Geum.ru

Николай Гаврилович Чернышевский. Что делать?

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   76   77   78   79   80   81   82   83   ...   86

IX




Полозову хотелось устроить продажу стеаринового завода, в котором он

имел пай и которым управлял. Через полгода, или больше, усердных поисков он

нашел покупщика. На визитных карточках покупщика было написано Charles

Beaumont, но произносилось это не Шарль Бомон, как прочли бы незнающие, а

Чарльз Бьюмонт; и натурально, что произносилось так: покупщик был агент

лондонской фирмы Ходчсона, Лотера и К по закупке сала и стеарина. Завод не

мог идти при жалком финансовом и административном состоянии своего

акционерного общества; но в руках сильной фирмы он должен был дать большие

выгоды: затратив на него 500-600 тысяч, она могла рассчитывать на 100 000

руб. дохода. Агент был человек добросовестный: внимательно осмотрел завод,

подробно разобрал его книги, прежде чем посоветовал фирме покупку; потом

начались переговоры с обществом о продаже завода и тянулись очень долго по

натуре наших акционерных обществ, с которыми соскучились бы даже терпеливые

греки, не скучавшие десять лет осаждать Трою {159}. А Полозов все это время

ухаживал за агентом, по старинной привычке обращения с нужными людьми, и все

приглашал его к себе обедать. Агент сторонился от ухаживаний и долго

отказывался от обедов; но однажды, слишком долго засидевшись в переговорах с

правлением общества, уставши и проголодавшись, согласился пойти обедать к

Полозову, жившему на той же лестнице.


X




Чарльз Бьюмонт, как и следует всякому Чарльзу, Джону, Джемсу, Вильяму,

не был охотник пускаться в интимности и личные излияния; но когда его

спрашивали, рассказывал свою историю не многословно, но очень отчетливо.

Семейство его, говорил он, было родом из Канады; точно, в Канаде чуть ли не

половину населения составляют потомки французских колонистов; его семейство

из них-то и было, потому-то и фамилия у него была французского фасона, да и

лицом он походил все-таки скорее на француза, чем на англичанина или янки.

Но, продолжал он, его дед переехал из окрестностей Квебека в Нью-йорк; и это

бывает. Во время этого переселения его отец был еще ребенком. Потом,

разумеется, вырос и стал взрослым мужчиною; а в это время какому-то богачу и

прогрессисту в сельском хозяйстве вздумалось устроить у себя на южном берегу

Крыма, вместо виноградников, хлопчато-бумажные плантации; он и поручил

кому-то достать ему управляющего из Северной Америки: ему и достали Джемса

Бьюмонта, канадского уроженца, нью-йоркского жителя, то есть настолько верст

не видывавшего хлопчатобумажных плантаций, насколько мы с вами, читатель, не

видывали из своего Петербурга или Курска гору Арарат; это уж всегда так

бывает с подобными прогрессистами. Правда, дело нисколько не испортилось от

совершенного незнакомства американского управляющего с хлопчатобумажным

плантаторством, потому что разводить хлопчатобумажник в Крыму то же самое,

что в Петербурге виноград. Но когда оказалось это, американский управляющий

был отпущен с хлопчатобумажного ведомства и попал винокуром на завод в

тамбовской губернии, дожил тут почти весь свой век, тут прижил сына Чарльза,

а вскоре после того похоронил жену. Годам к 65-ти, накопивши несколько денег

на дряхлые годы, он вздумал вернуться в Америку и вернулся. Чарльзу было

тогда лет 20. Когда отец умер, Чарльз захотел возвратиться в Россию, потому

что, родившись и прожив до 20 лет в деревне Тамбовской губернии, чувствовал

себя русским. Он с отцом жил в Нью-йорке и служил клерком в одной купеческой

конторе. Когда отец умер, он перешел в нью-йоркскую контору лондонской фирмы

Ходчсона, Лотера и К, зная, что она имеет дела с Петербургом, и когда успел

хорошо зарекомендовать себя, то и выразил желание получить место в России,

объяснивши, что он Россию знает как свою родину. Иметь такого служащего в

России, разумеется, было выгодно для фирмы, его перевели в лондонскую

контору на испытание, испытали, и вот, с полгода времени до обеда у Полозова

он приехал в Петербург агентом фирмы по сальной и стеариновой части, с

жалованьем в 500 фунтов. Совершенно сообразно этой истории, Бьюмонт,

родившийся и до 20 лет живший в Тамбовской губернии, с одним только

американцем или англичанином на 20 или 50 или 100 верст кругом, с своим

отцом, который целый день был на заводе, сообразно этой истории, Чарльз

Бьюмонт говорил по-русски, как чистый русский, а по-английски - бойко,

хорошо, но все-таки не совершенно чисто, как следует человеку, уже только в

зрелые годы прожившему несколько лет в стране английского языка.


