Geum.ru

Предисловие

Вид материалаКнига

Содержание


4.4. Интеллигентская масса и народ
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   30
^

4.4. Интеллигентская масса и народ


Это "висение в пустоте", это отсутствие для человека, пытающегося осмыслить мир и свое место в нем, как западноевропейского, так и и собственного, русского культурных контекстов приводит, в конечном счете, к своеобразному "эгоцентризму"*7 - к ориентации на себя, на свои представления о благе, о правде, о счастье и т. д. Поэтому "и народничество, несмотря на свое название, несмотря на свою готовность принести в жертву самые бесспорные права и интересы личности, видело в народе лишь массу отдельных людей, конкретнее - массу русских крестьян, живущих в общине, составляющих как бы общерусский мир с прибавлением обслуживающих этот народ интеллигентов. Никогда народничество не поднималось до идеи нации, никогда оно потому не было способно воспитывать здоровое национальное чувство, не могло потому, что "отправлялось от узкого кругозора личной психологии"78.

Но эта личная психология была смещена уже, "отклонена" рефлексией по западным образцам, и потому на всем протяжении русской истории наиболее осознанно, начиная с Чаадаева и до Бердяева, русская интеллигенция беспрерывно ищет в народе проявление западных ценностей, не находит, сокрушается, обвиняет народ в том, что он "не ставил себе задачей выработать и дисциплинировать личность"*8, что он слишком чтит традиции, высоко ценит смирение и, напротив, равнодушно относится к творчеству новых форм и т. д. Короче, народ обвиняется в том, что его идеалы не соответствуют западноевропейским критериям.

А поскольку то, что не соответствует этим критериям, не может считаться культурой, постольку народ предстает интеллигенту в образе темной стихии: "В России есть трагическое столкновение культуры с темной стихией. В русской земле, в русском народе есть темная, в дурном смысле иррациональная непросветленная и не поддающаяся просветлению стихия. Как бы далеко не заходило просветление и подчинение культуре русской земли, всегда остается осадок, с которым ничего нельзя поделать"80. Этот бессознательно употребленный оборот - "подчинение культуре" - очень точно передает реальное состояние дел: то, что сложилось в самом народе, - не культура, это - дикость, темнота, ее нужно преодолеть посредством "надевания" на народ единственно правильной культуры - западноевропейской.

Впрочем, совершенно неверно было бы представлять себе русскую интеллигенцию в виде таких доктринеров, стремящихся навязать народу нечто вовсе чуждое ему и уверенных в своей правоте. Десятилетиями интеллигенты страстно искали, думали, сопоставляли, переходили от одних направлений и теорий к другим. Они приносили при этом на алтарь своего общего дела не только все силы ума и души, но и саму жизнь, даже в казематах и на каторге не будучи в силах сложить с себя ответственности за свою страну, за ее будущее.

Короленко, например, рассказывает о встрече с группой политических, пересылавшихся на Карийскую каторгу81: "Тут были, между прочим, "централисты", пересылавшиеся из страшных центральных тюрем, где они провели долгие годы точно заживо погребенными. Одни из них представляли старые течения идеалистического народничества. Другие принадлежали к самым последним фракциям народовольчества. На меня накинулись как на свежего человека с расспросами, и я помню до сих пор тесную группу людей с бритыми головами, в кандалах, жадно прислушивающихся к моему рассказу. До них уже доходили слухи о душевном перевороте ссылка скрыта. И забывая на время о своих спорах, все жадно ловили известия о том, что знаменитый русский писатель направляется в сторону, куда, несмотря на взаимные разногласия, обращались они все, в сторону отрицания существующих форм во имя опрощения и слияния с народом... И всем казалось, что за этим последуют акты исповедания их общей веры..." И еще одно трогательное свидетельство в биографическом очерке о Гаршине. Анализируя рассказ "Трус" и пытаясь объяснить внезапно возникающую в писателе вспышку чувства благоговения перед ссылка скрыта, Короленко пишет: "Здесь в лице Гаршина его поколение (поколение "семидесятников"), отрицавшее все устои тогдашней русской жизни и уставшее от этого отрицания и отчуждения,- на время сливается с общим потоком, во имя хотя бы и чуждой свободы". И несколько ниже: "Он "отказался от своего "я"", как герой его рассказа "Трус", подавил в себе и отрицание войны и много других отрицаний, отдал все это за минуты слияния с старыми чувствами своего народа, за отдых от тяжелой ответственности, которая тяготила все его поколение"82.

Трудно нам теперь из своего "далека" обвинять их в том, что они плохо делали свое дело. Они не щадили себя, гибли, сходили с ума,- они были готовы на любые подвиги ради своего народа, счастья которого они искренне желали. Они прилагали поистине героические усилия, но все время строили культуру "мимо" представлений народа, не учитывая, не понимая их.

