Geum.ru

Вальтер Скотт. Уэверли, или шестьдесят лет назад Вальтер Скотт. Собрание сочинений в 8 томах. Том 1

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 33. Наперсник
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   38
Глава 32. Совещание и его последствия


Майор Мелвил попросил мистера Мортона присутствовать на допросе,

во-первых, считая, что он сможет использовать его здравый смысл в

практических делах и преданность королевскому дому, и, во-вторых, желая

иметь безупречно честного и правдивого человека свидетелем действий, от

которых зависела честь и жизнь знатного молодого англичанина, наследника

значительного богатства. Он знал, что каждый его шаг будет разбираться самым

строгим образом, и ему важно было не допустить каких-либо сомнений в своей

беспристрастности и неподкупности.

После ухода Уэверли лэрд и священник молча сели за ужин. В присутствии

слуг ни один из них не хотел касаться предмета, занимавшего их обоих, а

говорить о чем-либо другом было нелегко. Молодость и явная откровенность

Уэверли составляли разительный контраст с мрачными подозрениями, которые

сгущались вокруг него. В его манере была какая-то наивность и

простосердечие, которые не вязались с образом прожженного интригана и

заговорщика, и это сильно располагало в его пользу.

Оба задумались над подробностями допроса, но каждый расценивал их

сообразно со своими чувствами. Эти люди обладали и живым умом и

проницательностью, они в равной мере были способны сопоставить различные

части показания и сделать из них необходимые заключения, но привычки их и

воспитание были настолько различны, что из одних и тех же предпосылок выводы

у них получались совершенно непохожие.

Майор Мелвил всю свою жизнь провел либо в военных лагерях, либо в

крупных городах; он был бдителен по роду своих занятий и осторожен по

жизненному опыту; зла на своем веку он видел много, а потому, хоть и был

справедливый блюститель закона и честный человек, к людям относился строго,

а подчас и с излишней суровостью. Мистер Мортон, напротив, перешел от мира

книг своего колледжа к простой и покойной жизни сельского пастора.

Встречаться с дурными людьми ему приходилось редко, и обращал он на них свое

внимание лишь для того, чтобы пробудить в них раскаяние и желание

исправиться. Кроме того, прихожане настолько любили и уважали его за ласку и

заботы, что, желая отплатить ему добром и зная, какую острую боль причиняют

ему их отступления от правильного пути, наставлять на который было делом его

жизни, скрывали от него свои дурные поступки. Таким образом, хотя имена

лэрда и пастора пользовались в округе одинаковой популярностью, там

сложилась поговорка, что лэрд знает лишь худое в приходе, а священник - одно

лишь хорошее.

Пристрастие к изящной литературе, которое ему приходилось сдерживать,

чтобы оно не мешало его богословским занятиям и пасторским обязанностям,

также являлось одной из отличительных черт священника. Это влечение научило

его в молодые годы понимать романтику, и эта способность не вполне

утратилась под влиянием событий его последующей жизни. Ранняя смерть

прелестной молодой жены, которую он избрал по любви, и единственного сына,

вскоре последовавшего за матерью, наложили на него неизгладимый отпечаток.

Даже спустя много лет после этого горя в его характере, и без того мягком и

созерцательном, замечалась особая чувствительность. Понятно поэтому, что в

настоящем случае он относился к делу совсем не так, как суровый приверженец

дисциплины, строгий блюститель закона и недоверчивый светский человек, каким

был лэрд.

Молчание продолжалось и после того, как удалились слуги, пока майор

Мелвил, наполнив свой стакан и пододвинув бутылку к мистеру Мортону, не

сказал:

- Скверное это дело, мистер Мортон. Как бы этот юноша не довел себя до

петли.

- Боже упаси! - воскликнул священник.

- Аминь, - сказал представитель светской власти. - Но я думаю, что даже

ваша всепрощающая логика не в силах отвергнуть очевидные выводы.

- Но, майор, - ответил священник, - я надеюсь, что подобный исход можно

было бы предотвратить: ведь сегодня вечером мы ничего безнадежно

компрометирующего не слышали.

- Вот как! - заметил Мелвил. - Но, добрейший мистер Мортон, вы один из

тех, кто готов был бы перенести на любого преступника привилегию духовенства

"...перенести на любого преступника привилегию духовенства... - Духовные

лица в Англии, независимо от совершенного преступления, не подлежали

смертной казни.".

