Правила игры. Представим себе, что мы в театре. Третий звонок уже отзвенел, публика расселась по местам, свет притушен, в зале постепенно устанавливается тишина. Сейчас поднимется занавес и представление начнется

Вид материала

Документы

Содержание Вечер сороковой и последний

Подобный материал:

• Она с радушием предельным встречает всех своих гостей, 14.83kb.
• Ученики уже сидели за партами. Пейдж опаздывала… немного. Вклассе стояла гробовая тишина,, 521.51kb.
• Летние Олимпийские игры 2012, 312.39kb.
• Гатина Эльвира Дамировна конкурс, 115.6kb.
• А сейчас тишина. Начинается сказка…, 74.73kb.
• Школьные годы неизбывный повод для ностальгии. Первый звонок, последний звонок. Первая, 399.66kb.
• Цели: Обобщить знание детей о здоровом образе жизни, 54.86kb.
• Сказка об уходе в мир людей, 28.63kb.
• «Мой путь в профессию», 38.29kb.
• Полина Федотова «Третий мир», 107.03kb.

* * *


Накануне приезда «Берлинер ансамбля» в Советский Союз один из руководителей этого театра писал:


«Москва. Наконец, Москва! За эти годы «Матушка Кураж» показывалась в Германии, Австрии, Польше, Франции, Англии; за 330 представлений Елена Вайгель проходила со своей тележкой по сцене перед 280 тысячами зрителей, предостерегая их против угрозы войны.


А теперь, теперь Москва!


.. .Наша «Матушка Кураж» пойдет впервые в Москве 8 мая, в день освобождения нашей страны. В нынешнем году в этот день мы будем своим спектаклем не призывать немцев к борьбе против войну, а отдавать долг благо-


Ш


дарности советским людям. Трудно говорить о том, что хотя прошло ещё немного времени после окончания войны, а в одной части нашей родины «Матушка Кураж» снова так актуальна! .. И есть другое, о чем мы еще не в силах говорить: Брехт. Немного утешает то, что Брехт знал о поездке своего театра в Советский Союз. Но что может утешить нас при мысли о том, что в Москве он не будет сидеть среди зрителей — простой, скромный, неузнанный и, как всегда, быстро покидающий театр, как только начинаются аплодисменты... Он не будет сидеть на репетициях за режиссерским пультом, смеясь или бранясь, лучший зритель и большой поклонник своих артистов... Всех нас удручает эта мысль — ведь у нас в ушах еще звучит его неотразимый смех. Мы ставим его пьесы, показываем его постановки, говорим его слова, но как примириться с его отсутствием? В Москве—без Брехта!»'


Пьеса «Матушка Кураж и ее дети» была написана Бертольдом Брехтом в 1939 году. Вот как об этом пишет исследователь его творчества И. Фрадкин:


«Матушка Кураж и ее дети» писалась в преддверии второй мировой войны. Перед мысленным взором писателя уже вырисовывались зловещие очертания надвигающейся катастрофы. Его пьеса была голосом предостережения, в ней был заключен призыв к немецкому народу не обольщаться посулами, не рассчитывать на выгоды, не связывать себя с гитлеровской кликой узами круговой поруки, узамя совместных преступлений и совместной ответственности и расплаты» 2.


Этот современной смысл своей драмы Брехт выразил через события далекой Тридцатилетней войны (1618—1648), оставшейся в народной памяти как время разрухи, разбоя и кровопролитий.


В пьесе война идет двенадцать лет; фургон матушки Кураж, следуя по кровавым дорогам войны, исколесил уже Польшу, Баварию, Италию, Сак-


сонию...


