Концепция семейственности и средства ее художественного воплощения в прозе Л. Улицкой
| Вид материала | Автореферат |
- Личность и судьба в прозе Людмилы Улицкой, 258.2kb.
- Концепция человека в казахской прозе первой трети ХХ века и ее воплощение в художественном, 137.87kb.
- Лингвистическая характеристика средств разговорности в русской и переводной немецкоязычной, 315.69kb.
- Удмуртская проза второй половины ХХ начала ХХI века: человек и мир, эволюция, особенности, 1445.54kb.
- Microsoft Power Point. Ход урок, 174.47kb.
- Л. Е. Улицкой «народ избранный» Цели урок, 57.56kb.
- М. А. Булгакова и Ч. Айтматова реферат, 668.87kb.
- Художественная концепция личности и нравственно-философские контексты ее становления, 1178.2kb.
- Цикл стихотворений в прозе как автопсихологическая форма, 289.61kb.
- Университет на правах рукописи, 365.62kb.
На правах рукописи
Лариева Эмилия Владимировна
Концепция семейственности и средства ее художественного воплощения в прозе Л. Улицкой
Специальность 10.01.01 – русская литература
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание учёной степени
кандидата филологических наук
Петрозаводск – 2009
Работа выполнена на кафедре литературы ГОУ ВПО «Карельский государственный педагогический университет»
Научный руководитель: доктор филологических наук, доцент
Лойтер София Михелевна
Официальные оппоненты: доктор филологических наук, доцент
Спиридонова Ирина Александровна;
кандидат филологических наук,
докторант ИРЛИ РАН (Пушкинский дом)
Колесникова Елена Ивановна
Ведущая организация: ГОУ ВПО «Тверской государственный университет»
Защита диссертации состоится 27 октября 2009 г. в ч. мин. на заседании диссертационного совета ДМ 212.190.04 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук при ГОУ ВПО «Петрозаводский государственный университет» (185910, Республика Карелия, г. Петрозаводск, пр-т Ленина, 33, ауд. )
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Петрозаводского государственного университета.
Автореферат разослан « » сентября 2009 г.
Ученый секретарь
диссертационного совета А.Ю. Нилова
кандидат филологических наук
^ Общая характеристика работы
Актуальность исследования определяется историко-культурным значением избранной темы (актуальность проблемы семьи в современном обществе), тем особым местом, которое она занимает в творчестве Л. Улицкой, а также отсутствием работ по данной тематике, в которых бы привлекалась для анализа проза автора разных жанров и периодов. Несмотря на то, что семейная проблематика признается практически всеми исследователями творчества Л. Улицкой центральной, отмечается «семейный» характер ее произведений (Н.Б. Иванова, И.Л. Савкина, Т.Г. Прохорова, Н.Л. Лейдерман, С.И. Тимина и др.), специальных работ по теме семьи в творчестве писательницы до сих пор не существует, тем более – работ систематического плана. Между тем необходимость постановки и решения такой проблемы не вызывает сомнений. Л. Улицкая, действительно, тот автор, которого вопросы семьи волнуют в первую очередь. Однако интерес к выявлению авторской концепции семейственности, которая формирует все произведения писателя, продиктован и тем, что творчество Л. Улицкой отражает не только современный этап существования семьи, но и сложную историю ее развития на протяжении последнего столетия. Произведения Л. Улицкой фиксируют кризисное состояние семьи в российском обществе и одновременно – содержат в себе попытку осмысления его генезиса и поиска выхода из сложившейся ситуации.
^ Научная новизна диссертационного исследования состоит в том, что в нем впервые осуществлено системное изучение прозы Л. Улицкой в контексте семейной проблематики. В работе впервые вводятся в научный оборот роман «Искренне Ваш Шурик» (2004), рассказы из последнего сборника «Люди нашего царя» (2005), которые ни разу не были предметом литературоведческого анализа. В третьей главе исследуется «несобранный» цикл рассказов, которые обнаруживают множественные переклички на различных уровнях текста, что позволяет рассматривать их как контекстуальное единство, чего также не предпринималось ранее. Кроме того, проза Л. Улицкой изучается не замкнуто, а в широком интертекстуальном поле, в которое вовлечено литературное наследие прошлого (традиции древнерусской литературы, русской классической литературы: произведения А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, Н.С. Лескова, А.И. Куприна, А. Платонова, В. Набокова), современная литература, мифологический и фольклорный контекст.
^ Основная цель работы – систематическое исследование своеобразия семейной проблематики в прозе Л. Улицкой и выявление форм и средств ее художественного воплощения. Поставленная цель определяет следующие задачи:
- обнаружить и определить систему устойчивых образов и мотивов в контексте семейной темы;
- обозначить типы героев в рамках темы семьи и исследовать художественные приемы создания их образов;
- рассмотреть семантику и функции «семейного» хронотопа;
- установить литературные, мифологические, библейские истоки художественной образности Л. Улицкой;
- проследить взаимосвязи малой и «большой» прозы Л. Улицкой с точки зрения обозначенной темы.
