Энциклопедия глубинной психологии

1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   35

во взаимодействии с внешним миром. Примером этого является замена пробных действий мышлением. Термин «идентификация» применяется для описания про­цесса, благодаря которому часть репрезентантов объекта становится частью ре­презентантов Самости, в результате чего человек, который идентифицируется, в из­вестной степени ведет себя, как другой человек (или имеет о нем определенное представление-фантазию — в таком случае речь идет о проективной идентифи­кации). Понятие «интроекция» часто используется как синоним идентификации или интернализации. Его основное значение и отличие заключается в том, что суще­ствует производный от него термин «интроецированный», который обозначает то, что «усвоено» и в большей или меньшей степени интегрировано в человеке.

Эти разграничения помогают понять два основных компонента Сверх-Я, свя­занных с его различными функциями: Я-идеал и моральные ценности, которые явля­ются отражением и репрезентантами родительских установок и требований. Идеа­лизация родителей и возвышение их с целью присоединения к их защите и власти, является активным процессом еще до фаллической фазы, и он связан с изначальной амбивалентностью ребенка и изменениями его нарциссизма. Под давлением страха кастрации в процессе развития эдипова комплекса идеализация в конце фалличе­ской фазы распространяется на сферу морального поведения. Пиаже (Piaget 1932) говорил о «моральном абсолютизме» чрезмерно ригидной ранней организации Сверх-Я, которая возникает вследствие незавершенного развития ее функций и про­грессирующего развития Я, а также вследствие социального развития в латентный период. Идентификация с дополнительными моделями и воздействие культурных факторов изменяют и дополняют черты Я-идеала, и возникает все более тесный кон­такт между содержаниями Я-идеала и содержаниями моральных ценностей. Под влиянием организующих функций Я их интеграция содействует постепенному развитию моральной системы личности, которая распространяется за пределы об­ласти моральных требований и включает в себя идеальные представления о совер­шенстве. Согласно Гартманну, Крису и Лёвенштейну, справедливость, мудрость, му­жество и умеренность представляют собой четыре главные добродетели, которые долгое время являлись общепризнанными целями древних греков. Они представля­ют собой идеалы совершенства, относящиеся к целям, на которые ориентируется Я-идеал, и хотя они содержат моральные включения, все же не ограничиваются тем, что другие авторы называют моральными требованиями. Величайшие системы мо­ральных ценностей, выработанные человечеством, нередко содержат аспект Я-идеа­ла и моральных ограничений, таких, как «добро» и «Ты не должен!» (см. Hartmann, Kris, Loewenstein 1946b, 165).

Некоторые из функций, приписываемых системе Сверх-Я, могут перекрываться определенными функциями Я. Но они часто осуществляются по иной, «агрессивно окрашенной» модели отвода энергии, чем в случае Я, которое в большей степени использует нейтрализованную энергию. Можно говорить о функциях Сверх-Я внут­реннего восприятия, восприятия собственных психических процессов, хотя они, не­сомненно, являются частью интегрирующих функций Я. Точно так же проверка ре­альности, самокритика, самобичевание и фиксация на высоко ценимых формах поведения могут попадать в пограничную область, но если существует моральная направленность или — в особом случае — ориентация на другие идеалы, их можно вполне классифицировать как функции Сверх-Я. Поскольку существует спор между различными ценностями, моральными требованиями и противоположными тенден­циями в Сверх-Я, в соответствии с наблюдениями над интрасистемным конфлик­том в Я мы ожидаем видеть также конфликтное функционирование и в Сверх-Я. Понятие «деформация Сверх-Я» рассматривается по аналогии с понятием «иска­жение Я» или «деформация», о которой Фрейд говорил, что иногда она возникает под давлением несовместимых друг с другом стремлении из желания воспрепятст­вовать серьезному повреждению функциональной способности. В любом случае функционирование Сверх-Я связано также с определенными действиями Я. И если развитие Я представляет собой длительный процесс, способствующий становлению человека, то развитие Сверх-Я является точно таким же длительным процессом, в ходе которого создается взаимное приспособление Я и Сверх-Я.

