Geum.ru

Программа учебной дисциплины история россии 050401 История, история с дополнительной специальностью

Вид материалаПрограмма

Содержание


Методические рекомендации
Подобный материал:
1   ...   44   45   46   47   48   49   50   51   ...   66
ТЕМА 67. Коллективизация сельского хозяйства и ее последствия


^ Методические рекомендации


Преобразования сельского хозяйства на основе коренной технической реконструкции, подъем общей культуры деревни, который был бы равноценен подлинной культурной революции, как это и намечал ленинский кооперативный план, было исторической необходимостью. Данная проблема приковывает к себе внимание многих исследователей. Имеются различные точки зрения на причины отхода практики коллективизации от ленинского кооперативного плана. Ставится вопрос: а была ли альтернатива процессу коллективизации? А если была, то какая? Имеются и другие вопросы.

В связи с этим предлагается в первую очередь изучить взгляды революционеров на аграрные преобразования. Особенно важно рассмотреть ленинское учение о кооперации, о ее формах, основных принципах и методах осуществления. Рекомендуется подготовить сообщения о взглядах ведущих ученых по данной проблеме Н. И. Бухарина, А. В. Чаянова, Н. Кондратьева и др.

Объявленная необходимость смены экономических приоритетов в конце 20-х годов, Сталин указывал на реально существующие трудности во внутри- и внешнеполитическом положении страны. Внутри страны вновь обострились диспропорции в развитии сельского хозяйства и промышленности. Хлебозаготовительные трудности вызывали обострение продовольственной проблемы и заставили ввести в городах в начале 1929 г. нормированное распределение продуктов по карточкам. Кроме того, начавшая увеличивать темпы своего развития промышленность испытала серьезные проблемы в обеспечении своих потребностей в сельскохозяйственном сырье и рабочей силе. Все эти внутренние проблемы страны Сталин, оставшийся к концу 20-х годов единоличным правителем, думал решить за счет сельского хозяйства.

Требуют внимательного рассмотрения материальные, политические, культурные и др. предпосылки для перехода к политике «сплошной» коллективизации. Насколько была обусловлена именно такая практика «введения» социализма в деревне. Необходимо разобраться в причинах многочисленных «перегибов» в ходе коллективизации. Чем был вызван голод 1932–1933 гг.? Была ли оправдана политика «ликвидации кулачества как класса» и ее размах?

Необходимо подвести экономические, политические, социальные итоги коллективизации сельского хозяйства, как положительные, так и негативные. Каковы исторические последствия данных преобразований в деревне для судеб будущих поколений?

Рекомендуется рассмотреть следующие понятия: «кооперация», «формы кооперации», «социалистическая кооперация», «аренда», «формы эксплуатации», «методы принуждения», «раскрестьянивание», «геноцид».

  1. Проблемы путей, методов, темпов кооперирования крестьянских хозяйств в работах В. И. Ленина, Н. И. Бухарина, Н. Кондратьева, А. Чаянова и др.
  2. Практическое осуществление коллективизации в СССР:

а) состояние экономических, политических, материально-технических, идеологических предпосылок социалистической реконструкции деревни;

б) основные этапы коллективизации сельского хозяйства СССР;

в) состояние сельскохозяйственного производства в 30-е годы.
  1. Социальные последствия коллективизации:

а) рост недовольства крестьянства политикой партии;

б) политика «ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации» и ее последствия;

в) причины голода в стране, его масштабы и последствия.


Источники и библиографический список


1. Андреев Е. М., Дарский Л. Е., Харькова Т. Л. Население Советского Союза. 1922–1991. М., 1993.

2. Анфимов А. М., Вылцан М. А. Российский кулак: реальная фигура или идеологический миф? // Новые страницы истории Отечества. Пенза, 1992.

3. Араловец Н. А. Потери населения советского общества в 1930-е годы: Проблемы, источники, методы изучения в отечественной историографии // Отечественная история. 1995. № 1.

4. Бокарев Ю. П. Мир идей Н.Д. Кондратьева // Отечественная история. 1995. № 3.

5. Вербицкая О. М. Советские аграрные преобразования и их уроки // Реформы и реформаторы в истории России. Сб. статей. М., 1996. С. 174–175.

6. В. Кондрашин, Д. Пеннер Голод: 1932–1933 годы в советской деревне (на материалах Поволжья, Дона и Кубани). Самара-Пенза, 2002.

7. Вылцан М. А. Репрессии против крестьян. 30-е годы // Власть и общество в СССР: политика репрессий (20-е – 40-е гг.). Сб. статей. М., 1999.

8. Гинцберг Л. И. Массовый голод в сочетании с экспортом хлеба в начале 30-х годов. По материалам «особых папок». Политбюро ЦК ВКП(б) // Вопросы истории. 1999. № 10.

9. Данилов В. П. Дискуссия в западной прессе о голоде 1932–1933 гг., о «демографической катастрофе» 30–40-х гг. в СССР // Вопросы истории. 1988. № 3.

