Автореферат диссертации на соискание ученой степени

Вид материалаАвтореферат диссертации

Содержание


Официальные оппоненты
Ведущая организация
Общая характеристика работы
Научная новизна
Теоретическую и методологическую основу
Теоретическая значимость
Практическая значимость
Основные положения
Апробация работы
Основное содержание работы
Подобный материал:
  1   2   3


САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ


На правах рукописи


БЕНЕВОЛЕНСКАЯ

Нонна Петровна


РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПОСТМОДЕРНИЗМ: ПСИХОИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ, ГЕНЕЗИС, ЭСТЕТИКА


Специальность 10.01.01 – Русская литература


АВТОРЕФЕРАТ


диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук


Санкт-Петербург

2010


Диссертация выполнена на кафедре русского языка как иностранного и методики его преподавания Санкт-Петербургского государственного университета


^ Официальные оппоненты:

Доктор филологических наук

Вахитова Тамара Михайловна

Доктор филологических наук

Щукина Дарья Алексеевна

Доктор филологических наук

Большакова Алла Алексеевна


^ Ведущая организация: Санкт-Петербургский государственный

университет культуры и искусств


Защита состоится «__»______ 2010 года в ________ на заседании совета Д 212.232.26 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, Университетская набережная, 11, филологический факультет.


С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. М.Горького Санкт-Петербургского государственного университета (Санкт-Петербург, Университетская набережная, 7/9).


Автореферат разослан «__»______ 2010 года.


Ученый секретарь

диссертационного совета Светлана Дмитриевна Титаренко

кандидат филологических наук,

доцент


^ ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Исследователи отечественного литературного постмодернизма,1 расходясь в деталях и нюансах, определяют постмодернизм как искусство, в системе координат которого мир воспринимается как текст, то есть как бесконечная игра и перекодировка знаков, за пределами которых бесполезно искать «означаемое», «вещи как они есть». Соответственно, в постмодернизме снимается, отрицается и всякая иерархия ценностей во имя сосуществования разных канонов, самоценных и несводимых друг к другу: никакое утверждение не может претендовать на истинность, любое учительство бессмысленно.

Анализ обширной литературы, посвященной феномену отечественного литературного постмодернизма, позволяет сделать вывод о несостоятельности и бесперспективности тенденции, связанной с абсолютизацией внешней, формально-технической стороны постмодерного письма. До сих пор попытки выявить и систематизировать некие формальные принципы и приемы, которые в своей совокупности якобы являются исключительной прерогативой постмодернизма (чаще всего в этой связи упоминают игру, иронию, интертекстуальность и диалогизм), неизменно заводили в тупик, оставляя за пределами исследования черты собственно постмодернизма. Сегодня назрела настоятельная необходимость в том, чтобы поставить во главу угла изучение психоидеологических основ постмодернизма. В сфере культуры под психоидеологией обычно подразумевается сложная совокупность психических и идеологических параметров, которыми определяются как ракурс восприятия мира, так и принципы его изображения.

Что касается постмодерной психоидеологии, то ее специфика прежде всего определяется способностью творческого индивида взглянуть на один объект с различных, зачастую противоположных друг другу точек зрения одновременно. Для постмодерниста изображаемое явление может быть одновременно и белым, и черным, и прекрасным, и безобразным, и добрым, и злым. Важнейшую роль в системе координат постмодернизма как оригинальной культурной формации играет принцип оксюморона. В связи с этим, постмодерную логику в целом можно определить как оксюморонную. Постмодернистский отказ от иерархического миропонимания не оборачивается индифферентностью. Постмодернист, как правило, не скупится на позитивные и негативные оценки изображаемого. Парадокс, однако, состоит в том, что один и тот же объект в постмодерном тексте подвергается и развенчанию, и апологии одновременно (развенчивающая апология или апологетическое развенчание). Утверждение здесь не противоречит отрицанию, разрушение способствует созиданию, смерть тождественна жизни. Разумеется, речь идет не о намеренной игре по определенным правилам, не о технике письма, которой может овладеть каждый, а об органичном мировосприятии, существеннейшим элементом которого оказывается болезненное ощущение нереальности как внешнего мира, так и собственного существования.

