Хрестоматия

Вид материала

Документы

Содержание Xix - начало Xix - начало xx века Xix - начало xx века Xix - начало xx века Xix - начало xx века Xix — начало xx века Xix— начало xx века Xix - начало Xix - начало xx века Людвиг витгенштейн (1889—1951) Тексты Витгенштейна необычны: они составлены из кратких пронумерованных мыслей-фрагментов. Публикуемая ниже подбор

Подобный материал:

• Хрестоматия, 5453.57kb.
• Т. В. Зуева Б. П. Кирдан русский фольклор учебник, 7686.48kb.
• Социальная психология: Хрестоматия, 4579.03kb.
• Календарно-тематическое планирование уроков литературы в 7-х классах на 2011-2012 учебный, 359.09kb.
• Тематическое планирование уроков литературы в пятых классах. Учебник «Литература» (учебник-хрестоматия), 93.93kb.
• Пермский государственный национальный исследовательский университет философия техники, 962.93kb.
• Министерство сельского хозяйства РФ фгоу впо «Кубанский государственный аграрный университет», 5466.39kb.
• Бескровный Л. Г. Хрестоматия по русской военной истории, 1376.99kb.
• Хрестоматия к теме практического занятия №1 хрестоматия, 1086.44kb.
• А. А. Радугина хрестоматия по философии под редакцией А. А. Радугина Хрестоматия, 6765.34kb.

151

^ XIX - НАЧАЛО XX ВЕКА

чество» вообще что-то означает, то он означает, по крайней мере, что вопреки всем различиям и противоположностям раз­нообразных форм, всякая деятельность направлена к единой цели. В конечном счете должна быть найдена общая черта, ха­рактерная особенность, посредством которой все эти формы согласуются и гармонизируются. Если мы сможем определить эту особенность, расходящиеся лучи сойдутся, соединятся в мыс­лительном фокусе. Мы подчеркнули уже, что такая организа­ция фактов человеческой культуры осуществляется в отдельных науках — в лингвистике, сравнительном изучении мифов и ре­лигий, в истории искусства. Все эти науки стремятся исходить из некоторых принципов, из определенных «категорий», с по­мощью которых явления религии, искусства, языка системати­зируются, упорядочиваются. Философии не с чего было бы начать, если бы не этот первоначальный синтез, достигаемый самими науками. Но в свою очередь философия не может этим довольствоваться: она должна стремиться к достижению гораз­до большего сгущения и централизации. В безграничном мно­жестве и разнообразии мифических образов, религиозных уче­ний, языковых форм, произведений искусства философская мысль раскрывает единство общей функции, которая объеди­няет эти творения. Миф, религия, искусство, язык и даже наука выглядят теперь как множество вариаций на одну тему, а задача философии состоит в том, чтобы заставить нас услышать эту тему и поднять ее (1.63—71).

XII Выводы и заключение

Оглянувшись в конце пути на исходный пункт наших даль­них странствий, мы, возможно, и не получим уверенности в том, достигли мы цели. Философия культуры начинается утверж­дением, что мир человеческой культуры — не простое скопле­ние расплывчатых и разрозненных фактов. Она пытается по­нять эти факты как систему, как органическое целое. С эмпи­рической или исторической точки зрения кажется, будто доста­точно лишь собрать факты человеческой культуры. Здесь мы заинтересовались человеческой жизнью во всей ее полноте. Мы погружались в исследование отдельных явлений в их богатстве и разнообразии, вкушая от щедрот многоцветья и полифонич-ности человеческой природы. Но перед собственно философ-

152

^ XIX - НАЧАЛО XX ВЕКА

ским анализом стоят иные задачи: его исходный пункт и рабо­чая гипотеза состоят в утверждении, что разнообразные и, по-видимому, рассеянные лучи можно собрать вместе, соединить в фокус. Здесь факты сведены к формам, а сами эти формы изна­чально считаются обладающими внутренним единством. Но в состоянии ли мы доказать этот существенный пункт? Не ука­зывает ли наш собственный анализ на нечто прямо противопо­ложное? Нам ведь постоянно приходилось подчеркивать спе­цифику строения различных символических форм — мифа, языка, искусства, религии, истории, науки. Имея в виду эту сторону нашего исследования, можно было бы, скорее, отдать предпочтение противоположному тезису — тезису о разорван­ности человеческой культуры, ее исходной разнородности.