10. Данилов В. П. Коллективизация: как это было // Страницы истории КПСС: факты, проблемы, уроки. М., 1988.

11. Данилов В. П. Коллективизация: как это было // Страницы истории советского общества. М., 1989.

12. Данилов В. П. Коллективизация... // Переписка на исторические темы. М., 1989.

13. Данилов В. П. Коллективизация сельского хозяйства в СССР // История СССР. 1990. № 5. С. 7–30.

14. Данилов В. П. Бухаринская альтернатив // Бухарин: человек, политик, ученый. М., 1990.

15. Данилов В. П. Введение. (Истоки и начало деревенской трагедии) // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927–1939. Документы и материалы. В 5-ти т. / Т. 1. Май 1927–ноябрь 1929. М., 1999.

16. Данилов В. П., Маннинг Р., Виола Л. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы. В 5-ти т. 1927–1939. М., 1999.

17. Документы свидетельствуют: Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927–1932 гг. / Под ред. В. П. Данилова, Н. А. Ивницкого. – М., 1989.

18. Документы и материалы по аграрной истории России (Х–ХХ вв.). Вып. 2 (ХХ в.) / Под ред. В. М. Долгова. Саратов, 1996.

19. Зеленин И. Е. О некоторых «белых пятнах» завершающего этапа сплошной коллективизации // История СССР. 1989. № 2.

20. Зеленин И. Е. Осуществление политики «ликвидации кулачества как класса (осень 1930–1932 гг.) // История СССР. 1990. № 6.

21. Зеленин И. Е. Политотделы МТС – продолжение политики «чрезвычайщины» (1933 – 1934 гг.) // Отечественная история. 1992. № 6.

22. Зеленин И. Е. Был ли «колхозный неонэп? // Отечественная история. 1994. № 2.

23. Зеленин И. Е. «Революция сверху»: завершение и трагические последствия // Вопросы истории. 1994. № 10.

24. Зеленин И. Е. «Закон о пяти колосках»: разработка и осуществление // Вопросы истории. 1998. № 1.

25. Ивницкий Н. А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929–1932 гг.). М., 1972.

26. Ивницкий Н. А. Ленинский кооперативный план и коллективизация сельского хозяйства СССР // Преподавание истории в школе. 1988. № 5.

27. Ивницкий Н. А. Раскулачивание и депортация крестьян в начале 30-х годов // Новые страницы истории Отечества. М., 1992.

28. Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание (начало 1930-х годов): учебное пособие для вузов и школы. М., 1994.

29. Ивницкий Н. А. Голод 1932–1933 годов: кто виноват? // Голод 1932–1933 годов. М., 1995.

30. Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание в начале 1930-х годов. По материалам ЦК ВКП(б) и ОГПУ // Кооперативный план: иллюзии и действительность: Сб. статей. М., 1995.

31. Ивницкий Н. А. Репрессивная политика советской власти в деревне (1928–1933 гг.). М., 2000.

32. История крестьянства СССР: История советского крестьянства: В 5 тт. Т. 2. Советское крестьянство в период социалистической реконструкции народного хозяйства. Конец 1927–1937 гг.». М., 1986.

33. Кабанов В. В. Школа А.В. Чаянова, или организационно-производственное направление русской экономической мысли // История СССР. 1990. № 6.

34. Кабанов В. В. «Пути и бездорожье аграрного развития России в ХХ в. // Вопросы истории. 1993. № 2.

35. Кабанов В. В. «Кооперативные принципы В. И. Ленина, А. В. Чаянова, Н. И. Бухарина // Новые страницы истории Отечества. Пенза, 1992.

36. Кондрашин В. В. Голод 1932–1933 годов в российской деревне. Пенза, 2003.

37. Кондрашин В. В. Голод 1932–1933 гг. в деревнях Поволжья // Вопросы истории. 1991. № 6.

38. Кондрашин В. В. Голод 1932–1933 годов в деревнях Поволжья // Новые страницы истории Отечества. Пенза, 1992.

39. Кондрашин В. В. Голод 1932–1933 годов в Пензенской деревне // Взаимосвязи города и деревни в их историческом развитии. Пенза, 1992.

40. Ким Чан Чжин. Государственная власть и кооперативное движение в России (СССР). 1905–1930. М., 1996.

41. Коллективизация: истоки, сущность, последствия // История СССР. 1989, № 3.

42. Кооперация. Страницы истории. М., 1993.

43. Ленин В. И. О кооперации // Полное собрание сочинений. Т.45.

44. Мерль Ш. Взгляд с Запада на советскую историографию коллективизации сельского хозяйства // Россия в ХХ веке: Судьбы исторической науки. М., 1996.

45. Население России в 1920–1950-е годы: численность, потери, миграции. М., 1994.

46. Население России в ХХ в. В 3-х тт. Т.1. М., 2000.