Основываясь на таком понимании Я и Сверх-Я, Гартманн предпринял исследова­ние некоторых вопросов, касавшихся психоанализа и моральных ценностей (Hartmann 1960а). Указав на необходимость отличать собственное отношение Фрей­да к этике и морали от отношения к ним психоанализа, Гартманн начинает свою ра­боту с утверждения, что психоанализ не создал собственной морали и своего мировоз­зрения. Многие часто считают, что он представляет собой руководство к практическому поведению, что аналитические принципы слились с традиционной моралью, религи­озными, социальными, политическими и экономическими целями при создании фи­лософии жизни. Гартманн не согласен с тем, что определенные ценности следует на­зывать психоаналитическими. И наоборот, Фрейд отчетливо выразил свое мнение о необходимости существования моральных кодексов, поскольку он видел в них ин­тегрирующую функцию, которую такие кодексы и нормы имеют для индивида. Его собственное бескомпромиссное подчинение истине и объективности позволило ему увидеть то, что боялись увидеть другие: он рассматривал отношение психоанализа к проблемам ценностей как аналогичную проблему в других науках.

Задача психоаналитической теории состояла прежде всего в том, чтобы объяс­нить, каким образом индивид превращает мораль и нравы своего общества в эффек­тивные интрапсихические функции контроля. Переживание «ты должен» и мораль «добра» и «зла» в первую очередь объясняется аспектами психического функциони­рования человека, на которые влияет продолжительная зависимость ребенка от сво­ей семьи. Определяющую роль играют идентификация и объектные отношения, которые связывают его с родителями, и конфликты, возникающие вследствие ран­него сексуального и агрессивного развития ребенка. Теория Сверх-Я, его развитие, содержание и способы его функционирования делают понятной роль, которую иг­рает совесть — сознательные факторы воздействия Сверх-Я — и бессознательные факторы, поскольку они определяют мораль. По аналогии с устойчивостью и спо­собностью сопротивляться, которые проявляют функции Я по отношению к давле­нию критики, раздающейся изнутри или извне, можно сказать, что моральный ко­декс, вырабатываемый личностью, проявляет аналогичную «автономию» и достигает более или менее стабильного равновесия во взаимодействии между социальными и интрапсихическими факторами. Моральные кодексы являются более действенны­ми и надежными, если они находят значительную культурную поддержку у окруже­ния, и взаимодействие между педагогическими усилиями и интегрирующими спо­собностями развивающегося Я проявляется в уважении моральных ценностей. При этом психоаналитическая теория помогает индивиду понять свою собствен­ную мораль и с нею взаимодействовать. Степень бессознательного следования ей или сопротивления индивида моральному императиву, возникшему в процессе его психического развития и проявляющемуся в существующих конфликтах, дово­дится до его сознания. По мере того, как возникает понимание, открываются новые возможности обходиться с собственными иллюзиями, рационализациями и чувст­вом вины. Кроме того, имеется возможность понять специфическое развитие собст­венных ценностей и способностей Я и их взаимодействие.

В связи с этим Гартманн отмечает трудность при обсуждении проблемы ценно­стей, поскольку понятия, которые обычно используются, являются неточными и пе­рекрываются. Существуют неморальные оценки, например, такие, как: «Это вино хорошее», которые являются менее сложными, чем суждения по поводу человече­ского поведения, типа: «Это хороший поступок», которые относятся к моральным суждениям. Эстетические ценности отделяются от моральных ценностей. Первые в большей мере связаны с вопросами, нравится или не нравится, последние — с со­ответствием существующему моральному кодексу. Аутентичные моральные ценно­сти у человека или в культуре — это те, «...которые репрезентированы не только в представлениях об этике, но и проявляются в качестве динамических факторов в моральных аспектах личности или культуры» (Hartmann 1960а, 50). Иерархию цен­ностей нельзя определить с помощью науки, поскольку дескриптивные и теорети­ческие позиции являются иными по сравнению с нормативными. Однако психоана­лиз может способствовать исследованию актов, с помощью которых эти ценности устанавливаются или реализуются: «Моральное поведение человека является такой же важной частью и отличительным признаком его личности, как его характер или его влечения» (там же, 53).