Сегодня назрела настоятельная необходимость в том, чтобы исследовать глубинные основы постмодернизма, связанные с менталитетом и миромоделированием. В данном диссертационном сочинении постмодернизм последовательно рассматривается как оригинальное литературное течение, основу которого составляет особый взгляд на мир.

При первом знакомстве с отечественным постмодернистским дискурсом прежде всего бросается в глаза его эстетическая и идеологическая новизна, способная шокировать читателя. Однако обстоятельный анализ чаще всего позволяет обнаружить даже в самых эпатажных текстах весьма традиционные, органически присущие русской словесности черты и особенности. Мы исходим из того, что российский постмодернизм, будучи вполне закономерным и объективно обусловленным фазисом национального культурного развития, создает оригинальный целостный мирообраз. Такой подход к осмыслению отечественного литературного постмодернизма давно назрел, чем и обусловлена актуальность исследования.

Объектом исследования является русский литературный постмодернизм как оригинальное литературное течение.

Предмет исследования – основные принципы постмодернистского миромоделирования и процесс их формирования в русской литературе.

Гипотеза исследования заключается в следующем: постмодернизм является полноправным психоидеологическим образованием, которое, отнюдь не ограничиваясь игрой и эпатажем, создает специфический целостный мирообраз и, несмотря на демонстративно декларируемый разрыв с основными этическими и эстетическими канонами, отнюдь не порывает с предшествующей национальной культурной традицией, а продолжает и развивает ее.

Цель настоящей диссертационной работы – анализ психоидеологических основ и эстетики русского литературного постмодернизма, а также изучение их генезиса.

Выдвинутая гипотеза и обозначенная цель исследования требуют решения следующих задач:

1) Обнаружить основные факторы, связывающие русский литературный постмодернизм с базовыми принципами русской литературы ХIХ-ХХ вв.

2) На основе анализа индивидуальных художественных и психоидеологических особенностей творчества основных представителей отечественного постмодерна выявить специфику эстетики и художественной философии русского литературного постмодернизма в целом.

Данные задачи обусловили выбор материала и структуру работы.

Материалом исследования, помимо произведений наиболее ярких представителей современной отечественной литературы Вен. Ерофеева, В. Сорокина, Саши Соколова, Т. Толстой, послужили также и тексты русских писателей ХIХ-ХХ вв. Н. Чернышевского, А. Чехова, М. Горького, А. Терца, в творчестве которых обнаруживаются тенденции, развитие которых и привело впоследствии к формированию постмодернистской парадигмы. Из современной литературы были выбраны те произведения, которые фактически уже стали классикой. На наш взгляд, исследовать специфику того или иного психоидеологического образования необходимо на высоких и безусловных его достижениях, а отнюдь не на сомнительном и спорном материале. Именно по этой причине за рамками этой работы осталось множество произведений, порой причисляемых критикой к отечественному литературному постмодернизму, но представляющихся далеко не бесспорными как в плане принадлежности к постмодернистской психоидеологии, так и с точки зрения художественного уровня. Во многом сходными причинами обусловлен выбор для анализа исключительно прозаического материала. На наш взгляд, успехи и достижения русского литературного постмодернизма связаны в основном с прозой. Постмодернистский отечественный театр находится еще в процессе формирования и становления, и сегодня трудно разделить восторги некоторых критиков по поводу его успехов и достижений. Российские драматурги, позиционирующие себя в качестве постмодернистов, заняты напряженным поиском нового художественного языка. Аналогичным образом мы с известной долей скепсиса относимся и к широко разрекламированным достижениям отечественной постмодернистской поэзии – прежде всего к представителям московского концептуализма, в творчестве которых, на наш взгляд, рационально-логическое начало, следствием которого становится строгое следование теоретическим постулатам этой влиятельной школы, слишком преобладает над собственно творческими импульсами.

^ Научная новизна диссертации обусловлена в первую очередь преодолением традиционно сложившегося подхода к постмодернистскому дискурсу как эпатажно-игровому по своей природе и перенесением центра тяжести исследования на лежащие в основе отечественного литературного постмодернизма принципы миромоделирования.