47. Оджей М К вопросу о кадрах механизаторов в советском сельском хозяйстве (1929–1939 гг.) // Отечественная история. 1993. № 2.

48. Письма И. В.Сталина В. М. Молотову 1925–1936 гг.: Сб. документов / Составители: Л. Кошелева, В. Лельчук, В. Наумов и др. М., 1995.

49. ХV ВКП(б). Из резолюции «О работе в деревне» // Хрестоматия по истории КПСС». М., 1989. Т. 2.

50. Советская деревня глазами ВЧК – ОГПУ – НКВД. 1929–1939. Документы и материалы. В 4-х тт. Т.2. Советская деревня глазами ОГПУ. 1923–1933. М., 2000.

51. Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар // Отечественная история. 1992. № 5; 1993. № 2; 1994. № 4-5; 1995. № 3; 1998. № 1, 6.

52. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927–1939. Документы и материалы. В 5-ти тт. Т. 2, 3. М., 2000, 2001.

53. XVI съезд ВКП(б) «О колхозном движении и подъеме сельского хозяйства // Хрестоматия по истории КПСС. М., 1989. Т.2.


ТЕМА 68. Внутренняя политика и государственное строительство в СССР в 1930-е годы. Формирование административно-командной системы


Методические рекомендации


Политическая система Советского Союза в 30-е гг. развивалась по тем же законам, что и в предшествующий период. Однако завершение борьбы в руководстве Коммунистической партии позволило произвести логический переход от монопольного господства одной партии к режиму личной власти Сталина.

Режим личной власти возможен только в стране, населенной неграмотными или полуграмотными людьми, лишенной интеллигенции, или при наличии интеллигенции, выращенной на основе почитания вождя. Важным условием этого режима является уничтожение свидетелей и очевидцев того времени, когда вождь еще был простым человеком. Размышления над процессами, происходившими в политической жизни Советского Союза в конце 20-х–30-е годы, подводит к выводу о том, что Сталин сделал все для того, чтобы обеспечить себе непререкаемый авторитет в обществе. Немаловажная роль в этом отводилась карательным органам Советского государства. Происходила абсолютизация роли «социалистического» государства, осуществление тотального контроля над всеми сферами жизни общества и личности. Сращивание партии с государственными структурами привело к формированию партократии – нового типа политической системы. Складыванию административно-командной системы способствовали и объективные процессы социально-экономического развития, связанные с проведением индустриализации и коллективизации, а также отсутствие демократического опыта в историческом прошлом России.

Главными рычагами управления обществом стали революционный энтузиазм и революционное насилие, а основой советской экономики – внеэкономическое принуждение. От идеи классового перевоспитания через систему ГУЛАГа перешли к разновидности рабского труда. В этих условиях родилась концепция построения социализма «за колючей проволокой». При нарастающей угрозе со стороны враждебного капиталистического окружения происходила милитаризация общества и сознания советского человека, абсолютизация человека и государства.


  1. Объективные и субъективные причины формирования режима личной власти.
  2. Дегуманизированная модель общественного развития. Абсолютизация государства.
  3. Механизм управления: энтузиазм и насилие.


Источники и библиографический список


1. Авторханов А. Г. Технология власти // Вопросы истории. 1991. 1992.

2. Араловец Н. А. Потери населения советского общества в 1930-е годы // Отечественная история. 1995. № 3.

3. Валентинов Н. В. Наследники Ленина. М., 1991.

4. Вождь. Хозяин. Диктатор: Сб. статей / Сост. А.М. Разумахин. М., 1990.

5. Восленский М. Номенклатура. М., 1991.

6. Грехов В. Н. Расправа с руководством комсомола в 1937 – 1938 гг. // Вопросы истории. 1990. № 11.

7. Жуков Ю. Н. Репрессии и Конституция СССР 1936 г. // Вопросы истории. 2002. № 1.

8. Зенькович Н. Маршалы и генсеки: Интриги. Вражда. Заговоры. М., 2000.

9. Игрицкий Ю. И. Снова о тоталитаризме // Отечественная история. 1993. № 1.

10. Конквест Р. Большой террор // Нева. 1989. № 9–12; 1990. № 1–3.

11. Конквест Р. Жатва скорби // Вопросы истории. 1990. № 1–3.

12. Коржихина Т. П. Фигатнер Ю. Ю. Советская номенклатура: становление, механизм действия // Вопросы истории. 1993. № 7.

13. Материалы февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. // Вопросы истории. 1992. № 2–12; 1993. № 5–9.

14. Мурин Ю. Г. Стенограммы очных ставок в ЦК ВКП(б). Декабрь 1936 // Вопросы истории. 2002. № 3–4.

15. Кирилина А. Неизвестный Киров. М., 2001.

16. Куликова Н. Ю. Военно-доктринальные установки сталинского руководства и репрессии в Красной Армии конца 1930-х годов // Отечественная история. 2001. № 2.

17. Платонов С. После коммунизма. Второе пришествие. М., 1991.

