Здравствуй, уважаемый читатель
| Вид материала | Документы |
- Михаил булгаков и его время 21 эссе от юрия кривоносова, 43.27kb.
- Здравствуй, дорогой читатель, 1428.02kb.
- Конкурс «Проба пера» Очерки Здравствуй, школа! «Здравствуй, школа!», 76.55kb.
- Рассказы о природе для детей и взрослых Анатолий Онегов здравствуй, мишка! Москва, 3440.45kb.
- Здравствуй школа, здравствуй первый класс!, 27.94kb.
- «Здравствуй, Россия!», 35.09kb.
- Т. Г. Шевченко Экономический факультет Кафедра экономической теории Утверждаю, 237.16kb.
- Откуда появились славяне и "индоевропейцы", 341.88kb.
- Книга 1 Система полевой саморегуляции, 2124.62kb.
- Положение о проведении городского конкурса юных исполнителей сказок народов мира, 32.92kb.
(Лауден)
Главный констебль Королевской полиции Сингапурской колонии Британской короны Эдуард Голдсмит в очередной раз провел по лбу обширным платком и, с отвращением поглядев на насквозь мокрую ткань, скомкал платок и засунул поглубже в ящик стола. Покосился на человека, навытяжку стоящего напротив, и с раздражением уставился на почти пустой графин. Подумать только, какой-то час назад этот графин был доверху наполнен холодной водой из глубокого колодца, и к тому же наполовину погружен в лохань с колотым льдом из аптеки, на котором в этакую дьявольскую жару глаза просто отдыхали! А сейчас? Констебль снова перевел взгляд на замершего перед ним младшего чина колониальной полиции Лаудена, и со злорадством отметил, что тому приходится еще хуже, чем страдающему от несусветной жары начальству. Не смея пошевелиться, Лауден только смаргивал заливающий глаза пот, и, вероятно, не чаял вырваться вон из душного кабинета. Постой-ка тут, постой, мстительно подумал Голдсмит и вдруг, решившись, рявкнул так, что Лауден вздрогнул от неожиданности:
- Смолл! Эй, Смолл!
Из приемной раздался громкий стук мебели, там затопали, и в кабинет главного констебля заглянул заспанный письмоводитель.
- Опять спали за рабочим столом, Смолл? - язвительно осведомился главный констебль. – Молчите, и не возражайте! Это видно по вашей вечно опухшей физиономии! Впрочем, вы способны спать и стоя, как старый мерин, забытый конюхами в конюшне. Возьмите графин вместе с лоханью, Смолл, и отправляйтесь в аптеку, к этому старому немецкому жулику Веберу. Скажете, что господин главный констебль кланяется и просит прислать еще воды на льду.
- Слушаюсь, господин главный констебль!
- Да двигайтесь поживее, Смолл! И постарайтесь при этом не уснуть на ходу! За последний месяц вы уже разбили два графина – боюсь, что Британской короне такие помощники, как вы, влетают в копеечку, - главный констебль перекатил глаза на стоящего столбом Лаудена. - Впрочем, ваша неспособность к элементарной дедукции, Лауден, обходится Британии еще дороже. Неспособность к дедукции и элементарная безответственность, Лауден!
Нижний чин благоразумно хранил гробовое молчание, глядя на начальство по уставу – на несколько дюймов выше головы главного констебля.
Голдсмит немного помолчал, раздраженно переложил несколько бумаг на столе и снова впер пристальный взгляд в лицо стоящего перед ним человека.
- За все время моей службы Ее Величеству – а тому пошел двадцать второй год, Лауден! - мне довелось видеть на службе немало тупых ослов. Но такого, как вы, признаться, еще не попадалось. Напомните-ка мне, Лауден, сколько раз я просил вас найти законный повод и вышвырнуть из Сингапура этого грязного полукровка Вапсаранаи? Господи боже, да тут и повода искать не нужно – этот негодяй сам предоставляет их ежедневно! И более, чем достаточно – он целыми днями рыщет по Сингапуру в сопровождении своих слуг, по которым давно плачет тюрьма, обделывает свои темные делишки, облапошивает уважаемых и излишне наивных людей, водит дружбу с пиратами и шпионит для них… Лауден, любого из перечисленных мной поводов с избытком хватило бы для того, чтобы посадить Вапсаранаи на первый попавшийся корабль и выслать его за пределы нашей колонии! Дайте мне только грамотно составленный рапорт, включающий показания свидетелей или жертв этого проходимца – и он вылетит отсюда быстрее, чем забредшая в синагогу бродячая свинья! Но ведь вы, Лауден, неспособны даже на это!
Главный констебль с отвращением глотнул теплой воды, с досадой отодвинул стакан на край стола.
- И вот теперь извольте видеть: этот проходимец Вапсаранаи снова втянул нас в неприятности! –продолжал Голдсмит. – Явился в китайскую гостиницу со своими наемными убийцами, которые тут же зарезали постояльца! И не замедлил, пряча концы в воду, тут же пристрелить их как собак. Впрочем, туда этим малайцам и дорога – он только избавил британскую казну от расходов по их содержанию в тюрьме! Черт с ними, повторяю! Но теперь выясняется, что этот постоялец и сам является весьма темной и подозрительной личностью. Не успел он испустить дух, как ко мне с жалобой на него явился греческий проходимец-шкипер, на шхуне которого случился взрыв и пожар. И грек – как его, Лауден? – утверждает, что сошедший с его шхуны пассажир, которого зарезали слуги Вапсаранаи, не более и не менее, как тайный агент русской политической полиции!