- Без сомнения. Милосердие и долготерпение - основы того учения,

которое я призван проповедовать.

- С точки зрения религии это справедливо. Но милосердие по отношению к

преступнику может быть грубой несправедливостью к обществу. Я не имею в виду

именно этого молодого человека. Я от всей души желаю, чтобы он обелил себя,

так как мне по душе и его скромность и мужество. Но я боюсь, что он сам

вырыл себе могилу.

- А почему? Сотни дворян, вступивших на ложный путь, подняли теперь

оружие против правительства; многие, без сомнения, руководились при этом

принципами, которые их воспитание и впитанные с детства предрассудки

освятили названиями патриотизма и героизма. Правосудие, когда оно будет

выбирать своих жертв из этого множества (ибо не станет же оно уничтожать

всех!), должно прежде всего принять во внимание нравственные побуждения.

Пусть жертвой законов падет тот, кто задумал нарушить порядок

благоустроенного правления из честолюбия или в надежде на собственное

возвышение; но неужели юность, увлеченная необузданными рыцарскими мечтами и

воображаемой преданностью монарху, не заслуживает прощенья?

- Если эти рыцарские мечты и воображаемая преданность подходят под

понятие государственной измены, - ответил Мелвил, - я не знаю суда во всем

христианском мире, где бы они могли сослаться на Habeas corpus "Хартию

вольностей (лат.).".

- Но я не вижу, чтобы вина этого юноши была установлена с какой-либо

степенью убедительности, - сказал священник.

- Потому что у вас доброта ослепляет здравый рассудок, - возразил

майор. - Теперь послушайте: этот молодой человек происходит из семьи

потомственных якобитов, его дядя - глава консерваторов в графстве ххх, отец

- впавший в немилость и недовольный придворный, а наставник - отказавшийся

от присяги священник, автор двух противоправительственных трактатов. Так

вот, этот юноша поступает в драгунский полк Гардинера и приводит с собой

целый отряд молодых людей из имения своего дяди, которые, не стесняясь, в

спорах с товарищами по-своему высказывают свои симпатии к Высокой церкви,

приобретенные в Уэверли-Оноре. К этим молодым людям Уэверли проявляет

необычайное внимание; он дает им деньги в количестве, значительно

превышающем потребности солдата, и подрывает этим дисциплину; во главе их

стоит любимый сержант, через которого они поддерживают необычайно тесную

связь со своим капитаном; эти рекруты становятся в независимое от других

офицеров положение и смотрят свысока на своих товарищей.

- Все это, мой дорогой майор, естественно вытекает из их привязанности

к своему молодому господину и из того, что они оказались в полку, набранном

главным образом в Северной Ирландии и Западной Шотландии, среди товарищей,

которые готовы ссориться с ними, так как видят в них англичан и членов

англиканской церкви.

- Совершенно правильно, пастор, - ответил Мелвил, - жаль, что никто из

членов вашего синода вас не слышит. Но разрешите продолжить. Итак, этот

молодой человек получает отпуск и едет в Тулли-Веолан. Убеждения барона

Брэдуордина достаточно хорошо известны, не говоря уже о том, что дядя этого

юнца вызволил барона из беды в пятнадцатом году. Гостя у барона, он

оказывается замешанным в какой-то ссоре, которая, как говорят, бросает тень

на его офицерскую честь. Подполковник Гардинер пишет ему сначала мягко,

затем более решительно - я думаю, что вы в этом сомневаться не станете, раз

это его собственные слова; потом общество офицеров предлагает ему объяснить

эту скандальную историю; он не отвечает ни командиру, ни товарищам. Тем

временем его солдаты начинают шуметь и перестают подчиняться начальству, а

когда распространяются слухи об этом злополучном мятеже, его любимый сержант

Хотон и еще один солдат оказываются изобличенными в переписке с французским

агентом, подосланным, по словам Хотона, капитаном Уэверли с целью

подговорить его - так по крайней мере говорят эти солдаты - дезертировать и

присоединиться к своему капитану, который находится в ставке принца Карла.

Тем временем этот достойный всякого доверия капитан живет, по собственному

признанию, в Гленнакуойхе, у самого деятельного, хитрого и отчаянного

якобита в Шотландии; он отправляется с ним на пресловутое сборище кланов -

и, боюсь, несколько дальше. Ему шлют еще два вызова. В одном ему сообщают о

брожении в его отряде, в другом - категорически приказывают вернуться в

полк, что, впрочем, всякий здравомыслящий человек сделал бы по собственному

почину, как только заметил, что мятежные настроения вокруг него усиливаются.