18. Рассел Б. Практика и теория большевизма. М., 1991.

19. Режим личной власти Сталина: К истории Формирования. М., 1989.

20. Симанов Н. А. Термидор, брюмер или фрюктидор? Эволюция сталинского режима власти: прогнозы и реальность // Отечественная история. 1993. № 4.

21. Советский Союз в 30-х гг. // Вопросы истории. 1988. № 6.

22. Такер Р. Сталин. Путь к власти. 1879–1929: история и личность. М., 1991.

23. Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. М., Наука. 1990.


ТЕМА 69. Идеология и советская культура в 1921–1941 гг.


Методические рекомендации


Культурная революция рассматривалась как составная часть программы строительства социализма. Это одна из дискуссионных тем в отечественной историографии. Следует различать понятия «культурная революция» и «культурное строительство». Суть данной революции В. И. Ленин и его соратники видели в победе и утверждении в общественном сознании в качестве господствующей пролетарской идеологии в противовес ранее господствующей буржуазной идеологии.

Лидеры большевиков считали, что сначала нужно взять власть, а культурным строительством можно заниматься после этого. Культурная революция имела как положительные, так и отрицательные последствия. Большинство партийных интеллигентов было настроено на разрушение прежней культурной традиции. Эти настроения усиливались элементами русофобии, присущей духу марксизма, а также многонациональным составом партии, абсолютизацией со стороны ее верхушки интернационалистических принципов. В работе В. И. Ленина «Партийная организация и партийная литература» проводилась мысль о приоритете идеологии над культурой. На практике происходило отчуждение индивидуума от общечеловеческой морали в угоду классовым интересам.

Необходимо знать особенности культурного строительства в нашей стране в 20–30-е годы, материальные и политические условия, огромные трудности. Особенно следует обратить внимание на трагедию русской интеллигенции, которая преследовалась, как носительница «старой» идеологии и культуры. Процесс создания новой пролетарской интеллигенции сопровождался ее идеологической очисткой. Попытка со стороны пролетарского государства втиснуть художника в определенные рамки приводила к массовой добровольной и принудительной эмиграции интеллигенции из СССР. Этот процесс рассматривается в настоящее время как попытка сохранения русской культуры и эмиграции.

В целом следует отметить, что в культурном строительстве в 20–30-е годы было много сделано по сравнению с тем, что было, но и мало по сравнению с тем, что надо. Потребности промышленности, сельского хозяйства, науки, различных сфер искусства ощущали острую нехватку подготовленных кадров. Положение усугублялось деформациями в политическом режиме, вызванными утверждением культа личности, массовыми репрессиями, преследованием нестандартно мыслящих личностей.

Демократические преобразования в нашей стране последних лет открыли нам немало новых имен в области науки, искусства, литературы. В связи с этим рекомендуется подготовить доклады и сообщения о творчестве ярких представителей культуры 20–30-х годов.


  1. Сущность и задачи преобразований в идеологии и культуре в постреволюционный период.
  2. Ликвидация массовой неграмотности и переход к всеобщему начальному образованию.
  3. Формирование советской интеллигенции. Трудности культурного строительства. Негативная роль культа личности.
  4. Выдающиеся достижения советской науки и техники. Русская эмиграция и культура.
  5. Особенности развития советской литературы и искусства в 30-е годы. Массовые репрессии и культура.


Источники и библиографический список


1. Алексеев П. В. Революция и научная интеллигенция. М., 1988.

2. Анненский А. Наши старики (о несвоевременных мыслях Горького, их судьба) // Дружба народов. 1989. № 5.

3. Байрау Д. (Германия). Интеллигенция и власть: советский опыт // Отечественная история. 1994. №2.

4. Биггарт Дж. (Великобритания). Бухарин, «культурная революция» и истоки сталинизма // Отечественная история. 1994. № 2.

5. Борисова Л. В. Театральная интеллигенция и советское государство в 20-е годы // Отечественная история. 1993. №2.

6. Бухарин Н. И. Ленинизм и проблема культурной революции (Речь на трудном заседании памяти В. И. Ленина 21 января 1928 г.) // Н. И. Бухарин. Избранные произведения. М., 1988.

7. Бухарин Н. И. О планировании научно-исследовательской работы // Н. И. Бухарин. Избранные труды. М., 1988.

8. Вопросы истории и историографии социалистической культуры. М., 1987.

9. Власть и художественная интеллигенция: Сб. док. 1922–1953 гг. М., 1999.

10. Вехи. Интеллигенция в России: Сб. статей. М., 1991.

11. Громов Е. Сталин: искусство и власть. М., 2003.

12. Зингер Л. С. Советская портретная живопись 1930–конца 1950-х гг. М., 1989.

13. Капустин М. Конец утопии? Прошлое и будущее социализма. Гл. 5. Культура в оппозиции к революции. М., 1990.

14. Костиков В. Не будем проклинать изгнанье… Пути и судьбы русской эмиграции. М., 1991.