^ Теоретическую и методологическую основу диссертации составляют труды отечественных и западных ученых: М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана, Б. М. Гаспарова, А. К. Жолковского, Ю. К. Щеглова, М. Н. Эпштейна, И. П. Смирнова, В. Шмида, Н. Л. Лейдермана, М. Н. Липовецкого, О. В. Богдановой, И. П. Ильина, А. Д. Степанова, И. Н. Сухих, И. Паперно, Б. Гройса, Р. Барта, Х. Гюнтера, Ю. Кристевой, Ж. Делеза, Ж. Бодрийяра, Ж. Деррида и др.

В ходе исследования синтезировано несколько подходов – системный, историко-функциональный, а также использована методика структурного, сравнительно-типологического и интертекстуального анализа.

^ Теоретическая значимость диссертационного исследования определяется изучением взаимосвязи между психоидеологическими основами литературного течения и применяемыми в творческой практике его представителей эстетическими принципами.

^ Практическая значимость работы обусловлена тем, что ее положения и выводы могут стать основой для дальнейшего научного изучения русского литературного постмодернизма и современного литературного процесса в целом. Предлагаемый автором анализ творчества рассмотренных писателей позволяет применять результаты исследования в практике преподавания русской литературы на филологических факультетах, а также использовать их при подготовке общих и специальных лекционных курсов и при создании учебных пособий по современной русской литературе.

^ Основные положения диссертационного исследования, выносимые на защиту:

1. Русский литературный постмодернизм – это оригинальное литературное течение, специфика которого определяется особым взглядом на мир.

2. Для научного осмысления такого явления, как постмодернизм, необходимо перенести центр тяжести исследования с изучения формально-технических приемов на глубинные психоидеологические основы.

3. Специфика постмодерной психоидеологии в значительной мере определяется способностью творческого индивида взглянуть на один объект с двух или нескольких различных, а чаще всего противоположных друг другу, точек зрения одновременно.

4. Наличие в тексте какой-либо четкой и жесткой позитивной программы, равно как и однозначное отрицание чего бы то ни было, несовместимо с психоидеологией постмодерна. Как правило, автор-постмодернист разворачивает какую-либо доктрину или проповедь для того, чтобы потом, в рамках того же текста, ее дезавуировать. Соответственно, основу постмодернистского текста чаще всего составляет сугубый оксюморон – развенчивающая апология (или апологетическое развенчание).

5. Непоследовательность и противоречивость как основные принципы постмодернистской поэтики рождаются естественным образом на основе специфического мироощущения и психологического состояния творческого индивида, а не в результате сознательного и преднамеренного следования неким внешним установкам.

6. Несмотря на бросающуюся в глаза (и подчас шокирующую) идейно-эстетическую новизну, отечественный постмодернизм обнаруживает органическую связь с предшествующими культурными формациями.

7. Постмодерная психоидеология связана с карнавальным мироощущением, основанном на полном неприятии любых форм иерархического миропонимания, и с логикой карнавального мира, все образы которого амбивалентны, «объединяют в себе оба полюса смены и кризиса: рождение и смерть (образ беременной смерти) благословение и проклятие (благословляющие карнавальные проклятия с одновременным пожеланием смерти и возрождения), хвалу и брань, юность и старость, верх и низ, лицо и зад, глупость и мудрость».2

8. Расхожее представление о несовместимости постмодернизма и русской классической литературы Х1Х в. следует признать ошибочным. Корни современного отечественного постмодерна уходят глубоко в реалистические слои национальной культуры. Морализаторский монологизм, якобы органически присущий русской классике, чаще всего попросту вчитывается интерпретаторами в художественные тексты Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, проникнутые духом поиска истины и обнаруживающие всецело полифоническую природу.

9. Специфика отечественного литературного постмодернизма, помимо всего прочего, определяется той особой ролью, которую в русской словесности ХХ века сыграл неведомый западному миру социалистический реализм. В отличие от Запада, где постмодернизм возник из недр модернизма, ему же себя противопоставлял и с ним вел напряженную полемику, российский постмодернизм родился буквально на обломках тоталитарной культуры, от нее полемически отталкивался, ее эстетику пародировал, с ней же ощущая при этом и некое парадоксальное родство.