Масштабы исторической хроники помогли писателю выразить эпический размах, грандиозность народной трагедии. Исторический материал помог Брехту найти и .наиболее типическую, колоритную фигуру главной героини. Мы говорим о самой «матушке Кураж», впервые упомянутой еще в одном из произведений современника и участника Тридцатилетней войны, автора «Приключений Симплициссимуса» Ганса Гриммельсхаузена. Маркитантка Кураж, «отъявленная обманщица и бродяга», лишь бегло упомянутая в старинной повести, в драме Брехта заняла центральное место. Именно эта женщина из народа, готовая поживиться на гибели своих соотечественников, стала героиней пьесы, и обрисовка ее характера имела двойную цель: осудить корысть, ведущую к преступлению, и пробудить сознание масс, чтобы излечить их от страшной фашистской заразы.


'Кете Рюлике. Теперь — Москва! «Советская культура» от 1 мая 1957 года.


2 И. М. Фрадкин. Бертольд Брехт. Путь и метод. М., «Наука», 1965, стр. 168.


335


Прошли страшные грозные годы войны—фашистская империя рухнула.' Брехт вернулся на родину. В освобожденном Берлине был создан Государственный театр. День его открытия был днем премьеры «Матушки Кураж».


Бертольд Брехт написал стихи:


Театр новой эпохи


Открылся в тот вечер,


Когда в разрушенном Берлине


На сцену вкатился фургон Кураж.


Было это 11 января 1949 года.


И вот 8 мая 1957 года премьера «Матушки Кураж» происходит в Москве. .. .Фургон еще не закончил свой бег, а маркитантка Анна Фирлинг, выпрямившись во весь рост и помахивая приветственно рукой, как ярмарочный зазывала, запела сипловатым голосом. Ваигель пела свою веселую песню, не замечая страшного смысла ее слов:


Без колбасы, вина и пива Бойцы не больно хороши. А накорми — забудут живо Невзгоды тела и души. Когда поест, попьет военный, Ему не страшен злейший враг. Какой дурак в огне геенны Гореть захочет натощак!


Но торговку не зря зовут матушкой Кураж — велики ее коммерческие вожделения, но сильно в ней и материнское чувство, она цепко бережет свое добро, и в том числе своих сыновей. Идет сцена с фельдфебелем, который хочет завербовать сыновей Кураж — Эйлифа и Швейцеркаса — в полк, и мать кричит вербовщику: «Ремесло солдат не для моих сыновей... Солдаты пусть будут чужие». Но первый из сыновей не зря нюхает с младенческих лет пороховый дым — это крепкий, сильный парень и его Давно уже манит воинская слава и воинский барыш. Мать не успела оглянуться, как сын ее уже завербован. Фельдфебель торжествующе кричит: «Ты хочешь кормиться войной, а сама со своими детьми думаешь отсидеться в сторонке».


А может, действительно, война сделает парня Мужчиной? Вознесет сына лавочницы к зениту славы?


Проходит год. Фургон матушки Кураж катит по разоренным польским землям. Торговля идет еще бойчее. Прибыли еще жирнее. Сейчас происходит торг с поваром командующего за каплуна, матушка Кураж сдирает за птицу втридорога, и повару приходится платить, потому что у командующего пирушка—он угощает храбреца, который заколол сам четырех крестьян а отобрал у них скот. Этот храбрец — Эйлиф.


336


68. Бертольд Брехт «Матушка Кураж и ее дети» «Берлине? ансамбль» Постановка Бертольда Брехта Сцена из спектакля


6S


69. Матушка Кураж — Елена Вайгель


69


Великолепную характеристику игры актера Эккехарда Шалля в этой роли и режиссерского решения этой сцены оставил нам Ю. Юзовский.


«Эйлиф находится в палатке командующего, который угощает его за проявленную им доблесть... Эйлиф любуется собой и своей миссией убивать, грабить, насильничать! Перед нами не солдат-труженик и не солдат-профессионал, тем более ничего в этой фигуре нет романтичного, что можно было бы связать со званием и призванием воина. И хотя Эйлиф, кажется, претендует на этот романтизм, он никогда его не достигнет из-за отсутствия у него справедливой, благородной цели, поэтому-то он пыжится, возвеличивает себя, он предельно антиэстетичен и способен вызвать только ужас. Его, казалось бы, естественные и даже извинительные человеческие слабости — то, что он хвастает и куражится по своей молодости, по своей глупости — вырастают на наших глазах, и в этом принцип строения характера — до размеров отталкивающего уродства. Последнее в самом деле ведь свойственно человеку, когда он свою радость, заслугу, свой долг, свое счастье видит в том, чтобы попирать другого человека.


