Geum.ru

Собрание сочинений по психопатологии в 2 тт. Т. 2 Ббк

Вид материалаРеферат
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   23


1 Мы не можем отказать себе в том, чтобы не подчеркнуть совершено особо, что самую большую ценность имеют для феноменологии, если те опубликовываются. Поскольку особенно образованные и интеллигентные больные предоставляют хорошие самоописания, врачи в частных клиниках, тем легче такие получить, чем врачам общественных клиник, которые наблюдения почти исключительно больных из низших сословий, имели бы самые бытовые заслуги, если бы они сделали доступными общественности эти описания читается, видимо, еще часто недостаточным и неполноценным опубликовать случай», и требуется указание на чрезвычайно большую ценность самоописания, чтобы стало больше, чем до сих пор принято собирать и использовать их. Я имел бы выразить просьбу, чтобы читатели этих строк, которые обладают хорошими самоописаниями — т. е. такими, которые наглядно показывают действительно пережитые феномены,— все же их опубликовать, или, если они не moivt Ha; это решиться, передать их мне для ознакомления и возможного использования. Для заинтересованных в этом отношении читателей я привожу некоторые ид лучших до сих пор опубликованных самоописанвй. Их немного: Schreber, Denkwurdigkeiten eines Nervenkranken, Leipzig 1903.— Th. de Qumcey, Bekenntnisse eines Opiumessers, deutsch, Stuttgart 1886.— Gerard de Nerval, Aureha, deutsch, Munchen 1910 (правда, оформлено литературно).— J. J. David, Halluzinationen, Die neue Rundschau 17, 874.— Wollny, Erklarungen der Tollhaeit von Haslam, Leipzig 1889.— Kandinsky, Zur Lehre von den Halluzinationen, Archiv f. Psych. II, 453.— Die Kranken von Forel, Archiv f. Psych. 34, 960— Klinke, Jahrb. f. Psych. 9.— Kieser, Allgem. Zeitschr. f. Psych. 10, 423.— Engelkfn, ebenda 6, 586.— Meinen, Alkoholwahnsinnig, Dresden 1907.


100


логические феномены очень рекомендуют такое изолированное, абстрагированное от связей, феноменологическое рассмотрение, которое хочет данное только представить, не понять генетически, только видеть, не объяснять. Патологическим образом многочисленные душевные феномены возникают без понятных условий, с психологической точки зрения из ничего, с точки зрения причины, вызванные процессом болезни. Оживленные воспоминания о вещах, которые никогда не были пережиты, мысли с сознанием их правильности, без того, чтобы это сознание было понятным образом обосновано (бредовые идеи), настроения и аффекты, которые появляются абсолютно спонтанно без лежащих в основе переживаний или мыслей, и многое другое — частые явления. Они являются объектом феноменологического исследования, которое устанавливает и представляет, каковы они на самом деле. Три группы феноменов можно получить таким образом. Одна известны всем нам в собственном переживании. Они такого же рода, как соответствующие, обычно понятным образом обусловленные душевные процессы. Только их генезисом различаются в остальном полностью одинаковые феномены больных, например, многочисленные обманы памяти. Вторые понимаются нами как повышения, понижения или смешения пережитых самими феноменов, например, праведная одержимость некоторых острых психозов, псевдогаллюцинации, извращенные движущие побуждения. Насколько далеко здесь заходит наше понимающее представление, даже без основы собственных осознанных переживаний сходного направления, это вопрос, на который нет окончательного ответа. Иногда кажется, как будто наше понимание выходит далеко за пределы возможности даже только сходного собственного переживания. Третья группа болезненных феноменов отличается от этих последних полной недоступностью для понимающего представления. Мы приближаемся к ним только с помощью аналогий и картин. И мы замечаем их в отдельном случае не благодаря положительному пониманию, а через толчок, который претерпевает ход нашего понимания через это непонятное. Сюда, вероятно, относятся, например, все «сделанные» мысли, «сделанные» настроения и т. д., о которых многие больные рассказывают без сомнения как о переживаниях, которые мы, однако, всегда идентифицируем с помощью только тех или иных выражений и с помощью выяв-