10. Предпостмодернистские начала в соцреалистическом дискурсе связаны прежде всего с оригинальным совмещением реалистических и сказочно-мифологических элементов: в соответствии с основными постулатами социалистического реализма, советский писатель должен был соединять в своем тексте достоверное изображение действительности и утопический проект её гармонизации, что зачастую порождало оригинальный оксюморонно-эклектический эффект, отчасти предвосхитивший парадоксальную постмодернистскую амбивалентность.

^ Апробация работы. Основные положения диссертации изложены в опубликованных монографиях и статьях, были представлены в виде докладов на межвузовских научно-практических конференциях преподавателей и аспирантов Филологического факультета СПбГУ (2005, 2007, 2008, 2009, 2010).

Структура работы. Диссертационное сочинение состоит из введения, шести глав, заключения и списка использованной литературы.


^ ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ


В первой главе диссертации «Реалистические предпосылки русского литературного постмодернизма» речь идет о весьма отдаленных корнях и истоках отечественного постмодернизма, лежащих в сфере так называемого канонического реализма.

Исключительно морализаторский монологизм канонически-традиционной отечественной литературы есть скорее миф, ибо в большинстве произведений русской классики без труда обнаруживается специфическая амбивалентность, принимающая форму постоянных колебаний между pro и contra.

В данной главе предпринимаются не попытки доказать сомнительный факт «постмодерности» произведений того или иного русского классика, но попытки выявить вызревавшие в недрах русской литературы ХIХ века мировоззренческие и эстетические особенности, которые впоследствии сформировались в тенденцию развития и привели к возникновению нынешней постмодернистской культуры.

Главное внимание в первой главе уделяется творчеству А. Чехова, поскольку из русских классиков именно он ближе всех подошел к постмодернистскому отказу от иерархического миропонимания. Как справедливо отмечает П.  Долженков, «мир произведений Чехова – мир неопределенности, неясности, предположительности, неизвестности, расплывчатости контуров».3 Чехов продемонстрировал поистине поразительную способность взглянуть на один и тот же объект с разных, подчас противоположных и взаимоисключающих, точек зрения, сознавая при этом, что ни одна из представленных позиций не является истинной. «Ситуации неопределенности в чеховских произведениях, построение произведений по принципу неопределенности являются отражением на уровне поэтики представления Чехова о том, что человеческие знания имеют лишь предположительный характер»,4 – «люди живут в мире, который им неведом».5

Известно, что на протяжении длительного времени многие чеховские тексты истолковывались в традиционно-морализаторском духе. Оценочно-нравоописательный элемент вычитывался интерпретаторами, как правило, одним и тем же способом: точка зрения того или иного героя (чаще всего рассказчика) объявлялась авторской позицией. «Не редкость исследования, в которых весь творческий путь Чехова конструируется на основе эволюции высказываний действующих лиц».6

Современные чеховеды склонны объяснять такого рода аберрации главным образом косностью и методологической беспомощностью своих предшественников. Между тем очевидно, что трактовки, основанные на отождествлении точки зрения чеховского рассказчика с авторской позицией, возникли не случайно и не на пустом месте. Следует признать, что многие тексты Чехова дают весьма веское основание для восприятия их в нравоописательном ключе. «Ситуация неопределенности» применительно к чеховскому дискурсу и заключается в том, что читатель в пределах заданной идейно-художественной структуры вправе расставлять смысловые акценты так или иначе, по своему разумению – в окончательную и фиксированную форму истолкование, похоже, вылиться не может и всегда будет сохранять гипотетический характер.

Те особенности, которые позволяют уподобить, хотя и с оговорками, чеховскую эстетику постмодерной, раскрываются в данной главе диссертации в ходе анализа хрестоматийно известного рассказа «Крыжовник» (1898), который входит в так называемую «маленькую трилогию». Как прежние, так и нынешние исследователи полагают, что идейно-художественная целостность данного чеховского цикла, прежде всего, обусловлена мотивом «футляра»: «Каждая из трех историй, по существу, повествует о «ложных представлениях», овладевающих различными людьми».7

Образ любителя крыжовника Николая Ивановича Чимши-Гималайского как правило трактуется, в полном соответствии с позицией героя-рассказчика, как образ жертвы «ложного представления», овладевшего его сознанием. Как в узком контексте «маленькой трилогии», так и в общем контексте чеховского творчества жизненный путь приводит этого человека к нравственной деградации, заслуживающей безоговорочного осуждения. Между тем при внимательном чтении текста обнаруживается, что возможность критического отношения к точке зрения рассказчика-обличителя (а следовательно, и возможность интерпретации всего произведения в прямо противоположном общепринятому ключе) не просто обозначена, но явно и очевидно эксплицирована.

