Вальтер Скотт. Собр соч в 8 томах. Том М

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 38

Глава XXXV

Я бросил плуг, чтоб море бороздить!

Дибдин

Когда провост и Кливленд вернулись в залу совета, первый еще раз

уединился с теми из своих собратьев, с которыми считал нужным посовещаться.

Пока они обсуждали предложение Кливленда, морякам принесли угощение. Капитан

позволил своим людям подкрепить силы, но принял при этом меры против

возможной неожиданности, и пока одна часть отряда закусывала, другая стояла

на страже.

Сам он тем временем прогуливался взад и вперед по зале, беседуя с

окружающими на посторонние темы, как человек, чувствующий себя совершенно

непринужденно.

Вдруг, к немалому своему изумлению, он узнал среди присутствующих

Триптолемуса Йеллоули, который, случайно будучи в Керкуолле, оказался

приглашенным в ратушу в качестве лица, представляющего в известной мере

самого лорда-губернатора, чтобы принять участие в настоящем совещании.

Кливленд тотчас же возобновил с ним знакомство, завязанное еще в

Боро-Уестре, и спросил, что привело его на Оркнейские острова.

- Да есть у меня здесь кое-какие делишки, капитан Кливленд. Устал я,

видите ли, сражаться с диким эфесским зверьем, вот и потянуло меня сюда

взглянуть, как-то поживает мой плодовый сад, что посадил я не то в четырех,

не то в пяти милях от Керкуолла, да заодно и проведать моих пчелок... Я ведь

привез сюда девять ульев - все, видите ли, для блага этой страны, для

превращения цветущего вереска в воск и мед.

- И что же, надеюсь, они процветают? - спросил Кливленд, который хоть и

не интересовался подобными делами, однако рад был случаю поддержать

разговор, лишь бы нарушить царившее в зале холодное и тягостное молчание.

- Процветают? - воскликнул Триптолемус. - Да, как и все прочее на этих

проклятых островах: шиворот-навыворот!

- Верно, плохо за ними ухаживают? - осведомился Кливленд.

- Напротив, сэр, в том-то и дело, что совсем напротив! - ответил

управляющий. - Как раз от слишком большого ухода пчелки мои и погибли -

знаете, как цыплята у тетушки Кристи. Я, конечно, пожелал взглянуть на ульи,

и, представьте себе, парень, что приставлен был ходить за ними, весь даже

просиял от удовольствия. "Кабы не я ведал этим делом, а кто другой, - сказал

он мне, - так посмотреть на эти самые ульи, или как они там называются, вы

бы посмотрели, да только внутри вы там скорей увидали бы глупышей, чем этих

самых, как вы их там называете, мушек. Но я-то за ними глядел в оба, прямо

глаз с них не спускал, и вот однажды, чуть солнышко утром заиграло, вижу,

стали они потихоньку вылетать из тех самых, знаете, щелочек. Ну, я сразу же

остановил эту утечку и залепил все скважины глиной, а то - черта с два, ни

единой-то пчелы, или мушки, или как вы там их называете, не осталось бы в

этих ваших, как их, ульях!" Одним словом, сэр, он закупорил все летки

глиной, словно у бедных созданий была чума, и пчелки мои погибли, словно их

выкурили... а с ними погибли и все мои надежды, generandi gloria mellis*,

как сказано у Виргилия.

______________

* честолюбивое стремление производить мед (лат.).

- Так, значит, у вас ничего не вышло с медом? - спросил Кливленд. - Ну,

а как насчет сидра? Как обстоит дело с плодовым садом?

- Ох, капитан, тот же самый Соломон из Оркнейского офира, где, я

убежден, ни один здравомыслящий человек не станет искать ни золотых

талантов, ни каких-либо иных, - так вот, тот же самый мудрец вздумал

поливать мои саженцы от избытка нежности горячей водой, отчего засохли у них

и корни, и кроны. Но теперь уже бесполезно об этом сокрушаться! А вот

скажите-ка мне лучше, что это за шум подняли здешние добрые граждане из-за

каких-то там пиратов и что делают здесь эти страшные на вид люди,

вооруженные, словно шотландские горцы? Я только что с другой стороны острова

и ничего толком еще не знаю. Да и сами-то вы, капитан, как погляжу я на вас,

не слишком ли вы украсились этими дурацкими пистолетами? Не слишком ли это

много для честного человека в мирное время?