^ Материалом исследования главным образом послужили произведения Л. Улицкой «больших» жанров: повесть «Сонечка», романы «Медея и ее дети», «Казус Кукоцкого», «Искренне Ваш Шурик». Критерием отбора и группировки художественных текстов в ходе анализа (хронологическая последовательность включения текстов не является основополагающей) стала значимость в них семейной тематики. Выбор ключевых для анализа произведений продиктован тем, что именно в них тема семьи занимает ведущее место и разработана автором более глубоко и детально. Однако привлекаются в диссертации и произведения малой прозы раннего и позднего периодов творчества писательницы – рассказы из сборников «Бедные родственники», «Девочки», «Первые и последние», «Люди нашего царя» (всего двенадцать рассказов). Это позволило исследовать развитие и становление стилевых особенностей писателя, динамику и родство художественных форм и средств, обнаружить внутреннюю взаимосвязь ключевых образов и мотивов в творчестве Л. Улицкой.
^ Теоретико-методологическую базу работы составляют фундаментальные в области литературоведения, фольклористики, мифологии труды С.С. Аверинцева, А.Н. Веселовского, С.Г. Бочарова, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, В.Н. Топорова, С.М. Толстой, В.Е. Хализева и др., а также исследования современных литературоведов: О.В. Богдановой, Н.Б. Ивановой, Н.Л. Лейдермана, М.Н. Липовецкого, И.С. Скоропановой, С.И. Тиминой, М.Н. Эпштейна, внесших ощутимый вклад в осмысление феномена новейшей литературы.
^ Методологическую основу работы обусловили специфика материала и поставленные задачи: в диссертации применяется комплексный подход, совмещающий историко-типологический, сравнительно-сопоставительный, описательный, интертекстуальный и мотивный методы исследования. Использование различных методов определено попыткой изучения творчества Л. Улицкой как концептуального единства в разрезе одной темы, а также вскрытия взаимосвязей проблематики и поэтики автора с ближайшим литературным окружением, с традициями древнерусской и русской классической литературы.
^ Теоретическая и практическая значимость исследования заключается в возможности использования содержащихся в ней материалов, наблюдений и выводов в практике вузовского преподавания общих и специальных курсов по истории русской литературы XX-XXI веков, в работе спецсеминаров. Также результаты научных наблюдений могут быть использованы при дальнейшем изучении проблем новейшей литературы.
^ Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в докладах на научных конференциях: Межвузовская конференция "Кормановские чтения-IX" (Ижевск, УдГУ, 2006), IX Всероссийский междисциплинарный семинар "Художественные тексты: явные и скрытые" (Петрозаводск, ПГК, КГПУ, 2006), XII Всероссийская научно-практическая конференция "Мировая словесность для детей и о детях" (Москва, МПГУ, 2007), II Всероссийская конференция "Эстетическое пространство детства и формирование культурного поля школьника" (Санкт-Петербург, РГПУ, 2007), Межвузовская конференция студентов, аспирантов и молодых преподавателей "Пути изучения текста" (Ижевск, УдГУ, 2007), Научная конференция молодых ученых (Новосибирск, Институт филологии СО РАН, 2007), Научно-практическая конференция преподавателей, аспирантов и студентов историко-филологического факультета КГПУ (к 50-летию со дня рождения Я.И. Гина) (Петрозаводск, КГПУ, 2008), Межвузовская конференция "Кормановские чтения-X" (Ижевск, УдГУ, 2008), Научная конференция молодых ученых (Новосибирск, Институт филологии СО РАН, 2008).
Отдельные фрагменты диссертации обсуждались на заседаниях кафедры литературы Карельского государственного педагогического университета в 2006-2008 годах.
^ Структура диссертации определена целями и задачами исследования. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы, включающей 363 наименования.
^ Основное содержание работы
Во Введении обоснована тема диссертации, определены предмет, цели, задачи, научная новизна и актуальность, методы исследования.
В первой главе «Идеальная семья и герои-носители семейных ценностей в прозе Л. Улицкой» рассматривается образ настоящей (идеальной) семьи в прозе автора: формы его репрезентации, хронотопические особенности, образ «положительного» семейного героя.
1.1. Творческая рецепция традиций русской классической литературы в прозе Л. Улицкой. К произведениям, в которых создается образ настоящей семьи, относятся роман «Медея и ее дети», частично повесть «Сонечка» и роман «Казус Кукоцкого» (в двух последних произведениях семейное пространство формируется, однако затем подвергается деструкции). «Свернутый» вариант идеальной семьи, ее типологические черты, приемы поэтики, которые в полном объеме будут реализованы Л. Улицкой в «больших» жанрах, обнаруживают себя в ранних рассказах: «Второго марта того же года…», «Дочь Бухары», «Генеле-сумочница», «Бронька» и др. Анализ произведений позволил выявить устойчивую модель семьи с положительным семантическим содержанием: это полная семья, в центре которой, как правило, находится супружеская пара. Однако для Л. Улицкой важнейший показатель семейственности – связь не по горизонтали, а по вертикали, т.е. наличие органичных отношений между поколениями, память предков и исторических корней. Настоящая семья осмысляется не только как счастливая жизнь супружеской пары, но – в категориях рода, т.е. исторической «протяженности» семьи. Такое понимание семьи указывает на патриархально-родовой тип семейного сознания, который был характерен для дореволюционной русской культуры. Исследование произведений привело нас к выводу, что в текстах современного автора, в которых присутствует образ идеальной семьи, отчетливо прослеживается ориентация на традиции классической русской литературы: ее жанры (семейная хроника), типичные персонажные и пространственно-временные образы.