15. Короленко В. Г. Письма к Луначарскому // Новый мир. 1988. № 10.

16. Королев Ф. Ф. Советская школа в период индустриализации. М., 1958.

17. Красильников С. А., Лисс Л. Ф., Соскин В. Л., Илизаров Б. С. Культурная революция и духовный прогресс // Историки спорят. М., 1988.

18. Куманев В. А. Судьба советской интеллигенции (30-е годы) // История СССР. № 1.

19. Ленин В. И. Партийная организация и партийная литература // Полн. собр. соч. Т. 12.

20. Ленин В. И. Задачи союзов молодежи // ПСС. Т. 41.

21. Ленин В. И. О кооперации // ПСС. Т. 45.

22. Ленин В. И. О пролетарской культуре // ПСС. Т.41.

23. Луначарский А. В. Статьи о литературе. В 2-х т. Т. 2. М., 1988.

24. О России и русской философской культуре: философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990.

25. Русская интеллигенция. История и судьба // Отв. редактор Д. С. Лихачев. М.: «Наука», 2000.

26. Трагедия науки и культуры // Суровая драма народа. М.,1989.

27. Троцкий Л. Д. Литература и революция. М., 1991.

28. Маслов Н. Н. Советское искусство под гнетом «Метода» социалистического реализма: политические и идеологические аспекты // Отечественная история. 1994. № 5.


ТЕМА 70. Внешняя политика и международное положение СССР в 1930-е годы


Методические рекомендации


Одним из парадоксов современной историографической ситуации является отсутствие переосмысления концепции советской внешней политики 30-х гг. Внимание большинства исследователей привлечено к проблеме советско-германских отношений в 20–30-е гг., а также к напряженной международной ситуации, которая сложилась накануне второй мировой войны. Исследователям приходится учитывать появление новых документов, которые проливают свет на советско-германские отношения. В частности, в сборнике документов «Фашистский меч ковался в СССР» убедительно показано, что в 20-е гг. советское руководство помогло Германии создать свои вооруженные силы в обход Версальского договора. Приходится также учитывать влияние западной историографии, которая основную вину за развязывание второй мировой войны возлагает либо на СССР, либо на Гитлера и Сталина одновременно. Подобные взгляды высказываются, в частности, в работах Н. Верта, где вся внешняя политика СССР в 30-е годы подается под углом дестабилизации положения в Европе и попустительства агрессору, и особенно в книге В.Суворова «Ледокол», которая имеет характерный подзаголовок. «Кто начал Вторую мировую войну?» и своим содержанием подводит к однозначному ответу на этот вопрос.

Указанные обстоятельства повлияли на работы М. И. Семиряги, Г. Л. Розанова, А. М. Самсонова, А. О. Чубарьяна и др. Анализ и оценка советско-германского пакта 1939 г. и политика СССР после его заключения требуют взвешенного подхода исследователей не на основе идеологии, а на основе объективного изучения фактов и шагов, предпринятых всеми участниками международных отношений.


  1. Международные отношения в 30-е годы.
  2. Взаимосвязь внутренней и внешней политики СССР.
  3. Причины неудачи создания системы коллективной безопасности.
  4. Правовая и политическая оценка пакта Молотова-Риббентропа и его последствия.
  5. Международное положение СССР накануне Великой Отечественной войны.


Источники и литература:


1. Борозняк А. И. Буханов В. А. Два пути на Москву. От пакта Гитлера-Сталина к операции «Барбаросса» // Вопросы истории. 1993. № 8.

2. Безыменский Л. Альтернатива 1939 г. Вокруг советско-германского пакта 1939 г. // Архивы раскрывают тайны. М., 1991.

3. Орлов Б. М. В поисках союзников: командирование Красной Армии и проблемы внешней политики СССР в 30-х годах // Вопросы истории. 1990. № 4.

4. Орлов А. С. СССР и Прибалтика. 1939–1940 // История СССР. 1990. № 4.

5. Нежинский Л. Н. Была ли военная угроза СССР в конце 20-х–начале 30-х годов?»// История СССР. 1990. № 6.

6. Розанов Г. Л. Сталин-Гитлер. Документальный очерк дипломатических отношений. 1939–1941. М., 1991.

7. Семиряга М. И. Тайны сталинской дипломатии. 1939–1941. М., 1992.

8. Семиряга М. И. Советский Союз и предвоенный кризис // Вопросы истории. 1990. № 9.

9. Суворов В. Ледокол. Кто начал вторую мировую войну? М., 1992.

10. Чубарьян А. В. В предверии второй мировой войны. Заметки историка // Страницы истории КПСС. М., 1989.

11. Год кризиса. 1938–1939. Т. 1–2. Документы и материалы. М., 1990.

12. Вомсов С. В., Емильянов Ю. В. До и после секретных протоколов. М., 1990.

13. Война и политика. 1939 – 1941 / Отв. ред. А. О. Чубарьян. М.: Наука, 2001.