Вдруг, сорвавшись с места, Эйлиф исполняет дикий танец. Он размахивает саблей и распевает песню — вы видите его голый череп и не видите глаз. Движения его грубые, умышленно грубые, выделанно хамские, никакой грации, свойственной даже танцу диких воинов, ибо там по крайней мере непосредственность, наивность, а здесь, если угодно, «сознание», «осознанная» дикость. Ни капли души в нем, и это тоже, можно сказать, «принципиально», что, впрочем, ему и подобным ему легко удается. Этот человеческий недостаток он возмещает избытком нечеловечности — оргией инстинктов, которые он выпускает на волю, предоставляя им полную свободу. Он несется в своем танце, безумный, безудержный, он кажется несколько помешанным (и, пожалуй, помешательство действительно необходимо ему, чтобы выдержать давление своей кровавой миссии) — несется бездушная машина войны. И зритель уже полон захватывающих его ассоциаций—да, в самом деле это олицетворенная в одной фигуре военщина, прусская, пруссаческая, жуткий символ германского милитаризма, державшего под угрозой весь мир!»


Беснуясь в танце, Эйлиф орал свою песню:


Одних убьет ружье, других проткнет копье. А дно речное — чем не могила?


А рядом на кухне сидит мать и, отбивая такт ложкой по горшку, подпевает сыну:


Ах, подвиги его не греют никого,


От дел геройских — радости мало.


Это уже Вайгель начинает раскрывать глубинную трагическую тему своего образа, будто материнское сердце — вещун — сжалось в предчувствии беды,


14 г. Бояджиев


337


как бы действительно не пришлось платить за то, что «войною думает прожить».


И час такой расплаты придет. Но послушаем снова Юзовского. «.. .Эйлифа ведут на расстрел: он повторил свой подвиг мародера, и за то, за что раньше его возвеличивали, сейчас его низвергают. Он в гневной истерике, вообще в истерике, в сплошной истерике: и когда он вырывается из рук стражи — истерика, и когда в тошнотворном страхе повисает на их руках — истерика, и когда он с горделивым апломбом рвется вперед и снова падает без чувств — истерика. Истерика — как разоблачение слабости, как оборотная сторона этой надутой, этой раздутой силы. Не сразу зритель освобождается от этого наваждения. И только тогда, когда река, так сказать, возвращается в овое русло, зритель приходит в себя и вспоминает, что перед ним всего-навсего бедняга Эйлиф, сын матушки Кураж, завербованный солдат. Зритель возвращается к личной судьбе Эйлифа, чтобы оценить ее с точки зрения судьбы общей, только что так внушительно продемонстрированной.


Образ Эйлифа — крупный вклад театра в дело мира, предостережение людям, и прежде всего немцам, призыв к бдительности,— нет, недаром разъезжает по всему миру со своим знаменитым фургоном Елена Вайгель»'.


Но фургон не останавливает своего движения, его тянут теперь второй сын Швейцеркас и немая дочь Катрин. Прошло еще три года, полк попал в плен, а с ним и матушка Кураж с детьми.


Но это ее мало печалит. Старуха говорит: «Бывает, что поражение даже выгодно маленьким людям. Только что честь потеряна, а все остальное в порядке». Но тут же, подумав, добавляет: «А в общем можно сказать, что нам, людям простым, и победа, и поражение обходятся дорого».


