Сименон и дениз уимэ
| Вид материала | Документы |
СодержаниеЧасть восьмая. последний приют. время порощаний. |
1
В конце января 1979 года Сименон получает письмо от Дениз на четырех страницах.
Она пишет об опасности алкоголизма и нависшего безумия. Она никого не винит. Она боится, что ее болезнь может стать необратимой и просит передать всем, что она всех любит, обнимает, благодарит…
Он отвечает немедленно. Сердечно, но коротко:
«Дорогая Дениз!
Твое письмо меня порадовало. Я давно надеялся, что ты поймешь, как я беспокоился о тебе. Судя по всему, лечение в Авиньоне пошло тебе на пользу, не следует прервать его.
Сейчас здесь находится немецкое телевидение. Меня ждут камеры. Я напишу тебе попозже. С любовью Жорж».
В феврале1970 Мари-Джо исполняется 17 лет. Сименон покупает ей квартиру в Париже на бульваре Мадлен: девушка собирается посвятить себя рисованию или театру. Сам же продолжает писать в привычном ритме, считая писательство единственным средством самовыражения.
К началу лета Сименон заканчивает «Мегрэ и осведомитель» и получает странное письмо от Дениз, по сути - шантаж. Она сообщала, что крупное издательство предложило ей написать серию статей о жизни с мужем. Дениз намерена выполнить пожелание издателей, со всей откровенностью описав омерзительную сущность Сименона. Книга будет вскоре издана, если Жорж не примет ее условия: переводить в конце каждого месяца, начиная с 30 июля 1971 года, половину огромной суммы на ее банковский счет в Авиньоне, а другую – на счет в Швейцарии.
Он отвечает телеграммой:
«Я получил твое письмо. Разумеется, и речи быть не может о принятии твоих условий. Публикуй свой бред».
«Денежные вопросы всегда претили мне – я вовсе не скупец. Но я не терплю и угроз, попыток загнать меня в угол». Отныне Дениз будет связываться с мужем только через адвокатов. И поспешит давать интервью во все журналы, охотно публиковавшие скандальную информацию. Она даже выступила на телевидении Франции. Выглядела неживой, накаченной наркотиками. Жорж смотрел на лицо женщины, столько лет притягивавшей его, подарившей ему троих детей, и чувство жалости к ней, к своим неосуществившимся надеждам сжимало его сердце. Тереза видела, как по щекам Жоржа катились слезы, которых он не замечал…
Приехала Мари-Джо. Присев на подлокотник его кресла, спела под гитару сочиненную ею песню «Когда тебе будет сто, мне будет пятьдесят». Он ощущал, что в слова дочь вложила куда больше чувств, чем могла выразить. Она продолжала верить, что ошибка судьбы, предназначившей ей роль дочери, а не жены, является самой большой непоправимой бедой ее жизни.
«Я знаю, некоторые упрекнут меня за так называемую «вседозволенность» то есть пермиссивное воспитание, как принято говорить сегодня, которое я дал всем четверым детям. По их мнению, это еще простительно по отношению к мальчикам. Но для девочки!
Однако я не стыжусь, и даже признаюсь, что не жалею об этом. «Хорошее воспитание» порождает много бунтовщиков как было в моем случае. И лицемеров, как происходит еще чаще. Мне до сих пор не по себе в обществе, где «прекрасные манеры» скрывают постыдное поведению, которое не собираются исправлять, а только прячут».
.2
Мари-Джо тщетно искала своего пути в жизни – путешествовала, увлекалась музыкой, рисованием, изучением английский, снова брала уроки чечетки. Возвращаясь в Эпаленж, часами писала у себя в комнате.
- Детка, отчего ты грустишь? – Отец бережно погладил ее золотые волосы. – Ты так одарена и так красива, твоя жизнь должна быть прекрасной.
- Я никогда не смогу быть счастливой. Я слишком похожа на мать. – Мари-Джо прижалась к его груди. – Мне страшно. Страшно самой себя. Дэд… может, мне отдохнуть в Пранжене?
Созвонившись с профессором Дюраном, Жорж повез знакомой дорогой свою девочку в клинику. История с Дениз повторялась. Он старался не показывать, как велико было охватившее его чувство ужаса, страха перед будущим.
Мари-Джо осталась в Пранжене, отец навещал ее. Она выглядела повеселевшей, общительной, подружилась с персоналом и молодыми пансионерками. Она говорила о Дюране, как о друге и, похоже, ей удается избавиться от своих фобий.
Летом Сименон, отпустив весь персонал в отпуск, поселяется с Терезой в отеле «Лозанн-Палас», что бы быть поблизости от дочери. У них прекрасный номер, с балкона которого виден весь город, утопающий в садах и парках.
Однажды среди ночи позвонил портье и вскоре в дверях стояла Мари-Джо.
- Не помешаю, Дэд?
- Входи скорее! – Обняв дочь, Сименон почувствовал, как она дрожит.
- Могу я пройти в туалет?
Она осталась там долго и вернулась с посвежевшим лицом.
- Я хочу есть, Дэд.
Сименон заказал в номер сэндвичи и кока-колу. Тереза деликатно оставила их вдвоем.
- Тебя отпустили? Я так рад!
- Я ушла сама, никому ничего не сказав.
- Ты поссорилась с Дюраном?
- Нет. Утром вдруг захотелось уехать и я села в такси. Даже не знала, куда еду.
- Дорогая, по-моему, надо вернуться и объяснить все профессору, а потом уже уйти.
- Я не хочу уезжать от тебя.
- Так будет лучше. А я буду ждать тебя здесь, ты можешь приехать в любую минуту.
- Ты точно знаешь, что так будет лучше? – во взгляде Мари Джо была мольба и решимость.
- Конечно, дорогая! Надо еще подлечиться и все будет отлично!
Мари-Джо уехала. Прождав около часа отец позвонил Дюрану.
- Успокойтесь, Сименон. Мы мирно побеседовали. Она сама не понимает, что с ней произошло, поводов для беспокойства нет. Она по собственной воле решила остаться
в клинике.