В жанровом отношении произведения Л. Улицкой, в центре которых находится идеальная семья, представляют собой своеобразную реконструкцию жанра семейной хроники, распространенного в русской литературе XIX – нач. XX веков. Память «семейного» жанра определяет поэтику произведений Л. Улицкой: диктует выбор главного героя, его функционирование в сюжете, набор обязательных повествовательных элементов. Во-первых, это сюжеты произведений, развивающиеся сообразно логике семейной хроники, в которой «сюжет связан темой собирания семьи» (Н.Г. Николаева). Сюжет произведений всегда составляет последовательно изложенная история семьи на фоне какого-то исторического промежутка времени (советская и постсоветская эпоха). Показательно, что сюжет собирания семьи, более подходящий для просторного эпического повествования и закрепленный литературной традицией за романом, наблюдается и в малой прозе Л. Улицкой (особенно – в ранних рассказах из циклов «Бедные родственники», «Девочки»), и в повести «Сонечка». В рассказах он более сконцентрирован, имеет своего рода точечный характер: повествователем отмечены главные вехи семейной истории без детального наполнения временных отрезков между ними историческими, семейными, биографическими реалиями. Таким образом, уже в малых жанрах автор совершает «апробацию» семейного сюжета, свойственного жанру семейной хроники, укрупняя его затем в больших жанрах.
Во-вторых, следованием жанровым канонам семейной хроники обусловлено включение обязательных повествовательных элементов: вставка различного рода семейных преданий, легенд, «летописи» рода, долгих погружений в семейную «биографию» главных героев, указание семейных реликвий, традиций, обрисовка родового внешнего облика героев, даже «наследуемой» профессии. Характерное для «семейных» романов обозначение корней семьи, традиций, выступающее в качестве «знаков» памяти рода, присутствует и в ранних рассказах Л. Улицкой. Эмма Ашотовна из рассказа «Чужие дети» – «представительница древнего армянского рода». Генеле (рассказ «Генеле-сумочница») носит в своей сумочке семейную реликвию – бабушкины «бриллиантовые серьги». В рассказе «Дочь Бухары» две детали: «семейная одержимость» медицинской профессией и «наследственная особенность» мужчин рода, состоящая в том, что они «рождали по одному сыну», – позволяют повествователю «углубиться» в семейное прошлое на «пять последних поколений», задать наряду с горизонталью повествовательного плана родовую вертикаль. Рассказ «Дочь Бухары» рассматривается в диссертации в качестве «претекста» романа «Казус Кукоцкого». Медицинская профессия героев и сюжет привоза «иноземной» жены с войны лягут затем в основу его семейно-родовой экспозиции. «Казус Кукоцкого» открывается очень пространным экскурсом в родословную главного героя, Павла Алексеевича, – с конца семнадцатого века, с петровских времен, до начала двадцатого. Наличествуют и обязательная для семейной хроники «семейная легенда» (об Авдее, который «происходил из местности Кукуй, где построена была при Петре Первом Немецкая слобода»), и «семейное предание»: все женщины рода «были, как одна, сумасбродными красавицами». Все предки Павла Алексеевича по мужской линии – медики. Еще одна «родовая черта» Кукоцких – «добыча» жен: «они добывали себе жен, как добывают военные трофеи. Прадед женился на пленной турчанке, дед – на черкешенке, отец – на полячке». Следовательно, для повествователя принципиальное значение имеет семейное прошлое героя. Павел Алексеевич наделен не только личной историей, но и семейной, в которой он образует новый «виток» рода: он «наследует» и семейную профессию, и родовой портретный облик, и жену «добывает» себе на войне.
В-третьих, общим в произведениях, проецирующихся на жанр семейной хроники, оказывается тип главного героя: ключевой фигурой в них становится герой-создатель / хранитель семьи, функция которого в сюжете – основание, собирание семьи, сохранение семейного пространства. Такие герои принадлежат к «мудрому» старшему поколению и обладают «редким талантом» – «вести семью, строить семейные отношения» (Л. Улицкая). Подобные герои, к числу которых мы относим Аарона («Второго марта того же года…»), Эмму Ашотовну («Чужие дети»), Генеле («Генеле-сумочница»), Сонечку («Сонечка»), Медею («Медея и ее дети»), отчасти Кукоцкого («Казус Кукоцкого»), имеют идентичные характерологические признаки. Их отличают внутренняя свобода, самобытность, строгие нравственные правила, память национальных корней. Такие особенности героев, как внутренняя организованность, способность сохранять свой «мудрый миропорядок, в котором отведено место и суетным хлопотам, и достойной праздничной трапезе, и Единому Богу» («Генеле-сумочница»), жить «по какому-то своему закону» в условиях «всеобщего закона беззакония» («Медея и ее дети»), позволяют им создавать и хранить свои семьи. Все герои данного типа – носители и семейной (родовой), и национально-культурной памяти.