Традиционная трактовка текста основана на доверии рассказчику: в изложении Ивана Ивановича осуществленная мечта брата жить на своем участке земли, иметь дом и сад предстает уродливым извращением; он произносит знаменитую фразу о том, что это трупу достаточно трех аршинов земли, а живому человеку нужен целый мир. Но при объективном взгляде на ситуацию трудно разделить негодование рассказчика (и большинства интерпретаторов произведения) в связи с невинным желанием Николая Ивановича разводить собственный крыжовник и есть его. Разумеется, опасностью для общества могло бы обернуться стремление героя насильственно, подобно Беликову из «Человека в футляре», навязывать окружающим свои поведенческие принципы и ценностные ориентации – но ведь Николай Иванович никого не заставлял есть плоды личного сада и отнюдь не требовал, чтобы другие люди, по его примеру, переселялись из городов в усадьбы. Герой не использовал для достижения своей скромной цели аморальных средств, он всю жизнь трудился честно. Правда, рассказчик возлагает на брата ответственность за смерть его жены, но в данном случае субъективность его позиции особенно очевидна: он и сам не скрывает, что опирается на слухи, а главным же образом – на собственные домыслы.

В финале достигает кульминации разительное противоречие между материалом и аффективным пафосом рассказчика. Описывая, с каким умилением счастливый брат ест выращенный в собственной усадьбе крыжовник, рассказчик обрушивается на него с таким негодованием, словно новый помещик совершил какие-то ужасные злодеяния. Эту реакцию Ивана Ивановича при всем желании трудно признать соответствующей ситуации – совершенно очевидно, что перед нами субъект, находящийся в состоянии крайнего нервного возбуждения.

Нет сомнения, что рассказчика в первую очередь раздражает довольство собственного брата, он откровенно признается также, что для него нет более тягостного зрелища, чем счастливая семья. Воздерживаясь от слишком категоричных выводов и обобщений, можно предположить, что герой не питает особо теплых чувств к роду человеческому. Возможно, именно этим отчасти объясняется профессия Ивана Ивановича, связанная с лечением животных, а также и его одинокое существование «на конском заводе».

Но значит ли все выше сказанное, что традиционную интерпретацию рассказа, основанную на доверии к позиции Ивана Ивановича, следует признать безосновательной и в корне неверной? Отнюдь нет. Развернутый в диссертации анализ текста рассказа «Крыжовник» не следует воспринимать как попытку доказать, будто бы целевая установка Чехова состояла в последовательной дискредитации героя-правдоискателя.

Ошибочной является трактовка рассказчика Ивана Ивановича в качестве героя-резонера, рупора авторских идей. Однако любые попытки дать четкую моральную оценку персонажам произведения неизбежно будут носить дискуссионный и всецело субъективный характер. Перед нами весьма характерная для Чехова ситуация принципиальной и сугубой неопределенности. Характеры героев «Крыжовника», братьев Чимша-Гималайских, наделены поистине универсальной амбивалентностью: постоянно балансируя между хорошим и плохим, они ускользают от любых завершающих определений. Текст позволяет отнестись к герою-рассказчику и с антипатией (увидеть в нем озлобленного невротика, одержимого человеконенавистничеством и завистью ко всем, кто, в отличие от него самого, испытывает радость и счастье), и с симпатией – как к наивному, но чистому душой мечтателю-идеалисту донкихотского склада. Точно так же автор дает читателю возможность увидеть в младшем Чимше-Гималайском либо деградирующего обывателя, либо вполне нормальную, разве что несколько чудаковатую, личность, сумевшую осуществить невинную мечту о выращивании крыжовника на собственном клочке земли.

Фактически понятие реальности у Чехова конструируется производно от тех концептуальных схем, которые обусловлены представлениями конкретного индивида, – а это означает решительный отказ от иерархического миропонимания.

В главе