- Вот и я тоже так думаю, - заявил миролюбивый Тритон, старый Хааген,

которому волей-неволей в свое время пришлось сражаться в рядах отважного

Монтроза, - если бы вам случилось быть в Эддирахилисской долине, когда нам

так досталось от сэра Джона Уорри...

- Вы все перезабыли, любезный Хааген, - перебил его управляющий, - сэр

Джон Арри сражался на той же стороне, что и вы; он был захвачен вместе с

Монтрозом, а потом обезглавлен.

- В самом деле? - переспросил Тритон. - Ну что ж, может быть, вы и

правы, он столько раз переходил от одних к другим, что кто его знает, за

кого именно сложил голову. Но все же и он сражался там, и я... Вот уж,

доложу я вам, была битва! Не приведи Господь пережить еще что-либо подобное!

Появление провоста положило конец этой бессвязной беседе.

- Мы решили, капитан, - сказал он, - что ваше судно пойдет в Стромнесс

или Скапа-Флоу и там примет припасы, чтобы не было больше столкновений между

собравшимся на ярмарку народом и вашими моряками. А поскольку вы сами

изъявили желание остаться на берегу и осмотреть ярмарку, мы намерены послать

какого-либо уважаемого джентльмена на борт вашего судна в качестве лоцмана,

чтобы провести его вокруг Мейнленда, так как плавание здесь не совсем

безопасно.

- Вы рассудили как миролюбивый и мудрый начальник, господин мэр, -

сказал Кливленд, - впрочем, я иного и не ожидал от вас. А кто именно из

джентльменов окажет нам честь пребывать на наших шканцах во время моего

отсутствия?

- Этот вопрос мы тоже решили, господин капитан, - сказал провост. -

Можете быть уверены, что каждый из нас с одинаковым удовольствием совершил

бы столь интересное путешествие, да еще в столь приятном обществе, но по

случаю ярмарки дел не оберешься: я сам по своей должности не могу покинуть

город, у старшего бэйли рожает жена, казначей не переносит моря, у двух

бейли подагра, двое других - в отсутствии, а остальные пятнадцать членов

городского совета заняты особыми делами.

- Все, что я могу сказать вам, господин лорд-мэр, - начал Кливленд,

повысив голос, - это что я жду...

- Минуточку терпения, капитан, прошу вас, - перебил его провост. -

Итак, мы пришли к решению, что честь и удовольствие сопровождать вас в вашей

поездке лучше всего подойдет в силу его официального положения, как

представителя лорда-губернатора, нашему уважаемому Триптолемусу Йеллоули.

- Как, мне? - воскликнул пораженный Триптолемус. - Но какого дьявола

стану я торчать на корабле, когда вся моя работа связана с сушей?

- Видите ли, этим джентльменам нужен лоцман, - вполголоса объяснил ему

провост, - и мы никак не можем отказать им в этом.

- Так они что, непременно хотят стукнуться о берег, что ли? - спросил

агроном. - Ну какой, черт возьми, из меня лоцман, когда я в жизни не касался

руля!

- Тише, тише, молчите, - остановил его провост, - стоит только

горожанам услышать такие слова, пропали тогда для вас и возможность

приносить пользу, и звание, и почет, и все остальное: для нас, жителей

островов, если человек не умеет крепить паруса, ставить рифы и править

рулем, так он и за человека не считается. Впрочем, это пустая формальность,

и мы дадим вам в помощь Пэйта Синклера. Вам ничего не придется делать, как

только есть, пить и веселиться с утра до вечера.

- Есть и пить! - повторил управляющий, все еще не понимая, с какой

целью ему так настойчиво навязывают эту обязанность, и не способный ни

сопротивляться, ни вырваться из сетей, расставленных ему хитроумным

провостом. - Есть и пить? Все это прекрасно, но, говоря по правде, я,

подобно казначею, не очень-то хорошо переношу море, и на твердой земле охота

есть и пить у меня гораздо больше.

