Ершов П. М. Режиссура как практическая психология. Гл. 1-5 Введение

Вид материалаДокументы

Содержание


2. Распределение инициативы
М. Горький
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11
Глава I «ИНИЦИАТИВНОСТЬ»

Важно не то место, которое мы за­нимаем, а то направление, в котором мы движемся.

Л. Толстой

1. Принадлежность инициативы

«...Действие начинается, собственно говоря, - пишет Ге­гель, - лишь тогда, когда выступила наружу противополож­ность, содержавшаяся в ситуации. Но так как сталкивающееся действие нарушает некоторую противостоящую сторону, то этим разладом оно вызывает против себя противоположную силу, на которую оно нападает, и вследствие этого с акцией непосредственно связана реакция. ...Теперь противостоят друг другу в борьбе два вырванных из их гармонии интереса, и они в своем взаимном противоречии необходимо требуют некоего разрешения» (34, стр. 221).

Гегель говорит здесь о борьбе в иной связи и в ином (философско-теоретическом) плане - борьбе, как столкновении противоположных сил по основе противостоящих друг другу интересов. Поскольку нас интересует главным образом об­ласть человеческих взаимодействий, то и вопрос о борьбе мы переводим в более конкретный и более узкий план - план практической психологии.

Итак, основным условием для борьбы, о которой идет речь, как и для всякой другой, является, по формуле Гегеля, наличие противоположных интересов. Если такая ситуация налицо, борьба может начаться; но носителями тех или дру­гих интересов, противоборствующих сип в жизни являются люди. Следовательно, чтобы борьба началась, кто-то должен сделать первый шаг в борьбе, как следствие нарушенной «гармоний» интересов, - иначе говоря, кто-то должен проя­вить инициативу. Борьба будет происходить, если он встретит ответное сопротивление и будет пытаться преодолеть его. Проявление инициативы - первое обязательное условие воз­никновения какой бы то ни было реально ощутимой борьбы.

Слова «инициатива», «инициативность» мы будем здесь употреблять в неизменном условном значении терминов. Не нужно при этом думать, что речь должна пойти только об инициативных, то есть деятельных, предприимчивых, находчи­вых людях. Термин «инициатива» нам нужен для того, чтобы наглядно раскрыть и продемонстрировать сам механизм борь­бы в жизни и на сцене. «Овладеть инициативой», в принятом нами смысле, - это значит получить в свое распоряжение поле деятельности во взаимодействиях людей, чтобы осуще­ствить на нем свои нужды, связанные с партнером.

В этом и только в этом смысле использованы слова «ини­циатива», «инициативность», с которыми читатель еще не раз встретится на страницах книги.

Проявляя инициативу, человек требует внимания со сторо­ны партнера к своим целям, делам, нуждам14. Но часто парт­нер и сам претендует на инициативу, и тогда приходится зат­рачивать дополнительные усилия, чтобы удержать инициативу - бороться одновременно и за внимание партнера и за то, для чего оно нужно.

Если каждый из борющихся стремится полностью овладеть инициативой - их цели соревнуются; они вынуждены решить - чем они оба будут заниматься? Тем ли, что нужно одному, или тем, что нужно другому? Предметом борьбы оказывается уже не цель того или другого, а сама инициатива. Но пока происходит борьба за нее, пока кто-то из борющихся не ов­ладеет ею, остается неизвестным, зачем она нужна каждому из них. Так, пока Бобчинский и Добчинский спорят о том, кто из них будет рассказывать о «чрезвычайном происшествии», - сообщить о нем ни тот, ни другой не может.

Каждый из борющихся за инициативу считает, что именно он имеет на нее преимущественное право или что его дело более важно, более срочно, чем дело другого. Рано или по­здно одной из сторон приходится уступить - инициатива сама по себе не может быть нужна, а занятость ею не дает занять­ся делом, побудившим претендовать на нее.