Истекающий потом Лауден подавил в себе горячее желание опрокинуть на сварливого начальника его же письменный стол. Или, по крайней мере, почтительнейше попросить его указать – чем он, Лауден, виноват, что пришлый чужестранец оказался чьим-то там тайным агентом? Очень хотелось и напомнить главному констеблю, что за последний год только он, детектив Лауден, четырежды подавал мотивированные рапорты о темных делишках Вапсаранаи. Однако рапортам не был дан законный ход – уж не потому ли, что злые языки в Сингапуре правы, и главный констебль использует подаваемые ему рапорты лишь для того, чтобы содрать с Вапсаранаи и подобных ему негодяев дополнительную мзду?
Однако Лауден и сам достаточно давно служил в королевской полиции Британии, чтобы с полной отчетливостью уяснить: спорить с начальством не только бесполезно, но и чревато неприятными последствиями. Одно такое возражение в свое время и явилось причиной того, что его вышвырнули – сначала из Лондона, а потом и вовсе из метрополии - и послали служить в этот богом забытый Сингапур, где-то на краю света. Уж лучше промолчать и не отрицать надуманной начальством собственной вины. Однако от одного замечания Лауден все же не удержался:
- Осмелюсь заметить, господин главный констебль, что ныне покойный иностранец, по показаниям хозяина гостиницы, сам пригласил к себе этого Вапсаранаи, и, таким образ, накликал беду на свою голову…
- Вы – осел, Лауден! – торжественно объявил Голдсмит. – Были, есть, и, подозреваю, останетесь им! Неужели вы не понимаете, что если бы вы выполнили бы в свое время указание начальства и потрудились принять меры к изгнанию отсюда негодяя Вапсаранаи, то и убийства в гостинице вообще не произошло бы?
- А взрыв на греческой шхуне? К нему-то Вапсаранаи вовсе не имеет никакого отношения, - робко возразил Лауден. – Шкипер утверждает, что взрыв – дело рук русского тайного агента. И что в багаже этого русского, якобы уже после пожара, он обнаружил неиспользованные компоненты взрывчатки
- После пожара? А вот я в этом вовсе не уверен, Лауден! Не удивлюсь, если он полез в багаж своего пассажира, едва тот успел сойти на берег! Полез туда, вытащил какую-то дрянь, которая и взорвалась от неосторожного обращения. Этот грек - тот еще фрукт! Я сразу понял, едва взглянул на его рожу. Нужно быть ослом, чтобы не заметить такого. Вы взяли, кстати, у него официальные показания относительно взрыва и пожара на этой старой посудине? Не исключено, что взрыв и пожар устроил сам шкипер – чтобы скрыть следы каких-то своих грязных плутней.
- Так точно, взял, господин главный констебль! Мой рапорт по этому случаю, показания хозяина гостиницы, доктора Брэда, производившего исследование трупа иностранца, допрос шкипера «Клеопатры», а также перечень вещей и предметов из багажа подозрительного пассажира шхуны - во-он в той папке, - Лауден, не смея пошевелиться, указал на папку глазами. – К бумагам я осмелился приложить и документы иностранца – как из его багажа, оставшегося на шхуне, так и из гостиницы. Весьма любопытный набор, осмелюсь доложить, господин главный констебль!
- Вот как? – презрительно осведомился главный констебль, брезгливо берясь за папку. – Вы что-то там предполагаете, что-то думаете – или полагаете, что действительно способны думать? Делать какие-то, даже элементарные выводы вам просто не свойственно, Лауден! Что ж, поглядим…
Голдсмит раскрыл папку и мельком проглядел бумаги, скептически фыркая над каждым листом и багровея от злости все больше и больше. Накал страстей вовремя снизило появление в кабинете письмоводителя Смола с графином свежей холодной воды. Главный констебль с жадностью выпил сразу два полных стакана, перевел дыхание и явно несколько остыл. Осушив лицо с помощью нового платка, он слабым жестом услал топтавшегося в ожидании дальнейших указаний письмоводителя и милостиво кивнул Лаудену:
- Можете сесть и не маячить у меня перед глазами, Лауден. Кстати, какой у вас все же отвратительный почерк, господин детектив! Я и половины не смог разобрать – ну-ка, Лауден, изложите-ка события своими словами!
- Слушаюсь! Итак, господин главный констебль, третьего дня, как вам известно, хозяин китайской гостиницы Ван Ши Де сообщил в полицию о прискорбном происшествии – убийстве поселившегося у него в тот день некоего иностранца, записавшегося в книгу под именем Мюллер. Позднее я отобрал у китайца официальные показания. Ван Ши Де утверждает, что этот Мюллер, поселившись в гостинице, заказал обед и заодно попросил поскорее свести его с каким-нибудь местным ловким человеком, хорошо знающим обитателей Сингапура. Он хотел навести справки о человеке, известном у нас по прозвищу Сумасшедший Ганс. Ван Ши Де послал за Вапсаранаи, предупредив все же гостя о скандальной репутации этого субъекта. Однако приезжего это не остановило, и он через хозяина пригласил Вапсаранаи к обеду. Последний явился, как вам уже известно, господин главный констебль, в сопровождении двух слуг-малайцев. Пока Мюллер и Вапсаранаи о чем-то договаривались в ресторане при гостинице, эти малайцы потихоньку проникли в комнату постояльца и начали рыться в его багаже. Между нами говоря, господин старший констебль, я уверен, что это сам Вапсаранаи послал своих слуг пошарить у Мюллера в багаже!