Лишь в 1978 году Сименон узнает об истории с матерью, причинившей травму мари-Джо. Только сейчас она решилась рассказать об угнетавшем ее «инцесте» докторам. Очевидно, признание принесло ей большое облегчение. Когда Сименон навешал дочь, они гуляли, взявшись за руки, по парку. Мари-Джо была весела, словно освободилась от тяжкого груза и напоминала отцу смеющуюся девочку из времен вальса на террасе приморского отеля.
В июне с «благословением» Дюрана Сименон привозит дочь домой. Она вернулась к своим занятиям, и все лето прошло спокойно. Сименон с Пьером и Мари-Джо отдыхал весь июль в Ла-Боле, предоставив дочери полную свободу. Снова – «свободу»! Похоже, именно ее она боялась и так нуждалась в строгом присмотре и даже отеческой тирании единственного человека, который был способен повлиять на нее. А ему было спокойней думать, что все успокоилась и Мари-Джо придается девическим радостям.
3
Вернувшись в Эпаленж девятого сентября, Сименон поцеловал Мари-Джо на ночь и спокойно уснул. Утром прислуга принесла письмо.
«Для Дэда. Лично!!!
Прошу тебя, не сообщай в полицию. Я уезжаю не надолго!
О, Дэд! Я до того взволнована, рука у меня дрожит так сильно, что я не знаю, сумею ли дописать письмо до конца…. Я уезжаю только потому, что в душе ощущаю состояние неуравновешенности перед лицом жизни, которое вынудит меня снова вернуться в больницу, а я не могу этого вынести… Уже около двух недель я чувствую, как постепенно мало-помалу иду ко дну, что я стискиваю зубы, играя комедию перед собой и другими.
Ты видишь, я пыталась, старалась делать все возможное, чтобы прийти к горькому выводу, от которого делается больно, что я далеко не исцелилась. И никогда не прощу судьбе ее ошибку… Моих сил явно не хватило до сих пор и уж, конечно, вряд ли что изменится после моего отъезда. Но так, по крайней мере, у меня будет возможность справиться самой и, даже если я действительно пойду ко дну, то это уже не имеет значения, раз все будет происходить не у тебя на глазах, Дэд!
… Я оказалась с пустыми руками и так далека от того, чтобы сосредоточиться на каком-либо устойчивом будущем… Я чувствую огромную любовь, но не имею права поделиться ею или выразить ее; моя дружба всегда оказывается неверной, потому что я слишком часто бываю занята восстановлением шаткого душевного равновесия.
…Мне не удается исцелиться, поэтому я пытаюсь бежать. Хотя бегство это нереально - ведь всюду, куда бы я ни пошла, я окажусь наедине с собой. И тобой…
Зато я смогу немного расслабиться и не чувствовать что я теряю достоинство в твоих глазах…. Борьба, которую я веду вот уже более семи лет с самой собой, слишком тяжела. Я провела в Пранжене полтора года, что бы оказаться, практически, в том же положении, как раньше. Меня одолевает тревога, я не способна вести себя нормально.
Я не собираюсь надолго оставаться вдалеке от тебя. Вот только не знаю, как я смогу не чувствовать себя отвратительной по возвращении. Я у тебя почти «украла» около 1000 франков на свое путешествие. Это ужасно. Впервые в жизни я беру таким образом что-то, не принадлежащее мне!
Прости, Дэд! Прости за то, какой я была и какая я есть, за все, что я по своей вине испортила в отношениях с тобой. Я люблю тебя по-настоящему, но в это ты, наверняка, ни за что не поверишь, и, может, поэтому мне так больно»
Трудно даже представить чувства отца, получившего такое письмо от любимой дочери. Девочка больна, больна мучительно. Она не может спастись от тревоги и страха, поселившихся в ней, как злые пришельцы. Она не может сбежать от них и никто не в силах помочь ей. Почему так неодолима эта зависимость от него? Ведь знал же он, когда шестимесячная малышка потеряла сознание от невстречи с ним, что имеет с дочерью таинственную связь. Знал и надеялся, что связь ослабнет, как только девочка обретет самостоятельность. Но она превратилась в манию. Можно лишь предположить, что дало о себе знать психическое заболевание, унаследованное от матери и усугубленное ее извращенным влиянием на девочку. А вся детская жизнь Мари-Джо? Между пылкой любовью и заботой отца и его «изменами», происходящими на ее глазах?
Позже Сименону сообщат диагноз: «потеря личности». Слова пустые и страшные. За ними стоит та неравная и невыносимая борьба, которую ведет эта совестливая, чуткая девочка с мучившими ее демонами.
Вечером Мари-Джо позвонила, сообщила, что оказалась в Париже и с трудом нашла отель. По адресу Сименон понял: девочка попала в дом свиданий. И что? Он едет за ней? Он спасает ее из жуткой ловушки? Нет. Сименон делает вид, что не понял, в какую пропасть угодила Мари-Джо. Он даже не просит ее вернуться, но советует найти другой отель. Через месяц Мари-Джо сообщит, что встретила молодого актера, игравшего в спектакле «О, Калькутта» – модном мюзикле, где все исполнители появлялись обнаженными и по ходу действия покуривали травку. Это была сенсация для Парижа – первая ласточка грядущих перемен, связанных с «бунтующим поколением» и сексуальной революцией. Мари-Джо влюбилась в длинноволосого певца, поселилась у него и окунулась в богемную жизнь. Теперь она, как когда-то Тижи, разогревала еду на плитке что бы покормить «своего мужчину».Она явно старается идти «по следам» отца, создавая иллюзию прожитой вместе с ним жизни.
Сименон пишет романы «Невиновные» и «Мегрэ и мсье Шарль», еще не ведая, что простился с Мегрэ навсегда.
Дочь навестила его вместе с лохматым Роже – симпатичным и искренним. Он даже чем-то похож на молодого Сименона – копна вьющихся волос, нос с горбинкой. И эпотажное пижонство рваных джинсов, и браслеты, и талант, и стремление проникнуть в беды человечества... Возможно, это ее шанс избавиться от наваждения?
