Geum.ru

Никитин Б. П., Никитина Л. А

Вид материалаДокументы

Содержание


И дети нас учат
Подобный материал:
1   ...   36   37   38   39   40   41   42   43   ...   57
^

И дети нас учат




Вот как это было. Когда нашему первенцу было года полтора, мы, например,

обучали его самостоятельности таким образом: если малыш попадал в трудное

положение (шлепнулся, или застрял где-нибудь, или что-то не мог достать), мы

"не обращали на это внимания", не помогали ему, несмотря на все его слезы и

вопли, - пусть сам учится выбираться из трудностей. Мы останавливали бабушку,

жалеющую внука и стремящуюся ему помочь, сердились, если кто-нибудь советовал

что-то предпринять, чтобы прекратить крик. И, в общем-то, добивались успеха:

малыш сам действительно выбирался из затруднения. И все было бы хорошо, если

бы не такая "деталь", на которую мы как-то сначала не обращали внимания: во

время очередного "урока" страдали больше всех окружающие. Сами того не

подозревая, мы учили малыша... не считаться с остальными. И не только этому.

Когда стал подрастать второй сын, мы и с ним поступали так же. И вот однажды

я увидела такую картину: младший плачет от ушиба и испуга, а его трехлетний

старший брат даже не взглянет в его сторону - точь-в-точь как мы, взрослые.

Но мы-то не смотрели с умыслом (пусть сам справится с бедой), а тут было

просто равнодушие, безразличие к слезам братишки. Это неприятно поразило

меня. Тогда-то я и взглянула на себя, на нашу "воспитательную меру" со

стороны и поняла, почему она подчас раздражает окружающих.


Подобные детские "уроки" исподволь навели нас на самые серьезные размышления

о разных сторонах отношений между детьми и взрослыми: о контроле и доверии, о

поощрении и наказании, о послушании и капризах и т. д. Один из этих уроков

мне запомнился на всю жизнь. Я расскажу о нем подробно, потому что именно он

заставил меня по-новому взглянуть на очень сложную проблему - проблему

наказаний.


Это было лет пятнадцать назад. Однажды мы ужинали несколько позже, чем

обычно. Младший сынишка - ему было тогда чуть меньше года - сидел у меня на

коленях и немного куксился: уже хотел спать (это я сейчас поняла бы, а тогда

не понимала). Взяв со стола ложку, он потянул было ее в рот, но уронил на пол

и заплакал. Я спустила его с коленей на пол и сказала:


- Подними ложку!


Он заплакал еще громче. Логика моих последующих действий была такова: "Ах

так: ты роняешь, не поднимаешь, да еще и ревешь - тебя следует за это

наказать, чтоб запомнил и не повторил в следующий раз". Вслух же я говорю:


- Не плачь, подними ложку, тогда я тебя возьму на руки.


Малыш шлепается на пол, отпихивает ложку в сторону и заливается плачем пуще

прежнего.


- А... ты еще и не слушаешься! "Ну, разумеется, этого оставить нельзя, -

думаю я, - надо обязательно настоять на своем, а то в следующий раз он..." -

такова привычная и убедительная формула взрослых. И я настаиваю, да еще

грозным тоном:


- Немедленно подними ложку, иначе!..


Малыш валится на пол и ревет взахлеб, причем рев этот не капризный, а иной,

скорее жалобный какой-то... Я теряюсь, мне его жалко, хочется его поднять,

успокоить (сейчас-то я бы так и сделала) - ведь он просто хотел спать. К тому

же за столом все перестали есть - какая уж тут еда. Но тогда... я твердо стою

на своем, памятуя: нельзя потакать капризам - раз, и нельзя допускать, чтобы

твое требование не выполнялось - два. А рев не прекращается.


В смятении я почти кричу:


- Ну, тогда не нужен ты мне такой! - и выбегаю из кухни.


Останавливаюсь посреди комнаты и сама вот-вот расплачусь - от бессилия, от

жалости, от того, что происходит что-то не то, а я не знаю, как надо... Из

кухни доносится яростный рев - теперь уже не жалобный, а отчаянный,

протестующий. Когда это кончится?! Проходит пятиминутная вечность... Наконец

слышу: рев в кухне стихает, раздается тяжелое шарканье. Из-за двери - на

четвереньках (это он-то, к тому времени уже умеющий хорошо ходить?) -

появляется мой несчастный сын, зареванный, всхлипывающий...


Я еще держусь, не бросаюсь ему навстречу, и он, изнемогая, ползет ко мне и,

обхватив мои колени, начинает горько так, жалобно всхлипывать. Тут -

наконец-то! - пожтели в тартарары все мои "твердые установки", я опускаюсь к

нему на пол, и мы плачем оба, крепко обняв друг друга.


Это слезы облегчения и радости: мы опять рядом, вместе. А минуты через

две-три он уже спит, еще всхлипывая изредка во сне и долго не отпуская мою

руку. Да я и сама не могла никак с ним расстаться. Я смотрела на его

осунувшееся личико с размазанными по щекам слезами и впервые в жизни вдруг

почувствовала огромную вину перед крохотным человеком. Ведь я была так

несправедлива к нему! Он искал у меня понимания и помощи, а получил - за

простую оплошность - самое жестокое наказание: от него отказалась мама. Он

протестовал как мог, а я... даже не пыталась его понять, шла в своих

действиях из каких-то затверженных правил, а не от ребенка и его состояния.


Пожалуй, с этого самого "урока" и началась моя материнская учеба, не

прекращающаяся по сей день: я учусь понимать своих детей!


Сложная это оказалась наука. Нет возможности здесь рассказать о многих

ошибках и промахах, которые допускали мы, взрослые, в общении с детьми.

Нелегко было отказаться от убеждения, что мы правы уже потому, что мы

взрослые, а они должны нам беспрекословно подчиняться только потому, что они

дети. Еще труднее было в неудачах научиться не сваливать вину на ребят и на

внешние обстоятельства, а посмотреть сначала на себя: что ты делаешь не так?

И представьте себе, почти всегда причину обнаруживаешь в собственной

неумелости, нетактичности, непродуманности, недальновидности. Вот еще пример.