XI




Бьюмонт увидел себя за обедом только втроем со стариком и очень милою,

несколько задумчивою блондинкою, его дочерью.

- Думах ли я когда-нибудь, - сказал за обедом Полозов, - что эти акции

завода будут иметь для меня важность! Тяжело на старости лет подвергаться

такому удару. Еще хорошо, что Катя так равнодушно перенесла, что я погубил

ее состояние, оно и при моей-то жизни было больше ее, чем мое: у ее матери

был капитал, у меня мало; конечно, я из каждого рубля сделал было двадцать,

значит, оно, с другой стороны, было больше от моего труда, чем по

наследству; и много же я трудился! и уменье какое нужно было, - старик долго

рассуждал в этом самохвальном тоне, - потом и кровью, а главное, умом было

нажито, - заключил он и повторил в заключение предисловие, что такой удар

тяжело перенести и что если б еще да Катя этим убивалась, то он бы, кажется,

с ума сошел, но что Катя не только сама не жалеет, а еще и его, старика,

поддерживает.

По американской привычке не видеть ничего необыкновенного ни в быстром

обогащении, ни в разорении, или по своему личному характеру, Бьюмонт не имел

охоты ни восхититься величием ума, нажившего было три-четыре миллиона, ни

скорбеть о таком разорении, после которого еще остались средства держать

порядочного повара; а между тем надобно же было что-нибудь заметить в знак

сочувствия чему-нибудь из длинной речи; потому он сказал:

- Да, это большое облегчение, когда семейство дружно переносит

неприятности.

- Да вы как будто сомнительно говорите, Карл Яковлич. Вы думаете, что

Катя задумчива, так это оттого, что она жалеет о богатстве? Нет, Карл

Яковлич, нет, вы ее напрасно обижаете. У нас с ней другое горе: мы с ней

изверились в людей, - сказал Полозов полушутливым, полусерьезным тоном,

каким говорят о добрых, но неопытных мыслях детей опытные старики.

Катерина Васильевна покраснела. Ей было неприятно, что отец завел

разговор о ее чувствах. Но, кроме отцовской любви, было и другое известное

обстоятельство, по которому отец не был виноват: если не о чем говорить, но

есть в комнате кошка или собака, заводится разговор о ней: если ни кошки, ни

собаки нет, то о детях. Погода, уж только третья, крайняя степень

безресурсности.

- Нет, папа, вы напрасно объясняете мою задумчивость таким высоким

мотивом: вы знаете, у меня просто невеселый характер, и я скучаю.

- Быть невеселым, это как кому угодно, - сказал Бьюмонт: - но скучать,

по моему мнению, неизвинительно, Скука в моде у наших братьев, англичан; но

мы, американцы, не знаем ее. Нам некогда скучать: у нас слишком много дела.

Я считаю, мне кажется (поправил он свой американизм) {160}, что и русский

народ должен бы видеть себя в таком положении: по-моему, у него тоже слишком

много дела на руках. Но действительно, я вижу в русских совершенно

противное: они очень расположены хандрить. Сами англичане далеко не

выдерживают сравнения с ними в этом. Английское общество, ославленное на всю

Европу, и в том числе на всю Россию, скучнейшим в мире, настолько же

разговорчивее, живее, веселее русского, насколько уступает в этом

французскому. И ваши путешественники говорят вам о скуке англйского

общества? Я не понимаю, где ж у этих людей глаза на свое домашнее!

- И русские правы, что хандрят, - сказала Катерина Васильевна: - какое

ж у них дело? им нечего делать; они должны сидеть сложа руки. Укажите мне

дело, и я, вероятно, не буду скучать.

- Вы хотите найти себе дело? О, за этим не должно быть остановки; вы

видите вокруг себя такое невежество, извините, что я так отзываюсь о вашей

стране, о вашей родине, - поправил он свой англицизм {161}: - но я сам в ней

родился и вырос, считаю ее своею, потому не церемонюсь, - вы видите в ней

турецкое невежество, японскую беспомощность. Я ненавижу вашу родину, потому

что люблю ее, как свою, скажу я вам, подражая вашему поэту {162}. Но в ней

много дела.