Гартманном были введены дополнительные концепты, позволяющие понять ас­пекты процесса оценки, прежде всего в контексте аргументации и логики. Так, на­пример, понятие «иррадиация ценностей» относится к тому факту, что ценности, связанные с данным представлением, распространяются на другие представления, находящиеся в отношении с ним, независимо от того, что идеи, оцениваемые во вто­рую очередь, сами по себе могли быть морально нейтральными или даже противо­речили основным ценностям. Мы оцениваем одинаково то, что, как нам известно, является реальным фактом, и ожидаем, что все, что мы оцениваем сходным или оди­наковым образом, в действительности и в самом деле будет аналогичным. Для этого последнего феномена Гартманн ввел термин «агглютинация ценностей» (буквально: склеивание). Эти процессы могут вести к разрывам в суждениях, предрассудкам и противоречивым оценкам, и они могут обнаруживаться во многих переживаниях в сфере нормального функционирования, при этом наглядным примером здесь яв­ляется политическая полемика.

Нередко якобы объективные оценки социальных феноменов или индивидуаль­ного поведения, а также цели, программы и идеологии обсуждаются без учета субъ­ективности ценностей, используемых в качестве отправных точек. Например, с са­мого начала развития психоанализа появилась тенденция считать психическое здоровье одним из критериев моральных ценностей, хотя то, что психоанализ об­ладает собственным мировоззрением, отрицалось. Некоторые аналитики считали, что все «плохое» в человеческой природе удастся устранить, если побороть неврозы. Гартманн считал, что так называемая «этика здоровья» распространилась из-за про­блемы иррадиации и агглютинации ценностей и что это представление, по-види­мому, служит в качестве рационализации других скрытых мотивов и сохраняется вследствие неполноты психоаналитических знаний. Подобное неправильное исполь­зование психоаналитического знания привело к неверным представлениям о таких понятиях, как зрелость, агрессивность, интерес к себе и рациональность. Комплекс­ные феномены, сопровождающие процессы созревания, и формирование агрес­сивного влечения имеют многочисленные ответвления, которые могут либо занять либо не занять свое место в интегрированных в конечном счете структурах или в по­ведении. Любой поступок, совершенный в собственных интересах, как правило, рас­ценивается ниже, чем альтруизм. Слово «рациональный» часто используется в каче­стве опознавательного знака, чтобы оправдать поведение, которое с этической точки зрения является спорным. Гартманн описывает неправильное использование психо­анализа теми, кто применяет технические правила, определяющие психоаналити­ческую процедуру, в качестве своего рода морального кодекса и модели поведения также и вне психоаналитической ситуации.

В заключение Гартманн останавливается на ожиданиях, существующих со вре­мени первых наблюдений Фрейда, что именно психоанализ должен стать чем-то вроде универсального, надежного ключа к морали и к счастью. Моральные пред­ставления, возникшие благодаря психоанализу, можно обсуждать в различных сис­темах ценностей, но некоторые установки, порожденные психоанализом, являют­ся всеобщими. Отношение к сексуальности и телесным функциям стало менее напряженным, а цели самопознания, интеллектуальной интеграции, а также по­нимания и принятия внешней и внутренней реальности расцениваются очень вы­соко. Все более усиливается способность переживать чувства вины и интегриро­вать их в аутентичный моральный кодекс. Наконец, благодаря более глубокому пониманию человеческой мотивации изменяется также то, как человек подходит к своей жизни и ее расценивает. Если результаты психоаналитической терапии свидетельствуют об эффективности метода, заключающейся в том, что индивид приходит к пониманию роли морали и других ценностей, то в настоящее время невозможно, основываясь на этом опыте, сделать выводы о практических пробле­мах человеческого поведения или об использовании моральных норм и моральных оценок других людей.


^ ИЗМЕНЕНИЯ МЕТОДА, ВЫТЕКАЮЩИЕ ИЗ ПСИХОЛОГИИ Я


Психоанализ всегда делал акцент на взаимодействии метода и теории, посколь­ку выявление новых клинических фактов ведет к разработке теории, которая в свою очередь делает терапию более системной и целостной. Любой анализ наряду с конкретными терапевтическими целями предполагает обнаружение фактов и делает необходимыми последующую организацию и использование описанных фактов.