Став, в самом деле, только на онтологическую или метафи­зическую точку зрения, трудно отказаться от этого тезиса. Но с позиций критической философии проблема приобретает совер­шенно иной облик: здесь мы вовсе не обязаны доказывать суб­станциальное единство человека. Человек не рассматривается более как простая субстанция, сущая в себе и способная к са­мопознанию. Его единство понимается как единство функцио­нальное. Такое единство не предполагает однородность состав­ляющих его различных элементов. Такое единство не просто допускает, но даже требует разнообразия, многообразия форм у составляющих его частей. Это ведь диалектическое единство, сосуществование противоположностей.

«Они не понимают, — говорится у Гераклита, — как расхо­дящееся само с собой согласуется: возвращающаяся (к себе) гар­мония, как у лука и лиры»¹. Чтобы обнаружить такую гармо­нию, нет нужды доказывать тождество или сходство различных сил, которые ее создают. Единство различных форм человече­ской культуры поддерживается не тождеством их природы, а взаимосогласованностью их основных задач. Если уж сущест­вует в человеческой культуре некая устойчивость, то характери­зовать ее можно лишь как равновесие динамическое, а не ста­тическое — ведь это результат борьбы противоположностей. Такая борьба вовсе не исключает той «скрытой гармонии», ко­торая, как говаривал Гераклит, «лучше явной»².

Аристотелево определение человека как «общественного жи­вотного» не слишком глубоко: оно дает родовой признак, но не

^lГepaклum. Фрагм. 51 по Дильсу. См. также: Материалисты Древней Греции. М., 1955. С. 45.

^Гам же. Фрагм. 54. С. 46.

153

^ XIX - НАЧАЛО XX ВЕКА

видовое отличие. Социальность сама по себе, как таковая не есть исключительная характеристика человека, это вовсе не при­вилегия одного только человека. В так называемых животных сообществах, среди пчел и муравьев находим строгое разделе­ние труда и поразительно сложную социальную организацию. Однако в случае человеческого объединения налицо не только общество действия, как у животных, но также и множество мыс­лей и эмоций. Язык, миф, искусство, религия, наука суть эле­менты и непременные условия существования этой более вы­сокой формы общества. Они суть средства, с помощью которых те формы социальной жизни, что мы находим в органической природе, доходят в своем развитии до нового состояния — ста­дии общественного сознания. Человеческая социальная созна­тельность обусловлена двояко: процессами отождествления и различения. Человек может обрести себя, прийти к знанию своей индивидуальности исключительно через посредника — соци­альную жизнь. Но этот посредник значит для человека нечто гораздо больше, чем какая-нибудь внешняя определяющая си­ла. Человек подобно животным подчиняется правилам обще­ства, но он сверх того сам участвует в формировании обще­ственной жизни и способен к ее активному изменению. Такая деятельность остается незаметной на зачаточных стадиях раз­вития человеческого общества, она проявляется здесь минималь­но. Но в дальнейшем она прослеживается яснее, становится более значимой. Такое постепенное развитие можно просле­дить почти во всех формах человеческой культуры.

Хорошо известно, что многие действия, выполненные в жи­вотных сообществах, не только равны, но в некоторых отноше­ниях даже выше по результатам, чем дела рук человеческих. Многократно подчеркивалось, что пчелы при постройке сот дей­ствуют подобно совершенному геометру, проявляя высочайшую точность и аккуратность. Такая деятельность требует очень слож­ной системы координации и сотрудничества. Однако во всех этих произведениях животных нет индивидуальной дифферен­циации: все они произведены одним и тем же способом и по одним и тем же неизменным правилам. Не остается никакой свободы для проявления индивидуального выбора или способ­ностей. Лишь на высших стадиях жизни животных можно за­метить первые признаки некоторой индивидуализации. Наблю­дения Вольфганга Келера над человекообразными обезьянами, по-видимому, доказали существование многих различий в ин­теллекте и умениях у этих животных. Некоторые из них в со-

154

^ XIX - НАЧАЛО XX ВЕКА

стоянии решать такие задачи, решение которых другим недо­ступно. И поэтому здесь можно говорить о своего рода изобре­тениях. Для общего же устройства жизни животных, однако, это не характерно. Эта структура определена общим биологиче­ским законом, согласно которому приобретенные черты не мо­гут переданы по наследству, а каждое усовершенствование, ко­торое приобретено организмом в ходе своей индивидуальной жизни, ограничено рамками его существования и не может вли­ять на жизнь рода. Даже человек не исключение из этого обще­го правила. Однако человек открыл новый способ сохранения и распространения своих произведений. Он не может прожить свою жизнь, не выражая эту жизнь. Различные способы выра­жения этой жизни устанавливают свою собственную сферу, каж­дый способ выражения живет собственной жизнью, создавая род вечности — человеческий способ преодоления единичного и эфемерного существования. Во всех видах человеческой дея­тельности обнаруживаются основополагающие полярные про­тивоположности, которые можно описать по-разному. Можно говорить о напряжениях, возникающих между устойчивостью и изменчивостью, между тенденцией, ведущей к постоянным, ста­бильным формам жизни и тенденцией к изменению этой жест­кой схемы. Человек разрывается между этими двумя тенденция­ми — к сохранению старых форм и производству новых. Это непрерывная борьба между традицией и инновацией, между ре­продуктивными и креативными силами. Эта двойственность про­слеживается во всех областях культурной жизни, меняется лишь пропорция, соотношение этих двух факторов. То один, то дру­гой факторы выглядят преобладающими. Это преобладание в первую очередь и предопределяет характер единичных форм и придает каждой из них свой специфический облик.