Особое внимание в диссертации уделено исследованию семейного хронотопа в прозе Л. Улицкой. Образ пространства настоящей семьи устойчив в своем художественном воплощении и тяготеет к образу Дома, который в классической литературе запечатлен преимущественно в образе усадьбы. Хронотоп усадьбы – это особое аксиологическое пространство, «замкнутый мир рукотворной идиллии», хранящий память о предках, родовых и семейных традициях, отмеченный знаками культуры и имеющий развивающуюся по своим законам внутреннюю жизнь (В.Г. Щукин). Чертами усадебного хронотопа, выработанными традицией и проникающими в тексты Л. Улицкой, являются: отрешенность от текущей действительности, замкнутость, обращенность в прошлое, цикличность и регулярность, строгая упорядоченность жизни, насыщенность культурными деталями. В произведениях современного автора обретение семьи всегда сопровождается обретением дома (особенно отчетливо сюжет обретения семьи / дома прочитывается в повести «Сонечка», романе «Медея и ее дети»), устройство которого ориентировано на усадебный хронотоп. Он имеет особую внешнюю пространственную (можно сказать, архитектурную: собственно дом, часто с садом) и внутреннюю организацию (внутреннее «деление» на отдельные локусы: библиотека, кухня, кабинет, спальня и др.). Именно дом в прозе Л. Улицкой знаменует настоящую семью. Поскольку дом это замкнутый локус, отгороженный от истории, от окружающей героев действительности, в которой потеряны четкие аксиологические ориентиры, он выполняет защитную функцию, становится хранилищем подлинных ценностей: культурных, семейных, нравственных.
Так, например, в рассказе «Дочь Бухары» с первых же строк экспозиции баракам и сараям московского захолустья, в которых «не существовало семейной тайны», противопоставлено жилье старого доктора. Детали его описания указывают на усадебный тип постройки: «приличный флигель дореволюционной постройки, с намеком на архитектурный замысел и отгороженный условно существующей сквозной изгородью. К флигелю прилегал небольшой сад». Налицо воспроизведение главных характеристик и атрибутов усадьбы: обособленность, эстетичный вид, огражденность, сад. Временная отсылка «дореволюционный» недвусмысленно задает направление смысловой проекции образа семейного жилья. Внутренняя организация дома и состав семьи органично реконструируют усадебное пространство. В доме имеются отдельные помещения, каждому из которых отведена своя функция: члены семьи, в отличие от окружающих их «барачных переселенцев, люмпена, людей не от города и не от деревни», живут «в трех комнатах», имеют право «обедать не в кухне, а в столовой и работать в кабинете». Состав семьи также выглядит не по-современному: помимо старого доктора, его сына, вернувшегося с войны с «трофейной» женой, полноправное место в семье занимает «кормилица», тетя Паша, которая «уже чуть ли не двадцать лет вела незамысловатое докторово хозяйство».
1.2. Образы семейных праведников в прозе Л. Улицкой.
В данном разделе подробно исследуются образы Сонечки, Медеи, Кукоцкого, а также Аарона и Самуила. Образы героев-создателей / хранителей семьи, помимо сюжетной функции собирания семьи, которую определяет жанр семейной хроники, дополняются в прозе Л. Улицкой новыми смысловыми коннотациями. Герои обозначенного типа предстают как своего рода «святые». Все они тем или иным образом (явно, имплицитно, на уровне аллюзий) промаркированы знаками праведничества, осмысляются автором-повествователем как герои особого, исключительного ранга. Детали, генетически восходящие к житийной литературе, а также к классической литературе, впитавшей житийные образцы, становятся в прозе Л. Улицкой средствами создания образов героев данного типа: сигнализируют о «праведничестве» в новых исторических обстоятельствах. Следовательно, направленность «святости» имеет исключительно авторское звучание: локализована она в рамках семейной темы. Признаками святости и праведности наделяются те герои, которые сотворяют семейный мир, сохраняют семью в условиях социального хаоса, дегуманизации общества, антисемейной политической системы.
Ведущую роль в создании образов семейных праведников играют житийный и библейский подтексты. Типологическими признаками праведничества, которые присущи героям Л. Улицкой, выступают: прямая номинация героя христианской «терминологией» («святой», «праведник»); значимые имена (Аарон, Павел, Сонечка / София, Самуил); символическая цветопись (мотив света, а также белый цвет в колористическом образе персонажей); близость героя к богу, к сфере божественного (следование христианским заповедям, соблюдение канонов, обрядовой стороны христианства: молитва, посты, посещение церкви, иконы в доме, чтение церковных книг); супружеская верность одному мужу / одной жене на протяжении всей жизни; подвиг христианского терпения и всепрощения; «посмертные чудеса»; какой-то дар свыше, чаще связанный с целительством. Отметим, что мотив целительства имеет два уровня прочтения. С одной стороны, это в прямом смысле «излечение людей»: врачи по профессии Медея и Кукоцкий. С другой – герои обладают способностью исцелять души людей: Медея исцеляет от страха своего мужа Самуила, Сонечка возвращает к жизни Роберта Викторовича.