101


лений того, о чем речь не идет. Некоторые больные, которые в своем психозе еще имеют сознание нормальной душевной жизни, сами признают невозможность описать свои переживания обычным языком. Один больной заявил, «что при этом речь частично идет о вещах, которые вообще нельзя выразить человеческим языком... чтобы быть некоторым образом понятым, я должен буду много говорить в картинках и иносказаниях, которые, возможно, лишь приближенно попадают в точку; так как сравнивание с известными человеческими фактами опыта является единственным путем... (в другом месте) добавляется соображение, что по большей части речь при этом идет о видениях, картины которых хотя и у меня в голове, но описание которых словами невероятно сложно, частично даже невозможно». Некоторые — не многие — из новообразований слов больных основываются на таких наименованиях совершенно собственных переживаний. Один больной пытался описать сенсацию в бедре более точно тем, что на вопрос, судороги ли это, ответил: «Нет, это не судороги (Zuckungen), это Zoppungen».


В этом направлении ограничения и наименования отдельных форм переживаний работала психиатрия с самого начала, она, естественно, никогда не могла сделать и шагу без такого феноменологического определения. Так были описаны бредовые идеи, обманы чувств, депрессивные и экспансивные аффекты и другое. Все это останется основой дальнейших феноменологических определений. Но часто нужно очистить от балласта теоретических соображений о телесных основах и сконструированных душевных связях. Этими теоретическими усилиями были тогда «задушены» многочисленные феноменологические попытки. Мы теперь тоже больше не удовлетворимся несколькими скудными категориями, а отдадимся без предварительных условий феноменам, и там, где мы увидим таковой, попробуем его себе полностью представить, не зная предварительно с нашими психологическими знаниями уже предположительно, что это. Известное деление симптомов психоза на обманы чувств и бредовые идеи хотя и можно использовать как предметное слово, но в этих обозначениях еще скрывается необозримое множество совершенно различных феноменов. Некоторые примеры должны наглядно показать, что за феномены установлены.


102


а) Кандинский описывал псевдогаллюцинации, определенный вид патологических представлений. Они отличаются от нормальных большей чувственной определенностью, четкостью, деталированностью, появлением независимо от воли и вопреки ей, тем самым переживанием пассивности и репептивности. От ложных восприятий так же, как от нормальных они, однако, отличаются их появлением не во внешнем пространстве одновременно с восприятиями, а во внутреннем пространстве, в котором мы также видим перед собой фантазии. Эти псевдогаллюцинации атаковали теоретическими сомнениями. Речь идет, однако, исключительно о феноменологической, дескриптивной проблеме. Описанные случаи можно представить себе феноменологически иначе, возможно, более очевидным образом. Можно привлечь к этому другие случаи (самоописания, результаты обследований), но только таким наглядным представлением, но никогда теоретическими соображениями, можно опровергнуть Кандинского. Сознание самостоятельности феноменологической задачи хранить здесь от совершенно неверно понимаемой и потому неплодотворной критики.


б) Больные нередко переживают феномен, в котором они настоятельным образом осознают, что за ними или над ними кто-то есть. Этот кто-то поворачивается с ними, если они оборачиваются. Они «чувствуют» его, «действительно» кто-то здесь есть. Но они не ощущают прикосновения, они совсем ничего не ощущают, они также не могут его увидеть. Некоторые больные, несмотря на это, рассуждают: никого нет, другие убеж1 дены в существовании этого кого-то, присутствие которого они так живо осознают. Речь здесь, очевидно, не идет об обмане чувств, поскольку отсутствует чувственный элемент, речь не идет о бредовых идеях, поскольку имеется переживание, которое само только в оценке осмысляется правильно или в порядке бреда1.


в) Еще третий пример, из царства чувств, должен продемонстрировать, что посредством простого погружения в отдельные феномены без системы и без теории приходят к представлению и определению таких феноменов, которые прежде всего присоединяются друг к другу. Говорят об экстатических чувствах. В них


' Эти и сходные феномены я вскоре буду описывать в другом месте на иримере случаев, как «достоверные осознания».


