Николай Гаврилович Чернышевский. Что делать?
Вид материала | Документы |
- Н. Г. Чернышевский Николай Гаврилович Чернышевский родился 12 (24) июля 1828 года, 47.6kb.
- Алюминий, 23.86kb.
- Н. Г. Чернышевского План реферат, 212.9kb.
- Реферат по философии Философия Н. Г. Чернышевского Общепризнанным лидером шестидесятников, 114.55kb.
- План реферата Введение. Жизнь и деятельность Н. Г. Чернышевского. Педагогические идеи, 262.52kb.
- Николай Гаврилович Чернышевский, 179.55kb.
- Уроку литературы. 10 кл. Тема: «Н. Г. Чернышевский. Роман «Что делать?», 37.64kb.
- Список обязательной литературы 10 класс, вторая половина XIX века, 23.09kb.
- Н. Г. Чернышевский первым в русской литературе создал образ революционера-практика,, 28.48kb.
- Леди Макбет Мценского уезда» Чернышевский Н. Г. «Что делать?» Толстой Л. Н. «Севастопольские, 24.73kb.
VI
Конечно, в других таких случаях Кирсанов и не подумал бы прибегать к
подобному риску. Гораздо проще: увезти девушку из дому, и пусть она
венчается, с кем хочет. Но тут дело запутывалось понятиями девушки и
свойствами человека, которого она любила. При своих понятиях о неразрывности
жены с мужем она стала бы держаться за дрянного человека, когда бы уж и
увидела, что жизнь с ним - мучение. Соединить ее с ним - хуже, чем убить.
Потому и оставалось одно средство - убить или дать возможность образумиться.
На другой день собрался консилиум из самых высоких знаменитостей
великосветской медицинской практики, было целых пять человек, самых
важнейших: нельзя, чем же действовать на Полозова? Нужно, чтобы приговор был
безапелляционный в его глазах. Кирсанов говорил, - они важно слушали, что он
говорил, тому все важно поддакнули, - иначе нельзя, потому что, помните,
есть на свете Клод Бернар и живет в Париже, да и кроме того, Кирсанов
говорит такие вещи, которых - а черт бы побрал этих мальчишек! - и не
поймешь: как же не поддакивать?
Кирсанов сказал, что он очень внимательно исследовал больную и
совершенно согласен с Карлом Федорычем, что болезнь неизлечима; а агония в
этой болезни - мучительна; да и вообще, каждый лишний час, проживаемый
больною, лишний час страдания; поэтому он считает обязанностью консилиума
составить определение, что, по человеколюбию, следует прекратить страдания
больной приемом морфия, от которого она уж не проснулась бы. С таким
напутствием он повел консилиум вновь исследовать больную, чтобы принять или
отвергнуть это мнение. Консилиум исследовал, хлопая глазами под градом, чорт
знает, каких непонятных разъяснений Кирсанова, возвратился в прежний,
далекий от комнаты больной, зал и положил: прекратить страдания больной
смертельным приемом морфия.
Когда составили определение, Кирсанов позвонил слугу и попросил его
позвать Полозова в зал консилиума. Полозов вошел. Важнейший из мудрецов,
приличным грустно-торжественным языком и величественно-мрачным голосом
объявил ему постановление консилиума.
Полозова хватило, как обухом по лбу. Ждать смерти, хоть скоро, но
неизбежно, скоро ли, да и наверное ли? и услышать: через полчаса ее не будет
в живых - две вещи совершенно разные. Кирсанов смотрел на Полозова с
напряженным вниманием: он был совершенно уверен в эффекте, но все-таки дело
было возбуждающее нервы; минуты две старик молчал, ошеломленный: - "Не надо!
Она умирает от моего упрямства! Я на все согласен! Выздоровеет ли она?" -
"Конечно", - сказал Кирсанов.
Знаменитости сильно рассердились бы, если б имели время рассердиться,
то есть, переглянувшись, увидеть, что, дескать, моим товарищам тоже, как и
мне, понятно, что я был куклою в руках этого мальчишки, но Кирсанов не дал
никому заняться этим наблюдением того, "как другие на меня смотрят".
Кирсанов, сказав слуге, чтобы вывести осевшего Полозова, уже благодарил их
за проницательность, с какою они отгадали его намерение, поняли, что причина
болезни нравственное страдание, что нужно запугать упрямца, который иначе
действительно погубил бы дочь. Знаменитости разъехались, каждая довольная
тем, что ученость и проницательность ее засвидетельствована перед всеми
остальными.