На многолюдных собраниях председательствующий берет инициативу при помощи звонка; милиционер, регулирующий уличное движение, пользуется жезлом и свистком. В словесной борьбе, чтобы привлечь к себе внимание, овладеть инициати­вой и удержать ее, люди обычно повышают и усиливают голос. Поэтому борьба за инициативу часто выражается в стремлении перекричать друг друга, и в спорах по неотлож­ным делам люди легко переходят на крик. От этого всегда страдает ясность целей борющихся - явление, характерное для многих ситуаций.

Пытаясь перехватить инициативу, человек проявляет не­внимание к целям партнера, занимающим того в данный мо­мент. Поэтому из претендующих на инициативу уступает обычно тот, кому нужнее партнер, кто хочет или должен быть внимательным к нему и к его нуждам. Но он уступает лишь приоритет. Это выглядит примерно так: вместо того чтобы спорить о том, кто кого будет слушать, я уступлю, но с тем чтобы потом мы оба занялись моим делом. Как вос­пользуется этой уступкой партнер? Это зависит не только от важности и срочности дела того и другого, но и от их пред­варительных представлений друг о друге.

В споре логичном, разумном инициатива в каждый опре­деленный период борьбы принадлежит какой-то одной сторо­не, и борьба за инициативу не отвлекает от предмета и темы спора.

Пользование инициативой я буду называть наступлением, отказ от инициативы по отношению к данному партнеру или партнерам - обороной. По формулировке Гегеля, последняя будет «реакцией» на нежелательную, мешающую, отвлекаю­щую от чего-то важного «акцию».

Наступающему нужно что-то получить, а для этого ему приходится так или иначе выразить, назвать, обозначить то, чего именно он добивается, а далее - так или иначе обосно­вать, мотивировать свои требования, претензии или нужды; поэтому в наступлениях обнаруживаются цели человека как его позитивная программа.

Партнер обороняется, пока и поскольку он занят чем-то своим и ему не важно и не нужно все, что зависит от друго­го и находится в его распоряжении в данный момент. Оборо­няясь, он уклоняется или отбивается от воздействий наступа­ющего как от помехи своему делу. Обороняться можно только в ответ на наступление. В этом основная выразительная фун­кция обороны. Не уступая, обороняющийся вынуждает к на­стойчивости наступающего. Оборона поэтому характеризует интересы человека с их негативной стороны.

От обороны к контрнаступлению человек переходит иног­да мгновенно - как только негативная цель (уклониться, от­делаться) сменится позитивной (например: обвинить, удалить, заставить примириться с отказом и т.д.).

Постепенный переход от наступления к обороне можно назвать отступлением. Наступая, человек занят тем, что ему нужно от партнера, но, уделяя все больше внимания партнеру - его интересам, соображениям, доводам, - он все больше занимается тем, что нужно уже не ему, а партнеру. Так, отка­зываясь от своих позитивных целей, постепенно сокращая их, а в итоге стремясь не лишиться хотя бы того, чем он уже располагает, наступающий иногда превращается в обороняю­щегося.

В борьбе, окружающей каждого из нас, наступление по­стоянно переплетается с отступлением и обороной. Глухая оборона не может длиться долго, если ей противостоит на­стойчивое наступление. Так же редко встречается и «слепое» наступление: ведь чтобы добиться чего-то от партнера, нужно выслушивать его возражения и считаться с ним - то есть на время уступать ему инициативу. А он может более или менее свободно пользоваться ею; поэтому черты обороны и отступ­ления проникают в наступление и черты наступления - в оборону. В этом сказывается множественность интересов лю­дей, сложность их целей, разнообразие во взаимоотношениях.

Определение того, кому в борьбе принадлежит инициатива (в жизни, в пьесе, в спектакле, в отдельной сцене), ведет к ясности предмета и темы борьбы, а далее - к уяснению конк­ретного содержания развивающихся событий и поведения каждого участвующего в них. Вместе с инициативностью че­ловека все яснее раскрывается, что именно в жизни представ­ляется ему хорошим, нужным, привлекательным. Чем человек инициативнее, тем с большей обоснованностью можно утверж­дать, к чему он стремится.