103


можно быстро отличить, если не различные феномены, то различные нюансы — правильность отдельного примера здесь, естественно, не важна. Обнаруживают, во-первых, общее воодушевление, растроганность, одержимость всем возможным, во-вторых, глубокое внутреннее блаженство, которое тут и там производит из себя отрадное представление, в-третьих, чувство блаженного подъема и помилования, освящения и большого значения. Такие и сходные быстро проводимые различения требуют, если они должны иметь ценность, феноменологического развития, т. е. уточнения и феноменологического фиксирования.


Мы знаем теперь средства психопатологической феноменологии (выразительные движения, обследование, самоописания) и пути приведения к собственному представлению (генезис, условия и положения вещей при появлении феноменов, их содержания, имеющиеся в них уже известные феноменологические элементы, символические указания и т. д.), и мы знаем, что в конце концов только призыв к другим привести феномен к собственному представлению с учетом всего сказанного остается лишним. В феноменологической работе поэтому будут встречаться отдельные случаи, добытые из них общие описания и назначения наименований. это не упрек, а только констатация факта, что феноменология, собственно, именует просто непосредственно данное. Только что путь, который в отдельном случае может вести к более общему пониманию, и что относительной полноты феноменологического ограничения всегда трудно достичь. При этом нужно обдумать, что переживание отдельного больного всегда бесконечно по многообразию, что феноменология, однако, выбирает оттуда только нечто общее, которое при переживании другого случая, который мы поэтому называем тем же, такое же, в то время как та бесконечность индивидуального все время меняется. Существует, значит, отношение, что феноменология, с одной стороны, абстрагирована от бесконечности меняющихся составных частей, с другой — обращена вовсе не к абстрактному, а к полностью наглядному. Только насколько что-то можно довести до действительной, непосредственной данности, т. е. наглядно, является предметом феноменологии.


Предположим, что описанными феноменологическими ограничениями может быть в общем представлен и осознан ряд феноменов. Мы тут, по всей видимости, во второй раз оказываемся


104


перед хаосом бесчисленных названных феноменов, которое еще никак не удовлетворяют нашу научную потребность. Для ограничения отдельных феноменов надо провести систематизацию, чтобы многообразие душевного планомерно осознать и сделать до соответственно достигнутой границы обозримым. Феномены можно совершенно по-разному систематизировать в соответствии с целью, которую в данный момент имеют. Например, можно распределить по генезису, по возможным телесным условиям, по содержаниям, по значению, которое имеют феномены с какой-нибудь точки зрения (к примеру, логические, этические, эстетические феномены душевного). Всем этим принципам систематизации отдадут должное на своем месте. Для самой феноменологии они мало удовлетворительны. Здесь мы ищем систематизацию, которая распределяет душевные феномены по их феноменологическому родству, так как, к примеру, бесконечно многочисленные цвета в цветовом круге или цветовом шаре сделаны феноменологически удовлетворительно обозримыми. Теперь при сегодняшнем уровне феноменологии обнаруживается, что имеются группы явлений, между которыми вообще незаметно никакое родство: чувственные ощущения и мысли, иллюзии и бредовые суждения, разделенные пропастью, совсем не связанные переходами феномены. Такие, совсем не сходные, феномены, можно только поставить рядом, а не распределять дальше. Насколько эти разделения в конце концов будут редуцироваться до одного или нескольких основных различий, еще нельзя предвидеть.


Полностью разделенным феноменам, с другой стороны, противостоят группы обозримо распределенных, сходных явлений. Между ними обычно тогда также имеются переходы, как между цветами. Примером1 такой систематизации сходных феноменов в обзоре являются псевдогаллюцинации. При более близком рассмотрении отдельных случаев оказывается, что имеются переходы между нормальными представлениями и полностью развившимися псевдогаллюцинациями (которые никогда не являются достоверными и всегда остаются внутри, в воображаемом пространстве). Чтобы сделать их обозримыми, удается обнаружить четыре главные противоположности, между которыми могут


Для меня здесь снова неважно, правилен ли именно выбранный пример.