Наскоро дав им аттестацию, Кирсанов пошел сказать больной, что дело
удалось. Она при первых его словах схватила его руку, и он едва успел
вырвать, чтоб она не поцеловала ее. "Но я не скоро пущу к вам вашего батюшку
объявить вам то же самое, - сказал он: - он у меня прежде прослушает лекцию
о том, как ему держать себя". Он сказал ей, что он будет внушать ее отцу и
что не отстанет от него, пока не внушит ему этого основательно.
Потрясенный эффектом консилиума, старик много оселся и смотрел на
Кирсанова уж не теми глазами, как вчера, а такими, как некогда Марья
Алексевна на Лопухова, когда Лопухов снился ей в виде пошедшего по откупной
части. Вчера Полозову все представлялась натуральная мысль: "я постарше тебя
и поопытней, да и нет никого на свете умнее меня; а тебя, молокосос и голыш,
мне и подавно не приходится слушать, когда я своим умом нажил 2 миллиона
(точно, в сущности, было только 2, а не 4) - наживи-ка ты, тогда и говори",
а теперь он думал: - "экой медведь, как поворотил; умеет ломать", и чем
дальше говорил он с Кирсановым, тем живее рисовалась ему, в прибавок к
медведю, другая картина, старое забытое воспоминание из гусарской жизни:
берейтор Захарченко сидит на "Громобое" {154} (тогда еще были в ходу у
барышень, а от них отчасти и между господами кавалерами, военными и
статскими, баллады Жуковского), и "Громобой" хорошо вытанцовывает под
Захарченкой, только губы у "Громобоя" сильно порваны, в кровь. Полозову было
отчасти страшновато слышать, как отвечает Кирсанов на его первый вопрос:
- Неужели вы в самом деле дали бы ей смертельный прием?
- Еще бы! разумеется, - совершенно холодно отвечал Кирсанов.
"Что за разбойник! Говорит, как повар о зарезанной курице".
- И у вас достало бы духа?
- Еще бы на это не достало, - что ж бы я за тряпка был!
- Вы страшный человек! - повторял Полозов.
- Это значит, что вы еще не видывали страшных людей, - с
снисходительной улыбкой отвечал Кирсанов, думая про себя: "показать бы тебе
Рахметова".
- Но как же вы повертывали всех этих медиков!
- Будто трудно повертывать таких людей! - с легкою гримасою отвечал
Кирсанов.
Полозову вспомнился Захарченко, говорящий штаб-ротмистру Волынову:
"Этого-то вислоухого привели мне объезжать, ваше благородие? Зазорно мне на
него садиться-то".
Прекратив бесконечные все те же вопросы Полозова, Кирсанов начал
внушение, как ему следует держать себя.
- Помните, что человек может рассуждать только тогда, когда ему
совершенно не мешают, что он не горячится только тогда, когда его не
раздражают; что он не дорожит своими фантазиями только тогда, когда их у
него не отнимают, дают ему самому рассмотреть, хороши ли они. Если Соловцов
так дурен, как вы описываете, - и я этому совершенно верю, - ваша дочь сама
рассмотрит это; но только когда вы не станете мешать, не будете возбуждать в
ней мысли, что вы как-нибудь интригуете против него, стараетесь расстроить
их. Одно ваше слово, враждебное ему, испортит дело на две недели, несколько
слов - навсегда. Вы должны держаться совершенно в стороне. Направление было
приправляемо такими доводами: "Легко заставить вас сделать то, чего вы не
хотите? а вот я заставил же; значит, понимаю, как надобно браться за дело;
так уж поверьте, как я говорю, так и надо делать. Что я говорю, то знаю, вы
только слушайтесь". С такими людьми, как тогдашний Полозов, нельзя иначе
действовать, как нахрапом, наступая на горло. Полозов вымуштровался, обещал
держать себя, как ему говорят. Но, убедившись, что Кирсанов говорит дело и
что надо его слушаться, Полозов все еще не мог взять в толк, что ж это за
человек: он на его стороне, и вместе на стороне дочери; он заставляет его
покориться дочери и хочет, чтобы дочь изменила свою волю: как примирить это?
- Очень просто, я хочу, чтобы вы не мешали ей стать рассудительною,
только.
Полозов написал к Соловцову записку, в которой просил его пожаловать к
себе по очень важному делу; вечером Соловцов явился, произвел нежное, но
полное достоинства объяснение со стариком, был объявлен женихом, с тем, что
свадьба через три месяца.