- Тише, тише, - еще раз вполголоса остановил его провост весьма

серьезным и убедительным тоном, - вы что, хотите безвозвратно погубить свою

репутацию? Как, представитель лорда-губернатора на Оркнейских и Шетлендских

островах, и не выносит качки! Вы с таким же успехом могли бы назвать себя

шотландским горцем и сказать, что не выносите виски!

- Ну, так как же, джентльмены, решайте что-нибудь, - заявил Кливленд, -

нам давно уже пора сняться с якоря. Что же, мейстер Триптолемус Йеллоули,

удостоите ли вы своим присутствием наш корабль?

- По правде говоря, капитан Кливленд, - пробормотал, запинаясь,

агроном, - я не возражал бы и поехал с вами хоть на край света, но только...

- Он не возражает! - воскликнул провост, уловив начало предложения и не

дождавшись его окончания.

- Он не возражает! - закричал казначей.

- Он не возражает! - возгласили все четверо бэйли, а пятнадцать

советников разом подхватили слова "не возражает" и хором принялись повторять

их, прибавляя при этом: "Какой прекрасный человек... радетель об

общественном благе... благороднейший джентльмен... город будет вечно ему

обязан... где вы найдете другого такого управляющего..." и тому подобное.

Ошеломленный и сконфуженный обрушившимися на него со всех сторон

похвалами и нимало не подозревая истинного смысла совершаемой сделки,

агроном был так поражен и подавлен, что оказался не в силах противиться

столь коварно навязываемой ему роли керкуоллского Курция. Капитан Кливленд

передал его своей команде со строжайшим наказом обращаться с ним в высшей

степени почтительно и внимательно, и Гофф с товарищами двинулись из залы,

уводя с собой Триптолемуса при шумном одобрении всех собравшихся. Так в

древние времена приветствовали восторженными возгласами убранную гирляндами

жертву, которую приводили к жрецам на заклание, после чего ее вели к алтарю

и убивали обухом по лбу ради блага всего народа. И лишь когда Триптолемуса

почти силой повлекли из залы совета, несчастный, весьма встревоженный тем,

что Кливленд, которому он хоть немного доверял, остается в Керкуолле,

попробовал, пока его тащили через двери, напоследок возмутиться и закричал:

- Что же это, однако, провост, капитан, судьи, казначей, советники!

Если капитан Кливленд не вернется на судно, чтобы защищать меня, так это не

годится, я не пойду - разве что на аркане меня потащат!

Протест его, однако, потонул в единодушном хоре чиновников, громко

благодаривших его за гражданскую доблесть, желавших ему счастливого пути и

возносивших к небу молитвы о его скором и счастливом возвращении. Оглушенный

и подавленный, думая (если только в эту минуту он способен был что-либо

соображать), что всякие возражения напрасны там, где и друзья, и люди,

совершенно ему посторонние, по-видимому, объединились против него,

Триптолемус покорился и позволил вывести себя на улицу; тут команда

пиратской шлюпки тесно окружила его и стала медленно продвигаться по

направлению к набережной. Многие горожане, подстрекаемые любопытством,

последовали за ними, не делая, однако, никаких попыток остановить или

выразить свое неудовольствие. Миролюбивая сделка, столь ловко заключенная

главой города, встретила единодушное одобрение жителей, ибо являлась,

несомненно, наилучшим способом разрешить их споры с чужеземцами, тогда как

всякое применение оружия привело бы к весьма сомнительному исходу.

Пока отряд медленно продвигался вперед, Триптолемус успел подробно

рассмотреть наружность, лица и одежду тех, в чьи руки он попал столь

неожиданным образом, и ему стало казаться, что во взглядах их он читает не

только бесшабашную удаль разбойников, но и какие-то пагубные замыслы,

направленные против него лично. Особенно пугал несчастного агронома свирепый

взор Гоффа, который, держа его за руку повыше локтя с деликатностью и

нежностью кузнечных тисков, непрестанно бросал на него исподлобья косые

взгляды; так орлица глядит на добычу, которую держит в когтях, прежде чем

начать ее ощипывать, как технически выражаются на кухне. Наконец страх

Йеллоули настолько превозмог осторожность, что он плаксивым шепотом спросил

своего страшного проводника:

- Неужели же вы, капитан, возьмете да и убьете меня, вопреки законам

Божеским и человеческим.