- «Между нами»? – презрительно фыркнул главный констебль. – «Между нами», Лауден? Это вполне очевидный вывод, и не сделать его мог только конченный идиот. Разумеется, малайцы и шагу без приказа Вапсаранаи не сделали бы!
Лауден хрипло откашлялся и с надеждой поглядел на запотевший в лохани со льдом графин. Ему так хотелось пить, что он готов был придушить своего начальника, которому мучения детектива доставляли явное удовольствие. Предлагать подчиненному утолить жажду этот старый негодяй явно и в мыслях не держал… Подавив раздражение, Лауден продолжил:
- Виноват, господин главный констебль! Итак, Мюллер, что-то заподозрив, решил вернуться в свой номер, и застал там прихвостней индийского полукровки. Итогом стычкистал малайский нож, который кто-то воткнул ему в бок. К этому времени в номер подоспели Ван Ши Де с гостиничной обслугой и Вапсаранаи, который тут же, якобы в порыве гнева, застрелил своих слуг…
- И таким образом, спрятал концы в воду! – понимающе скривил губы Голдсмит. – Продолжайте, Лауден!
- Хозяин гостиницы вызвал доктора Брэда и послал за полицией, предложив Вапсаранаи до нашего появления не уходить. Что тот с величайшей неохотой и исполнил – понимая, что его уход может быть расценен полицией как весьма подозрительное обстоятельство. Между прочим, Ван Ши Де уверяет, что Вапсаранаи хотел было самолично до прихода доктора вынуть из раны Мюллера тот злополучный нож, и только настойчивость китайца не дала ему это сделать. Китаец, понимающий в этом деле, уверяет, что Мюллер в этом случае умер бы сразу. И не сказал бы даже той малости, которую успел сообщить доктору и полиции.
- И что же рассказал о Мюллере сам этот полукровка? О поручении, который тот хотел ему дать?
- Он утверждает, что почти ничего. Что Мюллера он ранее не знал, а тот, пригласив его в гостиницу, представился поверенным по какому-то делу о наследстве и говорил, в основном, намеками. И что успел назвать Вапсаранаи только имя этого Сумасшедшего Ганса, о котором ему, якобы, и поручено было навести справки. А, между тем, сам Мюллер…
- Погодите, Лауден! – поморщился главный констебль и залпом выпил третий стакан воды.- Погодите, что вы скачете, словно заяц! Излагайте последовательно. Итак, Сумасшедший Ганс. Вам удалось выяснить об этом субъекте что-нибудь новенькое?
- Ничего криминального, господин главный констебль! Ганс Берг является едва ли не самым старым обитателем нашей колонии. Говорят, что здесь жили и его предки по мужской линии. Он немец, хотя присутствие в его жилах китайской крови видно и невооруженным взглядом. Много лет назад этот Берг уехал было отсюда на родину, в Германию. Но, судя по всему, сумел добраться только до Индии. Прожил там несколько лет, завел свое мануфактурное дело в Бомбее, но потом вернулся сюда, в Сингапур. Господин со странностями: нелюдим, со своими соотечественниками почти не общается – как, впрочем, и с другими европейцами нашей колонии. В совершенстве знает несколько китайских наречий, однако, вознамерившись в свое время жениться, невесту, как говорят, искал только немецких кровей. Прозвище Сумасшедшего закрепилось за ним после того, как он взял в привычку встречать заходящие в нашу гавань корабли с каторжниками и одаривать мелкими гостинцами арестантов. Сначала это были только британские корабли, возящие каторжников в нашу австралийскую колонию. А когда Россия последовала британскому примеру и стала заселять восточную оконечность своей империи, то Сумасшедший Ганс принялся встречать и русские корабли с осужденными преступниками.
- Я слышал, что этот Берг составил значительное состояние на жемчуге, - задумчиво молвил Голдсмит, проявив тем самым некоторое знакомство с предметом разговора. – И что у него хранится одна из самых замечательных и дорогих коллекций жемчуга в южных морях.
- Мне тоже доводилось слышать подобные разговоры, господин главный констебль. Однако коллекцию, о которой много говорят, почти никто не видел. Никто – из европейцев, я имею в виду. К Сумасшедшему Гансу часто приезжают китайцы из прибрежных поселений, известных добычей жемчуга - и это все, что известно наверняка. Ходят слухи, что внебрачный сын Берга и служанки-китаянки, долгое время жившей в его доме, некий Ли, расплатился за купленную им рыбацкую шхуну целой кучей жемчуга. Но так ли это, и где Ли на самом деле взял жемчуг – доподлинно неизвестно. Гм-м… Господин главный констебль, не сочтите за дерзость…
- Что такое, Лауден?
- У меня от этой дьявольской жары, господин главный констебль, просто кружится голова и язык во рту – словно рашпиль. Позвольте стакан воды, господин главный констебль!
- Вот как? – притворно удивился Голдсмит. – Ну, раз вам невмоготу, то выпейте, конечно. И заканчивайте, ради бога, свой рассказ!