Таким образом, Л. Улицкая использует не конкретное житие, а насыщает повествование произведений узнаваемыми деталями-знаками, которые апеллируют к «культурному базису» читателя. Образы праведников в прозе Л. Улицкой по своей сути «собирательные»: за ними стоит и образно их питает целая череда праведников, как житийных, так и литературных (праведники А.С. Пушкина, Н.С. Лескова, Ф.М. Достоевского, И.С. Тургенева, А.И. Солженицына, праведники деревенской прозы и др.). Генетически герои современной писательницы восходят к «житийно-идиллическому» «сверхтипу» героя, вобравшему в себя «наряду с идиллическими ценности, которые запечатлены в средневековых житиях святых и благодаря этому укоренены в христианской культурной традиции». Этот персонажный тип обладает комплексом устойчивых качеств, которые свойственны также героям-праведникам Л. Улицкой: «укорененность человека в близкой реальности», жизнь «как поддержание некоего порядка и лада», открытость миру и способность любить, «пребывание в мире аксиом и непререкаемых истин», наличие твердых установок сознания и поведения» (В.Е. Хализев).
В авторской концепции Л. Улицкой явлен тип семейного праведника: в современной действительности, в эпоху крайнего индивидуализма, где принципы семейственности разрушены, а семья перестала быть нормой существования, человек, сотворяющий семью, выступает в роли подвижника, «семейного» праведника.
Вторая глава «Несемейные герои прозы Л. Улицкой: типические характеристики и устойчивые значения» посвящена несемейным героям и средствам создания их образов. В центре внимания – образы Яси (повесть «Сонечка»); Томы Полосухиной (роман «Казус Кукоцкого»); Али Тогусовой (роман «Искренне Ваш Шурик»); Валерия Бутонова (роман «Медея и ее дети»).
В оппозиции к семейному пространству «праведников» в прозе Л. Улицкой находится «не-семья»: отсутствие семьи, семья социального низа. Бессемейное пространство, в противовес духовно и культурно насыщенному пространству семейных героев, представляет собой не-Дом: гараж («Казус Кукоцкого»), юрта («Искренне Ваш Шурик»), ветхий дом («Медея и ее дети»), бараки, коммуналка (ранние рассказы), детский дом («Сонечка»). Все «московские» несемейные герои Л. Улицкой заселяют исторически неблагополучные географические локусы (Вшивая горка, Яуза, Марьина роща, Котельники, Котяшкина деревня), которые хранят память бессемейного сознания и мироустройства. Такое пространство приобретает значение аксиологической «пустоши», которое ведет к формированию «пустого» человека: без нравственных ориентиров, без духовного содержания. Герои, выросшие без семьи, имеют особый тип сознания и отношения к миру – потребительское, которое выражается в стремлении обрести материальные блага, социальный статус, признание в обществе. Отсутствие семьи в детстве и жизни человека осмысляется автором как «расчеловечивание» и определяет ведущий художественный прием при создании образов несемейных героев – инфернализацию. Детали портрета (безликость), уподобление хтоническим животным, идентичная функция в сюжете (разрушение, «вредительство»), закрепленность за семантически окрашенными локусами (периферия, угловое пространство, «пустыри») задают мифологический подтекст в мотивной структуре образов несемейных героев, проявляя их инфернальную сущность.
Несемейный герой в повести «Сонечка» – Яся. Героиня, воспитанная в детском доме, оказывается человеком без родственных отношений, без семьи, без прошлого. С ней связан сюжет разрушения семьи: внедрение героини в счастливый дом Сонечки приводит к его утрате, к распаду семьи. Главная метафора смерти души (духовная и душевная пустота), обусловленная отсутствием семейного опыта, диктует развитие основных мотивов в структуре образа Яси. Ведущий портретный колористический мотив – белый цвет. Анализ его функционирования в повести (сопряжение с вещным миром, с неживой материей) позволяет трактовать его как знак холодности, пустоты и смерти. Исследование интертекстуальных связей повести свидетельствует о толстовском «происхождении» мотива белизны, а именно: прообразом Яси мы считаем Элен из романа «Война и мир» (идентичные портретные черты, потребительская манера поведения, образ светской женщины).
Важнейшим средством создания образа Яси становится также демонологизация персонажа, соотнесенность его с нижним миром. В повести мифологический контекст актуализируется посредством введения в повествование указания на фильм «Колдунья» (экранизация повести А.И. Куприна «Олеся» французским режиссером А. Мишелем): он задает две мифологические линии – скандинавскую и русскую. В соответствии с первой Яся уподоблена «фее», «привлекательно-зыбкому» эльфу (телесная красота, музыкальное начало, главная функция – обольщение мужчин), вторая прослеживается в сопряжении с традиционным русским образом колдуньи (благодаря подтексту купринской повести). Кроме того, символичны в данном контексте хронологическая приуроченность появления героини в доме Сонечки (годовая и суточная граница времени: новогодняя ночь) и ее пространственная закрепленность (угловое размещение), характерные для персонажей русской демонологии. На «демоническую» сущность героини указывает также набоковский интертекст, взаимосвязь Яси с образом Лолиты (как «маленького демона» воспринимает Гумберт Лолиту), которая раскрывается при помощи множественных отмеченных нами интертекстуальных пересечений: портретные черты нимфетки, ранний сексуальный опыт, идентичная возрастная разница героев (мужчины и женщины), дихотомия «нимфетка – художник», инцестуальный характер взаимоотношений Роберта Викторовича и Яси (в доме Сонечки она находится на правах приемной дочери). Сюжет разрушения семьи позволил также установить и исследовать интертекстуальные связи повести современного автора и романа В. Набокова «Камера обскура» (разрушительная функция женского персонажа, кинематографическая тема, мотив игры).