А он наотрез отказывается ехать и подает в отставку.

- Да ведь его уже отставили, - заметил мистер Мортон.

- Но он выражает сожаление, что эта мера предвосхитила его заявление, -

ответил Мелвил. - Вещи молодого человека забирают на его квартире в полку и

в Тулли-Веолане и находят в них целый склад зловреднейших якобитских брошюр,

достаточный, чтобы заразить целую страну, не говоря уже о неопубликованных

творениях его достойного друга и наставника мистера Пемброка.

- Он говорит, что и не заглядывал в них.

- В обычной обстановке я бы поверил ему, - ответил майор, - так как они

столь же нелепы и педантичны по форме, как и зловредны по содержанию. Но

можете ли вы себе представить, чтобы иные побуждения, кроме сочувствия к

таким принципам, могли заставить молодого человека его лет таскать с собой

подобный хлам? Затем, когда приходят известия о приближении мятежников, он

пускается в путь на коне, заведомо принадлежавшем Гленнакуойху, скрывая, кто

он, так как отказывается назвать свое имя, и, если не врет этот старый

фанатик, в сопровождении очень подозрительной личности; наконец, хранит на

себе письма родных, полные самого острого недовольства Брауншвейгской

династией, и список стихов, восхваляющих некоего Уогана, отрекшегося от

службы парламенту, чтобы с отрядом английской кавалерии примкнуть к горским

повстанцам, поднявшим оружие за восстановление на престоле Стюартов, -

точная аналогия с его собственным заговором! Мало того - в заключение этого

стихотворения безупречный верноподданный и в высшей степени безвредная и

мирная личность Фергюс Мак-Ивор из Гленнакуойха, Вих Иан Вор и прочая,

подводит итог: "Иди и сделай то же!" И в довершение всего, - продолжал майор

Мелвил со все возрастающим жаром, - где мы застаем это второе издание

кавалера Уогана? Как раз в том месте, где ему и надлежало быть, чтобы

наилучшим образом выполнить свой замысел, - стреляющим в первого из

подданных короля, который отважился усомниться в его намерениях.

Мистер Мортон предусмотрительно не стал возражать, так как это могло

лишь ожесточить майора и укрепить его в своем мнении, и только спросил, как

он намерен поступить с заключенным.

- Принимая во внимание состояние страны, этот вопрос довольно трудный,

- сказал майор Мелвил.

- Но ведь это такой приличный молодой человек. Не могли бы вы

продержать его в своем доме - от греха подальше, пока вся эта буря не

уляжется?

- Милейший друг, даже если бы я имел право содержать у себя

заключенного, ни ваш дом, ни мой не окажется в безопасности. Я только что

узнал, что главнокомандующий, который направился в горную Шотландию, чтобы

выследить и рассеять повстанцев, не пожелал дать им сражение при Корриерике

и пошел со всеми правительственными силами, которыми он располагал, на

север, в Инвернесс, в Джон О'Гротс-хаус или просто ко всем чертям - кто его

поймет? - оставив дорогу на Нижнюю Шотландию совершенно открытой для армии

горцев и без малейшей защиты.

- Господи! - воскликнул священник. - Что он - трус, изменник или идиот?

- Насколько мне известно, ни то, ни другое, ни третье, - отвечал

Мелвил. - Сэр Джон обладает обыкновенным мужеством заурядного военного,

достаточно честен, выполняет то, что ему прикажут, понимает то, что ему

говорят, но столь же пригоден для самостоятельных действий в ответственную

минуту, как я, мой добрый пастор, для того чтобы проповедовать с вашей

кафедры.

Это важное политическое известие, естественно, отвело на некоторое

время разговор от Уэверли, но затем собеседники вернулись к этому предмету.

- Мне кажется, - сказал майор Мелвил, - что я должен передать этого

молодого человека какому-нибудь отдельному отряду вооруженных добровольцев,

недавно высланных для того, чтобы навести страх на округи, где было замечено

брожение. Их теперь стягивают к Стерлингу, и такой отряд я ожидаю завтра или

послезавтра. Во главе его стоит какой-то человек с запада - как там его

зовут? Вы его видели сами и сказали, что это вылитый портрет воинственного

святого из сподвижников Кромвеля.