В мифе и первобытной религии тенденция к стабилизации так сильна, что совершенно перевешивает противоположную. Оба эти культурные явления представляют собой наиболее кон­сервативные силы в человеческой жизни. Мифологическое мыш­ление и по происхождению и по своим принципам — мышле­ние традиционное. Ведь современные формы жизни могут быть поняты, объяснены и истолкованы мифом, только если они све­дены к отдаленному прошлому. То, что коренится в мифологи­ческом прошлом, что было когда-то раньше, существует с неза­памятных времен — все это твердо и неоспоримо, так что даже усомниться — и то кощунственно. Ибо для первобытного со­знания нет ничего более священного, чем освященного веками.

155

^ XIX - НАЧАЛО XX ВЕКА

Именно вечность придает всем вещам — физическим объектам и человеческим установлениям — их ценность, достоинство, моральную и религиозную значимость. Чтобы сохранить это до­стоинство, надо непременно продолжить и сохранить челове­ческий порядок в той же самой, неизменной форме. Любой разрыв в этой непрерывной линии разрушает самую субстан­цию мифологической или религиозной жизни. С точки зрения первобытного сознания малейшие изменения в установленной схеме вещей просто гибельны. Слова магической формулы, заклинания или заговоры, отдельные моменты в религиозном обряде, жертвоприношении или молитве — все это должно повторяться в одном и том же неизменном порядке. Любое из­менение должно было уничтожить силу и действенность маги­ческого слова или религиозного обряда. Первобытная религия, следовательно, не оставляла пространства для какой-либо сво­боды человеческой мысли. Ее предписания — это твердые, жест­кие, непререкаемые правила не только любого человеческого действия, но и чувствования. Жизнь человека находится под постоянным давлением. Она заключена в тесный круг положи­тельных или отрицательных требований, священных предписа­ний или запрещений, ритуалов и табу. Тем не менее история религии показывает, что эта первая форма религиозной мысли никоим образом не выражает ее реальное значение и цель. Здесь можно наблюдать также и постоянное продвижение в противо­положном направлении. Запрет, который был наложен на чело­веческую жизнь первобытным мифологическим или религиоз­ным мышлением, постепенно ослаблялся или, по крайней мере, кажется, терял свою обязательную силу. Возникает новая, ди­намичная форма религии, которая открывает неизведанные перс­пективы нравственной и религиозной жизни. В такой динамич­ной религии силы индивида получают преимущество над силами стабилизации. Религиозная жизнь достигла зрелости и свобо­ды; она разрушила чары строгой жесткой традиционности.

Если от мифологии и религии перейти к языку, то здесь в другой форме обнаружится тот же основной процесс. Язык — одна из наиболее консервативных сил в человеческой культуре. Ведь без такого консерватизма он не мог бы обеспечить выпол­нение своей главной задачи — общения. Коммуникация требу­ет строгих правил. Языковые символы и формы должны быть устойчивы и неизменны, чтобы сопротивляться разлагающему и разрушающему воздействию времени. Тем не менее фонети­ческие и семантические изменения в развитии языка имеют не

156

^ XIX - НАЧАЛО XX ВЕКА

утверждалось, что произведение искусства должно судить сооб­разно с постоянными и неизменными правилами или класси­ческими образцами. Вторыми отвергались какие бы то ни было стандарты или каноны красоты, ибо красота уникальна и непов­торима, это творение гения. Именно эта концепция в результа­те длительной борьбы с теориями классицизма и неоклассициз­ма стала преобладающей и проложила пути к нашей современ­ной эстетике. «Гений, — писал Кант в «Критике способности суждения», — это прирожденные задатки души (ingenium), через которые природа дает искусству правила». Это «талант созда­вать то, для чего не может быть дано никакого определенного правила, что можно изучить по какому-нибудь правилу; следо­вательно, оригинальность должна быть первым свойством гения». Эта форма оригинальности — прерогатива и отличие искусства, она не может быть распространена на другие области человече­ской деятельности. «Природа предписывает через гения прави­ло не науке, а искусству, и то лишь в том случае, если оно должно быть изящным искусством». Можно, конечно, говорить о Ньютоне как о научном гении, но в этом случае только мета­форически. «Так, вполне можно изучить все, что Ньютон изло­жил в своем бессмертном труде о началах натуральной филосо­фии, хотя для того, чтобы придумать такое, потребовался вели­кий ум; но нельзя научиться вдохновенно сочинять стихи, как бы подробны ни были все предписания для стихотворства и как бы превосходны ни были образцы его»¹.

