет имя «Сталин», очищает его от реальной биографии, превращает в заклинание. Далее эта форма наполняется понятием. В данном случае имя «Сталин» олицетворяло понятия единства, дисциплины. На выходе мы получаем — значение, т.е. сакрализованного Сталина, земного бога, «гениального вождя и учителя».
Эта схема позволяет понять, почему Сталин фальсифицировал собственную биографию. Потому, что был опытным мифологом и прекрасно понимал разницу между мифологизированным образом и реальным человеком. Поэтому биография превращалась в легенду. В ней оставалось только то, что соответствовало понятию, сообщенному имени «Сталин». Все остальное отметалось.
Предложенная Р.Бартом схема дешифровки мифа позволяет не только проследить технологию формирования политических мифов, но и найти против них противоядие. В частности, Барт предлагал «похитить» сам миф.
«Похищение» мифа
Для того чтобы «похитить» миф, Р.Барт предлагает создать вторичный миф, в котором означающим выступит значение первичного мифа. «Сила вторичного мифа в том, что первичный миф рассматривается в нем как наблюдаемое извне наивное сознание». Иными словами, вторичный миф превращается в сатиру на первичный.
Первичный миф является реальностью для человека, который в него верит. Философ А.Лосев считал: «Миф — это есть сама жизнь. Для мифического субъекта это есть подлинная жизнь, со всеми ее надеждами и страхами, ожиданиями и отчаянием, со всей ее реальной повседневностью и чисто личной заинтересованностью. Миф не есть бытие идеальное, но — жизненно ощущаемая и творимая, вещественная реальность и телесная, до животности телесная действительность». Однако с высоты вторичного мифа эта реальность выглядит как сказка и небылица.
Наглядным примером различного восприятия мифологической реальности служит история Дон Кихота. Отважный идальго воевал с реальностью, постоянно живя в мире мифов (т.е. в первичном мифе). Он воображал себя рыцарем, а свои безумства подвигами. Так, нападая на ветряную мельницу, Дон Кихот видел перед собой великана и побеждал его. Никто на всем белом свете не в силах был переубедить обезумевшего «рыцаря печального образа». А вот Санчо Панса создал вторичный миф о Дон Кихоте и тайком посмеивался над хозяином. Санчо — это здравый смысл, передвигающийся на ослике, в то время как миф облечен в рыцарские доспехи и восседает на коне.
Покинуть мир мифа чрезвычайно трудно, а порой и просто невозможно. Тот же Дон Кихот упорно не желал расставаться со своим воображаемым миром, несмотря на все синяки и шишки, которые ему доставались от мира реального. Миф обладает очень большой сопротивляемостью. Несчастный Дон Кихот не выдержал расставания с созданным им самим мифом и умер с горя. Ведь миф стал его подлинной жизнью.
В политической практике «похищение» мифа довольно распространено. Достаточно напомнить, какую роль сыграла сатира в разрушении советской мифологии. Советская власть лишилась сакральности после «разоблачения культа личности Сталина» Хрущевым. И сам Хрущев пал жертвой своих действий. Он лишил власть «ощущения недоступности и признания за ней той высшей мудрости, которую прежде за этой властью признавало большинство граждан страны. Внешне простоватый, Хрущев разрушил те психологические барьеры, которые отделяли и защищали власть от критики и насмешек. Любимый герой бесчисленных анекдотов, Хрущев не воспринимался ни как мудрый, ни как страшный».
Шутовская фигура Хрущева была злой насмешкой истории. Власть пародировала сама себя. Население страны очнулось от гипноза фигуры «вождя всех времен и народов» благодаря комизму Хрущева. Значение фигуры вождя, исполненное глубочайшего смысла в сталинской мифологии, превратилось в пустую форму в хрущевском мифе. Хрущев, сам того не желая, демифологизировал советскую власть, лишил ее легитимности. От этого удара она так и не смогла оправиться.
^ КОТЕНОК И ЛЕВ
Любопытен пример демифологизации противника из истории Второй мировой войны. Известно, что Гитлер любил сравнивать себя с Наполеоном. Так, прибыв в оккупированный Париж, он прямо с вокзала направился к Дому инвалидов поклониться праху императора. Дата нападения на СССР (22 июня) практически совпала с датой нападения Наполеона на Россию (24 июня).
Естественно, советская пропаганда не могла оставить это без внимания. И вот 6 ноября 1941 года в своей речи, произнесенной на станции метро «Маяковская», Сталин говорит, что «Гитлер походит на Наполеона не больше, чем котенок на льва»4. Это в то время, когда войска «котенка» стояли под Москвой. Тем не менее пропаганда стала лепить образ комичного, нелепого, безумного и полуграмотного ефрейтора, дорвавшегося до власти. Гитлера подняли на смех, и это в какой-то мере позволило преодолеть страх перед ним. Советская печать сыпала в адрес фюрера и его окружения самыми уничижительными эпитетами, по привычке переименовывая, отменяя реальность. В бой была брошена и фундаментальная наука. Так, в вышедшей в 1942 году исторической монографии Е.Тарле «Наполеон» все введение было посвящено доказательству «глубоких, коренных отличий, существующих между исторической почвой первой французской империи и той почвой, на которой гитлеровская банда воздвигла свой шаткий кровавый шатер»5. Такая установка привела к парадоксальному следствию — идеализации Наполеона, чьим «светлым, трезвым умом» и «прогрессивной ролью» в истории Европы восхищался Тарле. Но это было неизбежно, т.к. требовалось во что бы то ни стало принизить Гитлера до уровня мелкого уголовника.
Таким образом, «похищение» мифа позволяет вернуться к реальности, избавиться от очарования мифа. Однако это прозрение недолговечно и иллюзорно. Реальность постоянно ускользает от нас. Освободившись от одного мифа, человек открывается для другого. Свято место пусто не бывает. Поэтому в истории случается так, что люди просят вернуть им «похищенный» миф. Так было с Хрущевым, отставку которого население восприняло с облегчением. Ранний Брежнев поначалу пытался восстановить сакральность советской власти, пока сам не превратился в посмешище.
Сработал этот механизм и при передаче власти от Ельцина к Путину. Образ Ельцина регрессировал от народного героя к нелепому «дирижеру оркестра». Выходки Ельцина нарушали тайну власти. В какой-то мере восстановил эту тайну Владимир Путин. Пресловутая «загадка Путина» была ответом на массовый запрос восстановления тайны власти, возвращения «похищенного» мифа.
Путинская эпоха началась с отрицания ельцинской мифологии и частичного возвращения к советской мифологической системе. Однако советские мифы оказались слишком слабы, чтобы захватить воображение россиян. Когда Путин восстановил старый советский гимн и предпринял ряд других символических шагов, многие восприняли это как возрождение советской мифологии, а следовательно, и советских порядков. На самом деле ничего подобного не случилось. Путин, выражаясь словами Ролана Барта, «похитил» советский миф. Превратил его из довольно весомого фактора российской политики в декорацию, пародию. Но символический возврат в прошлое позволил ему укрепить свои позиции в настоящем.