Теоретические концепции способствуют процессу выявления и оценки фак­тов, а последовательность проб и ошибок в ходе любой терапии позволяет прове­рять последствия технического вмешательства, наблюдая за их непосредственными результатами и успехом терапии в целом. Гартманн считал, что знание психологии всех функций Я и их взаимоотношения, наряду с пониманием защитных механиз­мов и постоянно возрастающим умением справляться с сопротивлением, может служить основой для последующего улучшения метода. Понимание функций Я мо­жет служить путем для лучшего понимания человеком того, как он обращается с реальностью, и его адаптации в целом. Значение конфликтных и неконфликтных сфер Я и их взаимодействия, а также значение интрасистемного напряже­ния в Я становится понятным, когда ставится цель усиления Я. Вследствие постоянного взаимодействия между всеми структурными элементами психики и существующих сложных динамических и экономических взаимосвязей необхо­димо проявлять осторожность и не допускать чрезмерного упрощения при исполь­зовании технических правил. Метод должен быть гибким, и это достигается в том случае, если аналитик отдает себе отчет в экспериментальном и исследовательском характере любой терапии. Метод становится негибким и неэффективным, если основывается на принципах и правилах и на рациональном планировании терапевтического вмешательства.

Надо надеяться, что структурно ориентированный подход приведет к более глубо­кому пониманию соответствующего выбора и количественной стороны защитных ме­ханизмов. Возможно, особенно важными окажутся вопросы, касающиеся первичной автономии Я. В заключение Гартманн вводит понятие «принцип множественного воздействия», чтобы показать, в частности, что интерпретации оказывают воздей­ствие на соответствующие феномены, выходящее за рамки непосредственного «ло­кального» воздействия, поскольку они изменяют равновесие психических энергий и оказывают динамическое влияние на множество взаимосвязанных процессов. Это становится понятным благодаря роли структурных и генетических взаимоот­ношений, которая не ограничивается исключительно ассоциированием и которую лучше всего представлять как результат того, что психические процессы разыгры­ваются, так сказать, в неком «поле», если употребить понятие, оправдавшее себя в других областях науки.


^ НАУЧНЫЕ АСПЕКТЫ ПСИХОАНАЛИЗА


Требование упрощения и «онаучнивания» психоанализа является следствием широко распространенного интереса к психоанализу и проникновения в его тео­рии представлений, возникших благодаря исследованиям во многих родственных дисциплинах. Гартманн предпринял попытку обсудить проблемы, вытекающие из этого требования, в двух важных работах, появившихся в 1958 и 1959 го­дах, а в своей последней публикации «Формирование понятий в психоанализе», представляющей собой перевод двух первых глав его книги 1927 года, он вновь стремится осуществить свое извечное стремление внести методологическую ясность.

В результате исследований, проводившихся вначале, как правило, в терапевтиче­ских целях, причем людьми с разной способностью к научному мышлению и мето­дологической последовательности, психоанализ со времен Фрейда накопил мно­жество теоретических утверждений. Кроме того, данные о поведении, которые исследуются в любом анализе, часто далеки от психических процессов, мотивацию и значение которых стремятся понять аналитики. Гипотезы сложным и не всегда понятным образом переплетаются с материалом, полученным в результате наблю­дения, хотя и имеющим эвристическую ценность. Дополнительными трудностями, возникавшими вследствие особого исторического развития этой молодой науки, являлись неточность или разобщенность определений многих основных понятий и подходов, а также то, что результаты, полученные при использовании различных исследовательских подходов, излагались по-разному. Вследствие этого неизбежно ог­раничивается возможность формулировать гипотезы таким образом, чтобы их мож­но было проверить с помощью дополнительных исследований, равно как и возмож­ность обсуждать теории и представлять данные непосредственного наблюдения таким способом, который мог бы обеспечить или, по крайней мере, сделать более простым интрасубъективное понимание.

