Geum.ru

Вальтер Скотт. Уэверли, или шестьдесят лет назад Вальтер Скотт. Собрание сочинений в 8 томах. Том 1

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 61. Путешествие в Лондон
Подобный материал:
1   ...   27   28   29   30   31   32   33   34   ...   38
Глава 60. Глава о разных приключениях


Эдуард оказался в весьма неприятном и опасном положении.

Звуки волынок вскоре умолкли. Еще хуже было другое: когда после долгих

поисков, перебравшись через множество загородок, он подошел наконец к

дороге, то услышал звуки труб и литавр, из чего, к своему неудовольствию,

понял, что она занята английской кавалерией, которая, таким образом,

расположилась между ним и гайлэндцами. Лишенный из-за этого возможности идти

напрямик, он решил обойти англичан слева и пробраться к своим по тропинке,

которая отходила в этом месте от дороги и, по-видимому, была проходима.

Тропинка была вся в липкой грязи, ночь темная и холодная; но даже эти

неприятности казались ничтожными перед естественным страхом угодить в руки

королевских сил.

Пройдя примерно три мили, он добрел наконец до какой-то деревушки.

Зная, что простой народ в большинстве своем не сочувствует делу, к которому

он примкнул, но желая по возможности раздобыть себе лошадь и проводника до

Пенрита, где он надеялся догнать хотя бы арьергард, если не основные силы

принца, он подошел к местному кабачку. Внутри было очень шумно. Он

остановился и стал прислушиваться. Два-три выразительных английских

ругательства и припев походной песни убедили его в том, что и эта деревушка

занята солдатами герцога Камберлендского. Благословляя темноту, на которую

он до того роптал, он попытался скрыться как можно быстрее и неслышнее,

пробираясь вдоль невысокого частокола, окружавшего какой-то крестьянский

огород. Но в тот момент, когда он поравнялся с калиткой, его протянутую руку

схватила какая-то женщина, которая воскликнула:

- Эдуард, это ты?

"Здесь какое-то недоразумение, вот некстати", - подумал Эдуард, пытаясь

тихонько высвободиться.

- Брось, не дури, а то услышат красные мундиры; они хватали нынче

направо и налево всех, кто проходил мимо кабака, и заставляли их тащить

фургоны и что-то еще для них делать. Идем к отцу, а то они тебя сцапают.

"Недурной совет", - сказал Уэверли, следуя за девушкой через сад в

кухню с кирпичным полом, где она принялась запалять лучину от потухающих

углей, чтобы зажечь от нее свечу. Едва она бросила взгляд на Эдуарда, как

выронила подсвечник и пронзительно вскрикнула: "Батюшка, батюшка!" На этот

зов соскочил с кровати и бросился на кухню отец, коренастый старый фермер в

коротких кожаных штанах и сапогах на босу ногу. Остальной его костюм состоял

из обычного шлафрока некрупных уэстморлендских землевладельцев, то есть

попросту из рубашки. Его могучая фигура весьма картинно вырисовывалась при

свете свечи, которую он держал в левой руке; в правой у него была кочерга.

- Чего тебе, дочка?

- О-о! - вопила несчастная девица, чуть не в истерике. - Я думала, что

это Нед Уильямс, а это один из тех, что в пледах.

- А что у тебя за дела с Недом Уильямсом в такую пору?

На этот вопрос, принадлежащий к обширному разряду тех, про которые

можно сказать: спросить легко, а ответить трудно, - краснощекая дева ничего

не ответила и только продолжала рыдать и ломать руки.

- А ты, парень, знаешь, что в деревне драгуны? Да вот, видно, не знал.

А они, парень, того и гляди искрошат тебя, как репу.

- Я знаю, что моя жизнь в большой опасности, - сказал Уэверли, - но

если вы сможете мне помочь, я вас щедро вознагражу. Я не шотландец, а

английский дворянин, попавший в беду.

- Шотландец ты или нет, - сказал честный фермер, - лучше б тебя

пронесло подальше; но раз уж ты здесь, знай: Джейкоб Джобсон чужой кровью не

торгует. Пледы - веселые ребята и вчера не так уж наозорничали.