14. Горлов С. Совершенно секретно: альянс Москва – Берлин. 1920–1933: Военно-политические отношения СССР – Германия. М., 2001.

15. Иоффе А. Е. Внешняя политика Советского Союза. 1928–1933. М., 1968.

16. Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. Советский союз и борьба за Европу: 1939–1941 (документы, факты, суждения) // Отечественная история. 2002. № 1.

17. Орлов А. С. А был ли шанс? // Отечественная история. 2002. № 1.

18. Сиполс В. Я. Дипломатическая борьба накануне второй мировой войны. М., 1989.

19. Сталин И. В. О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма» и идеологическая подготовка к мировой войне (Вступительная статья М. В. Зеленова) // Вопросы истории. 2002. № 7.

20. Ширококард А. Б. Тевтонский меч и русская броня. Русско-германское сотрудничество. М., 2003.


Методические рекомендации


Кровавой вехой в истории российской цивилизации ХХ века выступает период Второй мировой и Великой Отечественной войн. Все последующее развитие нашей страны несет на себе особую печать той эпохи, занимающей огромную нишу в национальном самосознании. Не случайно, спустя более чем полстолетия, события «давно минувших дней» вызывают столь бурные страсти и в историографии и публицистике.

Одной из острейших проблем, актуальность которой доказывать не приходится, является проблема «цены Победы», рассматриваемая в ракурсе последствий воздействия фактора «военного времени» на российскую цивилизацию.

В условиях войны государственно-плановая экономика СССР продемонстрировала беспрецедентную способность концентрации всех сил и возможностей на решении важнейших задач текущего времени. (В расчете на тысячу тонн выплавляемой стали советская индустрия производила в пять раз больше танков и орудий, на тысячу выпущенных металлорежущих станков – в восемь раз больше самолетов по сравнению с германской промышленностью. Схожая картина наблюдалась и в сопоставлении с выпуском оружия в Англии и США.)

Совпадение в главном интересов властных структур и социума позволило достичь столь же беспримерную монолитность общества и высокую мобилизационную способность в военно-стратегическом и экономическом отношении. Этим, в свою очередь, было вызвано формирование и усиление таких социально-психологических черт советского народа, как патриотизм, имперские традиции, патернализм, идентификация успехов и побед с образом вождя, вера в непогрешимость и безальтернативность приоритета национально-государственных интересов, режима советской власти в целом.

С другой стороны, война спровоцировала возрождение в национальном самосознании (в самых различных социальных слоях) инициативности, потребности и готовности самостоятельно и критически мыслить, анализировать сложившуюся ситуацию, принимать решения и брать ответственность на себя. К тому же, состоялось самое непосредственное знакомство с реалиями «капиталистической действительности». (Миллионы советских граждан – участники освободительного похода Красной Армии (около 10 млн. чел) и репатрианты (5,5 млн. чел.) смогли убедиться на практике насколько разителен разрыв между советским и «западным» уровнем жизни (по свидетельству современников, это был «нравственный и психологический удар».) И надо отметить, что российская история к этому времени уже обладала опытом подобного крушения стереотипов.

В такой ситуации система общественного управления оказалась перед выбором модели последующего социокультурного развития: либо сохранение прежней, обеспеченной мобилизационной мощью советского режима, либо «новой» или «обновленной», складывающейся по принципу адекватной реакции на видоизменения внешней среды.

Кроме того, война явилась не только вызовом «из вне», но во многом как бы следствием и рубежным этапом российского варианта модернизации. Победа в ней означала в определенном смысле завершение формирования индустриальной основы современного общества и, следовательно, диктовала необходимость реализации вытекающих из этого задач.

Война по сути своей определила главное противоречие всей последующей эволюции советской политической системы: она стала своего рода завершающим этапом формирования системы военно-коммунистического абсолютизма. Признавая последний специфической формой российской модернизации, позволившей преодолеть полувековой разрыв в цивилизационном развитии по сравнению с Западом и завершить за сверхкороткие сроки переход к индустриальному обществу (ценой высочайшей степени оптимизации валового национального продукта, социального напряжения и жесткого, нередко превентивного, подавления малейших признаков появления оппозиционных настроений), нельзя не отметить нерешенность одной из важнейших составных частей триединой задачи: демократизации политической системы и трансформации экономической политики государства.

Вождь всех времен и народов оказался на распутье: путь реформ или откат к прежним порядкам. Экстремальность военного бытия вела к осознанию вариативности поступков и ценности личного выбора, поэтому носителем идей реформации являлась огромная масса обретших навыки самостоятельности, инициативы, гражданской зрелости и определенного политического опыта, фронтовиков, испытавших некое подобие шокового состояния от непосредственного знакомства с европейской цивилизационной альтернативой.