Сименон покупает дочери большую квартиру в Париже в новом квартале на бульваре Мадлен, где она сможет жить со свом юным другом. Мари-Джо больше не думает о литературе и рисовании – она решила посвятить себя театру. Для этого надо учиться на дорогостоящих курсах актерского мастерства, которые берется оплачивать отец. Он рассказал дочери о принятом им обязательстве выплачивать детям содержание до 26 лет. И добавил:
- Впрочем, в отношении тебя ограничения в возрасте не будет. Главное для меня, что бы ты была счастлива.
^ ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ. ПОСЛЕДНИЙ ПРИЮТ. ВРЕМЯ ПОРОЩАНИЙ.
1
Здоровье Сименона оставляет желать лучшего. Волнения последнего десятилетия не прошли даром. Этот сильный человек, одним ударом кулака разбивавший в щепы деревянную дверь в соревнованиях с нормандскими моряками, чувствует себя беспомощным. Его мучают бронхиты, воспаление простаты. Врачи пичкают его антибиотиками и успокаивающими таблетками. Он не хочет выглядеть перед детьми развалиной и старается держаться бодро. Летом дети отправляются в дальние путешествия: Пьер со своей гувернанткой Йоле совершают путешествие на Канарские острова и в Северную Африку. Марк уехал в Канаду и Венесуэлу. Джонни учится в Калифорнии. Мари-Джо навещает отца несколько раз – она бодра и полна планов на будущее. У Сименона успокаивается душа. Он может подумать о своем здоровье. Летом в сопровождении Терезой он ложится в прекрасную клинику с видом на озеро и Альпы.
В сентябре, вернувшись в Эпаленж, Сименон спускается в свой кабинет, что бы приготовить желтый конверт для нового романа. Пишет имя главного персонажа - Виктор. Делает еще несколько заметок, как делал это уже было двести двадцать раз. Теперь надо подумать о щелчке – отправной точке, которая даст толчок сюжету. Но щелчок, который начинает двигать сюжет, заставляя главного персонажа выявить все свои возможности - не происходит. В голове пусто, словно кончился заряд в батарейке. Не начав главы, Сименон отправляется обедать.
На следующий день он все же старается подумать, как обычно, об отправной точке.
Но во второй половине дня звонят из банка: Дениз требует проверки всех поступлений и расходов их общего семейного счета. В смятении он зовет Терезу:
- Дениз приступает к программе, о которой не раз говорила мне: «Я уничтожу тебя! Я сломаю твое перо»
- Не надо сейчас думать об этом. Просто пора отдохнуть. – Тереза, как всегда спокойна, умело скрывая свое волнение.
- Знаешь, я, наверно, больше не буду писать. – Жорж виновато опустил глаза. - Дениз добилась своего, отныне она – мадам Жорж Сименон – выпустит мемуары, стараясь раздавить меня окончательно. Разве не мечтала она с давних пор стать моей вдовой и занять место в пресловутом обществе «вдов, живущих славой покойного мужа»?
- Жорж, ты писатель, которого знает и любит весь мир. А она – вздорная, больная женщина. Не надо бояться ее угроз и думать о них. Ты выше этого.
- Я не могу не думать. Я чувствую, что моя жизнь становится совсем другой. Мне так больно, Тереза…
За ужином Сименон сообщает Терезе о принятом решении:
- Мы покидаем Эпаленж. На этот раз не на время путешествий. Навсегда. Этот дом, задуманный для большой семьи, велик для нас с тобой и тринадцатилетнего Пьера со своей верной Йоле.
- Ты верно решил – здесь слишком пусто. И много «теней» прошлого. Не печалься, нам будет уютно и в более скромном жилище.
«Когда обрывались нити, связывающие меня с местом, меня охватывало лихорадочное нетерпение обустройства нового гнезда. Довольно быстро нам находят квартиру в Лозанне на восьмом этаже новой башни в конце авеню Кур. Из каждого окна открывается панорама на парк, виден порт и озеро».
В квартиру перевозят часть мебели из Эпаленжа. Остальную мебель, картины безделушки, большую часть библиотеки, Сименон отправляет на склад. Он действует как всегда решительно. С наслаждением ремонтирует и обставляет жилища и с удовольствием покидает их. Тижи уже давно живет в «бабушкином домике» в Нелье, который они с такой любовью и энтузиазмом превращали в «родовое гнездо». Там часто гости Марк с женой, детьми и Буль.
Сименон испытывает чувство облегчения, отказавшись от жизни в огромном и почти пустом доме. Это дом несбывшихся надежд, дом тревог и нагрянувших бед. Ему нынешнему, утратившему былые силы и энергию, хочется покоя, уюта рядом с милой, верной Терезой. Есть в этой резкой перемене настроения и толика раздражения на неудавшиеся попытки ублажить жену буржуазной роскошью - дворцами, автомобилями, дорогими вещами, роскошными апартаментами. В один день он продает пять своих автомобилей, увольняет садовника, повара, горничных, секретариат. Игры в хозяина поместья закончены.
«У меня спасительное ощущение того, что я возвращаюсь к самому себе, в рамки соответствующие теперешним моим меркам. Я до того убежден в том, что не являюсь больше профессионалом литературы, что поручаю Эткен заменить на моих официальных документах, в том числе и на бельгийском паспорте, устаревшую пометку «романист» на более близкую к действительности «без определенных занятий»»
Впервые в жизни Сименон признается себе, что устал от письменного стола. Его фантастическая писательская активность, сопровождавшая метра детектива при любых обстоятельствах, внезапно иссякла. Ему уже нечего доказывать миру, нечего ждать от него и…не о чем рассказать? Так он думает и, к счастью, ошибается.
2
Решения Сименона всегда скоры и безоговорочны – он не раз круто менял «маршрут» своей жизни.
Жорж принимает лозаннского журналиста, числящегося среди его друзей, и сообщает об отказе от активной литературной деятельности. Вышедшая с интервью Сименона статья, вызывает сенсацию, ее подхватывают все информационные агентствами мира:
«Сименон больше не пишет!», «Прощание с Мегрэ», «Смерть вдохновения»!
Сименона никогда не волновали отзывы прессы, не смущают и на этот раз: он чувствует, что поступил правильно.