С этими словами фермер деловито принялся готовить нашему герою ночлег и

ужин. Огонь быстро разожгли, приняв меры, чтобы его не было видно в окна.

Веселый фермер отрезал кусок свинины, который Сисили вскоре поджарила. Отец

добавил огромный кувшин самого лучшего эля. Было решено, что Эдуард

останется на ферме до тех пор, пока войска не покинут утром деревню, а затем

купит или наймет у фермера лошадь и, собрав как можно более точные сведения

насчет дорог, попытается нагнать своих друзей. Ему приготовили чистую, хоть

и жесткую постель, на которой он с удовольствием растянулся после этого

утомительного и бедственного дня.

Утром пришло известие, что гайлэндцы очистили Пенрит и направились в

Карлейл; герцог Камберлендский захватил Пенрит, и отряды его армии разошлись

по дорогам во всех направлениях. Пытаться проскользнуть мимо них

незамеченным было бы чистым безрассудством. Сисили и ее отец вызвали на

совет Неда Уильямса (ее Эдуарда), который, вероятно, не очень-то желая,

чтобы его красавец тезка оставался слишком долго под одним кровом с его

невестой и давал повод к новым ошибкам, предложил Уэверли следующий план: он

должен сменить свою форму и плед на местную крестьянскую одежду, отправиться

с ним на ферму его отца под Аллзуотером и оставаться в этом тихом убежище до

тех пор, пока передвижения войск в округе не прекратятся и отъезд уже не

будет представлять для него опасности. Сговорились и о плате, за которую

гость мог и столоваться у фермера Уильямса, если это ему покажется удобным,

пока он не сможет ехать дальше. Цена была назначена невысокая, так как эти

простые и честные люди никогда не решились бы, пользуясь бедственным

положением нашего героя, запросить лишнее.

Условившись с Эдуардом о дальнейших действиях, Нед раздобыл необходимую

одежду и повел его окольными тропами, на которых надеялся избежать

неприятных встреч. Старик Джобсон и его краснощекая дочка решительно

отказались от какого-либо вознаграждения за гостеприимство; он расплатился,

поцеловав одну и крепко пожав руку другому. Они беспокоились за своего гостя

и провожали его наилучшими пожеланиями.

Эдуарду и его проводнику пришлось пройти через то место, где накануне

вечером происходил бой. Декабрьское солнце на минуту выглянуло из-за туч и

печально озарило широкое поле; там, где большая северо-западная дорога

проходила через ограду поместий лорда Лонсдейла, валялись трупы людей и

лошадей; над ними уже кружили обычные спутники войны: вороны и ястребы.

"Так вот оно, поле твоего последнего боя, - подумал Уэверли, и глаза

его наполнились слезами при воспоминании о Фергюсе, о его замечательных

достоинствах и об их прежней дружбе - все необузданные страсти его и

недостатки были в этот миг забыты. - Здесь, на безымянном поле, пал

последний Вих Иан Вор, в безвестной ночной схватке угас этот пламенный дух,

которому казалось так легко пробить своему монарху дорогу к британскому

трону! Честолюбие, хитроумие, отвага, возросшие в тебе безгранично, познали

здесь участь всех смертных! Погибла здесь и единственная опора сестры, чей

дух, такой же гордый и неукротимый, как и твой, был еще более возвышен, чем

у тебя! Здесь, Фергюс, угасли все твои надежды на счастье Флоры и на славу

твоего древнего рода, которую ты хотел еще умножить своей беззаветной

храбростью!"