- Благодарю, господин главный констебль! – Лауден с наслаждением проглотил полстакана залпом, а оставшуюся воду решил смаковать медленно. – Итак, теперь об этом иностранце с немецкими бумагами на имя Мюллера. В саквояже иностранца после его смерти были обнаружены еще несколько комплектов документов на разные имена, в том числе и на имя русского подданного Власова, что в какой-то степени подтверждает показания греческого шкипера. Еще несколько комплектов бумаг – весьма интересных, господин главный констебль! - нами было обнаружено в чемодане таинственного иностранца. Да и сам багаж его – чрезвычайно подозрительный! Различные документы и экипировка могли в считанные минуты превратить немца Мюллера в английского офицера, русского дворянина или коммерсанта из Северо-Американских Соединенных Штатов. Причем качество этих документов – я взял на себя смелость кое-что показать двум-трем консулам, аккредитованным в Сингапуре – превосходное. Превосходное, отнюдь не кустарное, не вызывающее ни малейших сомнений в подлинности. Разоблачить самозванца с подобными документами могла только глубокая и тщательнейшая проверка, чего в обычной практике обычно не происходит.
- И каков же ваш вывод, Лауден?
- Самый очевидный, господин главный констебль! С учетом того, что в багаже лже-Мюллера нами были обнаружен динамит, различные химикаты и компоненты, явно предназначенные для изготовления мощной взрывчатки, а также взрывателей, я вынужден разделить подозрения греческого шкипера. Майор Пристли из экспедиционного корпуса, расквартированного у нас, утверждает, что самодельная взрывчатка из багажа лже-Мюллера и сами взрыватели широко используются подрывными элементами-бунтовщиками в России. Найденная в саквояже склянка содержит, как уверяет наш аптекарь Вебер, сильный яд. Плюс небольшой оружейный арсенал – все это подтверждает утверждение греческого шкипера о том, что его пассажир – тайный агент из России.
- А самого этого… как его, Лауден? – Мюллера допросить не удалось?
- Его рана была слишком серьезна, господин главный констебль! Доктор Брэд, вызванный в гостиницу сразу после инцидента, согласился с мнением хозяина, что попытка вынуть нож из раны лишь ускорит смерть пациента. Его переложили на кровать и попытались, как смогли, облегчить страдания. Лже-Мюллер несколько раз ненадолго приходил в себя, но болтал что-то несвязное. И попросил, кстати говоря, позвать к нему для причастия и исповеди католического священника, буде таковой здесь есть. Воля умирающего была выполнена, и Ван Ши Де послал слугу за священником. Но когда тот явился, раненый уже едва мог говорить. Исповедаться он не успел. Единственное, что сумел выяснить падре, было то, что умирающий – поляк, считающий себя большим грешником. И прибыл, по собственному своему признанию, сюда для того, чтобы кого-то убить. Потом у него начались конвульсии, и доктор Брэд из милосердия вынул нож из раны, после чего лже-Мюллер испустил дух.
- М-да… Немного же вы выяснили, Лауден. Ситуация только запуталась – если исключить совершенно очевидное признание этого самозванца в том, что он прибыл в Сингапур для какого-то убийства. Вот этому, Лауден, я совершенно не удивлен. Трудно было бы поверить в то, что субъект с подобным арсеналом прибыл сюда для ловли бабочек!
- С вашего позволения, господин главный констебль, теперь я выскажу свое мнение по этому поводу…
- Давно пора, Лауден! – главный констебль, кряхтя, вытащил из жилетного кармашка часы, щелкнул крышкой и с насмешкой воззрился на подчиненного. – Давно пора! Итак?..
- Я подробнейшим образом несколько раз допросил греческого шкипера о его странном пассажире, обстоятельствах его появления на борту шхуны, беседах шкипера с лже-Мюллером. И выяснил, что тот искал в Константинополе любое судно, направляющееся в Сингапур с минимумом заходов в попутные порты. Найдя греческую шхуну, не торговался и согласился на высокую, прямо-таки грабительскую оплату, назначенную шкипером. Кроме того, меня, в частности, насторожил интерес, высказанным лже-Мюллером к русскому пароходу с партией каторжников, направляющемуся морским путем из европейского центра России на ее восточную окраину. Интерес этот пассажир старался не афишировать. Однако грек заметил, что по пути из Константинополя в Порт-Саид лже-Мюллер явно нервничал, и успокоился только после того, как увидел этот пароход на тамошнем рейде, ожидающим очереди на проход каналом. Пассажир без торга согласился заплатить лоцманской службе Порт-Саида бакшиш за внеочередной проход шхуны, и поинтересовался у грека ходовыми качествами русского судна. А также тем, не знает ли он – долго ли это судно стоит в попутных портах.
- Вот это уже интересно, Лауден! Как же этот грек определил, что тот пароход перевозит русских каторжников?
- Дело в том, что в Адене, где шхуна делала кратковременную стоянку, лже-Мюллер тоже занервничал. Его интересовало, долго ли грек будет стоять тут. Думаю, он опасался – не обгонит ли русский пароход его шхуну. И еще он бегал в телеграфную контору – отправлял депешу и потом посылал за ответом корабельного юнгу. Пройдоха-грек, разумеется, заглянул в этот ответ. Депеша была из Порт-Саида, и касалась именно этого русского парохода. Тогда шкипер не поленился самолично навести справки о русском пароходе у портовых властей Адена – и вот узнал… Отправлял лже-Мюллер депеши и из Коломбо – и тоже, как можно догадаться, интересовался русским пароходом.
- А здесь?
- А здесь, господин главный констебль, иностранец интересовался человеком, который встречает все пароходы с каторжниками, заходящими в наш порт! – с торжествующим видом закончил Лауден.