- Гилфиллан, камеронец "Камеронец - последователь Ричарда Камерона (ум.

в 1680 г.), основателя пресвитерианской секты."? - ответил мистер Мор-тон. -

Только бы с молодым человеком у него чего-либо не приключилось. Когда

наступают критические времена, в разгоряченных умах творятся иногда дикие

вещи, а Гилфиллан, боюсь, принадлежит к секте, которая терпела гонения и не

научилась милосердию.

- Ему нужно будет только доставить мистера Уэверли в замок Стерлинг, -

сказал майор. - Я отдам ему строгий приказ обращаться с ним хорошо. Право, я

не могу придумать другого способа задержать его, да и вы вряд ли посоветуете

мне выпустить его на свободу под свою ответственность.

- Ну вы не будете возражать, если я повидаюсь с ним завтра наедине? -

спросил пастор.

- Конечно, нет; порукой мне ваша верность престолу и доброе имя. Но с

какой целью вы меня просите об этом?

- Я просто хочу произвести опыт, - ответил мистер Мортон. - Мне

кажется, что его можно побудить рассказать мне некоторые обстоятельства,

которые впоследствии окажутся полезными для облегчения его участи, если и не

для полного оправдания его поведения.

На этом друзья расстались и отправились отдыхать, полные самых

тревожных мыслей о состоянии страны.


^ Глава 33. Наперсник


Уэверли проснулся утром после тяжелого сна и беспокойных сновидений,

нисколько не освеженный, и осознал весь ужас своего положения. Чем все это

кончится, он не знал. Его могли предать военному суду, который в разгар

гражданской войны вряд ли стал бы особенно затруднять себя выбором жертв или

оценкой достоверности свидетельских показаний. Столь же не по себе

становилось ему и при мысли о суде в Шотландии, где, насколько ему было

известно, законы и формы судопроизводства во многих отношениях отличались от

английских и, как он с детства привык, пусть ошибочно, думать, свобода и

права граждан охранялись не так заботливо, как в Англии. Чувство озлобления

поднималось в нем против правительства, в котором он видел причину своего

теперешнего тяжелого и опасного положения, и он внутренне проклял излишнюю

щепетильность, из-за которой он не последовал приглашению Мак-Ивора и не

отправился с ним в поход.

"Почему я не последовал примеру других честных людей, - говорил он

себе, - и при первой возможности не приветствовал прибытие в Англию потомка

ее древних ко" ролей и законного наследника ее престола? О почему


Я не видал очей восстанья грозных,

Не отыскал законного монарха

И не поклялся в верности ему?


Все, что в доме Уэверли было хорошего и достойного, было основано на их

преданности династии Стюартов. Из писем моего дяди и отца, как они были

истолкованы этим шотландским судьей, ясно, что они и указывали мне путь моих

предков; и только моя тупость да туманный язык, которым они из осторожности

излагали свои мысли, сбили меня с толку. Если бы я поддался первому

благородному порыву, узнав, как попирают мою честь, как сильно отличалось бы

мое положение от теперешнего! Я был бы свободен, у меня было бы оружие, я

сражался бы, подобно моим предкам, за любовь, за преданность и за славу. А

теперь я сижу в западне, в полной зависимости от подозрительного, сурового и

безжалостного человека, а впереди у меня лишь одиночество заключения или

позор публичной казни. О Фергюс! Как прав ты был в своих пророчествах! И как

быстро, как ужасно быстро исполнилось то, что ты предвидел!"

В то время как Эдуард предавался этим тягостным размышлениям и весьма

естественно, хоть и не слишком справедливо, сваливал на правящую династию

все бедствия, которыми он был обязан случаю, а частично по крайней мере и

собственному легкомыслию, мистер Мортон воспользовался разрешением майора

Мелвила и нанес нашему герою ранний визит.

В первую минуту Эдуард хотел было попросить, чтобы его не беспокоили

вопросами или разговором; но при виде почтенного пастора, который спас его

от немедленной расправы толпы, и его благожелательного выражения он подавил

в себе эти чувства.

- Полагаю, сэр, - сказал несчастный молодой человек, - что при любых

других обстоятельствах я выразил бы вам всю благодарность, которую вы

заслуживаете за то, что спасли мою жизнь, сколько бы она ни стоила, но в

голове у меня сейчас творится такое и ожидаю я еще таких ужасов, что едва ли

могу выразить вам признательность за ваше вмешательство.