Оборона говорит об обратном. Но, как и наступление, она всегда состоит из вполне конкретных действий, которые, если рассматривать их по отдельности, мало отличаются от действий, входящих в состав наступления. Отличия выступают преимущественно в контексте действий - в той общей цели, которая связывает, их в один последовательный ряд и едва сквозит в каждом в отдельности. В наступлении одна пози­тивная цель объединяет этот ряд; она побуждает человека повторными усилиями преодолевать или пытаться преодолеть сопротивление партнера. Каждое из этих усилий имеет свою непосредственную, ближайшую цель, но все они подчинены общей цели ряда. Весь такой ряд действий, направленных к одной цели, представляет собою единое наступление.

Таким образом, наступление повторными и возрастающи­ми затратами усилий для достижения одной цели говорит о значительности для субъекта этой цели. Действовать с мини­мальными затратами усилий можно не наступая; наступать, не затрачивая все больших и больших усилий, невозможно.

Беспрерывно действуют не только такие деятельные люди, как, скажем, Штольц или Кочкарев, но и самые бездеятель­ные, такие, как Обломов или Подколесин. Инициативность человека определяет его как более или менее деятельного, при­чем содержание его деятельности этим, разумеется, не опреде­ляется. Деятельность Штольца по содержанию своему имеет мало общего с деятельностью Кочкарева, но оба они люди деятельные, - им свойственно проявлять инициативу, насту­пать. Это противопоставляет их обоих таким мало похожим друг на друга персонажам, как Обломов и Подколесин. Пос­ледних в свою очередь объединяет лишь то, что для них ха­рактерна минимальная наступательность, - таких людей назы­вают обычно «бездеятельными»15.

Но инициативность борющихся далеко не всегда отчетливо выступает согласно предложенной схеме: один наступает, дру­гой либо обороняется, либо контрнаступает. Вытекающая в основном из заинтересованности в цели инициативность выс­тупает обычно с разного рода поправками, сдерживающими, освобождающими, маскирующими и ограничивающими ее.

^ 2. Распределение инициативы

Если несколько человек вместе делают одно дело и оно продвигается успешно, то это значит, что каждый знает, ког­да и как он должен пользоваться инициативой, и что кто-то из них ею распоряжается. Чем хуже каждый пользуется ини­циативой, тем важнее для успеха дела, чтобы кто-то хорошо ею распоряжался. Он предоставляет партнерам инициативу для определенного использования в более или менее широких гра­ницах. Когда границы эти нарушаются, он вмешивается в их поведение и уже не только распоряжается, но и пользуется инициативой: удерживает указывает, направляет. Чем уже гра­ницы и чем чаще они нарушаются, тем чаще это происходит. При самых широких границах, как и при точном выполнении каждым своей функции, он только распоряжается. Если при этом все же происходит борьба, то ее либо ведут партнеры между собой, либо они наступают на него, а он им то или другое позволяет. Когда кто-то нарушает границы отпущен­ной ему инициативы и настаивает на их расширении вопреки сопротивлению распоряжающегося, то возникает борьба за инициативу, а точнее - за более свободное ее использование.

Министр в своем министерстве, директор в подведомствен­ном ему учреждении, хозяин дома, принимающий гостей, че­ловек, пользующийся безусловным авторитетом, - все они в обычных, нормальных обстоятельствах и согласно своему по­ложению более или менее строго распоряжаются инициативой, хотя каждый делает это по-своему. Те, кто позволяет им рас­поряжаться инициативой, тем самым признают за ними это право, хотя у каждого могут быть на то свои основания16. Поэтому на сцене, по известной поговорке, «короля играют приближенные» и, по выражению Брехта, «барин лишь на­столько барин, насколько ему позволяет быть им его слуга» (19, стр.200).

Борьба за инициативу в различных обстоятельствах более или менее вероятна. Согласно библейскому рассказу о царе Артаксерксе, «все служащие при царе и народы в областях царских знают, что всякому, и мужчине и женщине (даже любой из его жен! - П.Е.), кто войдет к царю во внутренний двор, не быв позван, один суд - смерть». Здесь невозможно даже предположение о борьбе за инициативу.