Он должен только служить наглядному представлению цели.


105


колебаться эти феномены в ряде переходов. Если мы в каждом из этих рядов, к примеру, опишем место, то у нас будет особенный феномен, который находится между представлением и псевдогаллюцинацией, достаточно феноменологически охарактеризованный. Этими четырьмя противоположностями являются:


Выраженные псевдогаллюцинации: ?. Имеют определенный рисунок, представляются нам полно со всеми деталями


2. Имеют в отношении отдельных элементов ощущений полную адекватность соответствующим восприятиям


3. Постоянны и легко могут быть удержаны тем же способом


4. Независимы от воли, не Moiyr быть произвольно вызваны и изменены. Они принимаются с чувством пассивности и рецептивности


Нормальные фантазии: Имеют неопределенный рисунок, представляются нам неполно и только в отдельных деталях


Имеют эту адекватность только в очень немногих, элементах ощущений или не имеют совсем, например, в воображаемом лице все серо


Непостоянны и размыты и должны все время производиться снова


Зависимы от воли, могут по желанию быть вызваны и изменены. Они производятся с чувством активности.


Этот пример, который мы в этом месте не будем рассматривать дальше, показывает, как, к примеру, удается сгруппировать сходные феномены чисто феноменологически, когда только действительно пережитые стороны этих феноменов предоставляют исходные моменты для распределения, в то время как додуманное, теоретическое еще остается совсем далеко. Из изложения одновременно выявляется, как важно, чтобы, используя предметное слово, отличать феноменологические переходы от феноменологических пропастей. Первые допускают феноменологические систематизации, последние только противоположные пары или перечисления. Тем самым, одновременно естественно, что на признание феноменологически новой группы феноменов, которые отделены от предшествующих пропастью, решатся только с трудом и только при наглядном представлении. Несмотря на это, при современном уровне, при котором многие все душевное хотят свести к возможно малому числу простых качеств, лучше принять больше некоторых феноменов, которые потом вскоре


106


все же систематизируют, чем впасть в пошлость из малого числа элементов выстроенных психологических систем.


В то время, как собственно идеалом феноменологии является обозримо упорядоченная бесконечность нередуцированных душевных качеств, в противоположность этому имеется другой идеал, идеал по возможности малого числа последних элементов, как, к примеру, в химии. Из их комбинаций должны быть выведены все более сложные душевные феномены, разложением на такие элементы должны быть достаточно изображены все душевные феномены. Наконец, такой взгляд в своей последовательности не может считать бессмысленным обойтись одним единственным конечным душевным атомом, из которого в различных сочетаниях строится все душевное. Этот ориентированный на естествознание идеал имеет, наверняка, смысл для генезиса душевных качеств. Так как бесконечно многообразные цвета генетически сводятся только к количественно различающимся оттенкам, можно пожелать генетически выяснить другие душевные феномены и затем, возможно, под этим углом зрения систематизировать и иначе. Но для феноменологии самой такое требование представляется совершенно бессмысленным. Феноменологический анализ имеет целью осознавать душевные феномены с помощью четкого ограничения. Он, среди прочего, действует при этом также так, что выявляет душевные качества, которые встречаются в только что имевшемся в виду как часть. Это разложение комплексных образований на такие части, которое является только одним путем, считается тем собственно только для генезиса рассчитаны мнением единственным анализом. Для него, например, восприятие было бы выяснено через разложение на элементы ощущений, пространственный взгляд и интенциональный акт, в то время как истинная феноменология только сравнением с фантазией, которая выстроена из тех же элементов, с суждением и др. доходит до характеризации восприятия как нередуцированного душевного качества. Если поэтому, вероятно, иногда, концепции «разложения на конечные элементы», так же как концепции «разложения как ограничения конечных качеств» удается выдавать себя за свободных от генетических точек зрения и за чисто феноменологических, то все же при каждом случае она (т. е. концепция впадает обратно в смешение с генетическим рассмотрением: для нее возникают


107


тогда комплексные образования снова из собирающихся элементов. В противоположность этим взглядам у феноменологии нет даже идеала возможно меньшего числа конечных элементов. Напротив, она не хочет ограничивать бесконечность душевных феноменов, хочет однако, насколько это возможно — это, конечно, бесконечная задача — сделать их обозримыми, их четко осознать и сделать в отдельности снова узнаваемыми.