Между этими двумя мыслями как бы расположена вся душа матушки Кураж в том глубоком постижении этого народного характера, которое дано Еленой Вайгель. Внимательно исследовав многие повороты этого образа и отталкиваясь от первой процитированной нами формулы, критик А. Мацкин писал:


«Смысл пьесы Брехта, как его объясняет нам Вайгель, однако, не укладывается в изложенную здесь схему. Дело в том, что, придерживаясь своей спасительной мудрости и рекомендуя ее другим, сама матушка Кураж не очень в нее верит. Ее опыт никак не согласуется с этой благополучной теорией мещанина — социального отщепенца. С того момента, как Кураж появляется на сцене, на нее обрушиваются один за другим жестокие удары: расставания, утраты, деловые неудачи, яищета и, наконец, одиночество. .. .Так в мир превратных понятий, в мир предрассудков мамаши Кураж время от времени врывается голос рассудка; и тогда старая маркитантка, только что прославлявшая войну, шлет ей проклятия и восхищается могуществом маленького человека, с которым приходится считаться императорам и полководцам.


' Ю. Ю з о в с к и и. На спектаклях «Берлинского ансамбля». «Театр», 1957, № 8, стр. 155—160.


338


Вайгель очень дорожит «минутами прозрения» Кураж и внушает нам, что эта мать и торговка не в ладу с собой и со всем, что ее окружает; правда, бунтарского духа хватает ей ненадолго—вспыхнет и погаснет...


Мы видим Кураж и в час ее наивысшего страдания. Пожалуй, Вайгель пользуется для этого слишком напряженными, подчеркнуто пластическими формами. Зато в одном движении она способна передать безмерность человеческих чувств, например отчаяние матери. Нельзя забыть скорбную фигуру Вайгель в немой сцене у бочки — голову, откинутую в тоске назад, руки, бессильно брошенные на колени, застывший на устах крик»'.


Критик имеет в виду трагическую сцену вынужденного отказа матери признать в убитом своего сына. Это ее второй сын — честный Швейцеркас. Он стал полковым казначеем и, попав в плен, счел своим долгом скрыть шкатулку с казенными деньгами. Враги выслеживают его; мать, чтобы не выдать сына, делает вид, что не знает этого человека. Если они узнают о родстве, то погубят всех. Швейцеркаса расстреливают.


Вот тут-то и происходит трагический эпизод пьесы. Приводим текст сцены полностью.


«Появляются два солдата с носилками, покрытыми простыней. Под простыней что-то лежит. Рядом с ними идет фельдфебель. Они опускают носилки на землю.


Фельдфебель. Вот человек, имя которого нам неизвестно. Но для порядка имя нужно вписать в протокол. Он у тебя обедал. Взгляни-ка, может, ты его знаешь? (Поднимает простыню.) Знаешь его?


(Матушка Кураж качает головой.)


— Ты что ж, ни разу не видела его до того, как он у тебя обедал? (Матушка Кураж качает головой.)


— Поднимите его. Бросьте на свалку. Его никто не знает. (Солдаты уносят труп.)»


Эта короткая, дважды повторенная ремарка: качает головой—раскрыта была актрисой с потрясающей силой. Нам не забыть, как Вайгель шла, шатаясь, к убитому, как Вайгель глядела огромными, воспаленными глазами на своего сына, как склонилась к трупу, замерла и порывисто задышала... Была долгая мертвая тишина — на сцене и в зале. Никто не мог оторвать взора от этого окаменевшего от горя лица, кажется, солдаты и фельдфебель забыли о своем замысле—вызвать материнское чувство и поймать в ловушку Кураж. Они, эти жестокие палачи, видя нечеловеческое страдание матери, были, как и мы, только потрясены этим великим горем. Вайгель молчала, но это не от упрямого расчета скрыть тайну родства, а по причине прямо противоположной: самое большое горе высушивает слезы и обрывает голос.


' А. Мацкин. Политика и поэзия. «Театр», 1957, № 8, стр. 166.


14*


339


Вайгель медленно разогнулась, отошла в сторону, опустилась на бочку и только тут, запрокинув голову, открыла рот, чтобы страшно закричать, но ее открытый рот так и остался беззвучным...