Погруженный в такие мысли, Уэверли решил выйти в открытое поле и

поискать среди убитых тело своего друга, чтобы отдать ему последний

христианский долг. Тщетно робкий молодой человек, его проводник, твердил

ему, что это опасно. Уэверли был непреклонен. Следовавшие по пятам армии

мародеры уже успели содрать с мертвых все, что в состоянии были унести;

сельские жители, напротив, непривычные к кровавым зрелищам, не подходили к

месту битвы, хотя некоторые боязливо и посматривали издали. За ближайшей

изгородью, на большой дороге и на открытом болоте лежало около семидесяти

трупов драгун. Гайлэндцы потеряли не более двенадцати человек убитыми, да и

то погибли лишь те, кто отважился слишком далеко углубиться в болото и не

смог уже после этого добраться до твердой земли. Среди них Фергюса он не

нашел. На небольшом пригорке, в стороне от других, лежали трупы трех

английских драгун, двух лошадей и пажа Каллюма Бега, крепкий череп которого

рассек наконец кавалерийский палаш. Тело Фергюса, видимо, унесли люди из его

клана, но не исключена была и возможность того, что ему удалось спастись,

так как Эвана Дху, который никогда не покинул бы своего вождя, не было среди

мертвых; наконец, он мог быть захвачен в плен, и тогда предсказание Серого

призрака оправдалось бы в менее грозном смысле. Но в этот момент на поле боя

появились группы солдат; их выслали для того, чтобы заставить крестьян

похоронить убитых, и они уже набрали нескольких человек для этой цели, так

что Эдуарду пришлось вернуться к проводнику, который в великом страхе и

тревоге ждал его в тени помещичьей рощи.

Покинув это поле смерти, они продолжали путешествие без дальнейших

приключений и благополучно достигли своей цели. Уильямсы сказали соседям,

что наш герой - их молодой родственник, студент богословия, готовящийся

стать пастором, который приехал на ферму переждать, пока уляжется смута и он

сможет безопасно проехать по дорогам. Это устраняло всякие подозрения среди

приветливых и простодушных камберлендских крестьян и вполне

удовлетворительно объясняло серьезный вид гостя и его склонность к

уединению. Подобные меры предосторожности оказались более необходимыми, чем

мог думать Уэверли, так как из-за ряда обстоятельств ему пришлось оставаться

в Фастуэйте - как называлась ферма Уильямса - значительно дольше, чем он

предполагал.

Началось с того, что выпало огромное количество снега, так что с

отъездом пришлось задержаться более чем на десять дней. Затем, когда по

дорогам уже можно было кое-как проехать, одно за другим пришли известия -

что принц отступил в Шотландию; что он отошел от границы и отводит войско к

Глазго; наконец, что герцог Камберлендский начал осаду Карлейла. Таким

образом, проникнуть в Шотландию с этой стороны было невозможно, так как путь

был закрыт его армией. На восточной границе маршал Уэйд с большим войском

наступал на Эдинбург; а по всей границе отряды милиции, волонтеров и

партизан подавляли мятеж и ловили всех горцев, отставших от своей армии.

Сдача Карлейла и жестокая кара, угрожавшая местному гарнизону, вскоре

убедили Эдуарда в том, что предпринимать одному путешествие по враждебной

стране с единственной целью предложить свой меч на защиту дела явно

проигранного - бессмысленно.

В своем уединении, лишенный радостей общения с образованными людьми,

наш герой все чаще стал вспоминать споры с полковником Толботом и доводы,

которые тот приводил, чтобы его убедить. А во сне ему являлся образ, еще

более тревоживший его совесть: он видел последний взгляд и последний жест

полковника Гардинера. И теперь всякий раз, как редко приходившая в эту

деревню почта приносила известия о мелких стычках, кончавшихся в пользу то

той, те другой стороны, он желал только одного: никогда больше не обнажать

своего меча в междоусобной войне. Затем мысли его переносились на

предполагаемую гибель Фергюса, на тяжелое положение Флоры, наконец - и с еще

более нежным чувством, - на судьбу Розы Брэдуордин, лишенной даже той

внутренней поддержки, которую ее подруга черпала в своей фанатической

преданности Стюартам, освещавшей и придававшей возвышенный характер всем ее

жизненным невзгодам. Этим мечтам он мог отдаваться, не опасаясь, что

кто-нибудь помешает ему или будет приставать с расспросами. Во время частых

зимних прогулок у берегов Аллзуотера он гораздо лучше, чем прежде, научился

владеть своим духом, смиренным испытаниями, и почувствовал себя вправе

сказать с твердостью, хоть и не без вздоха сожаления, что романтический

период его жизни кончен и теперь для него начинается ее подлинная история.