Иногда человек считает, что его партнер должен бы пользоваться инициативой, но не делает этого. Такого парт­нера нужно заставить взять инициативу в свои руки. Если оба партнера требуют действий один от другого, то они опять борются за инициативу, но не отнимают ее, как Добчинский и Бобчинский, а навязывают друг другу. Так в спек­такле МХАТ Манилов принимал у себя Чичикова. Причем навязывание инициативы может быть, конечно, более или менее настойчивым, обнаженным.

В борьбе такого рода протекают иногда любовные объяс­нения. Каждый ждет «первого шага» от партнера. Но долго ждать остро желаемого трудно. Либо кто-то сам захватит инициативу, либо один заставит другого, либо оба решатся одновременно взять ее. В последнем случае навязывание ини­циативы может резко смениться борьбой за овладение иници­ативой.

Человек предоставляет инициативу партнеру, разумеется, не только навязывая ее или уступая его требованиям. Иногда человеку просто некуда спешить, иногда он действительно заинтересован нуждами партнера и не прочь помочь ему; иногда он изучает партнера, чтобы потом увереннее добивать­ся своих целей. Умение предоставлять инициативу есть умение слушать. Оно характерно не только для людей отзывчивых, но и для самых отъявленных эгоистов и карьеристов.

В спортивной борьбе цель всегда ясна, ясны и границы использования инициативы. Их охраняет судья. Футболисты передают ее игрокам своей команды и стремятся не уступать ее противникам. В шахматах исходное преимущество белых заключается в том, что им принадлежит инициатива первого хода; черным приходится отнимать ее, и борьба на доске в значительной степени заключается в борьбе за инициативу. Но шахматист охотно предоставляет инициативу противнику, если предполагает, что тот использует об себе во вред. На этом построены шахматные «ловушки». Так же бывает и на пристрастных допросах, экзаменах, дискуссиях. Всякого рода провокации, «ловушки» - это, в сущности, все те случаи, ког­да время (то есть фактически кто-то другой) «работает на нас» и когда целесообразна остановка наступления в ожида­нии момента для его продолжения в более выгодных условиях.

В борьбе всякое предоставление инициативы партнеру рас­считано, в сущности, на то, что она будет использована оп­ределенным образом. Это - более или менее длительные пау­зы, необходимые в наступлении для проверки его эффективно­сти, для ориентировки, для оценки изменяющейся обстановки. Чем конкретнее цель наступления, чем оно настойчивее и стремительнее, тем более ясно, что инициатива предоставляет­ся партнеру для вполне определенного использования - и только.

Экзаменатор распоряжается инициативой и предоставляет экзаменующемуся пользоваться ею. Последний должен дер­жаться границ заданного вопроса. Положено распоряжаться инициативой следователю на допросе, врачу - на приеме больных, командиру - в своей части, руководителю - в под­ведомственном учреждении, режиссеру - на репетиции. Если экзаменующийся вырвет инициативу у экзаменатора, обвиняе­мый - у судьи или прокурора, руководимый - у руководите­ля, то все такие и подобные им случаи неизбежно восприни­маются как нарушение общепринятой нормы и вызывают крутой поворот в борьбе. Таким поворотом было, например, выступление Г. Димитрова на Лейпцигском процессе в 1933 году, когда, вопреки положению обвиняемого, он обвинял и разоблачал фашистский суд, фактически превратив в обвиняе­мого всесильного в ту пору Геринга.

Границы предоставляемой партнеру инициативы зависят от содержания предмета борьбы, от представлений борющихся друг о друге и от условий, в которых борьба протекает. Чем сложнее цель и чем больше зависит от сознания (информиро­ванности, мышления, воображения) партнера ее достижение, тем менее применимо наступление «напролом» и тем шире должны быть границы предоставляемой ему инициативы.

Если в любовном объяснении, например, партнеру навязы­вается инициатива для строго определенного использования, то это не объяснение, а либо обольщение, либо запугивание. Любовное же объяснение требует широких границ предостав­ляемой партнеру инициативы, поскольку предметом борьбы, целью любящего является взаимопонимание, сближение идеаль­ное.