Семидесятилетний юбилей Сименон с Терезой отмечают в новой, светлой и удобной шестикомнатной квартире. Он приобретает простенький магнитофон и в тот же вечер начинает диктовать, не думая о том, будет ли когда-нибудь публиковаться эти заметки. Потребность регулярно выражать свои мысли изменила форму. Теперь он не сочиняет сюжеты, а высказывает лишь то, что касается его самого. И не пишет – а просто говорит, сидя за столом, перед включенным Терезой магнитофоном. Она тихо меняет пленки, чтобы не прерывать долгий монолог Жоржа. Она – единственная слушательница его исповеди.
Через пару дней приезжает на сутки Мари - Джо и они отмечают сразу два дня рождения – ведь она родилась лишь на два дня раньше отца. Это большая радость, видеть дочь, которая, ох, как хочется Жоржу верить в это, обрела себя. Летом Мари-Джо впервые сыграла маленькую роль в фильме и собирается снова сниматься у Марка. Ей 20 лет, она красива и талантлива. В поведении девушки все же ощущается нервное напряжение, которое она старается скрыть от отца. А он изо всех сил скрывает от дочери недомогания: головокружения и невроз, заставляющие его просыпаться ночью и ходить по кабинету.
С одного из балконов сквозь листву виден маленький домик ХУ1 века, дворик которого так похож на деревенский. Сименон загорается идеей пожить на земле, но в бюро по недвижимости ему сообщают, что дом занят. Зато показывают другой – розовый, двухэтажный, с садом и могучим ливанским кедром двухсот пятидесяти летнего возраста. Осмотрев домик, они тотчас покупают его. Далее следует ремонт и закупка белой шведской мебели – Сименон хочет, что бы все здесь было предельно просто и удобно: ни картин, ни безделушек.
Восьмого февраля 1974 года они переезжают в новый дом, и в тот же день приезжает Мари-Джо. Большая, уютная комната, в которой Жорж с Терезой проводят дни и ночи, за исключением трапез, проходящих в столовой, вызывает у Мари-Джо что-то вроде шока: Видимо, она еще на что-то надеялась, что-то ждала.
- Почему она, а не я? - Спрашивает она Жоржа, когда Тереза выходит. В голубых глазах сверкают гневные слезы.
- Ты не понимаешь, моя девочка? Тереза разделяет все в моей жизни.
- Ну и что?
Она показывает отцу золотое кольцо, которое много раз расширяли:
- Разве оно для тебя ничего не значит? Для меня – это единственная правда. Я буду носить его даже после того, как…
- Детка, ты должна, наконец, понять…
- Я все понимаю... Но разве я не могу делать для тебя то, что делает она?
…На следующий день после отъезда дочери Сименон падает по дороге в туалет – сломано бедро. Пять недель неподвижности в клинике. Рядом неизменно Тереза, ухаживающая за ним нежно и внимательно. Палата залита солнцем и клубы дыма от трубки в его лучах кажутся голубыми. Сименон курит, приподнимаясь на подушках.
- Вы наверно, скучаете тут без своего дела, без общества? – спросил профессор, присаживаясь в кресло напротив кровати больного. – Заперты здесь, как в клетке.
- О чем вы говорите, доктор? – Сименон усмехнулся. – Я живу, а пока живу буду ненавидеть слово «скука».По-моему, его надо вычеркнуть из словарей. Я не скучаю, даже если из-за болезни оказываюсь заточенным в комнате или палате, которую знаю уже наизусть: и тогда каждая минута мне в радость. Скуки не существует, поверьте мне!
- Чувствую, у вас есть некий собственный рецепт. От моих взрослых детей я все чаще слышу это слово, притом, что в их распоряжении все, что душе угодно: музеи, концерты, клубы, путешествия… - Вздохнул профессор.
- Никаких секретов. Просто надо беречь в себе радость жизни. Как бы жизнь ни складывалась. И помнить: скука крадет время, она сокращает нашу жизнь. Если украдут деньги их можно как-то восполнить, но кража времени страшней – оно невосполнимо.
Пять недель в больнице пролетели без скуки и Сименон вышел прогуливаться, поддерживаемый Терезой. Они могли часами беседовать обо всем на свете. Опираясь на ее руку, Сименон ощущал, что ни одна женщина не была ему так близка.
«Казалось, этот случай еще больше укрепил узы, связывающие нас. Всю свою жизнь я чего-то искал, за чем–то бегал, интересуясь всеми женщинами. Дважды женился и дважды переживал разочарование, стремясь все время к какой-то цели, которой не знал, и вот теперь познал, наконец.
Целью моих неутомимых исканий была, по сути, не вообще женщина, а одна-единственная настоящая женщина, любящая жена и заботливая мать. Без ухищрений, без прикрас, без амбиций, без тревог о завтрашнем дне, без «статуса». Теперь я нашел ее, сам не ведая, как долго не замечал, что достиг цели. Вот уже несколько лет я не предаюсь «охоте на женщин» и не из-за отсутствия влечения или физических возможностей. А потому, что я нашел одну, которая заменяет всех других. С Терезой я понял, что такое духовная близость между мужчиной и женщиной, когда каждое мгновение хочется видеть рядом этого человека, говорить с ним, делиться всем и получать поддержку».
Не претендуя на «статус» супруги или дорогие подарки, Тереза живет его жизнью, целиком растворившись в ней.
3
Сименон вновь обретает простые радости детства – наблюдать за птицами, жизнью растений. «Я остался простым, несмотря на отели, «роллсы», статус знаменитости. И Тереза это разделяет». Он живет в ладу с самим собой и в полном согласии с природой. Весенние листочки, пчелы, белки – все вызывает горячий интерес, наполняет его жизнь иным, ранее недоступным смыслом. Радует и преуспевание детей. Джонни закончил Гарвард и занимает пост в брюссельском офисе «Юнайтед артистс» - двадцатишестилетний серьезный человек. Марк снимает фильмы, Поль хочет стать коммерсантом. А Мари-Джо найдет силы победить недуг. Жизнь проста, полна любви и радости, потому что рядом Тереза.
«Сейчас, на семьдесят третьем году, я удостоился милости не быть больше одиноким. Я уверен, что мирно кончу дни в нашем розовом домике. И хочу этого, зная, что мою руку будет держать рука, которую каждую ночь я инстинктивно ищу под одеялом».