- Придержи-ка лучше язык, коли ты не совсем дурак, - ответил Гофф, у

которого имелись собственные причины еще больше запугать своего пленника. -

Вот уже три месяца, как мы никого не убивали, так уж лучше тебе не

наталкивать нас на такие мысли!

- Но вы, я надеюсь, только шутите, мой добрый, уважаемый капитан, -

промолвил Триптолемус, - а то ведь это, пожалуй, похуже будет, чем все

ведьмы, карлики, охота на кита и перевернутые лодки, вместе взятые! Что-то

куда пострашнее напоследок! Но скажите вы мне, ради всего святого, вам-то

что за выгода убивать меня?

- Ну, прежде всего это просто могло бы доставить нам некоторое

развлечение, - ответил Гофф. - Всмотрись-ка хорошенько в рожи моих

молодчиков: ну найдется ли среди них хоть один, который при виде человека

первым делом не захотел бы убить его? Мы еще поговорим об этом в другой раз,

после того, как ты отведаешь колодок, разумеется, если не вздумаешь

откупиться полной пригоршней чилийских кругляшей*.

______________

* Сухопутные жители называют их обычно испанскими долларами (Прим.

автора.)

- Честное слово, добрый мой капитан, - ответил агроном, - проклятый

карлик унес весь мой рог с серебром!

- Ничего, девятихвостая кошечка быстро поможет тебе снова найти свое

сокровище, - прохрипел в ответ ему Гофф, - порка, приправленная солью или

уксусом, превосходно помогает вспомнить, где запрятана казна, а тугая тетива

вокруг головы, пока глаза на лоб не полезут, - тоже неплохое средство для

освежения памяти.

- Капитан, - с твердостью проговорил Йеллоули, - у меня в самом деле

нет денег, у нашего брата ученых-агрономов они редко водятся. Мы, видите ли,

заменяем выгоны пашнями, вместо ячменя сеем овес, вересковые заросли

превращаем в зеленые пастбища, а бесплодные ярфы, как местные невежды

называют торфяные болота, - в сочные луга, но из всего этого редко что

перепадает в наш собственный карман. Работают-то мужики да лошади, они все и

поедают, нелегкая их забери!

- Ну ладно, ладно, - смягчился Гофф, - коли ты взаправду такой уж

бедный, уж я, так и быть, постою за тебя. - Затем, наклонив голову к самому

уху управляющего, который при этом с тревогой привстал на цыпочки, он

шепнул: - Если только тебе дорога жизнь, не влезай с нами в шлюпку.

- Но как же мне уйти от вас, когда вы так крепко меня держите! Да

пропади из-за этого урожай всей Шотландии, я и тогда не в силах был бы от

вас вырваться!

- Ну ладно, слушай уж, простофиля, - продолжал Гофф, - мы сейчас

подойдем к самой воде, ребята прыгнут в шлюпку и начнут разбирать весла, а

ты - я отпущу тогда твою руку, - развернись круто влево, срывайся и беги,

если тебе жизнь дорога.

Триптолемус так и поступил: Гофф, верный своему слову, разжал пальцы,

агроном рванулся и, словно футбольный мяч, получивший от ноги игрока весьма

ощутительный удар, полетел по улочкам Керкуолла с быстротой, удивившей его

самого не менее, чем всех присутствующих. Стремительность его отступления

была такова, что он, словно опасаясь, как бы железные пальцы пирата не

схватили его опять за руку, так и не остановился, пока не пересек всего

города и не оказался на противоположной его окраине. Те, кто видел его в

этот день без шляпы и парика - он лишился их во время первого отчаянного

рывка, - с шейным платком, съехавшим на сторону, и в расстегнутом камзоле,

могли только дивиться, как при таких округлых формах и коротких ногах он мог

развить ту чудовищную скорость, с которой проносился по улицам Керкуолла.