Но и в самой сложной борьбе, когда инициатива часто переходит от одного к другому, когда каждая сторона охотно уступает ее, можно заметить, что на каждом этапе взаимодей­ствий инициатива принадлежит либо той, либо другой стороне.

Предполагаемому единомышленнику и другу, так же как и лицу значительному, инициатива предоставляется легче и для более свободного употребления, чем предполагаемому врагу или лицу незначительному. (На этом мы специально остано­вимся в последующих главах). Поэтому распределение инициа­тивы в борьбе - кто ею распоряжается, кто и как пользуется - не только обнаруживает значительность и сложность пред­мета борьбы, но и раскрывает взаимоотношения между бо­рющимися.

Оборона «в чистом виде», как уже упоминалось, возника­ет, когда от воздействий партнера нужно только уклониться или отбиться и, следовательно, в те моменты, когда сам партнер совершенно не нужен обороняющемуся. Но человек - существо общественное; поэтому самые черствые эгоисты, са­мые ленивые и независимые люди обычно все же дорожат своей репутацией. Поэтому оборона «в чистом виде» возника­ет сравнительно редко - пока обороняющийся настолько по­глощен своим неотложным делом, что не может уделить вни­мание делам партнера, который настойчиво претендует на внимание и потому чрезвычайно мешает.

Таким образом, рассматривая борьбу с точки зрения ини­циативности борющихся (то есть по нашему первому «измере­нию»), в каждом конкретном случае и на каждом этапе мож­но обнаружить тот или другой вариант ее распределения с бесчисленным множеством оттенков в пределах каждого. При­чем мы особо подчеркиваем, что само это распределение еще ничего не говорит о степени инициативности борющихся. Надо иметь в виду, что инициативность в борьбе, о которой здесь идет речь, и инициативность как свойство человеческого характера хотя и взаимосвязаны, но не тождественны (как об этом говорилось выше).

Может происходить борьба из-за инициативы: каждый из борющихся может претендовать на нее и может навязывать ее партнеру.

Кто-то из борющихся может распоряжаться инициативой, только предоставляя ее партнеру, или так же и пользуясь ею.

Кто-то может пользоваться инициативой и кто-то укло­няться от ее использования - обороняться.

Пользоваться инициативой любой из борющихся может наступая, контрнаступая и отступая.

Конкретная борьба происходит только тогда, когда кто-то наступает, а чаще всего борющиеся наступают поочередно.

Если человек только распоряжается инициативой, но сам не пользуется ею - он непосредственно не участвует в борьбе, хотя его присутствие может влиять на ее развитие самым решающим образом; если он отступает - он отходит от борь­бы, но это значит, что кто-то на него наступает; если он обороняется - он добивается прекращения борьбы; если он наступает - он ведет борьбу.

Поэтому первое «измерение» борьбы требует внимания прежде всего к наступлению.

3. Наступление

...А характер - это то, в чем обна­руживается направление воли.

Аристотель

Можно много видеть, читать, можно кое-что вообразить, но, чтобы сделать, - необходимо уметь, а уменье дается толь­ко изучением техники.

^ М. Горький

Мобилизованность

Среди старейших профессиональных актерских выражений известны такие: «ронять тон», «подымать тон», «держать тон». Неумение «держать тон» и склонность «ронять тон» издавна считались признаками профессиональной неподготовленности. Современный театр отказался от этих выражений. Специаль­ные заботы о «тоне» уводят актера от действия, от живых человеческих переживаний. И все же это старинное выражение не лишено некоторого рационального смысла. Ведь им пользовались и актеры, которых невозможно заподозрить в ремесленном отношении к искусству и в пренебрежении к правде.

Выражение «тон» фиксирует формы, результаты, не касаясь того, что к ним ведет и за ними скрывается. Так возник на­бор штампов под общим названием «тон»: повышенно гром­кий голос, стандартная взволнованность, подвижность - «бодрячок». Актер-ремесленник с такого «тона» или с поисков его начинает любую репетицию.