Как ни хороша эта идиллия, над ней витает мрачное бремя старости. Жизнь прожита и радоваться этому трудно, сколь бы богатые плоды ни принесла она. От слабости, недомоганий Сименона не могут спасти даже лучшие врачи. Он плохо спит, пьет ночами кофе, курит трубки. В лежачем положении его охватывает невроз - начинается боль во всем теле, мучает состояние взвинченности, беспокойства.
« Самый неблагодарный возраст – это старость.
В старости теряешь всякие иллюзии, если они еще сохранились, прекращаешь бороться и за материальные блага, и за карьеру. Перестаешь доверять отзывам и славе.
Медали и почести – это единственное, что можно предложить старикам. Но и они меня совершенно не интересуют».
Угрозы Дениз и опасные за Мари-Джо не дают Сименону покоя: он чувствует – беда подстерегает его.
И происходит то, чего он все время боялся.
Вечером во время ужина раздается звонок. Звонят из больницы «Кошен» в Париже.
- Ваша дочь находится у нас в реанимационном отделении. Ей оказали первую помощь, но она все еще в коме. Полагаем, что угрозы для ее жизни нет. Но вы, вероятно, захотите ее увидеть?
Захочет ли он? Господи, он поползет к ней на карачках! Забыв о болях и головокружении, Сименон тут же вылетает в Париж. Номер в отеле «Георг У», поездка в больницу – как трудно ему, задыхающемуся от слабости и страха, дается этот путь!… Наконец - реанимационное отделение, писк приборов с мелькающими экранами, запах стерильной операционной, высокая кровать в центре. Он останавливается у кровати, справляясь с головокружением и чернотой в глазах.
Мари-Джо вся в аппаратах и трубках, бледное личико на голубых простынях, разметанные золотистые пряди. Он пристально смотрит на нее, и ее веки приоткрываются. Губы шепчут:
- Дэд… - слабый голос еде слышен, – Ты приехал…
Ее светлые, почти прозрачные глаза, выражают удивление, и ему кажется, что она улыбается загадочной улыбкой.
- Я люблю тебя, детка. Ты должна жить. – Он схватился за штатив какого-то прибора, что бы не упасть. Усилием воли поборол головокружение, едва шевеля пересохшими губами, произнес спокойно: - Сегодня я не могу здесь больше остаться – врачи не позволяют. Завтра мы поговорим, я посижу возле тебя.
Она кивает и закрывает глаза, рука на простыне тоненькая, прозрачная.
Только вечером Сименон узнает, что произошло. Мари-Джо была дома и сама позвонила в полицию. Ее тотчас же на «Скорой» доставили в больницу. Она приняла большую дозу снотворного, но успела позвать на помощь. Доктор Юше, занимавшийся в Париже психическим состоянием девушки, просит у Сименона свидания в гостинице. Он говорит о том, что резкие перемены в настроении девушки не удается снять никакими лечебными мерами.
- Ее душевная болезнь не поддается воздействию и «господин Страх», как она называет поселившегося в ней «убийцу», только временами оставляет ее.
- Но часто она ведет себя как совершенно нормальная девушка! И если периоды ремиссии вам удастся увеличить…Мы победим, доктор?
- Я не могу сказать, что надежда отсутствует. Иногда благоприятную роль играет взросление. А все условия к благополучной жизни у нее есть.
- Девочка так молода…ей всего двадцать пять!
- Цифры всегда лгут, - доктор Юше вздохнул и опустил глаза. – У меня такое впечатление… Боюсь, что к двадцати-пяти годам Мари-Джо прожила жизнь полностью.
Сименон снова в палате. Дочь выглядит лучше, и к нему возвращаются силы. Крошечные силы больного, измученного старика. Но их хватает, чтобы говорить и даже улыбаться.
- Ты рассердился, Дэд?
- Да нет, маленькая дурочка.
-Знаешь, я, правда, хотела уйти, на этот раз серьезно… Но в последний момент испугалась и позвала на помощь.
Голос у нее слабый, а ее глаза смотрят так, словно она прощается с ним. И он борется со слезами, сморкаясь в большой платок.
- Ты смешной в таком виде, с красным носом, но я люблю тебя, Дэд.
Две медсестры не покидают палату.
- Тебе было тяжело? Я знаю, знаю, Дэд… – к вискам Мари-Джо скатываются слезы.
Он не говорит ей, что едва держится на ногах и что это было самое тяжелое путешествие в его жизни.
- Ты вернешься в Лозанну?
- Придется дорогая. Я не могу остаться в Париже.
- Позвоню тебе из дома.
У нее горестный взгляд. Она кажется воплощением любви. Не касаясь, они обнимают друг друга, хотя лишь тихонько жмут руки.
Медсестра дает Сименону конверт, который нашла у Мари-Джо, когда раздевала ее.
В гостинице отец читает завещание дочери, написанное в день ее попытки самоубийства.
15 мая 1975 года.
«Мой «большой старый Дэд!», которого я люблю, я только что говорила с тобой по телефону. До того как уйти навсегда, я хотела быть уверена, что с тобой все в порядке, что ты счастлив, и не будешь слишком горевать.
Я причиняла тебе страдания, прости меня….
Когда ты получишь это письмо, постарайся хорошенько понять, что, наконец-то, я буду рядом с тобой и успокоюсь, перестану жаловаться. Я снова стану твоей маленькой девочкой, которая рука об руку с тобой шла в лучах солнца к бару Бюргенштока – девочка «Tennessee Waltz». Помни меня только такой. Остальное забудь, так лучше, а главное - будь счастлив, продолжай жить, наслаждаясь каждой минутой…. Это и есть жизнь: солнце на обнаженной коже, взгляд встречного прохожего, запах пробуждающегося города, два тела, слившиеся без ложной стыдливости…иногда я умела быть такой. Я умела гладить кошку, ощущая ее близость ко мне. Умела разговаривать с собакой… Но никогда не умела по-настоящему говорить с человеком. Теперь мне надо набраться смелости признать свою трусость жить. Знаешь, когда я смотрю на твои фотографии, а ведь некоторые из них были сделаны до моего рождения, то ловлю себя на том, что воображаю построенную тобою жизнь. По сути, мне уже тогда хотелось бы быть рядом с тобой…» Дальше шли указания, как распорядиться тетрадями, фото, письмами. «- Дед, я люблю тебя больше всего на свете, повторяю это в последний раз. Верь мне, умоляю тебя. Это был единственный смысл моего существования. … Теперь мы вместе, я уверена, взберемся на гору и растянемся на траве, поймав руками луну. Нет больше злости, непонимания, стыда и слабости. Мы вместе и мы счастливы … Кроме «моего Бога», которому я часто молилась, ты был моим конкретным Богом, силой за которую я держалась. Я чувствую запах твоей трубки, я полагаюсь на тебя, ты оберегаешь меня, я счастлива. Будь счастлив и за меня тоже… Твоя «маленькая девочка» Мари-Джо.