- Надеюсь, Лауден, вы навели справки в порту относительно ближайшего захода в Сингапур русских кораблей с каторжниками?
- Непременно, господин главный констебль! Более того – я отправил депеши с запросами в Порт-Саид, Аден и Коломбо – и уже получил ответы. Со дня на день в наш порт должен зайти русский пароход «Нижний Новгород», направляющийся из Одессы во Владивосток и далее на небольшой остров-каторгу у восточного побережья России.
- Неплохая, совсем даже неплохая работа, Лауден! Признаться, вы меня приятно удивили. Не ожидал от вас, право… Итак, ваши выводы, Лауден?
- Наш иностранец явно выполнял тайную миссию, связанную с пароходом «Нижний Новгород». И намеревался убить кого-то, кто плывет на этом пароходе. Именно для этого ему и понадобился местный человек. Этого самого Сумасшедшего Ганса хорошо знают – и здесь, и, очевидно, на пароходах, перевозящих каторжников. Знают, и, несмотря на строгие меры безопасности и ограничение контактов каторжников с публикой в портах, допускают к ним. Совершенно ясно, господин главный констебль, что этот лже-Мюллер намеревался вступить в сговор с Сумасшедшим Гансом – или же втереться к нему в доверие – и подобраться вместе с ним к русскому пароходу, когда тот бросит якорь в Сингапуре! А теперь…
- Что – «теперь», Лауден?
- А теперь, когда лже-Мюллер убит, нам остается только хорошенько допросить Сумасшедшего Ганса и попытаться выяснить – не знает ли он чего-нибудь? А когда русский пароход зайдет в порт, вызвать сюда капитана, рассказать ему все, что нам известно, и попытаться установить объект интереса убийцы…
- Фи, Лауден! А я-то только что похвалил вас! – презрительно фыркнул главный констебль. – Чего это ради, Лауден, мы будем таскать за русских каштаны из огня и ломать себе головы над грязными происками их тайных правительственных агентов? У Британии и ее подданных есть дела и поважнее, Лауден, нежели помогать хоть в малости России. Или вы никогда не слыхали, что между нашими державами нынче весьма натянутые отношения?
- Осмелюсь заметить, господин главный констебль, что упомянутый русский агент намеревался совершить тяжкое преступление на территории британской колонии. И только волею судьбы это преступление не совершилось.
- И слава Богу, что не совершилось. Теперь мы можем забыть все это, и предоставить русским обделывать свои делишки в другое время и в других местах, Лауден!
- И все же… Хотел бы обратить ваше внимание, господин главный констебль, что в багаже лже-Мюллера, помимо всего прочего, были обнаружены документы на имя русского подданного, некоего Власова. И греческий шкипер на допросе показал, что его пассажир, уличенный им в плохом знании немецкого языка, признался в том, что на самом деле является подданным Российской Империи Власовым. Под этим предлогом мы могли бы обратиться за разъяснениями к капитану русского парохода. Передать ему как представителю русских властей личные вещи убитого – разумеется, за исключением взрывчатки, оружия и прочих атрибутов рыцарей плаща и кинжала, так сказать. И понаблюдать за реакцией капитана…А вдруг что-нибудь да всплывет, господин главный констебль!
- Делайте что хотите, Лауден! – раздраженно отмахнулся от подчиненного Голдсмит. – Играйте сами в рыцарей плаща и кинжала, если вам угодно… И если, конечно, если у вас есть избыток времени, свободного от выполнения непосредственных служебных обязанностей. А когда наиграетесь досыта, Лауден, не сочтите за труд, - в голосе главного констебля зазвучала откровенная насмешка. - Когда наиграетесь, Лауден, примите меры к тому, чтобы ни Сумасшедший Ганс, ни прочие бесноватые обитатели нашей благословенной колонии не шлялись по причалу во время стоянки здесь русских пароходов с каторжниками! Нам только и не хватало здесь неприятных инцидентов с русскими!
- Но… Но на каком основании, господин главный констебль, я могу запретить господину Бергу появляться на причале? - тяжко вздохнул детектив. - Он же совершенно безобиден! И сами русские позволяют ему общаться со своими невольными пассажирами во время заходов в Сингапур вот уже много лет. К тому же, господин главный констебль, наблюдение за порядком на причале не входит в мои обязанности, это дело портовой стражи…
- Входит или не входит - разбирайтесь со своими коллегами-бездельниками из портовой стражи сами, Лауден! – бесцеремонно оборвал подчиненного Голдсмит. – Но запомните: если после моего предупреждения вы прошляпите еще одно убийство или международный инцидент с русскими, то дослуживать до пенсии будете на дальних островах, в качестве сборщика податей с туземцев! Ступайте!
* * *
Выйдя из Сингапура, «Нижний Новгород» вскоре взял курс на север и, сделав два коротких захода в Гонконг и Нагасаки, через две недели благополучно прибыл во Владивосток.
Бухта Золотой Рог встретила российских моряков традиционным туманом. Его клочья лениво плыли над серыми волнами, между тем как высокий берег был и вовсе скрыт за мутно-белой стеной. Перед тем, как распорядиться бросить якорь на рейде в ожидании лоцмана, капитан вызвал на мостик старшего механика Головню.
- Господин старший механик, вы помните мое распоряжение относительно сирены «Нижнего Новгорода»?
- Так точно, господин капитан! Сделано все возможное, и форсунка также заменена. Голос у нашего «Нижнего» не узнаете, зычным стал, басовитым, - довольно осклабился стармех. – Паровой вентиль на полную открыт… Изволите сами проверить?