"Если ярость, - могли бы они сказать, - дает оружие, то страх действительно

придает крылья". Самая его манера бежать напоминала вверенных его попечению

пышнорунных животных, ибо он, подобно барану, время от времени на бегу

высоко подпрыгивал, словно сам себя подгоняя, хотя на пути его не

встречалось никаких препятствий. Погони за беглецом не последовало, и хотя

один или два пирата подняли было свои мушкеты, собираясь послать ему вслед

свинцового гонца, но Гофф, единственный раз в жизни оказавшись миротворцем,

в столь преувеличенном виде изобразил опасность нарушения заключенного с

жителями Керкуолла перемирия, что ему удалось удержать своих молодчиков от

каких-либо враждебных действий и побудить их как можно быстрее отвалить от

берега и идти к своему судну.

Горожане, воспринявшие побег Триптолемуса как победу со своей стороны,

трижды прокричали ура вслед удалявшейся шлюпке, в знак своего рода

презрительного прощального напутствия. Члены же городского совета, наоборот,

с беспокойством размышляли о возможных последствиях подобного несоблюдения

одной из статей заключенного с пиратами договора; будь они в силах без

особого шума задержать беглеца, вполне вероятно, что вместо поздравлений и

парадного обеда в честь проявленной им ловкости они снова передали бы

убежавшего заложника в руки его врагов. Впрочем, открыто совершить подобное

насилие было невозможно, и поэтому они ограничились тем, что установили

весьма строгое наблюдение за Кливлендом, которого решили теперь сделать

ответственным за любое враждебное выступление пиратов. Кливленд, со своей

стороны, прекрасно понимал, что Гофф дал убежать заложнику именно для того,

чтобы заставить его, Кливленда, полностью расплачиваться за все возможные

последствия. Чувствуя, что он может полагаться только на верность и

сообразительность своего друга и приверженца Фредерика Алтамонта, alias Джек

Банс, Кливленд ожидал дальнейших событий с величайшей тревогой, ибо хозяева

города, продолжая обращаться с ним весьма любезно, все же дали ему понять,

что их дальнейшее отношение будет всецело зависеть от того, как поведет себя

экипаж корабля, хотя он и не был больше его капитаном.

Кливленд не без основания рассчитывал на неизменную преданность Банса,

ибо едва этот верный его соратник узнал от Гоффа и команды шлюпки о побеге

Триптолемуса, как тотчас же понял, что все это было подстроено бывшим

капитаном, ибо если Кливленда казнят или приговорят к пожизненному

заключению, то он, Гофф, снова будет поставлен командиром судна.

- Но только на этот раз старый пьяница промахнется, - заявил Банс

своему союзнику Флетчеру, - или я отказываюсь от имени Фредерика Алтамонта и

согласен до конца дней своих оставаться Джеком Бансом или Джеком Дансом -

это уж как тебе самому больше нравится.

Вооружившись затем особым родом матросского красноречия, которое враги

его характеризовали выражением "пошел травить", Банс чрезвычайно живо

представил экипажу, какой позор, что их капитана, как ему угодно было

выразиться, "загнали в каталажку", тогда как заложника, отвечающего головой

за его жизнь, у них теперь нет. Таким образом, Банс не только вызвал

всеобщее недовольство поступком Гоффа, но склонил команду к принятию

следующего решения: захватить первое же встречное, могущее послужить добычей

судно и заявить, что с ним, его экипажем и грузом поступят так же, как будет

на берегу поступлено с Кливлендом. В то же время для того, чтобы узнать,

будут ли оркнейцы верны своему слову, пираты сочли нужным сняться с рейда в

Керкуолле и, обогнув остров, следовать в направлении Стромнесса, где,

согласно договору между провостом Торфом и капитаном Кливлендом, они должны

были пополнить свои припасы. Одновременно решили поручить командование

судном совету из трех человек - Гоффу, боцману и самому Бансу - до тех пор,

пока Кливленд не будет в состоянии снова стать их капитаном.

Итак, все обсудив и приняв соответствующие решения, пираты подняли

якорь, поставили паруса и ушли, не вызвав никаких враждебных действий со

стороны керкуоллской батареи и избавившись тем самым хотя бы от одной

сопряженной с их положением и весьма значительной опасности.

Blog

Вальтер Скотт. Собр соч в 8 томах. Том М