Этот вывод ему вскоре пришлось оправдать на деле, призвав на помощь свой

разум и житейскую мудрость.


^ Глава 61. Путешествие в Лондон


На ферме в Фастуэйте вся семья вскоре привязалась к Эдуарду. Он

действительно отличался мягкостью и приветливостью характера, которая почти

всегда вызывает ответную приязнь. В глазах этих простодушных людей ученость

придавала ему вес, а грусть вызывала живое участие. Он уклончиво приписывал

свое печальное настроение гибели брата, павшего во время схватки под

Клифтоном; и в этом первобытном обществе, где родственные узы ставятся очень

высоко, его постоянная печаль вызывала не удивление, а сочувствие.

В конце января по случаю счастливого бракосочетания Эдуарда Уильямса,

сына его хозяина, с Сисили Джобсон, ему пришлось показать себя и с более

веселой стороны. Наш герой не хотел омрачать своей грустью свадебное веселье

двух существ, которым был так обязан. Поэтому он сделал все возможное -

танцевал, пел, принимал участие в играх и был самым оживленным из гостей. На

следующее утро, однако, он вынужден был подумать о более серьезных делах.

Мнимый студент богословия так понравился священнику, венчавшему молодую

пару, что на другой день тот приехал из Пенрита с единственной целью - его

повидать. Наш герой очутился бы в очень затруднительном положении, если бы

пастору вдруг взбрела в голову мысль проверить его предполагаемые

богословские познания, но, по счастью, ему было гораздо интереснее

выслушивать и рассказывать всякие новости. Он захватил с собой две-три

старые газеты, и в одной из них Эдуард натолкнулся на сообщение, которое так

поразило его, что он стал совершенно глух ко всему, что преподобный мистер

Туигтайт рассказывал о событиях на севере и о том, что герцог

Камберлендский, по всей вероятности, скоро нагонит и раздавит мятежников. В

статье говорилось примерно следующее:

"Десятого сего месяца скончался в своем доме на Хилл-стрит,

Баркли-сквер, Ричард Уэверли, эсквайр, второй сын сэра Джайла Уэверли из

Уэверли-Онора, и т.д. и т.д. Он умер после продолжительной болезни,

усилившейся из-за неприятного положения, в котором он находился в связи с

подозрением в государственной измене, которое вынудило его представить за

себя поручительство на очень крупную сумму. Обвинение такого же рода

тяготеет и над его старшим братом, сэром Эверардом Уэверли, главой этой

старинной фамилии. Насколько нам известно, суд над ним будет назначен в

начале следующего месяца, если только Эдуард Уэверли, сын покойного Ричарда

Уэверли и наследник баронета, не предаст себя в руки правосудия. В этом

случае, как нас уверяют, его величество всемилостивейше намерен прекратить

всякое судебное преследование сэра Эверарда. По достоверным сведениям, этот

несчастный молодой человек сражался на стороне претендента и участвовал в

походе гайлэндских войск на Англию. Но после дела под Клифтоном 18 декабря

прошлого года о нем ничего не было слышно".

Таково было содержание этой статьи, совершенно сразившей Уэверли.

"Великий боже! - мысленно воскликнул он. - Так, значит, я отцеубийца?

Быть не может! Отец никогда не любил меня настолько, чтобы мнимое известие о

моей смерти могло ускорить его конец. Нет, этого я допустить не могу. Я был

бы безумцем, если бы хоть на мгновение поверил в этот ужас. Но я был бы хуже

отцеубийцы, когда бы потерпел, чтобы какаялибо опасность угрожала моему

благородному и великодушному дяде, который всегда был для меня более чем

отец, если только такая беда может быть отвращена ценой любой жертвы с моей

стороны".