P.S. Могу ли я быть «репатриирована» в Швейцарию, чтобы не оставаться слишком далеко от тебя?»
4
Терезе привозит совершенно разбитого Жоржа домой. Но, едва они успевают прийти в себя, как звонят из больницы «Кошен» и сообщают о новой беде: Обманув медсестер, Мари-Джо удалось выпрыгнуть из окна. Палата находилась на первом этаже и она отделалась царапинами...
Вскоре девушку выписали и она вновь отправилась в клинику «Везине», в которой работал доктор Юше. Потом смогла вернуться в свой дом в Париже. Сименон едва подавлял страх перед внезапными телефонными звонками, вздрагивал, долго унимал бешено колотившееся сердце.
- Звонили из книжного магазина, твои книги отлично продаются. – Голос Терезы звучал спокойно. Она взяла его руку, покрытую темными пятнами, привычно нащупала пульс, отметив редкие экстросистулы. Подумала: « Эта пытка убьет его…»
Тереза внимательно всматривалась в осунувшееся лицо дорого ей человека. Густые волосы Жоржа поредели, в выцветших ввалившихся глазах стоял туман слез.
Сименону 73 года и после выпавших на него испытаний, он ощущает себя больным – шалят сосуды, скачет давление. А главное, отнимает все силы напряженное ожидание, страх перед новой болью, который он тщетно старался преодолеть.
В сентябре Мари-Джо, гостившая у Марка, снова попыталась отравиться – приняла большую дозу лекарств. В больнице Шартра она провела только одну ночь – ей вовремя сделали промывание желудка. Мари-Джо снова в клинике доктора Юше. В отчаянии она посылает письмо матери – может, Дениз поняла, как справляться с болезнью? Может быть, она снимет с дочери заклятье, которым сломала ее жизнь тогда, в швейцарской деревушке. Мари-Джо ждет мать у дверей клиники. Она выскочила из такси – экстравагантная молодящаяся дама с застывшей гримасой злости на ухоженном лице.
- Милая, пожалуйста, заплати таксисту! – Громко сказала гостья, приобняв дочь. – Твой сквалыга отец сделал меня нищей! Посмотри - это прошлогодний костюм! Я экономлю даже на косметичке…
Мари-Джо отдала матери все имевшиеся при ней деньги. И ничего не спросила, лишь слушала, сжимая виски, пульсирующие нарастающей болью. Как хорошо она знала этот бесконечный монолог Дениз, повествующей о подлости, мерзости ее мужа. Именно так она изливала душу у кроваток детей, прежде чем пожелать им «спокойной ночи». Никто не знал, что покоя у девочки уже не было. Ведь она не умела жаловаться, лишь замыкалась в себе.
Сименон находит убежище от нескончаемых испытаний – он много диктует.
Надиктованное печаталось на машинке секретарем и после небольших исправлений отправлялось в парижское издательство «Пресс де ля Сите». Так на полках появился 21 том, включающий воспоминания «За моими окнами», «Я остаюсь мальчиком из церковного хора», «Стоит ли зарекаться», «Цена человека». Это не автобиография – это поток мыслей по разным поводам, скопившимся за прожитую жизнь – его личный опыт, его взгляды на прошлое, на происходящие события.
Книгу «Цена человека» Сименон надиктовывает в больнице, где выздоравливает после операции простаты, мучившей его много лет.
«Почему я каждый день диктую, хотя в том, что я диктую, нет ничего сенсационного и это не ведет ни к какому открытию, разве только к постепенному, страшно медленному, быть может, скучному для других открытию самого себя… Моя цель – дать сведения о человеке с улицы, то есть просто человеке, каким я считаю себя.»
С ног Жоржа сбивает новая атака Дениз. Через адвокатов она настаивает, что более двадцати лет работала у Сименона литературным агентом и требует за труды 20% доходов писателя за эти годы
Казалось бы, пора развестись с женщиной, испортившей ему жизнь. Но развод лишил бы Сименона половины его состояния. Разве не хватило бы ему оставшихся после раздела денег, что бы сохранить покойную жизнь с Терезой, ставшей его доброй спутницей на склоне лет? А, возможно, и заключить с ней законный брак, которого она была достойна? Но он даже не думает о разводе со своей мучительницей. Возможно, здесь заговорило упрямство и принцип не сдаваться противнику? И, конечно же, желание обеспечить детей.
Сименон сообщает дочери, все еще находившейся в клинике, что покупает ей новую квартиру над «Лидо» на Елисейских полях. И открывает для нее почти неограниченный счет. В декабре Мари-Джо, выйдя из клиники, с радостью занимается устройством нового просторного жилья. Отец посылает ей мебель, разные необходимые вещи и полное собрание своих книг, напечатанное специально для нее. (точно такие же собрания, напечатанные специально для них, получают все дети) К Рождеству Мари-Джо перебирается в новую квартиру, полностью отремонтированную и обставленную. К февральским дням рождения – своему и отца, она приезжает на несколько дней в Лозанну, ласковая и веселая. Вечером Жоржа ждет сюрприз: Мари-Джо приносит новую гитару и, сидя на подлокотнике кресла, поет «Тennessee Waltz». Затем на мотив ирландской песни поет нечто импровизированное с рефреном: «Это всего лишь «до свидания!». Сименон убеждает дочь, что она вполне может стать певицей в стиле французских шансонье, писать самостоятельно музыку и текст. В глубине души он испуган и насторожен ее шутливым прощаньем. Но думать об этом – сплошная пытка.