Мы изложили, даже если только в самых общих чертах, цель и метод феноменологии, которой, хотя и всегда занимались, но которая никогда, по-настоящему, не приходила к беспрепятственному развитию. Поскольку ее смешение с другими исследовательскими задачами всегда было ее тоавным дефектом, мы хотим еще раз кратко перечислить, чего не надо в феноменологии и с чем ее нельзя путать.


Феноменология имеет дело только с действительно пережитым, только с наглядным, не с какими-либо вещами, которые, как представляется, лежат в основе душевного, теоретически конструируются. При всех своих определениях она должна себя спрашивать: и это, действительно, переживается? И это, действительно, дано в сознании? Ее определения имеют свою достоверность тем, что представление душевной действительности снова и снова удается, они только тем могут быть опровергнуты, что до сих пор неверно представленные факты представляются верно, не тем, что из каких-либо теоретических положений выявляется невозможность или отличительность. Феноменология ничего не может приобрести через теорию, в лучшем случае потерять. Правильность отдельного представления не контролируется по общим критериям. Она должна находить свой масштаб всегда в себе самой.


Феноменология имеет дело с действительно пережитым. Она рассматривает душевное «изнутри» в непосредственном представлении. Она поэтому имеет дело не с исследованием выходящих наружу явлений, моторными феноменами, выразительными движениями как таковыми, объективными достижениями. В какой мере выразительные движения и самоописания являются не предметом, но средствами феноменологии, было изложено выше.


Феноменология, далее, не имеет дело с генезисом душевных феноменов. Она только предварительное условие для такого генетического исследования, сама, однако, оставляет их совер-


108


шенно в стороне и не может быть ими ни опровергнута, ни поддержана. Исследование возникновения цветов, восприятий и т, д. чуждо феноменологии. Совсем по-особенному опасны для нее в меньшей степени такие фактические генетические исследования, чем те «мозговые мифологии», которые интерпретировали феноменологию и заменяли ее конструкциями физиологических и патологических мозговых процессов. Вернике, который сделал значительные феноменологические установления, такими интерпретациями с помощью ассоциативных волокон, деюнкции и т. п. исказил их. Эти конструкции обычно не дают феноменологическим исследованиям дойти до конца. Они хотя в начале и занимаются вынужденно феноменологией, но когда они затем добираются до своей теории, чувствуют прочную почву и находят феноменологическое в странной недооценке своих собственных истоков «субъективной».


Наконец, феноменологическое рассмотрение нужно также отграничить от генетического понимания душевных процессов, того своеобразного, применимого только к душевному понимания, для которого душевное с очевидностью «вытекает» из душевного, для которого само собой разумеется, что тот, на которого напали, разъярен, обманутый любовник ревнив. Мы говорим как при феноменологическом представлении, так и при этом осмыслении вытекания друг из друга о «понимать». Чтобы избежать путаницы, назовем феноменологическое понимание душевных состояний статичным пониманием, которое осмысливает только факты, переживания, способы сознания и является основой их ограничения и характеризапии. Понимание связей душевных переживаний, вытекание душевного из душевного назовем генетическим пониманием. Поскольку теперь феноменология не имеет дела с этим генетическим пониманием, ее нужно в большей мере рассматривать совершенно отдельно от него, однако, ее возможным предметом являются регулярные последствия душевного, которые переживаются в действительности и вместе образуют своеобразное феноменологическое единство. Возможно, примером этому является переживание воли. Это феноменологическое следствие является чем-то совсем ильм, чем понятое вытекание одного из другого. Мы ограничиваем феноменологию статически понятым.


Само собой разумеется, что мы, рассматривая психопатологию как целое, наш собственный интерес находим в генетически понятом, в отношениях зависимости, лежащих вне сознания, в


109