Чрезвычайно любопытно еще одно свидетельство Кельсиева: в Лондоне в 60-х годах он столкнулся с раскольниками и получил в свои руки их литературу; когда он ознакомился с ней, то испытал сильнейшее потрясение - его изумил сам факт, что народ "думал, и думал о высших вопросах, могущих занимать ум человеческий,- о правде и о неправде, о Христе и об Антихристе, о вечности, о душе, о спасении,- короче, о тех мировых вопросах, над которыми бились и доселе бьются лучшие умы человечества. Если выводы его ложны, даже нелепы и дики подчас - вина не его: он додумывался, до чего мог, толковал и понимал, как умел... Раскольничество делает честь русскому народу, доказывая, что он не спит, что каждая умная мужицкая голова сама хочет проверить догматы веры, сама помышляет о истине... русский человек сам, один-одинехонек, на свой салтык и свою ответственность правды ищет, как сам и Сибирь завоевал, и русское царство отстоял"83.

Интеллигент, натолкнувшийся на систему рассуждений простых людей, страшно удивлен самим фактом, что народ думает над теми же самыми проблемами, что и он сам. До его сознания еще не доходила никогда та мысль, которую отчетливо сформулировал Ф. Степун уже после революции: "Если культура - целостность миросозерцания и вытекающее из нее единство жизненного стиля, то не подлежит, конечно, никакому сомнению, что крепко веровавший, по старине живший, тонко чувствовавший традиционный чин жизни... русский дореволюционный хлебороб был высоко культурным человеком в самом подлинном и строгом смысле этого слова"84. Выводы людей, мысливших в системе этой другой, чуждой ему культуры, кажутся ему (интеллигенту) просто "нелепыми" и "дикими".

Правда, он признает ее яркую оригинальность и даже "вычурность", у него возникает ощущение своей оторванности от нее, полного непонимания: "Английский лорд или французский барон,- жалуется он,- далеко не так чужды своему простонародью, как наши образованные люди; жизнь первых - усовершенствование народной, а наша - подражание заграничной"85. Он даже "поставил себе почти задачею жизни разгадать сущность этого явления, докопаться до его источников и проникнуть в его тайны"86. Но единственное претворившееся в практику намерение состояло в том, чтобы "возбудить в них (раскольниках) политическую оппозицию правительству, воспользоваться беспоповским учением, что царь - Антихрист, министры и архиереи - архангелы сатаны, чиновники и священники - воплощенные черти, ...надоумить их, чего им хотеть, чего добиваться и кого держаться"87, скорее, возбудить, взбунтовать, поднять против правительства. Правительство - воплощенное зло, достаточно свалить его и все устроится само собою: будет свобода, крестьяне получат землю и все заживут богато и счастливо.

И это не интеллигент Кельсиев, а именно раскольники, придерживавшиеся "диких" и "нелепых" взглядов, думали о русской культуре в целом. Они видели главное зло не в правительстве и не в ортодоксальной церкви, их угнетающей: "Покуда есть Синот,- сказали они,- все, хоть и неправая, да, почитай, христианская, вера держится, а отменить его, так тут... все веры вконец разорят и последнее благочестие на земле переведут"88. Другими словами, на каких-то совершенно неразумных, и вот уж именно нелепых основаниях ("В житиях нет примера, чтобы христиане бунтовали, да и святые отцы этому не учат") раскольники отказываются способствовать преобразованиям, которые безусловно улучшили бы их правовое положение, а перед Россией открыли бы возможность более быстрого движения по пути цивилизации,- и этим актом своим подтверждают, что им всегда был очевиден вывод, сформулированный много позднее в общей форме Дюркгеймом: "Совсем не доказано, что цивилизация - нравственная вещь". "Моральное сознание наций не ошибается,- пишет Дюркгейм.- ...Нравственность - это необходимый минимум, без которого нельзя обойтись, это - ежедневный хлеб, без которого общества не могут существовать"89. Все остальное - политические, социальные и материальные достижения - могут осуществляться только на этом фундаменте.

К сожалению, до истины этой, как-то изначально известной раскольникам, интеллигентское сознание, "ушибленное" идеологией французской революции, дорабатывалось с великими трудами и очень долго. В 1883 г. ссылка скрыта в своей речи в память ссылка скрыта сформулировал соотношение "внешнего идеала" - представления об экономическом и социальном строе жизни - и "внутренней работы самого человека". Если требовать "от человечества не внутреннего обращения, а внешнего переворота", то вся деятельность "обращается на разрушение существующего, а так как это последнее держится людьми и обществом, то все это дело обращается в насилие над людьми и целым обществом"90.