В марте Сименон начинает диктовать «Говорят, мне 75 лет». Работу прерывает тревожное сообщение. К Мари-Джо рвалась мать, но она не захотела пускать ее в новую квартиру, ограничившись встречей в кафе. Победно усмехаясь, Дениз вручила дочери свою только что вышедшую книгу «Птичка для кота»
- Прочти, тут я написала всю правду о твоем отце. Пусть все знают! – она распахнула страницы и прочла: - «Он часами сидел за машинкой, словно робот, прерываясь только для того, что бы заправиться виски, без которого он никогда не мог работать. Потом наступала очередь «сексуальной разрядки» - этому человеку, что бы работать, было необходимо иметь в день 4-5 разных женщин…»
- Это не правда… - едва выговорила Мари-Джо.
- Правда! Перед тобой он прикидывался паинькой, потому что всегда испытывал к тебе совсем не отеческие чувства. А я получила все сполна: побои, оскорбления, бесконечные упреки и недовольства! Я просто не могла не пить!– Дениз размазывала потекшую тушь.
- Не правда… - лепетала Мари-Джо, поднимаясь из-за стола. Ей хотелось лишь одного – бежать от этой страшной женщины, спрятаться от ужаса, разрывавшего мозг.
- Иди, иди, доложи ему. Только не забудь это, - Громко хохоча, Дениз сунула в ее сумочку книгу. – Почитаешь внимательно.
5
Мари-Джо позвонила отцу, рассказала о встрече с матерью и ее книге.
- Это нелепая, отвратительная ложь! – кричал он ей по телефону. - Я мог бы добиться изъятия тиража.
- Это вызовет еще больший скандал, Дэд. Я все прочла. Это мерзко. Но умоляю, не отвечай, не предпринимай ничего, чтобы не делать рекламу этому пасквилю.
- Не беспокойся обо мне, детка… - Он без сил опустился в кресло и закрыл глаза. В ушах звенел испуганный, срывающийся голос дочери и победный смех безумной Дениз.
- Что с тобой? Голова? Сердце?– Тереза сжала руку Жоржа – столько раз бившую по клавишам машинки, длиннопалую, со вспухшими, как у ремесленника, венами. Он с тудом проговорил:
- Дениз выпустила свою книгу. Она развила бешенную деятельность. Не перестает лгать, искажать! Она никого не щадит. Меня начинает тошнить. Мне тошно, Тереза!
Шестнадцатого мая Дениз, оказавшаяся проездом в Париже, снова вызывала на встречу дочь. Она остановилась в отеле «Ланкастер» и пригласила в ресторан Мари-Джо.
Мари-Джо умоляла мать опубликовать опровержение и изъять тираж лживой книги.
- Лживой?! Да там все, до единого слова, правда! Я – мученица этого ублюдка. Но он хочет довести до крайности и тебя – Дениз кричала, на них оборачивались люди.
- Я ухожу, - Мари-Джо направилась к выходу. Поймав за руку, мать остановила ее.
- Не веришь? Смотри! – с этими словами она сбросила с себя одежду и стала показывать послеоперационные шрамы: - Смотри, смотри! Это его рук дело! Видишь, на что похожа стареющая женщина? Ты когда-нибудь тоже станешь такой.
Через два дня после этого случая, вечером 19 мая, Сименону позвонила Мари-Джо. Связь плохая, его слуховой аппарат не исправен, слышны лишь отдельные фразы:
- Я люблю тебя, Дэд. Скажи, что ты меня любишь…
- Я бесконечно люблю тебя, дорогая…
- Нет. Хочу, чтобы ты просто сказал мне: – я люблю тебя.
Он ласково произносит:
– Я люблю тебя.
Она положила трубку. Вечером он пытался дозвониться до нее, но никто не снял трубку...
6
На рассвете встревоженный Сименон позвонил Марку. Сын с женой Миленой примчались на Елисейские поля. Дверь квартиры Мари-Джо оказалась запертой изнутри. Взломав ее, они вошли внутрь. Кругом порядок и чистота, стопками лежит выстиранное и выглаженное белье. Мари-Джо распласталась на кровати, в груди, возле сердца темнела маленькая дырочка. Откуда взялся выстреливший один раз пистолет 22 калибра, кто купил патроны? – эти вопросы будет выяснять следствие. На ее кровати лежала записка для отца, в которой она просила кремировать ее вместе с обручальным кольцом и развеять прах в маленьком садике у его дома в Лозанне, что бы навсегда остаться с ним.
Тело согласно воле покойной доставили в Лозанну, где в салоне похоронного бюро ждал отец. Сраженный болью, он провел наедине с дочерью около часа, прежде чем гроб с телом отправился в крематорий.
Он изучил распоряжения в завещании, найденном на ее постели и сделал все, как просила Мари-Джо. Никакой церемонии! На следующий день только несколько человек стояли у гроба, органистка тихо играла Баха. Охапки белой сирени, три брата с одной стороны, а на другой - мать и сопровождавшая ее незнакомая дама. Позади братьев стояли Милена, Буль, Тереза и несколько друзей. В завещании Мари-Джо просила, чтобы кольцо осталось на ее пальце.
На следующее утро агент похоронного бюро принес отцу урну с прахом дочери и он исполнил ее последнее желание – развеял пепел в садике у розового куста.
7
« Удар был слишком жесток, и долго, очень долго я не мог прийти в себя. Я потерял ощущение себя. Чувство было такое, словно я выключился из жизни.
Когда же прах дочери был рассеян в нашем саду, она стала мне так близка, что ее образ не покидал меня с утра до вечера. И, ежедневно диктуя ей письма, я пытался выразить эту новую близость, возникшую между нами».
Сименон смотрел в майский сад и постепенно нестерпимая боль, сгибавшая его пополам, уступила место нежности. Но потребовалось еще много времени, что бы он снова начал привыкать жить как все.
Он категорически отказался от интервью, не принял ни одного журналиста. И прочел книгу Дениз.