- Да; но один, а еще более, одна что может сделать?

- Но ведь ты же делаешь, Катя, - сказал Полозов: - я вам выдам ее

секрет, Карл Яковлич. Она от скуки учит девочек. У нее каждый день бывают ее

ученицы, и она возится с ними от 10 часов до часу, иногда больше.

Бьюмонт посмотрел на Катерину Васильевну с уважением:

- Вот это по-нашему, по-американски, - конечно, под американцами я

понимаю только северные, свободные штаты; южные хуже всякой Мехики, почти

так же гадки, как Бразилия (Бьюмонт был яростный аболиционист {163}), - это

по-нашему; но в таком случае зачем же скучать?

- Разве это серьезное дело, m-r Бьюмонт? это не более, как развлечение,

так я думаю; может быть, я ошибаюсь; может быть, вы назовете меня

материалисткою...

- Вы ждете такого упрека от человека из нации, про которую все

утверждают, что единственная цель и мысль ее - доллары?

- Вы шутите, но я серьезно боюсь, опасаюсь высказать вам мое мнение, -

оно может казаться сходно с тем, что проповедуют обскуранты о бесполезности

просвещения.

"Вот как! - подумал Бьюмонт: - неужели она дошла до этого? это

становится интересно".

- Я сам обскурант, - сказал он: - я за безграмотных черных против

цивилизованных владельцев их, в южных штатах, - извините, я отвлекся моей

американской ненавистью. Но мне очень любопытно услышать ваше мнение.

- Оно очень прозаично, m-r Бьюмонт, но меня привела к нему жизнь. Мне

кажется, дело, которым я занимаюсь, слишком одностороннее дело, и та

сторона, на которую обращено оно, не первая сторона, на которую должны быть

обращены заботы людей, желающих принести пользу народу. Я думаю так: дайте

людям хлеб, читать они выучатся и сами. Начинать надобно с хлеба, иначе мы

попусту истратим время.

- Почему ж вы не начинаете с того, с чего надобно начинать? - сказал

Бьюмонт уже с некоторым одушевлением. - Это можно, я знаю примеры, у нас в

Америке, - прибавил он.

- Я вам сказала: одна, что я могу начать? Я не знаю, как приняться; и

если б знала, где у меня возможность? Девушка так связана во всем. Я

независима у себя в комнате. Но что я могу сделать у себя в комнате?

Положить на стол книжку и учить читать. Куда я могу идти одна? С кем я могу

видеться одна? Какое дело я могу делать одна?

- Ты, кажется, выставляешь меня деспотом, Катя? - сказал отец: - уж в

этом-то я неповинен с тех пор, как ты меня так проучила.

- Папа, ведь я краснею этого, я тогда была ребенок. Нет, папа, вы

хороши, вы не стесняете. Стесняет общество. Правда, m-r Бьюмонт, что девушка

в Америке не так связана?

- Да, мы можем этим гордиться; конечно, и у нас далеко не то, чему

следует быть; но все-таки, какое сравнение с вами, европейцами. Все, что

рассказывают вам о свободе женщины у нас, правда.

- Папа, поедем в Америку, когда m-r Бьюмонт купит у тебя завод, -

сказала шутя Катерина Васильевна: - я там буду что-нибудь делать. Ах, как бы

я была рада!

- Можно найти дело и в Петербурге, - сказал Бьюмонт.

- Укажите.

Бьюмонт две-три секунды колебался. "Но зачем же я и приехал сюда? И

через кого же лучше узнать?" - подумал он.

- Вы не слышали? - есть опыт применения к делу тех принципов, которые

выработаны в последнее время экономическою наукою: вы знаете их?

- Да, я читала; это, должно быть, очень интересно и полезно. И я могу

принять в этом участие? Где ж это найти?

- Это основано г-жею Кирсановою.

- Кто она? ее муж медик?

- Вы его знаете? И он не сказал вам об этом деле?

- Это было давно, он тогда еще не был женат, а я была очень больна, -

он приезжал несколько раз и спас меня. Ах, какой это человек! Похожа на него

она?

Но как же познакомиться с Кирсановою? Бьюмонт рекомендует Катерину

Васильевну Кирсановой? - Нет, Кирсановы даже не слышали его фамилии; но

никакой рекомендации не надобно: Кирсанова, наверное, будет рада встретить

такое сочувствие. Адрес надобно узнать там, где служит Кирсанов.