- Да, Головня, уж позвольте это сделать своему капитану! Все-таки к русским берегам прибыли-с!
Капитан Кази скомандовал:
- Отдать левый якорь! – и взялся за тросик, ведущий к клапану пароходной сирены.
От громоподобного рева «Нижнего Новгорода», извещающего Владивосток о своем прибытии, вздрогнуло, казалось, само небо.
- Уважил, уважил, Головня! – пробормотал Кази. – По-адмиральски гудим прямо, солидно! Всех лоцманов в округе перебудили, это точно!
- Рад стараться, ваше высокоблагородие! – вытянулся старший механик, четко бросив ладонь под козырек.
Зычный голос «Нижнего Новгорода» был услышан не только лоцманом. Едва лоцманский буксир шаркнул кранцем по борту парохода, как матрос-сигнальщик доложил:
- Слева по борту подходит катер под вымпелом господина губернатора! С катера семафорят: сам на борту!
- Приготовить правый парадный трап! – приказал капитан.
Тем временем все свободные от вахты матросы и даже офицеры «Нижнего Новгорода» собрались у левого трапа, по которому уже ловко поднимался седоусый лоцман. Мальчишка-юнга волок за лоцманом объемистый полотняный мешок.
- Здорово, братцы-«добровольцы»! – гаркнул лоцман. – С прибытием, значить, вас! Поздравляем! Где боцман? А ну, принимай, старая акула, дальневосточные гостинцы!
По сложившейся традиции, пришедшие из дальнего плавания русские корабли во Владивостоке встречали свежеиспеченным ржаным хлебом. И хотя в корабельных закромах чаще всего тоже была ржаная мука, а коки регулярно выпекали для экипажа «черняшку», у моряков такой хлеб считался ненастоящим. А первых гонцов, приносивших на борт настоящую «ржануху», тоже традиционно одаривали бочонком рома.
Боцмана не надо было и звать, он стоял тут же, придерживая ногой ведерный бочонок ямайского рома. Благоговейно приняв из рук лоцмана мешок, боцман раскрыл его, полной грудью вдохнул теплый хлебный дух и восторженно покрутил головой:
- Настоящий ржаной хлебушко, братцы!
- Пятнадцать караваев! - гордо отрапортовал лоцман. – Мне как третьего дня сообщили, что «Нижний» из Нагасаки вышел и сюды дует, я сразу к куму, на пекарню. Говорю: кровь с носу, выметай свои сусеки подчистую, а для робят расстарайся! А сёдни слышу – ревун знатный, всех бакланов в бухте подняли – ну, думаю, они, «добровольцы», больше, вроде, и некому! С самой Одессы, поди, на ананасах кишки кисли, а?
- Спасибо, Афиногеныч, уважил! Но и ниженовгородцы с пустыми руками в гости не ходят – принимай рому бочонок! Мы хоть на Ямайку и не заходили нынче, а для тебя нарочно в Сингапуре расстарались!
- Слева по борту на подходе катер начальника порта! – снова доложил сигнальщик. – А за ним еще кто-то…
- Буфетчика к капитану! – помяв подбородок, приказал Кази и распорядился удвоить число приборов и бутылок с горячительными напитками в кают-компании.
Два предшествующих прибытию «Нижнего Новгорода» во Владивосток дня Сергей Ильич Кази трудился над подробным рапортом на имя начальника порта. Предстояли, конечно, неприятные объяснения по поводу сбежавшего перед самым прибытием к русским берегам матроса Терещенко, однако больших неприятностей для себя в этом капитан Кази не видел. Во-первых, сбежавший в японском порту матрос, строго говоря, был неэкипажным, из караульной команды. А, во-вторых, сами обстоятельства и причины его побега были таковыми, что матрос наверняка попал бы под трибунал и в каторгу.
В третьем катере, вслед за губернаторским, на борт «Нижнего Новгорода» прибыл, как вскоре выяснилось, начальник местного жандармского отделения подполковник Михайловский.
- Этому-то в голубом мундире что от нас надобно? – успел шепотом спросить Кази у старшего помощника Стронского.
Тот пожал плечами: скорее всего, просто скучна служба государева здесь, на самом краешке материка. Теще клятой рад будешь, а тут первый за полгода корабль, из самой России!
Было доложено начальству, разумеется, и о полицейском визите на «Нижний Новгород» в Сингапуре. В своем рапорте Сергей Ильич Кази, потолковав со Стронским, посчитал излишним излагать предположения полицейского чина из Сингапура относительно того, что погибший там соотечественник дожидался именно парохода «Нижний Новгород» и имел при этом некие тайные и незаконные намерения. Доложил устно: так и так, накануне прихода «Нижнего Новгорода» в Сингапур там при невыясненных обстоятельствах трагически погиб некий русский путешественник по фамилии Власов. О чем власти британской колонии и поставили официально в известность капитана Кази, предложив ему доставить в Россию не только багаж соотечественника, но и его бренное тело. Бумаги и вещи покойного, таким образом, были капитаном приняты, от тела он отказался по причине отсутствия возможностей по его перевозке.
- Всё верно, всё правильно! –рассеянно одобрил решение капитана начальник Владивостокского порта Коршунов.
Жандармский агент Власов-Мюллер, таким образом, начал «тонуть» в бумажном море - под чужим именем.