Подобно Александру I и Николаю I, Сталин не решился пойти дорогой реформ, но и ждать выступления тоже не стал. Возобладала традиционная для российской культуры схема разрешения конфликта: незыблемость и консервация реалий прошлого как гарантия стабильности и безопасности политического режима. В этом отношении трудно не согласиться с оценкой первого послевоенного десятилетия, предложенной В.В.Ильиным: «…великая, всеохватная реакция, подчиненная консервации прошлого, восстановлению довоенной централизованно-административной партийно-приказной модели странового развития. В то время, как Европа взяла курс на ускоренную социально-экономическую и политико-хозяйственную модернизацию, Советский Союз под влиянием правящей коммунистической касты наращивал темпы стремительного прорыва в прошлое – провала в почвенно-большевистскую архаику». (См.: Ильин В.В. и др. Реформы и контрреформы в России. – М., 1996.)

Подобную позицию можно объяснить посредством целого ряда причин. Прежде всего, следует выделить соображения доктринального свойства, кардинальным образом повлиявшие на выбор приоритетов экономической политики. В декабре 1944 г. академик, директор института мировой экономики при РАН Е.С.Варга начинает публикацию фрагментов своего будущего труда, посвященного особенностям современного капитализма. Вывод экономиста ошеломлял: Варга отрицал теорию неминуемого кризиса капитализма и доказывал его огромные адаптационные возможности. Подобные идеи вызвали раскол в политических структурах СССР. Казалось бы, вывод напрашивался сам собой: советской системе тоже предстояло видоизмениться в соответствии с новыми условиями развития мировой экономической практики. Именно в этом ракурсе и создавалась концепция IV пятилетнего плана. Но исторической реальностью стало совершенно иное (что напрямую проистекало из перипетий политической борьбы в верхних эшелонах власти): последовательное усиление конфронтации с Западом и как условие реализации этой доктрины – ускоренное развитие тяжелой индустрии как базы ВПК в дополнение к сохранению централизованно-административных рычагов организации социальности. Безусловно, второй вывод как нельзя лучше оправдывал участие СССР в «холодной войне». Не следует сбрасывать со счетов и влияние таких факторов как хозяйственная отсталость страны вследствие опустошительной войны в дополнение к необходимости мобилизации сил на создание эквивалентного ответа на ядерный вызов.

Политика властей в первые послевоенные годы строилась исключительно на кредите доверия со стороны народа. Открытое противостояние народа и власти вряд ли было возможным из-за самого характера войны (Отечественная, освободительная), предполагавшего единство общества; из-за отсутствия представлений о возможных альтернативах развития; да и просто вследствие психологического перенапряжения (люди устали от насилия). Во многом благодаря этому удалось блокировать наметившиеся в обществе тенденции к демократическому обновлению. Для массового сознания тех лет был характерен синдром ожидания, что так же позволяло власти воспользоваться этим для укрепления собственных позиций.

Можно отметить и воздействие субъективного фактора (психология И.В.Сталина), что совсем немаловажно в условиях крайне выраженной формы авторитарной модели управления.

Итог реализации данной экономической модели столь неутешителен, что некоторые авторы причины всех последующих бед нашей рекреационной сферы склонны искать именно в этом периоде (замедление темпов промышленного роста в 1950-1954 гг. вследствие волюнтаристского пересмотра плановых заданий IV пятилетки, распыление капиталовложений, рост незавершенного строительства, стагнация роста жизненного уровня населения, убыточность сельского хозяйства как результат политики аграрного деспотизма, милитаризация экономики и т.д.).


* * *

Мощный рывок в цивилизационном развитии позволил несколько сгладить «чужеродность» социально-политического образа СССР, рожденного революционным кризисом начала ХХ в., трактуемый как нарастающая угроза всему миру, геополитическое положение страны изменилось самым кардинальным образом. Международный авторитет СССР достиг небывалых высот. Обретенный статус «мировой державы» в свою очередь требовал осуществления целой системы мер, ему соответствующих. Рождение будущего миропорядка произошло не сразу и не вдруг. И фултонская речь У.Черчиля, телеграмма Д.Кеннона, официальная позиция сталинского руководства, «охота на ведьм» по ту и другую сторону «железного занавеса» – все это лишь пропагандистское оформление и камуфляж, своего рода оправдание перед общественностью собственных, сходных между собой, внешнеполитических доктрин. Холодная война как противоборство двух систем была прямым следствием современной войны, итогом которой стал раздел мира между победителями, начатый еще во время военных действий (февраль 1945 г., Ялта). Биполярность международных отношений в скором времени испытала на себе воздействие нового революционного фактора мировой истории – ядерного. Многие авторы (Л.Н.Нежинский и др.) фактически ставят знак равенства между первыми испытаниями ядерного оружия и началом «холодной войны». Наличие столь веского аргумента создавало отношения взаимоугрозы и соответственно провоцировало гонку вооружений. Последняя выступает уже не как средство перехода «холодной войны» в «горячую», а как некая самоцель, превращающая соперничество в сообщничество («защитный» вариант модернизации не только позволил Советскому Союзу одержать победу во Второй мировой войне но и стал прочной основой для стабилизации и консервации политического курса; в свою очередь лоббирование интересов ВПК в США также требовало поисков внешней угрозы для сохранения и постоянного роста объемов производства, а, следовательно, и доходов).