Мистер Мортон ответил, что пришел сюда отнюдь не за благодарностью и

что его единственным желанием и исключительной целью является заслужить ее в

будущем.

- Мой достойный друг, майор Мелвил, - продолжал он, - как человек

военный и должностное лицо имеет определенные взгляды и обязанности, от

которых я свободен. И в мнениях мы с ним далеко не всегда совпадаем,

поскольку он, быть может, недостаточно принимает в расчет несовершенство

человеческой природы. - Он помолчал, а потом продолжал:

- Я не напрашиваюсь к вам в наперсники, мистер Уэверли, с целью

выведать от вас какие-либо обстоятельства, которые могут быть использованы

во вред вам или другим лицам, но я от всей души желаю, чтобы вы доверили мне

все подробности, которые могли бы привести к вашему оправданию. Торжественно

обещаю вам, что все ваши признания попадут в руки верного и, насколько

позволяют ему силы, усердного заступника.

- Вы, я полагаю, принадлежите к пресвитерианской церкви, сэр?

Мистер Мортон утвердительно кивнул.

- Если бы я руководился предрассудками, в которых меня воспитывали, я

бы усомнился в вашем дружелюбном участии к моей судьбе; но я заметил, что

подобные предрассудки имеются в Шотландии по отношению к вашим собратьям

епископального толка, и я готов считать, что они в равной мере

необоснованны.

- Горе тем, кто думает иначе, - сказал мистер Мортон, - или кто видит в

форме духовного управления и в церковных обрядах исключительный залог

христианской веры и нравственного совершенства.

- Но, - продолжал Уэверли, - я не вижу, почему я должен утруждать вас

изложением подробностей, которыми, как бы я ни перебирал их в своей памяти,

я не в состоянии объяснить и части возведенных на меня обвинений. Я

прекрасно знаю, что я невиновен, но не представляю себе способа, которым мог

бы надеяться оправдать себя.

- Именно поэтому, мистер Уэверли, - сказал священник, - я и осмелился

просить вас быть со мной откровенным. Мое знание здешних жителей достаточно

широко, а если в том представится нужда, его можно еще расширить. Ваше

положение, боюсь, будет мешать вам принимать деятельные меры к отысканию

доказательств или изобличению обмана, которые я с радостью взял бы на себя,

и, если даже они не принесут вам пользы, они по крайней мере не смогут вам

повредить.

Уэверли на несколько минут задумался. В конце концов, если он доверится

мистеру Мортону, размышлял он, в том, что касается лично его, это не сможет

повредить ни мистеру Брэдуордину, ни Фергюсу Мак-Ивору, поскольку они уже

выступили с оружием в руках против правительства. Что же касается его, то

если заверения его нового друга были такими же искренними, как был серьезен

и его тон, вмешательство священника могло принести ему известную пользу.

Поэтому он бегло пересказал мистеру Мортону большую часть событий, с

которыми читатель уже знаком, опустив свои чувства к Флоре и не упоминая в

своем рассказе ни о ней, ни о Розе Брэдуордин.

Священника особенно поразило сообщение о том, что Уэверли посетил

Доналда Бин Лина.

- Я рад, что вы не говорили об этом майору. Этот факт может быть весьма

превратно истолкован теми, кто не считает, что любопытство и страсть к

романтическому могут повлиять на поступки юноши. Когда я был так же молод,

как вы, мистер Уэверли, всякое такое сумасбродное предприятие (простите,

пожалуйста, это выражение) имело бы для меня неотразимую прелесть. Но на

свете много людей, которые никак не могут поверить, что человек способен

пойти на опасное и утомительное предприятие без достаточных на то оснований,

и поэтому приписывают эти действия побуждениям, весьма далеким от истины.

Этот Бин Лин слывет по всей стране своего рода Робином Гудом, и рассказы о

его ловкости и предприимчивости являются излюбленной темой бесед зимними

вечерами у очага. Он, несомненно, обладает способностями, выходящими за

пределы той дикой среды, в которой он вращается, и, будучи честолюбив и

неразборчив в средствах, вероятно, попытается всеми доступными способами

выдвинуться во время этой несчастной смуты.

Мистер Мортон затем тщательно записал для памяти все обстоятельства

свидания Уэверли с Доналдом Бин Лином и прочие сообщенные им подробности.