«.. .Она, откинув голову, безмолвно кричит распяленным ртом — этот момент, запечатленный, мог бы стать эмблемой Берлинского ансамбля. Актриса, начавшая свою карьеру в экспрессионистском театре, Вайгель сохранила его энергию и остроту, придав им широкое дыхание эпического театра. Она соединила в своем творчестве социальную конкретность мотивировок и почти библейское представление о народности...


Ее мамаша Кураж — тип немецкой мелкой буржуазки, очерченный с наивозможной социологической точностью; и в то же время — образ злосчастной матери, гонимой всеми злыми ветрами, подставленной всем ударам судьбы. В маркитантке, потерявшей на войне всё — всех детей, Вайгель безжалостно разоблачила расчетливую торговку,—чтобы тут же на ее судьбе раскрыть все-. мирную народную трагедию» '.


Война, отняв у матушки Кураж двух сыновей, отняла у нее и дочь. Смерть Катрин — самый героический эпизод спектакля. Немую Катрин играла Ангелика Хурвич, играла без всяких прикрас и сентиментов — это была нескладная, с виду грубоватая крестьянка, но по тому, как всякое драматическое происшествие отражалось на ее лице, было видно, какая это добрая, чуткая и тонкая натура. Катрин была чужой в этой практической семье, она была блаженной в высоком смысле этого слова.


И вот за эту простую и добрую душу мать больше всех своих детей любила Катрин. Ведь отказалась же она от своего счастья, которое можно было бы добыть ценою отказа от немой дочери. Такое условие перед ней поставил повар, влюбленный в нее и ей самой не безразличный. Но нет, не бывать тому, свою Катрин она не оставит. Маркитантка впрягается в фургон вместе с дочерью и тащит его дальше. Впереди зима, голод, нищета... Уже прошло двенадцать лет, как перед нами вертятся колеса этой колымаги, она заметно обветшала, но остановки не предвидится...


Январь 1636 года. Имперские войска угрожают протестантскому городу. В ночной тиши они должны перебраться через городские стены и уничтожить всех его жителей... Матушка Кураж куда-то отправилась по своим делам. Катрин одна. Сейчас произойдет героический эпизод, о котором читатель уже предупрежден. Но пусть раньше получше познакомится с самой героиней.


Послушаем вновь Ю. Юзовского — из всех, писавших о Катрин, он лучше всех описал и ее, и ее подвиг.


«Драма Катрин в «Мамаше Кураж» — неосуществленное материнство. Когда она подбирает где-то грудного ребенка и укачивает его, то в звуках, которые издает немая девушка, слышна целая мелодия восторга, юности, счастья материнства. Она узнает, что в городе, жители которого сегодня ночью будут


'Б. Зингерман. Жан Вилар и другие. М., Изд-во ВТО, '1964, стр. 164.


340


вырезаны, находятся маленькие дети, и вот она знает, что ей Делать. Она взбирается на крышу и бьет в барабан — и тут в ней сочетается хитрость, с какой она обманывает окружающих, с радостной готовностью умереть.


Вбежавшая стража пытается помешать ей, требует, чтобы она замолчала, умоляют, угрожают, убивают, наконец. Да разве ее можно испугать—ведь она испытывает счастье от того, что отдает свою жизнь за спасение ребенка, который в эту минуту мирно спит у себя в колыбели за стенами города Галле. Здоровенные мужланы угрожают ей расправой, она смеется над ними. То это смех легкий, почти лукавый над ними, вооруженными до зубов; то удивленный смех над недальновидностью палачей; то сострадательный смех над их жалкой нечеловечностью. Нельзя забыть этот смех и все его оттенки, все его недоговоренности, все недосказанности, которые за ее жизнь скопились в ней. С необыкновенной женственностью, будто влюбленная, припадает она к барабану и вдруг с громким озорным вызовом бьет в него. Солдаты ищут, чем бы остановить эту сумасшедшую, и начинают ломать фургон матушки Кураж. Катрин заметалась. Беспомощно раскрыв рот, она оглядывается вокруг и издает глубокий стон обиды, жалости, страха за материнское добро. Солдаты торжествуют, они-то знают, чем взять крестьянку, ведь имущество ей дороже жизни... И- вдруг, вскинувшись, самозабвенно, бурно, Катрин ударила в барабан. Выстрел, и все кончилось»'.