Провалившаяся операция по устранению Войдой Ландсберга в Сингапуре не оставила следов в анналах тайной полиции. Расходы по этой миссии, как и гонорар за выполнение убийства, были, как мы уже знаем, частично оплачен лично бывшим шефом III Отделения Дрентельном, а в остальном надежно укрыты среди «прочих расходов» тайной полиции. Комплекты документов, которыми снабдили уже «несуществующего» Войду, тоже попали в спискок утраченных. Судейкин счел возможным предупредить о некоей проводимой сверхсекретной операции лишь шефа жандармского отделения во Владивостоке, Георгия Александровича Михайловского – да и то весьма туманно. Шифрованной депешей тот был поставлен в известность о том, что к нему за содействием может обратиться некий агент Мюллер, которому и следовало всемерно помочь – после обмена обусловленными паролями. Кто такой Мюллер, откуда он и когда может появиться во Владивостоке – Михайловскому сообщено не было.
А через несколько дней, уже следующей шифровкой, Владивостокскому шефу жандармов было предложено отследить прибытие во Владивосток парохода Добровольного флота «Нижний Новгород», подробно расспросить капитана и офицерский состав экипажа о прохождении плавания и происшествиях во время оного, а также предоставить в Петербург полный список перевозимых на Сахалин ссыльнокаторжных. Мотиваций такого приказа в шифровке не содержалось, и никакой связи с предыдущей депешей Михайловский не усмотрел.
Когда «Нижний Новгород» бросил якорь на Владивостокском рейде, Михайловский самым педантичным образом выполнил приказ столичного начальства – побеседовал с капитаном, его старшим помощником и прочими офицерами экипажа. Итогом этой беседы стал подробный рапорт с приложенными к нему полным списком живых ссыльнокаторжных и коротким списком умерших во время длительного плавания. Имя Мюллера –Власова в жандармский рапорт не попало по той простой причине, что его убийство произошло не на борту «Нижнего Новгорода», и никакого отношения к его плаванию не имело. Прочим перевозимым грузом жандармский офицер не интересовался, поскольку не имел на этот счет никаких распоряжений.
Однако для полноты картины мы еще вернемся к событиям, предшествовавшим отчаянной попытке секретной полиции «достать» Ландсберга –чуть позже…
Ни капитан Кази, ни старший помощник капитана Стронский и не собирались делать из просьбы сингапурского полицейского о передаче бумаг и личных вещей погибшего там русского подданного русским властям тайны. И лишь упомянули о сем факте, как и о том, что просьба выполнена, и бумаги покойного с его вещами переданы в канцелярию порта.
Любопытной и даже несколько мистичной оказалась дальнейшая судьба личных вещей покойного пана Войды. Чиновник портовой канцелярии, к которому попали бумаги на Мюллера и Власова, вообще решил, что речь идет о двух разных людях. И в соответствии с полученной резолюцией начальства он отправил бумаги по принадлежности – в полицейские ведомства Твери и Выборга. К бумагам были приложены короткие уведомления о гибели упомянутых людей в Сингапуре и о том, что прочие вещи покойных, равно как и значительная сумма в валюте разных стран, хранятся в канцелярии губернатора Сингапура и будут возвращены родственникам и наследникам покойных в случае их обращения по принадлежности.
Ленивые околоточные надзиратели в Твери и Выборге, получив каждый в свое время невнятные указания своего начальства о поиске родственников Власова и Мюллера, потащились по указанным в липовых бумагам адресам. Никого из родственников, разумеется, они не обнаружили, о чем и были составлены соответствующие донесения. На донесения вскоре легли начальственные резолюции: «По ненахождению адресатов сообщить об оном по месту требования». Таким образом, запросы канцелярии начальника порта Владивосток через много месяцев вернулись обратно и были списаны в архив.
Рапорт жандармского офицера Михайловского со списками ссыльнокаторжных на борту «Нижнего Новгорода» был полковником Судейкиным своевременно получен. Увидев в списке фамилию Ландсберга, тот понял: миссия Мюллера не выполнена. Сопоставив сей факт с тем, что Войда-Мюллер никак не дал о себе знать, жандарм крепко выругался и сделал единственно возможный вывод: сбежал, негодяй. Сбежал с тем, чтобы никто и никогда старого агента больше не нашел…
Впрочем, вопрос с Ландсбергом к тому времени уже потерял для гения русских провокаторов беспокоящую его остроту. Судейкину было просто недосуг. Он курировал одновременно множество операций с внедрением своих людей в грозную «Народную волю», в самых важных принимал личное участие. «Сдохнет на каторге, - решил он судьбу Ландсберга. – Такие там долго не заживаются. Черт с ним!».
Однако судьба распорядилась иначе, и вскоре сам полковник Судейкин погиб страшной смертью в петербургской квартире завербованного им народовольца Дегаева. Тот вместе с единомышленниками Стародворским и Конашевичем забили гения русских провокатором… банальным железным ломом.