Героем-разрушителем в романе «Казус Кукоцкого» выступает Тома Полосухина: удочеренная Кукоцкими девочка, выросшая в социально неблагополучной семье и принятая в дом после смерти ее матери от криминального аборта. Ключевую роль в создании этого образа, в раскрытии его смыслового и функционального наполнения играет зооморфная параллель. Тома устойчиво сопрягается с образом мыши, который заключает в себе не только портретный абрис героини, но и мифологическое и символическое содержание. В качестве центрального сравнения образ мыши описывает внешнюю и внутреннюю «малость», невыразительность героини: маленький рост, забитость, серость, отсутствие собственного мнения. Однако сопоставление образует в тексте развернутую метафору, постепенно выводя на поверхность мифологический смысл данного образа. В пространственном отношении героиня связана с землей (дом матери, гараж с земляным полом, аллюзивными штрихами рисует образ норы; основное занятие – «копаться в земле»; захламление и загрязнение дома Кукоцких), в колористическом – с темнотой, сумраком. Деятельность героини ведет к разрушению: разладу в семье (после ее водворения в доме семья Кукоцких распадается), упадку дома (превращение его в грязную коммуналку). Все это корреспондирует с функциями мыши как мифологического хтонического существа: нанесение вреда домашнему хозяйству, предзнаменование несчастий, болезни, смерти (в реальном плане сюжета это семейная ссора, болезнь жены, смерть дочери Кукоцкого, смерть семьи в метафорическом плане). Схождение в одной точке двух сравнений: дома Кукоцких с кораблем и Томы с мышью, – вскрывает за внешним сюжетом романа мифологический мотив «мышь, прогрызающая дыру в ковчеге» (В.Н. Топоров), который проясняет введение зооморфного уподобления. Кроме того, образ мыши в свете рассуждений одного из героев романа, И. Гольдберга, о генофонде советского народа, в котором главное место занял тип «серого, среднего троечника» с нивелированным личностным началом, наполняется символическим значением: в образе Томы-«мыши» воссоздан типический образ человека сталинской эпохи.
В диссертации посредством «третьего» текста, романа современных авторов Н. Горлановой и В. Букура «Роман воспитания», установлены интертекстуальные переклички романа «Казус Кукоцкого» с платоновским наследием (в частности – с рассказом «Возвращение»). Выдвигается и доказывается гипотеза о платоновском генезисе образа «взрослого ребенка» в прозе Л. Улицкой.
Идея «чужого» пространства в «Медее и ее детях» находит выражение в образе Бутонова и модели «бездомья». Пространство данного несемейного героя – как внешнее (место обитания), так и внутреннее (пространство души) – практически лишено реалий (вещественных, пейзажных, аксиологических), и потому имеет статус пустого. Существование героя проходит не в доме – культурном пространстве семьи, а в разомкнутом пространстве «стоптанной пригородной земли» Расторгуева. Вместе с периферийным расположением дома на окраине города это актуализирует символику «пустыря», «пустоши», искони считавшихся опасными местами обитания нечистой силы. Дом наделяется единственной художественной деталью – «ветхостью», что связано с семантикой смерти, близости к небытию. Разрыв с семейным домом закреплен метафорой отречения Бутонова от дома – превращение его в мишень жестокой и беспощадной игры в ножички.
Внешность Бутонова также отмечена пустотой. Акцент в портретном описании повествователем сделан на теле героя, в то время как совершенно отсутствуют глаза и лицо. Поскольку лицо и глаза своего рода «идентификатор и символ человеческой личности», они «метонимически замещают человека, отражают нравственные качества человека, его духовный мир» (Е.Е. Левкиевская), то изъятие их из портретной характеристики подчеркивает внутреннюю пустоту героя. С другой стороны, отсутствие человеческого «наполнения» компенсируется бесовским, противоположным началом. Зооморфная символика, свойственная для демонологической темы, обнаруживается в неоднократном именовании Бутонова «зверюгой», «роскошным зверем». Безликий, «незафиксированный» внешний облик «беса» Бутонова проникает в Машины сны, в которых он «ускользал, проливался, как вода, прикидывался, как в сказке, разными предметами, растворялся, превращался в дым». Заявлен в бутоновском образе и мотив двойничества: в сознании Маши, с которой Валерий «общается» исключительно ночью, облик любовника «раздваивается»: «он ли тот самый, кто приходит к ней по ночам? Всплывала мысль о ночном двойнике». Любовь Маши к Бутонову «окрашена» бесовством, неистовством: сама героиня осознает их взаимоотношения как «наваждение», «сон», а мудрая Медея замечает: «беснуется девочка». «Хаотическое вдохновение», вызванное чувствами к Бутонову, рождает стихи «всегда с каким-то изъяном, с хромотой в правой ноге». Всецело реализует Бутонов инфернальные функции: причинение вреда здоровью человека, разрушение семейной жизни, искушение и умерщвление человека. Встреча с ним оказывается роковой для Маши – приводит к смещению границ реального и призрачного в сознании героини, к ее душевной болезни и смерти.