И в самом деле, отношение между субъективностью и объек­тивностью, индивидуальностью и универсальностью различны в произведении искусства и в произведении ученого. Правда, великое научное открытие тоже несет на себе печать духовного своеобразия автора. В таком открытии запечатлены не только новый объективный аспект вещей, но и склад ума, и даже стиль его автора. Но все это имеет только психологическую, а не сис­темную значимость. В объективном содержании науки эти черты индивидуальности предаются забвению и исчезают, ибо одна из главнейших целей науки — устранение всяческих личност­ных и антропоморфных элементов. Наука, по словам Бэкона, стремится понять мир «ex analogia universi», а не «ex analogia hominis»².

^\Ka^m И. Критика способности суждения. § 46—47 // Соч. В 6 т. Т. 5. С. 323-324.

^Бэкон Ф. Новый Органон. Кн. I. Аф. XIII. Соч. Т. 2. С. 19.

159

^ XIX - НАЧАЛО XX ВЕКА

Человеческую культуру в ее целостности можно описать как процесс последовательного самоосвобождения человека. Язык, искусство, религия, наука суть различные стадии этого процес­са. В каждом из них человек проявляет и испытывает новую возможность — возможность построения своего собственного «идеального» мира. Философия не может не принимать участие в поиске основополагающего единства в этом идеальном мире. Нельзя, однако, путать это единство с простотой. Нельзя прой­ти мимо напряжений и трений, резких различий и глубоких конфликтов между этими различными способностями челове­ка. Ведь они не сводимы к общему знаменателю: они разнонап-равлены и подчинены различным принципам. Но эта множест­венность и несопоставимость не означают несогласованность и дисгармоничность: все эти функции восполняют и дополняют друг друга, каждая из них открывает новый горизонт и показы­вает новый облик человечества. Диссонантное само находится в гармонии с собой. Противоположности не исключают, а взаи-мообусловливают друг друга: «возвращающаяся к себе гармо­ния, как у лука и лиры» (1.207—228).

XX ВЕК

^ ЛЮДВИГ ВИТГЕНШТЕЙН (1889—1951)

1юдвиг Витгенштейн — выдающийся мыслитель XX сто­летия, соединивший в своем творчестве идеи родившейся в Анг­лии философии анализа (Рассел, Мур и др.) и континентальной, прежде всего немецкой философии (Кант, Шопенгауэр и др.). Впрочем, в его трудах отчетливо слышны также давние, клас­сические — античные и иные — мотивы. В философском пути Витгенштейна выделяются два периода. Основные идеи первого сгруппированы в «Логико-философский трактат» (1921), мыс­ли второго вошли в «Философские исследования» (1953) и другие работы. Две позиции, выработанные в разное время, тесно свя­заны между собой, но во многом диаметрально противополож­ны. Они стимулировали формирование столь характерных умо­настроений XX в., как философия логического анализа (логиче­ский позитивизм и др.) и — лингвистического анализа. Родиной и духовным домом Витгенштейна была Австрия, философская же деятельность его оказались связанной с Англией. Сегодня идеи, труды философа, безусловно, принадлежат к достижени­ям мировой культуры, оказывая все большее влияние на совре­менную философскую мысль.

Витгенштейн — создатель самобытной и оригинальной концеп­ции. В его трудах раскрыта органическая связь философствования с глубинными механизмами, концептуальными схемами языка. Вме­сте с тем ему удалось выявить, сколь важную роль в философском мироуяснении играет невыразимое, невысказываемое — то, о чем невозможно говорить и приходится молчать, особым, исполнен­ным глубокого смысла молчанием.

^ Тексты Витгенштейна необычны: они составлены из кратких пронумерованных мыслей-фрагментов. Публикуемая ниже подбор-

б. «Хрестоматия, ч. 2» 161

XX ВЕК

ка таких афоризмов позволяет в определенной степени предста­вить себе, о чем и как размышлял философ. Тексты цитируются по: