А. С. Пушкин (черновое письмо Н. Н. Раевскому. 30 января 1829 г.)
| Вид материала | Документы |
- А. Н. Радищев «Путешествие из Петербурга в Москву» А. С. Грибоедов «Горе от ума», 5.49kb.
- После ссылки. 1826—1829, 78.73kb.
- Правила разработаны Инженерным Центром обеспечения безопасности в промышленности. Общие, 1585.81kb.
- Урок литературы в 9 классе. Любовная лирика А. С. Пушкина. Адресаты лирики А. С. Пушкина, 42.08kb.
- Арап Петра Великого», «Капитанская дочка». И. Новиков «Пушкин на юге», Ю. Тынянов «Пушкин»,, 15.79kb.
- А. С. Пушкин в живописи > А. С. Пушкин. Словарь к сказкам А. С. Пушкина > А. С. Пушкин., 86.03kb.
- Министерство здравоохранения и социального развития российской федерации письмо, 8.24kb.
- Информационное письмо, 42.29kb.
- Доклады, представляемые государствами-участниками, 1291.67kb.
- Применяется на территории Российской Федерации с 1 января 2003 года (Письмо мнс, 413.01kb.
^ 8. Явление восьмое. 1610 год. В Калуге, в большом каменном доме, дворце Марины. Русская свита. Из поляков остались лишь няня, Ханнуся, да верная ей подруга Барбара Казановская…
Барбара. Поляки все вернулись восвояси. Кто Владиславу присягнул в Смоленске. Кто просто, домой подался. Одни лишь мы остались тут, в Калуге.
Ханнуся. Куда ж теперь. Вот-вот родит Марина. Наследник будет. Может, смута стихнет? Народ успокоится и пойдет за ними, за царем своим и дитём его…
Барбара. Так я сама слышала, его иначе как Тушинским вором и не кличут, и ребенка уже заране зовут ворёнком… Даже свита его так называемая. Урусов вот, татарин, так и косит глазищем злым…
(вбегает шут Антонио )
Шут Антонио. Царя нашего, царя-батюшку убили!
^ Барбара и Ханнуся (разом) Как убили? Кто убил? Матка Боска, помилуй, что же это делается!
Шут Антонио. Да братья Урусовы и убили его, в стельку пьяного… на прогулке… В отместку за Касимовского царя, убиенного по весне и брошенного в реку по приказу государя.
(Слышны голоса, крики, звон колоколов.
Шут Антонио убегает. Ханнуся и Барбара сначала выглядывают в окно и, накинув шубейки, тоже выбегают на улицу. Входят Заруцкий, а за ним Марина – растрепанная, в слезах)
Марина. (сквозь слезы) Не может быть! Такого быть не может! Без головы лежал он на снегу. Сама я этот ужас увидала… Сама его грузила на телегу. И с факелом в руке сопровождала. Нет, лучше смерть, чем еще раз увидеть весь этот ужас…этот Ад кромешный…
Заруцкий. (обнимая ее) Любовь моя, не надо, успокойся. Тебе рожать – сегодня или завтра. Не плачь, не надо, я с тобой, родная…
Марина. (экзальтированно) Сзывай донцов! Ты должен отомстить! За муки все мои, за эти слезы… за страх мой, за безверье в смуте этой… За то, что потеряла равновесье в разнузданности черни и толпы.
Заруцкий. Донцы – со мной! С тобой, моя царица, и я, любовник твой, твоя опора!
Марина. (совсем тихо, внезапная смена настроения – характерны для этого периода ее жизни) Я так устала, Януш, в этой битве… добра со злом, ума – почти с безумьем, рассудка с сердцем… Кажется порой мне, что я две жизни прожила в сём мире… И все напрасно.
Заруцкий. Нет, душа моя! Еще с тобой мы жить не начинали! Я обещал, что ты в Москву вернешься, царицей сядешь, будешь править долго, покуда сыну трон не передашь…
Марина. Ах, если бы твои слова сбывались! Пока сбылись лишь бредни звездочета, из Персии приехавшего в Краков. Ты помнишь, я о нем тебе сказала? Не помнишь? Жаль. Мой путь в шипах и розах увидел он. Но розы все увяли. (вбегает шут)
^ Шут Антонио. Там народ волнуется. Толпами ходи, кричит: «Царя выбирать будем!»
Марина. Ой, Ой, больно! Я так и знала (вскрикивает, держась за живот) Господи, кажется, началось. Где Барбара, Ханнуся где? Лекаря! Скорее лекаря сюда!
Заруцкий. Лекаря! Лекаря! Повитуху скорее сюда! Рожает!
(Заруцкий уводит Марину, вслед за ними спешат Барбара с Ханнусей;
В это время за сценой крики, шум толпы, слышны отдельные голоса)
^ Голос первый. Нам нужен царь!
Голос второй. Но только настоящий!
Голос третий. Вот Кошелев, хоть шут, а чем не царь?
Голос четвертый. Да, Кошелев, пожалуй, настоящий…
Голоса. Кошелева, шута, на царство! Царь, наш царь, вот он, наш царь! Кошелев наш царь!
- ^ Явление девятое. 1613 год. Изба в Астрахани.
Марина. Теперь мы здесь, в избе ужасной этой. Ни войска – тебе верного, ни сану моему - приличества. Ни веры, ни надежды…(помолчав) Есть лишь любовь – моя к тебе любовь!
Заруцкий. Ты не права. Я верю, что поправим свои дела. Наследник твой – царевич! А войска здесь, под Астраханью, - море!. За мной – пойдут! Вот только нужно будет … с Пожарским разобраться. Говорят, верных ему много нашлось…
Марина. Да всем уже надоели и смута эта, и поляки тоже. Их бьют повсюду… Ополченцев – море… Что это, если не Содом с Гоморрой?…
Заруцкий. А все же если… раздобыть отраву и с нею в стан к Пожарскому пробраться? Не будет князя – войско соблазнится на нашу правду!… Бог не без милости, казак не без счастья… Что на это скажешь?
Марина. Кровью кровь покроется... И без того грехов – немеряно. Наследник мой – последняя надежда. Иван Димитрич …мой двухлетний мальчик… мой ангел ненаглядный…
Заруцкий. Вот то-то и оно, что ненаглядный! Боюсь, что сглазят. Народ дурён и потерялся в вере… Нет ни души, ни смысла в их злодействах….Ну, я пойду, с казаками гуторить, склонять к измене, снова сеять смуту…(уходит)
(^ Входит Барбара)
Барбара. Завтра на рассвете трогаемся в путь. Даст Бог, к вечеру доберемся до Можайска. А там уже и до Смоленска рукой подать. Дня два еще потом – и буду дома! Матка Боска, неужто все это когда-нибудь кончится ?
Марина. Все уже и так кончилось… Ты слышала – Ядвига, подружка наша бывшая, отравы напилась вчера… с позору... когда ее снасиловали ночью…поляки вместе с русскими… О, Боже! А прежде – мне проклятие послала… От исповеди – тоже отказалась. Хулила Бога… Это ли не страшно?
Барбара. Она была так набожна когда-то… Как ты, да я.! Знать мы сильнее духом…
Марина. Или слабее… кто об этом знает?!
Барбара. Бежать вам надо отсюда, пока не поздно! В Персию. А потом и дальше – куда глаза глядят. Самой спасаться и о сыне подумать. Говорят, в Костроме Михайлу Романова уже на царствие просили. Трижды отказывался, но, в конце-концов, согласился.
Марина. На царство, говоришь? Но он так молод… Что может знать неопытное сердце? Вот взять меня, что знала я, ступая на царский трон?
Барбара. Вот потому и надобно – бежать…
Марина. Ты может и права… Но бежать, как зайцы… когда их ловят, травят, загоняют?… Нет, это не по мне! Скажи, а отец Анджей, со мной останется или тоже с вами едет?
Барбара. Он здесь, за дверью. Хочет исповедать тебя перед отъездом. Ты готова?
Ты хочешь этой исповеди? Честно?
Марина. Хочу ли я, теперь сама не знаю…
Смирения во мне – уже ни капли. Все заповеди – брошены…
Мечты? Мечты – и те уже давно разбиты…
Всего меня превратная фортуна
лишила. И весь мир как будто предал.
Скажи отцу, когда его увидишь,
что я его прощаю и прощенья
сама прошу за дерзость стольких писем,
оставшихся, ты знаешь, без ответа…
И короля прощаю! И Рангони,
что соблазнял меня короной царской –
и тоже предал… Нет, зови монаха!
Я все же исповедаться хочу…
(Барбара уходит. Входит о. Анджей. Они с Мариной идут вглубь
избы. Слышен только едва различимый шепот. После исповеди
Марина остается стоять на коленях, касаясь лбом пола, а о. Анджей
почти бесшумно уходит)
^ 10. Явление десятое.
Коломна. 1914. Башня в Коломенском монастыре.
Марина (одна; то подходит к иконке богоматери, то просто мечется от стены к стене). Входит Власьев, за ним стрелец.
Власьев. Ну что, курва польская, дождалась своего часа? Я лично своего дождался! Теперь на Москве я – главный над всею стражею! Велено мне вести тебя на площадь - смотреть, как Заруцкого, твоего любодейца, на кол сажать будут, а ворёнка - казнить. Чтоб другим неповадно было смуту сеять и честной люд смущать.
Марина. Власьев, ты же стоял со мною в Кракове перед венцом, побойся Бога!
Власьев. (подталкивая ее в спину) А ну, ступай, песья кровь, и без кривоглаголенья! Плачем меня не разжалобишь. Ишь, чего удумала! Я с ней перед венцом стоял! Да сроду такого не было! И быть не могло!
Марина. Ты, Власьев, плут! Я сразу знала это… Но у меня…пока еще… остался… венчальный перстень. Он теперь не нужен… А ты польстишься, знаю, ты польстишься…
(Власьев делает рукой стрельцу знак удалиться. Тот быстро скрывается за дверью)
Власьев. (меняя тон) Что хочешь за него?
Марина. Хочу – не видеть, как псы ребенка моего распнут… Как милого казнят… Как ты нахальной рожей, на это глядя, будешь улыбаться… Хочу, чтобы меня казнили первой!
Власьев. А вот этому – точно не бывать! Ты будешь ещё долго и страшно век свой маять… здесь (ехидно) в вотчине своей, в своей Коломне!.. Тут воля не моя, а Государя… Тебе определил он за-то-ченье! Он добрый, царь наш, батюшка! Не веришь? (ухмыляясь) А чтобы смерть ворёнка не увидеть – на это мы согласные… Где перстень?
(стрелец просовывает голову в дверь и что-то показывает рукой )
Власьев. (стрельцу) Уже ведут? Ступай, сейчас я буду!
Марина. (достает перстень, молча передает его Власьеву. Тот быстро прячет его за пазуху.
Власьев. Скажу, что ты без чувств лежишь и бредишь. С ума сошла, аль, может, в лихоманке… Смотри не выдай, коли завтра спросят… А то я знаю этот гонор польский да нрав любогордивый!
Марина. Молчал бы лучше! Уходи скорее! И за тебя молиться, буду, ирод…
(Власьев уходит. Издалека слышн истошные крики, шум, потом все затихает)
Марина (в слезах, одна)
Мне двадцать восемь… Если б знать могла я,
какую цену заплачу за страшный,
слепой конец ужасной сказки этой…
Но в восемнадцать – все мы верим в сказки.
И чем она нелепей, тем сильнее
и жарче верим! Вот он, жребий женский –
и за любовь платить и за безлюбье,
и где цена весомей – неизвестно.
Я потеряла все: Отчизну!… Мужа!…
Любимого!…. И сына… потеряла.
А чем сильна весов другая чаша? –
Венец алмазный?… Арапчонок шустрый?
Иль призрачная власть – над чем, не знаю…
Где власть, там денег – куры не клюют!…
Но что мне деньги, сей соблазн лукавый,
извечно обольщающий обман?!.
…Когда бы мне подарок жизни царский –
начать сначала! – был преподнесен,
боюсь, я б снова сделала ошибки.
Но всё же – не ужасные, не эти!
Тщеславие и гордость, злые сестры
смирения и нежности… но вместе
они живут, друг друга побеждая,
где в сердце женском зреет женский ум.
Любовь и долг – другое состязанье,
и на весах лежат совсем другие
страданья, страсти, горести другие.
Долг – благороден, платежами красен,
устойчивость дает и равновесье.
Любовь – слепа, изменчива, опасна…
И все же… я бы выбрала – любовь!
Я в Самборе, в саду, затменье помню…
И чудится мне, юноша влюбленный
сказал, что без любви на этом свете
жизнь – как в Аду…
А если и в Аду
мне за грехи Господь укажет место,
я буду знать, что здесь, на белом свете
любила и любимою была!… И через сто,
и даже – через триста… туманных лет
душа моя не вспомнит
ни золота с алмазами, ни блеска
покоев царских… но в избе сырой,
где до утра с любимым миловалась
и вперемешку плакала – от счастья,
где тело каждой жилочкой хотело
его любви бесстыдной – ей остаться,
душе моей, навеки суждено…
(подходя к иконе)
Моей душе… отравленной гордыней,
растоптанной предательствами, черной,
в чужом пиру измученной похмельем,
от горя и безумия больной…
. (становясь на колени)
О, Матка Боска, исповедью этой
я у тебя одной прошу прощенья.
тебе одной, ходатаице верной
пред Господом, колени преклоняю.
^ Стоя на коленях перед иконою Богородицы:
« Умолкает ныне всякое уныние и страх отчаяния исчезает; грешницы в скорбях сердца обретают утешение…»
^ Противодействие третье и последнее.
Шут Кошелев. И вот сидим мы с тобой, шуты гороховые… в этой тюрьме…
Шут Антонию. Ты же хотел бежать, зачем остался?
Шут Кошелев. Остался, чтоб на своем примере рассказать, что не надо оставаться, когда есть возможность смотать удочки… Как думаешь, нас повесят?
^ Шут Антонию. Думаю, дураки и новому царю понадобятся. Кто ж ему правду говорить будет, как не мы?
Шут Кошелев. А кто народу правду расскажет?
Шут Антонию. А разве народу нужна правда? Ему нужна только иллюзия правды… Сам же видел, как он кидался признавать то одного проходимца царем, то другого… И так же легко менял свои привязанности, как мы с тобой срамных девок. Помнишь, и тебя царем хотел назначить, прямо в колпаке твоем шутовском…
^ Шут Кошелев. И сие единственное, что ты усвоил из этой чисто русской истории?
Шут Антонио. Почему же только русской? У нас в Европе таких историй тоже пруд пруди... Потом все покроется пылью, зарастет травой… Плохо, что отношения русских с поляками испортятся, поди, лет так на сто…
^ Шут Кошелев А может, и на все триста! Смутная, конечно, получилась история. Но смута, она ведь в головах сперва, в сердце... А уж потом во всем остальном… Историки, конечно, накинутся, как шакалы, придумают теории, разложат все по полочкам, обсосут все косточки… вот только пани Марину…все равно жалко, она, я думаю, меньше всех виновата … в этой чужой игре… А на нее всех собак и повесят!
^ Шут Антонию. Может, ты и прав, друг мой. Но, сдается мне, женщина всегда виновата, если оказывается в водовороте событий, на вершине которых власть…или деньги…или мужчина, которого она готова полюбить за власть и деньги.
^ Шут Кошелев. А за что еще нас любить? Деньги дают власть, власть дает деньги. И власть над женщиной – это тоже власть!
Шут Антонию. Призрачная… Женщина сама никогда не знает, чего она хочет.
А любовь делает ее вообще безумной и приводит к гибели. Вот пан Корецкий пришел в Тушино, чтобы спасти Марину. И спас бы, когда бы она пошла за ним! А она – нет, мол, люблю другого… Ну и что, этот другой? Сына ее не уберег, повесили мальца... Да и сам-то он умер на колу…
^ Шут Кошелев. А она, рассказывают, в Коломне, в башне, куда ее заточили – в неволе от тоски померла… другие говорят, в сороку обратилась, долго-долго кружилась над землей, где её любимого, как собаку, закопали… А потом камнем упала вниз и разбилась.
Шут Антонио. Да враки все это!… Ее сначала задушили, а потом засунули в прорубь и утопили.
Шут Кошелев. (прислушиваясь) Т-с-с, кажется сюда идут…
(Скрежет открываемого замка)
Голос стражника: Шуты, на вы-ход! Велено вести вас на площадь. Народ без шутов уже соскучился.
Конец
(Статистика: 114 026 знаков)