В то время как эти мысли вонзались в душу Уэверли, как жала скорпионов,

достойный пастор, пустившийся в пространные рассуждения по поводу сражения

при Фолкерке, вдруг заметил, что наш герой смертельно побледнел, и спросил,

не сделалось ли ему дурно. По счастью, в этот момент в комнату вошла

новобрачная, сияющая улыбкой и румянцем во всю щеку. Не отличаясь особенным

блеском ума, миссис Уильямс была женщиной сердечной и сразу же догадалась,

что Эдуарда поразило в газетах какое-нибудь неприятное известие. Поэтому она

так ловко вмешалась в разговор, что, не вызывая подозрения, отвлекла

внимание мистера Туигтайта вплоть до того момента, когда ему нужно было

ехать. После этого Уэверли объяснил своим друзьям, что ему необходимо

отправиться в Лондон без малейшего промедления.

Впрочем, с одной причиной промедления, которая до тех пор ему была

неведома, он все же вынужден был столкнуться. Его кошелек, достаточно туго

набитый, когда он отправлялся в Тулли-Веолан, не получая с того времени

никаких подкреплений, порядочно истощился, и хотя образ жизни нашего героя

за это время не способствовал быстрому расходованию средств (так как жил он

по большей части у своих друзей или был в армии), однако после

окончательного расчета с любезным хозяином Уэверли обнаружил, что ехать на

почтовых ему будет не по карману. Поэтому лучше всего ему было добраться до

Боробриджа, где проходила большая дорога на север, и там занять место в

северном дилижансе - огромной старомодной колымаге, запряженной тройкой

лошадей, которая доставляла пассажиров из Эдинбурга в Лондон (с божьей

помощью, как гласило объявление) за три недели. Итак, наш герой сердечно

попрощался со своими камберлендскими друзьями, обещая не забывать их доброту

и надеясь про себя, что в будущем он окажется в состоянии вознаградить их

более существенным образом. После целого ряда мелких затруднений и досадных

проволочек, переодевшись в платье, более соответствующее его положению, хотя

все-таки скромное и простое, он наконец добрался до станции и оказался в

вожделенной колымаге vis-a-vis "напротив (франц.)." миссис Ноузбэг, супруги

лейтенанта Ноузбэга, служившего адъютантом и учителем верховой езды в ххх

драгунском полку, общительной дамы лет пятидесяти, наряженной в синее платье

с красной отделкой и не выпускавшей из рук верхового хлыстика с серебряной

ручкой.

Эта дама была из тех деятельных особ, которые в обществе берут на себя

faire les frais de la conversation "все бремя разговора (франц ).". Она

только что вернулась с севера и рассказала Эдуарду, как "ее полк" под

Фолкерком едва не изрубил в лапшу всех этих юбочников.

- Только как-то так вышло, - продолжала достойная матрона, - что наши

завязли в одном из этих противных, невозможных болот, которые в Шотландии

попадаются на каждом шагу, и из-за этого, как мне объяснял муж, наш

бедненький полк довольно-таки пострадал в этом несчастном деле. Вы, сэр,

верно, тоже сложили в драгунах?

Для Уэверли этот вопрос был настолько неожиданным, что он сказал:

- Так точно.

- О, я это сразу увидела. Я мигом определила по вашему виду, что вы

военный, и была уверена, что вы не из пехтуры, как ее называет мой Ноузбэг.

Простите, в каком полку?

Вопрос был не из приятных. Уэверли, однако, справедливо заключил, что

эта почтенная дама знает наизусть весь офицерский состав армии, и, чтобы не

попасть впросак, решил говорить правду.

- Я служил в драгунах у Гардинера, сударыня, - сказал он, - но я уже

некоторое время в отставке.

- А-а, это те, кто завоевал первый приз на скачках с поля боя под

Престоном, как говорит мой Ноузбэг. Простите, вы участвовали в этом деле?

- Я имел несчастье, сударыня, - ответил он, - быть свидетелем этого

боя.

- О, это - несчастье, сэр, которое, насколько мне известно, немногие из

драгун Гардинера разделили с вами. Ха-ха-ха! Вы уж меня простите, но жены

военных любят шутить.