Это сочинение, неумело состряпанное «неграми», было совершенно беспомощно с точки зрения литературы и беспощадно лживо по сути. Оно могло заинтересовать лишь завистников Сименона и охочую до скандалов публику. В книге описывалась жизнь Дениз с Жоржем с момента их знакомства, обходя молчанием болезнь самой Дениз и дочери. Идя вслед за изложением Дениз, Сименон надиктовал огромный том «Воспоминания о сокровенном», в котором, обращаясь к ушедшей из жизни Мари-Джо и детям, рассказал о своей жизни с придельной откровенностью. Однако «Воспоминаний о сокровенном» - это, прежде всего, до мелочей продуманное опровержение книги Дениз.
Две книги, две версии жизни Сименона с Дениз Уимэ, различающиеся в одном – в характеристиках главных ее героев. Дениз, подробно описывая те же события, перемещает акценты: Сименон – жестокий деспот, подавлявший живущую с ним женщину. Унижавший, увлекавшийся садо-мазохистскими утехами с ней, развращавший ее. Он – алкоголик, пристрастивший жену к виски.
Дениз Уиме – больная, озлобленная женщина, конечно же, сгустила краски. Но и версия Сименона грешит субъективизмом. Главная задача «Воспоминаний» Сименона - открыть подлинное лицо клеветницы собственным детям и миллионам читателей. Вторая цель – снять с себя ответственность за гибель Мари-Джо.
Сименон рассказывает о постепенно проявляющемся безумии Дениз, о ее стремлении властвовать над ним, детьми, прислугой, и остром желании стать вдовой Сименона. Он не скрывает и свои сексуальные пристрастия, привычку выпивать, описывает драки, спровоцированные Дениз, свое желание сделать из нее «простую женщину». Он – идеальный муж и отец. Он ублажал каждое требование Дениз, делал бесконечные подарки, устраивал жене шикарную жизнь, он души не чаял в своих детях, особенно нежно любил Мари-Джо. Но при всем этом личная жизнь трещала по швам! Объясняя причины своих поступков, Сименон приводит соображения, заставляющие сомневаться в его искренности. Остается неразрешимой загадка – неужели он все еще не понял собственных ошибок? Или сознательно умолчал о них? Скорее, второе. Не может человек, столь хорошо знающий жизнь, сохранить в обыденности наивность кабинетного ученого, не ведающего, что творит в простоте своей. Он далек от осознания своей вины в истории с болезнью жены и дочери. Не понял, что слишком доверялся «естественности», был чрез меру увлечен эротизмом, превратив алкоголичку в эротоманку. Он сильно заблуждался по поводу влюбленности Дениз, слишком потакал собственным прихотям. Он предоставил свободу безумной женщине, позволив ей влиять на детей и тем самым, отчасти, погубил дочь. Что ж, Сименон не понял всего этого, или сделал вид. Но наказание, выпавшее ему, все же было слишком жестоко.
А ведь все началось с того, что темпераментный сильный мужчина воспылал страстью к далеко не лучшей из женщин. Судьба подсунула ему фальшивку, а он клюнул на «блесну» - чрезмерную сексуальность молоденькой алкоголички Дениз Уимэ. И не хотел понимать, что чудеса преображения невозможны. Во всяком случае, они недостижимы теми методами, которыми пытался «перевоспитать» Дениз он.
Для Мари-Джо публичное обвинение любимого отца стало ударом, добившим ее. Однако, злополучная книга Дениз, сразив дочь, и последовавшая за ней «Золотой фаллос», не произвели желанной сенсации. Откровения Дениз не пользовались интересом читателей, не были ни разу переизданы и вскоре преданы забвению.
А Жорж Сименон, создавший собрание сочинений из более чем трехсот томов, стал, безусловно, одним из самых плодовитых авторов за всю историю литературы.
Книга «Воспоминания о сокровенном» обращена к Мари-Джо, для нее отец ни раз упоминает о своем принципе «понимать и не судить», красившем его экслибрис. Пусть же он имеет силу и по отношению к нему самому.
«Дорогая, любимая моя Мари-Джо!
Сегодня ты у нас в нашем маленьком садике. Под кедром, у цветущей сирени развеяли твой прах среди травы садика. В кроне могучего кедра свили гнездо птицы, которых я научился различать по семьям и поколениям, как знакомых людей.
Тебя согревает солнце, все птицы весело щебечут, встречая тебя. Ты в воздухе, которым я дышу, в свете, который нас заливает, в трепете космоса. Ты проникаешь в нас со всех сторон…
Каждое утро я приветствую тебя и прощаюсь на ночь.
Ты ушла спокойно, освободившись от своей спутницы, которую назвала «госпожа-тревога»
Доктор Юше сказал мне, что ты была девушкой поразительной ясности ума. Он считает решение и способ, которым ты привела его в исполнение величественным...
…Я продолжаю верить, что не существует ни ада ни дьявола, и что в природе, частицей которой мы все являемся, жизнь – это любовь и радость. А а скорбь и страдания преходящи.
Я верю в Жизнь.
Во всеобщую жизнь, которая продолжается несмотря ни на что
Я почти убежден, что Мари-Джо слышит меня и улыбается мне.
И я не удивился бы, увидев ее сидящей на стуле напротив. Нет, я не оставил ее в нашем лозаннском садике. Она со мной»
**********
Мэтр детективного жанра бельгиец Жорж Сименон, скончавшийся 4 сентября 1989 года, оставил состояние, оцениваемое в сотни миллионов долларов. Большая часть завещана Денизе. Спутница последних лет жизни писателя Тереза, которая помогла ему, как утверждал он сам, обрести «полную гармонию», получила в наследство домик в Лозанне, где они с Сименоном жили с 1973 года. В числе наследников названы также три сына знаменитого бельгийца.
Его прах так же развеяли под кедром, ставшим последним пристанищем для его любимой дочери. Ныне этот кедр спилили. Да и сам дом выглядит заброшенным - не понятно, живет ли там кто-то, во всяком случае, на почтовом ящике нет никакого имени...
«Все дождливое изгладилось из моей памяти. В ней живут лишь солнце и зелень».
[