Генерал-губернатору Киева, Подольска и Волыни Александру Романовичу Дрентельну в те годы, как уже упоминалось, тоже было не до Ландсберга. Последний раз он мельком вспомнил о нем, когда узнал о смерти Судейкина, и с досадой подумав о том, что тот так и не удосужился сообщить ему о результатах операции по уничтожению Ландсберга. Впрочем, последнее Александр Романович отнес не к забывчивости, а к хитромудрости и предусмотрительности старого жандармского волка. «Не сообщил – потому как рассчитывает и далее держать меня на крючке!», - рассудил генерал-губернатор, генерал-адъютант и генерал от инфатерии Дрентельн. И решительно забыл о Ландсберге до самой своей скоропостижной смерти от апоплексического удара во время проводимого им смотра войск по случаю 900-летия крещения Руси в 1888 году…
Чемодан Мюллера-Власова с соответствующей биркой был отнесен в кладовую Владивостокского порта, где хранились старая переписка и сломанная мебель, и простоял в темном углу почти три года, никем, разумеется, не востребованный – кроме вездесущих спутников всякой канцелярии – мышей и тараканов. Чемодан был извлечен на свет божий во время ревизии, устроенной новым начальником канцелярии. Чиновник брезгливо осмотрел жалкие остатки бирки, попорченной грызунами и велел курьеру выбросить непрезентабельный чемодан вместе с прочим хламом и мебельной рухлядью.
Сторож, чистивший «авгиевы конюшни», разумеется, не преминул заглянуть в тот чемодан. И не обнаружил в нем ничего, кроме попорченных мышами предметов мужского гардероба и тяжелого настольного письменного прибора, который и утащил к себе домой, отчистил до блеска и незадорого сдал в ближайший ломбард. Там прибор пылился еще несколько лет, после чего был приобретен владельцем лавки колониальных товаров. Этот владелец лавки и пал первой жертвой смертельного «послания в будущее» жандармского агента Войды.
Дело в том, что еще в Одессе, получив приказ об уничтожении Ландсберга, Войда-Мюллер перед переброской в Константинополь посетил святая святых тайных жандармских канцелярий. Это был своего рода склад аксессуаров «рыцарей плаща и кинжала», где и он получил оружие, реквизированную у революционеров взрывчатку и несколько видов сильнодействующих ядов. Пока мрачного вида каптенармус добросовестно заносил выдаваемые «специальные принадлежности» в некий журнал, Войда скучал и скуки ради разглядывал прочие «экспонаты» тайного склада. По рассеянности он потянулся к настольному письменному прибору, невесть как очутившемуся на пыльной полке среди прочих орудий смерти.
- Не рекомендую сие в руки брать, - просипел каптенармус, не отрываясь от своего журнала. – Может быть весьма опасно. С сюрпризцем приборчик-с!
-Вот как? А в чем сюрпризец? – поинтересовался Войда. – Может, и мне сгодится? Кто знает…
Каптенармус охотно показал «сюрпризец», которым были входящие в комплект письменного прибора ручки.
- Обе они, как изволите видеть, имеют некий дефект, внешне схожий с небрежностью изготовившего их мастера, -пояснил каптенармус. – Часть ручки, в кою вставляется стальное перо, не закреплена. При смене пера, а также при энергичном макании ручки в чернильницу через эти малюсенькие отверстия высовываются кончики игл, покрытые сильным ядом. И человек, взявший одну из этих ручек, при писании неизбежно укалывает палец.
- Понятно, -кивнул головой Войда.
-Вот именно, дальнейшее понятно! – хихикнул каптенармус. – А что, позволю себе спросить, делает человек, неожиданно уколовший палец? Он машинально берет уколотый пальчик-с в рот. Но даже и без этого яд попадает в кровь и начинает свое действие. А до поры до времени дырочки, из которых высовываются иглы, для сбережения свойств яда предусмотрительно залиты желатином-с.
- Понятно, - повторил Войда. – Что ж, я, пожалуй, и приборчик этот любопытный запишите за мной. Не возражаете, любезный?
- Как можно! – каптенармус угодливо улыбнулся. – Получен приказ снабдить вашу милость необходимым по литере «А» - всем, что вы пожелаете! Прикажете упаковать?
О смертельных свойствах письменного прибора, разумеется, не знали и не догадались ни чины Сингапурской полиции, ни старший помощник капитана парохода «Нижний Новгород» Стронский. Чудом избежал смертельного укола, начищая потемневшие бронзовые части прибора, сторож из канцелярии капитана Владивостокского порта. Милостива оказалась судьба и к старьевщику из ломбарда, которому достался прибор. Не повезло лавочнику, прельстившемуся солидным бронзовым прибором и купившим его для своего письменного стола. Через короткое время он решил заменить брызгавшее перо и чем-то оцарапал указательный палец. Пососав ранку, лавочник рассеянно ругнул горе-мастеров: он и раньше, при чистке бронзы, несколько раз натыкался на острые заусенцы. Острия иглы он не увидел: после того, как перо встало на место, оно исчезло. А через два дня лавочник слег с сильнейшей температурой и головной болью, а к вечеру впал в забытье. Позже соседский врач, приглашенный к умирающему лавочнику, констатировал заражение столбняком и развел руками: поделать было ничего уже нельзя.
На письменный прибор подозрений никаких не пало…
Торговля в лавочке усопшего перешла к его вдове. Однако очень скоро лавочница узнала, что финансовые дела покойного мужа оказались, как это частенько бывает, запущенными. В дом зачастили кредиторы. Махнув на все рукой, вдова продала лавку и квартирку при ней, и дальнейшие следы ее потерялись. А письменный бронзовый прибор с таящейся в нем смертью снова занял место на полке и простоял там до конца века и восемь лет в новом, двадцатом. А потом этот прибор нашел свою новую жертву. Ею оказался некий крупный коммерсант, покидавший Дальний Восток России и в долгом железнодорожном путешествии до Санкт-Петербурга решивший не прерывать свои литературные заметки.
Впрочем, читатель и сам вскоре узнает об этом…