Явное участие, которое этот достойный человек выказывал к его

злоключениям, а главное, то, что он выразил Уэверли полную уверенность в его

невиновности, естественно смягчили сердце Эдуарда, поскольку холодность

майора Мелвила внушила нашему герою мысль, что весь мир ополчился против

него. Он горячо пожал руку мистеру Мортону, заверил его, что проявленная им

доброта и сочувствие сняли с него тяжелый груз, и добавил, что, как бы ни

сложились обстоятельства, он принадлежит к семье, умеющей чувствовать

благодарность и располагающей возможностями выказать ее.

Задушевность, с которой Уэверли благодарил его, вызвала слезы на глазах

достойного пастора. Он вдвойне заинтересовался судьбой своего юного друга,

видя, с какой искренностью и чистосердечием тот принял предложенные ему

услуги.

Эдуард теперь спросил, не знает ли мистер Мортон, куда его собираются

отправить.

- В замок Стерлинг, - ответил его друг, - и в этом отношении я рад за

вас, так как комендант - человек порядочный и гуманный. Меня больше смущает,

как будут обращаться с вами в дороге. Майор Мелвил вынужден передать вас в

руки другого лица.

- Мне это только приятно, - ответил Уэверли, - я возненавидел этого

холодного, расчетливого шотландского судью. Надеюсь, что нам никогда не

придется с ним больше встретиться: его не тронули ни моя невиновность, ни

мое несчастное положение; а ледяная педантичность, с которой он соблюдал все

формы вежливости, терзая меня своими вопросами и выводами, была для меня

пыткой инквизиции. Не пытайтесь оправдать его, дорогой сэр, я не могу

равнодушно о нем слышать; скажите мне лучше, кому будет поручено

конвоировать такого опасного государственного преступника,как я.

- Кажется, это будет некий Гилфиллан, из секты так называемых

камеронцев.

- Я никогда о них не слышал.

- Они считают себя самыми строгими и буквальными последователями

пресвитерианства и во времена Карла Второго и Иакова Второго отказались

воспользоваться Актом о веротерпимости, или Индульгенцией "...Акт о

веротерпимости, или Индульгенция... - закон, отменяющий уголовное

преследование сектантов.", как он назывался, распространявшимся на других

представителей этого течения. Они собирались в открытом поле и, подвергаясь

жестоким гонениям со стороны шотландского правительства, не раз за время

этих царствований брались за оружие. Имя свое они получили от своего вождя

Ричарда Камерона.

- Теперь я припоминаю, - сказал Уэверли, - но неужели торжество

пресвитерианской церкви во времена революции не положило конец этой секте?

- Никоим образом, - ответил Мортон, - это великое событие далеко не

удовлетворило их стремлении, а добивались они ни больше, ни меньше, как

утверждения пресвитерианской церкви на основе старой Священной лиги и

Ковенанта. Собственно говоря, они вряд ли толком понимали, чего они хотели.

Их было много, они более или менее владели оружием и решили держаться в

стороне, особняком, а ко времени объединения государства "...ко времени

объединения государства... - Имеется в виду союзный договор 1707 г.,

включивший Шотландию в состав Соединенного королевства Великобритании."

заключили самый противоестественный союз со своими прежними врагами -

якобитами, чтобы воспрепятствовать этому важному государственному делу. С

тех пор их численность постепенно падала, но их еще порядочно можно найти в

западных графствах, а некоторые, более умеренно настроенные, чем в тысяча

семьсот седьмом году, взялись за оружие для защиты правительства. Это лицо,

которое они называют Одаренным Гилфилланом, давно уже ходит у них в вожаках,

а теперь стоит во главе небольшого отряда, который на своем пути в Стерлинг

должен не сегодня-завтра зайти сюда. Под этим конвоем майор Мелвил и

собирается вас туда отправить. Я охотно поговорил бы с Гилфилланом о вас, но

так как он глубоко пропитан всеми предрассудками своей секты и отличается

той же свирепой нетерпимостью, он не обратит никакого внимания на уговоры

эрастианского попа "...он не обратит никакого внимания на уговоры

эрастианского попа... - Эрастианство - учение Фомы Эраста (1524-1583) о

подчинении церкви государственной власти. Камеронцы называли эрастианцами

членов англиканской церкви и всех тех, кто недостаточно решительно боролся

против нее.", как он бы меня любезно назвал. А теперь прощайте, мой юный

друг, я не хочу злоупотреблять снисходительностью майора, чтобы иметь

возможность получить у него разрешение посетить вас еще раз в течение дня.