Сущность того, что омертвело в этом наборе, заключается в инициативности. Наступательность обнаруживается, между прочим, в телодвижениях и в звучании речи; поэтому инициа­тивность требует определенного телесного поведения и опре­деленного звучания речи. Но если актер специально занимает­ся тем и другим, наблюдая свои позы и жесты и слушая свои интонации, он упускает из внимания цель, связывающую его с партнером, и неизбежно перестает воздействовать на него. Тогда действительного наступления происходить, разумеется, не может, как бы точно ни выполнялась его омертвевшая форма.

Чем же отличается поведение наступающего человека от поведения человека не наступающего? По каким вполне конк­ретным признакам мы вообще убеждаемся, что данный чело­век в данном случае наступает? В каких непосредственно ощутимых фактах реализуется всякое наступление? Начнем с признаков телесных - видимых, но не слышимых, держась нашего исходного принципа - целенаправленности, определя­ющей все человеческие действия.

Всякое воздействие начинается с оценки. Оценка - это про­цесс; цель его - восприятие нового. В первый момент воспри­нимающему еще не ясно значение воспринимаемого, и потому никаких выводов и решений по поводу воспринимаемого у него еще нет. Поэтому нет представлений о том, что и как делать. Отсюда - неподвижность, полная и мгновенная. Пока она длится (может быть, буквально мгновение), возникают первые и самые общие предварительные связи воспринимаемо­го с интересами воспринимающего; происходит формирование представлений о значении оцениваемого. Это обнаруживается в изменении «веса тела»: человек становится либо «тяжелее», либо «легче», и внимательный наблюдатель это без труда заметит.

По изменению «веса тела» видно в самых общих чертах плохо или хорошо для оценивающего то, с чем он неожиданно столкнулся, - в первом случае он «никнет», во втором - как бы «расцветает»; видно и то, насколько соответствует или не соответствует воспринимаемое его самым общим интересам по его первым непосредственным представлениям. (Это можно наблюдать, когда в «розыгрышах» радостное сообщение для эффекта сначала подается как печальное, а печальное - как радостное.)

Далее эти первые представления конкретизируются, и че­ловек принимает решение, что и как делать; возникает объек­тивная цель, стремление к которой реализуется или начинает реализоваться в действии. После оценки события, достаточно значительного для субъекта, может последовать не только действие, но и наступление.

Достаточно ли значительно событие - обнаруживается в том, что одновременно с изменением «веса тела» (или с неко­торым отставанием, вслед за ним) происходит более или ме­нее ясно видимая либо мобилизация, либо демобилизация сил. В первом случае за оценкой может последовать наступление или попытка начать его; во втором случае наступления не последует. Как мобилизация, так и демобилизация могут идти одновременно и с облегчением тела (с положительной оцен­кой) и с потяжелением тела (с отрицательной оценкой), но могут и следовать за ними. Мобилизация в некоторой степени нейтрализует отрицательную оценку, демобилизация также нейтрализует положительную оценку. Поясним примером.

Вы получили письмо. Оно содержит важное для вас сооб­щение - положительное или отрицательное (соответствующее вашим интересам или противоречащее им). И в том и в дру­гом случае оно может требовать от вас немедленной деятель­ности и может, наоборот, делать ненужной предполагавшуюся деятельность. Соответствие или несоответствие сообщения вашим интересам неизбежно и непроизвольно отразится на «весе тела»; вывод о необходимости действовать отразится на мобилизованности. Первое зависит только от содержания ва­ших интересов и от понимания вами полученного сообщения; второе - кроме того, еще и от качеств вашего характера, от вашего состояния в данное время, от учета вами окружающих условий вообще и в данный момент.

В мускульной мобилизованности наступление фактически за­рождается и назревает, хотя целенаправленность его еще и не вполне конкретна. Человек уже готовится к деятельности и борьбе, но может начать ее так или иначе, и еще не знает, как именно он ее начнет. Эту обобщенную, «генерализован­ную» подготовку мы и называем телесной мобилизованнос­тью. Она всегда видна; ни наблюдатель, ни сам наблюдаемый еще не знают, какие действия последуют, но готовится ли человек к преодолению препятствий, к борьбе, или он гото­вится отказаться от борьбы, уклониться - это внимательный наблюдатель увидит.