"Черт бы тебя побрал! - подумал Уэверли. - Что за злой гений впихнул

меня в одну коробку с этой назойливой ведьмой!"

- Мы подъезжаем к Феррибриджу, - сказала она, - тут были оставлены люди

из нашего полка на помощь всяким судьям, полицейским, старостам и разным

существам, которые проверяют бумаги, ловят мятежников и вее такое.

Не успели они остановиться в гостинице, как она потащила Уэверли к окну

и воскликнула:

- А вот идет капрал Брайдун из нашего бедненького эскадрона. Он идет

сюда с полицейским. Брайдун - один из моих любимых барашков, как говорит

Ноузбэг. Пойдемте, мистер... э... простите, как ваша фамилия?

- Батлер, сударыня, - сказал Уэверли, решившись скорее воспользоваться

именем одного из своих прежних сослуживцев, нежели выдумывать такое, которое

не значилось в списках полка, и этим подвергать себя риску разоблачения.

- Ага, знаю; вы недавно получили эскадрон, когда этот подлец Уэверли

перешел к мятежникам. Господи, как бы я хотела, чтобы и этот старый хрыч

капитан Крамп к ним бы тоже убрался! Тогда бы и моему Ноузбэгу дали

эскадрон. Боже мой! Что это Брайдун там застрял и раскачивается на мосту?

Пусть меня повесят, если он не нализался, как говорит Ноузбэг. Пойдемте,

сэр, мы с вами люди полковые и напомним этому мерзавцу о его обязанностях.

Уэверли, с чувствами, которые легче представить себе, нежели описать,

поневоле должен был сопровождать эту бравую командиршу. Отважный кавалерист

походил на ягненка не более чем, скажем, пьяный драгунский капрал футов

шести ростом, с очень широкими плечами, весьма тощими ногами и огромным

шрамом на носу. Миссис Ноузбэг начала если не с ругательства, то с

выражения, весьма к нему близкого, и приказала ему не забывать своих

обязанностей.

- А, чтоб тебя... - отозвался бравый кавалерист; но, желая перейти от

слов к делу и подобрать подходящий эпитет, который был у него на языке, он

поднял глаза, узнал миссис Ноузбэг, приложил руку к головному убору и

произнес уже другим тоном:

- Господи благослови ваше прекрасное личико, миссис Ноузбэг! Неужто это

вы? Вы же не такой человек, чтобы подвести нашего брата, коли он с утра

маленько перебрал?

- Ну-ну, каналья, занимайся своим делом! Этот джентльмен и я - мы люди

свои, армейские, а вот ту личность, что забилась в угол дилижанса и

нахлобучила шляпу, немедленно проверь. Похоже, что это переодетый мятежник.

- Черт бы тебя побрал с твоим рыжим париком! - сказал капрал, когда она

не могла его услышать. - У этой старой кобылы глаза, как буравчики. Право,

эта мать-адъютантша, как ее зовут наши, напасть для полка похуже, чем

военный судья, сержант-майор и сам командир Шаркало-хромало в придачу.

Пошли, констебль, посмотрим, что это там за личность, как она его называет.

(Скажем сразу, что это был квакер "Квакер - член протестантской секты,

считающей религию частным делом и отвергающей вмешательство государства и

общества в вопросы веры." из Лидса, с которым миссис Ноузбэг сцепилась по

вопросу о том, законно ли носить оружие.) Не поставит ли он нам чарку водки,

а то ваше йоркширское пиво мне только студит желудок.

Живость характера этой милейшей дамы спасла Эдуарда от одной

неприятности, но могла свободно навлечь на него другие. В каждом городе, где

они останавливались, она настаивала на том, чтобы побывать в кордегардии,

если таковая имелась в наличии, и один раз чуть не познакомила Уэверли с

сержантом - вербовщиком рекрутов из его собственного полка. Она так часто

называла его капитаном, да притом еще Батлером, что он чуть с ума не сошел

от досады и тревоги. Самая счастливая минута его жизни наступила, когда

дилижанс прибыл наконец в Лондон и избавил его от внимания мадам Ноузбэг.