Известно, что другие науки на разных стадиях своего развития испытывали те же трудности. Поэтому требование методологической элегантности высокораз­витой науки является неадекватным. Поскольку в аналитической ситуации должны проводиться необходимые наблюдения и проверяться гипотезы, задача системати­зировать и объяснять теории в психоанализе в первую очередь должна решаться са­мими аналитиками. Гартманн перечисляет несколько существующих свойств пси­хоанализа как научного метода и теории, на которых будет строиться будущее понимание. Прежде всего он подчеркивает постоянное взаимодействие между на­блюдением и теоретическим мышлением. Влияние гипотез, которые задают направ­ление мысли и побуждают аналитиков различать факторы и паттерны продуцируе­мого материала и поведения пациента, сопровождается стимулом к формированию новых понятий, возникающих в результате наблюдения за реакциями на точно ис­следованные переменные и интервенции. Научными понятиями крайне сложно описать роль интроспекции и интуиции в аналитической работе, однако отрицать их огромное значение невозможно. Любая интерпретация предлагается как попыт­ка толкования и представляет собой гипотезу, которая проверяется посредством возникающих на нее ответов. Если во многих науках для проверки наиболее пригод­ны исследовательские подходы с минимальным числом переменных, то в анализе благодаря «конструктивной энергии аналитика, который интегрирует свое знание и теоретическое мышление» (Hartmann 1964а, 306), становится возможным эф­фективное использование интерпретаций, включающих в себя большое число пе­ременных.

Многие авторы, критикующие научные притязания психоанализа, приводят ар­гумент, что он имеет дело лишь с небольшим числом случаев. Однако фактические данные, которые получают аналитики в ходе необычайно детального исследования каждого такого случая, составляют — выражаясь научно — эквивалент сотни случа­ев. Помимо реконструкции, которая затрагивает даже невербальные периоды чело­веческого развития, все более активная исследовательская деятельность, включаю­щая в себя непосредственное наблюдение за детьми, позволяет соотнести гипотезы о развитии и данные, получаемые в результате непосредственного наблюдения. Кроме того, изучение бесконфликтной сферы и адаптивного взаимодействия с окру­жением — если использовать термины, на которых делал акцент Гартманн в своем обсуждении автономии Я, —■ а также исследование нормального функционирова­ния индивида и групп дает дополнительный материал для успешного построения научных концепций. Все это способствует усилению одного из важнейших аспектов психоаналитического метода — постоянного построения гипотез и их проверки в любой момент времени на каждом сеансе. Если определенные конструкты, многие из которых были изобретены в процессе теоретизирования, сложно подтвердить или если они напрямую не согласуются с наблюдаемыми фактами, то это совершен­но не означает, что они являются неверными. Скорее, они должны оцениваться с точки зрения их возможной пользы в качестве проясняющей идеи — при условии, что они не противоречат опыту.

Точно так же сложности, возникающие при квантификации многих основных психоаналитических понятий, не свидетельствуют об их ненаучности или о невоз­можности продуктивного использования и обсуждения содержащихся в них идей. Области психологии, в которых точная квантификация в той или иной степени не­возможна, изучают процессы, которые по отношению к психологии личности явля­ются периферическими.

В том случае, если в психоанализе подразумеваются количественные измене­ния — например, когда мы говорим об энергии влечений, силе сопротивления, си­ле Я или о влиянии рациональных тенденций, — то мы вполне можем опираться на сравнительные характеристики, такие, как больше, меньше, больше чем, меньше чем, возрастающий или убывающий и т. д., а не на описание с помощью чисел. Кроме того, мы можем количественно оценить поведение, доступное наблюдению, и фи­зиологические процессы в нервной системе, которые, как мы считаем, связаны с пси­хическими процессами, и таким образом попытаться дать количественную оценку психическим феноменам. Такие подходы применяются в экспериментальной рабо­те, и они используются также в общем клиническом наблюдении. Известный ис­следовательский подход, применявшийся в прежние годы для изучения сновиде­ний и когнитивных феноменов, имеет, например, ту же традицию, что и предыдущая работа Гартманна в сотрудничестве с Бетльхеймом, и служит тому, чтобы валиди-зировать аналитические гипотезы за пределами аналитической ситуации. Можно

ПРИМЕЧАНИЕ