Мобилизованность выражается в общей собранности вни­мания и, следовательно, в направлении взгляда, в глазах, в дыхании и в общей подтянутости мускулатуры тела, в частно­сти в подтянутости спины - позвоночника. Это - рабочее состояние тела, приспособленность его к затрате усилий и относительно широкому выбору действий - к тем и таким, какие потребуются, как только цель достаточно конкретизиру­ется, готовность преодолевать препятствия, которые еще не возникли, но вот-вот возникнут, которые возможны, вероятны на пути к цели.

Мобилизованность есть готовность к ряду действий, к пер­спективе дел, ведущих к одной цели. Она похожа на сборы в путь: в соседнюю комнату, через весь город, в заграничную поездку; на полчаса, на неделю; в гости, по делу, к приятелю, к начальству, на свадьбу, на похороны и т.д. Каждый человек собирается по-своему, но любой, успешно или нет, пытается предвидеть то, что ему предстоит, и соответственно готовится. Подобно этому человек готовится и к борьбе, тем больше и тем тщательнее, чем значительнее для него цель и чем больше препятствий он предвидит.

В связи со все более полным осознанием оцениваемого факта и в результате учета изменяющихся внешних условий мобилизованность может, разумеется, смениться демобилизованностью17. Когда человек колеблется: то ли вступить ему в борьбу, то ли нет - мобилизованность и демобилизованность чередуются. Так иногда слушают речи и споры; так наблюда­ют за борьбой, если в исходе ее заинтересованы (например, болельщики на футболе в моменты острых ситуаций мобили­зуются, со спадом остроты - демобилизуются). Особенно ярко это видно, когда дети следят за развитием событий в спек­такле, если герой пьесы завоевал их сочувствие, - весь зал бывает мобилизован, когда герою угрожает опасность.

На этих примерах видно, что мобилизованность вовсе не всегда переходит в наступление - дети не бегут на сцену и болельщики не вмешиваются в игру, - но к началу наступле­ния мобилизованность (хотя бы минимальная) необходима -без нее наступление не может состояться.

Наступление наиболее ясно отличается от обороны именно мобилизованностью: наступающий всегда мобилизован для воздействий на партнера-противника в борьбе, а обороняю­щийся может быть мобилизован или деятельности, не имею­щей, по его представлениям, никакого отношения к партнеру. Он вынужденно (и потому не полностью) отрывается от свое­го дела для воздействия на мешающего партнера. Но как только обороняющийся займется партнером, оставив свое дело или отвлекшись от него, он тут же превратится в наступаю­щего, а выразится это в том, что он перестроит свою моби­лизованность на другой фронт.

Такая переориентировка мобилизованности достигается иногда буквально в несколько мгновений.

Ремесленным суррогатом мобилизованности является актер­ский «бодрячок» - один на все роли, и для каждой - от на­чала до конца; цель его - развлекать зрителей.

На характере и степени мобилизованности человека в каждом конкретном случае отражается множество обстоя­тельств окружающей среды и его прошлой жизни. Иногда максимальная мобилизованность не осознается им самим (как в наших примерах с болельщиками и детьми); иногда она не столь стремительна, но сопутствует сознательно принятому решению. Часто непроизвольно возникающая, она предшеству­ет решению, а решение влечет за собой дополнительную мо­билизованность. Вариации тут возможны самые разнообраз­ные18.

Степень мобилизованности в ходе наступления меняется в зависимости от упорства противника и характера его сопро­тивления. Наступающий все больше мобилизуется по мере возрастания преодолимых, как он думает, препятствий, и по­степенно демобилизуется, если противодействие оказывается слабее, чем он ждал, или если он начинает подозревать их непреодолимость. Для отступления характерна постепенная демобилизация тела; именно в ней отступление обычно и на­чинает обнаруживаться. «Во всех сражениях глаза побеждают­ся первыми», - заметил Корнелий Тацит (142, т.1, стр.371).