И только после того раздался глухой гул — город был разбужен, город был спасен. Катрин, добрая душа, совершила подвиг.


И вот старая, согбенная мать сидит над телом усопшей дочери и поет ей тихим, заунывным голосом колыбельную песню:


Шелестит солома, Баю, баю, бай. Соседские дети Хнычут, пускай. Соседские в лохмотьях, В шелку моя. Ей платье ангелочка Перешила я.


Много раз в статьях о Брехте говорилось, что актеры эпического театра играют «отчуждаясь» от образа, что театр этот взывает только к нашему разуму и не хочет тревожить эмоций,— а колыбельную над телом Катрин Елена Вайгель пела так, что у нас к горлу подступали слезы. И разве они мешали думать, разве мысль о гибельности войны, о трагичности судеб людей, связавшихся с войной, от этой скорби не становилась горше и глубже?


' Ю. Юзовский. На спектаклях «Берлинского ансамбля». «Театр», 1957, № 8, стр. 163—164.


341


Мамаша Кураж одеревеневшими руками покрывала простыней тело дочери и, попросив крестьян похоронить ее, лезла в кошелек за деньгами. Пальцы привычно отсчитывали монеты, старуха и в этот момент не потеряла способность считать и даже положила один грош обратно себе в кошелек...


Теперь она сама впряглась в обшарпанный, черный фургон и потащила его — из надсаженной груди раздались какие-то глухие звуки — мы прислушались и узнали: это был тот самый походный гимн, с которым она так победно начала спектакль. Неужели мамаша Кураж так ничего и не поняла?


На вопрос отвечает сам Брехт.


«Зрители иной раз напрасно ожидают, что жертвы катастрофы обязательно извлекут из этого урок... Драматургу важно не то, чтобы Кураж в конце прозрела... Ему важно, чтобы зритель все ясно видел» !.


И эта установка автора, рожденная в условиях Германии накануне фашизма, оказалась осмысленной и сегодня потому, что как бы вводила зрителя в атмосферу прошедшего времени, делала их беспристрастными судьями над трагическими ошибками народа в прошлом и охраняла от подобного рода ошибок в настоящем и будущем... ,


Итак, фургон матушки Кураж сделал свой последний круг и скрылся в мраке ночи...


Как счастливо было найден автором-режиссером этот живой, вечный аксессуар войны, ставший в это'м спектакле великолепной сценической метафорой, воплотившей в себе просторы и динамику войны, ее победные ритмы и ее гибельные последствия.


Но фургон матушки Кураж таил в себе еще и другое—он восстанавливал древнейшую, исконно народную форму зрелищ — начиная от легендарной «колесницы Феспида»2 и средневековых педжентов3, когда на движущейся сцене разыгрывалась вся пьеса; так и теперь на гонимом по дорогам войны фургоне матушки Кураж была разыграна трагическая притча нового времени, притча с суровой и ясной моралью:


Войною думает прожить, За это надобно платить.


* Цит. по кн.: И. М. Фрадкин. Бертольд Брехт. Путь и метод. М., «Наука», 1.965, стр. ,170.


2 Феспид — первый полумифический драматург древнегреческого театра, создатель передвижной сцены на колесах, с высоты которой он сам читал свои трагедии, а затем ввел первого актера и хор.


3 Педжент — английское наименование средневековой передвижной сцены-телеги, с которой показывались эпизоды мистерии.


^ ВЕЧЕР СОРОКОВОЙ И ПОСЛЕДНИЙ


.. .Занавес опустился в последний раз, и зритель остался наедине со своими впечатлениями и раздумьями.


Если автор этой книги справился со своей задачей и сумел воссоздать «исторический фестиваль» — от Софокла до Брехта, хоть в какой-то степени приблизив свои описания к воздействию живого искусства, то такие впечатления и раздумья у читателя обязательно появятся.