Практически неисследованной темой в отечественной историографии является проблема соотненсения идеологической составляющей и принципов реальной политики в менталитете советского руководства, в том числе и в плане формирования внешнеполитической доктрины. Сущность основных положений которой определялась основными постулатами марксистко-ленинской теории, выхолощенными и догматизированными за долгие годы теоретического «безвременья». Приведем некоторые из них:
  • чередование социально-экономических формаций исторически предопределено, в результате чего на смену «загнивающему» и обреченному на гибель капитализму неизбежно должна придти социалистическая формация – итог развития человечества;
  • единственно верной является методология, в основу которой положен социально-классовый подход по всем проявлениям международной жизни, базирующийся на марксистко-ленинской интерпретации классов и классовой борьбы;
  • внедрение в массовое сознание идеи об особой авангардно-революционной роли России, об ее мессианском предназначении в поиске путей развития человечества;
  • неизбежность войны предопределена самим существованием империализма, и только уничтожив источник конфликтов можно избежать военной угрозы.

(См.: Нежинский Л.Н., Челышев И.А. О доктринальных основах советской внешней политики в годы холодной войны.// Отечественная история. – 1995. - №1).

Окончание войны вновь возродило к жизни привычный механизм решения цивилизационных задач. Страна, потерявшая 1/3 своего национального богатства, вряд ли могла реально претендовать на роль лидера, в то время как статус «мировой державы» требовал обратного.

И вновь Советский Союз вынужден был мобилизовать все скудные внутренние ресурсы для ответа на внешний вызов. Хотя альтернатива, безусловно, существовала (не допустить бесконтрольной гонки вооружений, исключить раскол Германии, создание противостоящих военных блоков, создать в центре Европы нейтральные государства, т.е. избрать тактику «холодного мира», а не войны, что потребовало бы значительно меньших материальных ресурсов и затрат).


* * *

После победы в Великой Отечественной войне неотъемлемой частью духовной жизни становится культ личности. Культовая идеология сливается с патриотизмом, а позже переходит к открытому великорусскому шовинизму. На этом фоне, обусловленном достижением предела возвратного движения традиционного общества от усложнения социальных связей к упрощению их, партия как ненужное звено между народом и Сталиным в системе манихейских представлений о народе и народном царе выглядела как рудимент. Происходила весьма ощутимая трансформация политического режима и в области идеологии и в сфере перераспределения властных полномочий:
  • официальное обращение к русским дореволюционным традициям;
  • открытое пренебрежительное отношение к принятым формам партийного руководства;
  • полный отказ от таких организационных механизмов функционирования как проведение заседаний Политбюро, Пленумов ЦК;
  • отказ от антирелигиозной и атеистической пропаганды;
  • активизация имперской составляющей во внешнеполитической доктрине;
  • проявление совершенно определенного интереса к русской истории и истории национальных отношений;
  • сращивание партийного и государственного аппарата;
  • применение репрессивных мер для восстановления подконтрольности всех низовых политических структур;
  • репрессии как необходимый элемент восстановления социально-политического равновесия (защитная реакция системы);
  • демонстрация демократических преобразований и заботы о благе народа;
  • укрепление личной власти диктатора.

Прочность позиций И.В.Сталина зависела от умения противопоставить интересы основных социальных групп, обладавших властными полномочиями (политических элит):
  • верхушки партаппарата, властные претензии которого исходили из той предпосылки, что в стране ведется активное коммунистическое строительство;
  • руководства хозяйственных ведомств, чьи амбиции опирались в первую очередь на превосходство в темпах роста над Западом. Их интересы состояли в том, чтобы ослабить военный, инвестиционный и «интернациональный» пресс на экономику (Г.М.Маленков впоследствии и изберет этот курс, но проиграет в борьбе с партбюрократией, которая оценит ситуацию как покушение на основы коммунистической идеологии);
  • командования военно-промышленного комплекса, влияние которого определялось задачей превзойти Запад в гонке вооружений;
  • верхушки репрессивного аппарата, заинтересованной в поддержке напряженности как на рубежах страны, так и внутри нее.

Все эти группы имели достаточно оснований противостоять друг другу. В их упорном и как правило скрытном состязании за верховенство кроется в том числе и подоплека неоднократной смены курсов экономической политики и политической борьбы в послевоенный период в СССР.


* * *


Таким образом, условия формирования индустриальной основы российской цивилизации вследствие сверхбыстрого перехода от одного состояния в другое отнюдь не способствовали появлению соответствующего уровня развития политической культуры и национального самосознания. Этим и объясняется сохранение неадекватной и замедленной рефлексии социально-политической системы в ответ на важнейшие вызовы эпохи.