В контексте четко прослеживаемой инфернализации несемейных героев в прозе Л. Улицкой вполне закономерно возникает аллюзия на сюжет о договоре человека с дьяволом. Такое соположение возможно, но с поправкой на трансформированное и скрытое присутствие его в текстах, прочитываемое не в каждом произведении, а выведенное в качестве исходной формулы для суммы текстов. Под сюжетом о договоре человека с дьяволом понимаем «такой сюжет-архетип, инвариантную основу которого составляет сочетание сюжетных функций двух главных персонажей, формирующих основной конфликт, – человека и дьявола. Основная сюжетная функция героя-богоотступника – его отречение от бога, основная сюжетная функция дьявола – наделение героя какими-то желанными для него благами…» (О.Д. Журавель). Наше обращение к сюжету продиктовано наличием в произведениях современного автора образа «расчеловеченного», т.е. вступившего в дьявольское ведомство героя, который типологически сближается с архетипическим образом героя-богоотступника в сюжете о запродаже дьяволу человеческой души. Помимо этого, как устойчивые «формулы» исходного сюжета могут быть интерпретированы бессемейный статус таких героев (отказ от семьи как один из вариантов «платы» героя-отступника) и их путь обретения социальных и материальных ценностей. В текстах Л. Улицкой сюжет растворяется в идейном содержании: нет зафиксированного момента договора, но есть герои-отступники и безликий бес. Поскольку «расчеловечивающей» эпохой Л. Улицкая считает сталинское время, то в роли беса-искусителя выступает советское государство. Следование героев общим правилам и законам знаменует по своей сути негласное соглашение, заключение договора. За это они получают признание и материальное благополучие, которое заменяет истинные, духовные, ценности.
Третья глава «Художественная реализация концепции семейственности в рассказах «несобранного» цикла (рассказы «Пиковая дама», «Они жили долго…», «… И умерли в один день»): опыт аналитической интерпретации посвящена анализу трех рассказов Л. Улицкой – из сборников «Сквозная линия» и «Люди нашего царя». Рассказы были написаны в разное время, однако контекстуальные пересечения на тематическом, образном, мотивном уровнях текста позволяют рассматривать их как своеобразную трилогию, несобранный цикл в творчестве автора.
Рассказы связаны темой семьи и обнаруживают идентичность приемов создания главных образов, их мотивной структуры, построения конфликта. Образ Мур из рассказа «Пиковая дама», «ключ» к которому – одноименное пушкинское произведение (взаимоотношения двух текстов подробно изучены в главе), соотносится с парным образом из рассказа «Они жили долго» (супружеская чета: Николай Афанасьевич и Вера Александровна). Объединяет их антисемейное деструктивное начало (разрушение семьи, авторитарное положение в семье), и как следствие – тождественность средств создания образов, которые фиксируют внутреннюю пустоту героев, а на мифопоэтическом уровне – принадлежность к иному миру. Мур (современная Пиковая дама) предстает безжизненным духом, олицетворяющим семейный рок, который управляет судьбами окружающих людей, что подчеркивают мотивы бессмертия, пустоты, кукольности (театральности), механистичности. В мотивной структуре парного образа супругов центральное место занимают цветовая гамма, коррелирующая с образом Мур (черное, желтое), опредмечивающие метафоры (мраморность, картонность), зооморфная параллель, вскрывающая связь с миром мертвых (ворон), мотив «вечной жизни» (бессмертия).
Кроме литературного контекста образа Пиковой дамы из рассказа Л. Улицкой как возможные рассмотрены фольклорные истоки этого образа, в частности – жанр страшных историй и вызываний Пиковой дамы. Деталями, допускающими такой вариант прочтения, наряду с «общей» демонологической природой персонажа, становятся «черное» кимоно героини (инвариант черного пятна, место «выхода»), упоминаемое в рассказе зеркало (главнейший атрибут, необходимый для вызывания Пиковой дамы) и молоко, постоянно требуемое Мур (инвариант обрядовой пищи, которой «кормят» мифологических персонажей при вызываниях). Немаловажной деталью в соотнесении «фольклорной» Пиковой дамы и Мур представляется сама ситуация, в которой развивается общение дочери с матерью, напоминающее контакт с демоническим существом. Реципиентом здесь является сознание Анны Федоровны, которое в отношениях мать-дочь сохраняет черты детскости, а основная эмоция восприятия – страх, соприродный страху и ожиданию непоправимого при контакте с Пиковой дамой в текстах страшных историй и вызываний. Мур Л. Улицкой продолжает «репутацию» Пиковой дамы в жанрах детского фольклора: «вредительница», «враждебный женский персонаж», «враждебное существо», «злодейка», угрожающая жизни людей. Смерть в этих жанрах «мыслится как возможный итог неправильного поведения при контакте с потусторонней силой» (М.П. Чередникова). В рассказе Л. Улицкой смерть Анны Федоровны – результат ее неповиновения, попытки обмануть мать (Пиковую даму, демона), нарушить негласные ее законы: преодолеть традицию безотцовщины, «подарить» своей дочери и внукам отца и деда, которых она была лишена в детстве, воссоздать семью.
Образ Анны Федоровны (рассказ «Пиковая дама») сближается и с образами дочерей из рассказа «Они жили долго» (в ипостаси домашней мученицы, терпящей эгоизм родителей), и с парным образом супругов из рассказа «… И умерли в один день», которые в семейном плане осмысляются автором-повествователем как праведники. Ключевой эпизод рассказа – смерть и похороны супружеской четы – раскрывает праведничество героев: они прожили всю жизнь вместе, умирают практически в один день (аллюзии на Повесть о Петре и Февронии), на похороны приходит множество людей (дети и внуки), в небе возникает двойная радуга, которая трактуется нами как посмертное чудо. Рассказ «… И умерли в один день» позволяет в новом ракурсе, обнаруживающем черты «святости», увидеть и образ Анны Федоровны в «Пиковой даме». Импульсом такой интерпретации в самом тексте рассказа становится прямая номинация героини «ангелом», «святой». Неприятие героиней «физики» любви, единственность в ее жизни мужчины, мужа, – соотносятся с монашеской аскезой. Анне Федоровне импонирует монашеский образ и тип поведения: «… как прекрасно быть монахиней, в белом, в чистом…». Внутренний образ героини «наполнен» такими человеческими качествами, как «совестливость», «долг», «жалость», человеколюбие и сострадание. Жертвенность, бесконечная забота о других, определяющие нравственный ориентир героини, заложены и в ее имени – Анна: «милость», «благодать».
Таким образом, рассказы, написанные в разное время, образуют контекстуальное единство, пересекаясь на различных уровнях текста. Кроме того, анализ рассказов еще раз подтверждает нашу гипотезу, что образы «семейных» и «несемейных» (так или иначе разрушающих семью) героев являются типологическими в прозе Л. Улицкой, поскольку присутствуют и в романной, и в малой прозе как раннего, так и более позднего периодов. Налицо устойчивое единообразие используемых средств создания персонажей, мотивной системы, смыслового наполнения, функциональной роли в сюжете. Образы несемейных героев приурочены к «нижнему» миру, отмечены демоническими деталями, семейные, напротив, имеют праведнический ареол. Ключевую роль в воссоздании образов героев играют семантика имени, цветовая символика, разного рода интертекстуальные отсылки – литературные, житийные, фольклорные, мифологические проекции и аллюзии, позволяющие за счет предельной смысловой насыщенности образов воплотить идейно-художественный авторский замысел.
В Заключении подводятся основные итоги исследования, суммированные в тексте данного автореферата.
^ Основные положения диссертационного исследования изложены в следующих публикациях:
1. Лариева Э.В. Святые и грешные: два рассказа Л. Улицкой о семье («Они жили долго…», «…И умерли в один день») // Филология и человек. – Барнаул: АлтГУ, 2008. – № 3. – С. 185-191.
2. Лариева Э.В. Концепт семейного дома в авторском сознании Л. Улицкой (на материале романа "Медея и ее дети") // Кормановские чтения: Мат. межвуз. конф. (апр., 2006) / Сост. Н.С. Изместьева, Д.И. Черашняя. – Ижевск: УдГУ, 2006. – Вып. 6. – С. 273-280.
3. Лариева Э.В. Трансформация пушкинского сюжета в рассказе Л. Улицкой "Пиковая дама" // Художественный текст: явное и скрытое: IX Всерос. междисциплинар. семинар: Сб. науч. мат. – Петрозаводск: ПетрГУ, 2007. – С. 91-96.
4. Лариева Э.В. Концепт детства в романах Л. Улицкой ("Казус Кукоцкого", "Искренне ваш Шурик") // Мировая словесность для детей и о детях: Мат. XII Всерос. науч.-практ. конф. (янв., 2007) / Науч. ред. И.Г. Минералова. – Вып. 12. – М.: МПГУ, 2007. – С. 218-229.
5. Лариева Э.В. Тема семьи в творчестве Л. Улицкой: к постановке проблемы // Подходы к изучению текста: Мат. межвуз. науч.-практ. конф. (апр., 2007) / Отв. ред. Г.В. Мосалева. – Ижевск: УдГУ, 2007. – С. 210-220.
6. Лариева Э.В. Толстовские мотивы «света» и «белизны» в повести Л. Улицкой «Сонечка» // Кормановские чтения: Ст. и мат. межвуз. науч. конф. (апр., 2008) / Ред.-сост. Д.И. Черашняя. – Вып. 7. – Ижевск: УдГУ, 2008. – С. 329-336.
7. Лариева Э.В. Мир детства в цикле рассказов Л. Улицкой «Детство 49» // Эстетическое пространство детства и формирование культурного поля школьника: Мат. III Всерос. науч.-метод. конф. (февр., 2008) / Науч. ред. М.П. Воюшина. – СПб.: САГА, 2008. – С. 188-196.
8. Лариева Э.В. "Есть игры, в которые я не играю". Или "играю"? Набоковский интертекст в повести Л. Улицкой "Сонечка" // Сюжет, мотив, история: Сб. науч. ст. / Институт филологии СО РАН. – Новосибирск: Наука, 2009. – С. 222-235.