Мониторинг российской прессы 17. 01. 2005

Вид материала

Документы

Содержание Невское время №112 Дата: 18.06.2004 Poccия XXI №3 Дата: 24.06.2004

Подобный материал:

• Газоваялент а мониторинг российской и татарстанской прессы 1-4 февраля 2011 года, 505.66kb.
• Российские сми о мчс мониторинг за 24 июня 2010, 916.08kb.
• Н. Т. Гончаровой Заместителям руководителя уфнс, 601.86kb.
• Н. Т. Гончаровой Заместителям руководителя уфнс, 353.62kb.
• Н. Т. Гончаровой Заместителям руководителя уфнс, 266.57kb.
• Н. Т. Гончаровой Заместителям руководителя уфнс, 158.71kb.
• Обзор региональной прессы по налоговой тематике за декабрь 2005 года, 115.67kb.
• Деятельность администрации дж. Буша-мл. По борьбе с терроризмом в оценках американской, 297.88kb.
• Газоваялент а мониторинг российской и татарстанской прессы 11-15, 494.59kb.
• Газоваялент а мониторинг российской и татарстанской прессы 18-22, 611.8kb.

^

Невское время №112 Дата: 18.06.2004

Страница: 14

Санкт-Петербург

Автор: Александр Мусин, доктор исторических наук, руководитель проекта

АРХЕОЛОГИЯ ЦЕННОСТЕЙ И ЦЕННОСТЬ АРХЕОЛОГИИ.

"Золото есть?" Этот вопрос один из самых сложных в отношениях между археологией и обществом.

Раскопанное еще в 1830-х годах золото скифских курганов надолго ослепило Россию, ожидавшую от "истории, вооруженной лопатой" громких сенсаций и материальных ценностей.

Недавний всплеск интереса к прошлому России не сопровождался особым вниманием к памятникам археологии. За последние 5 лет общественный прагматизм смел в процессе строительства и грабительства несколько тысяч курганов, городищ, селищ. Наверное, часть ответственности за содеянное лежит и на археологах. Мы слишком увлеклись изучением древних вещей, забывая, что за ними стоят обычные люди прошлого.

Исправить положение возможно лишь новыми формами организации науки и новыми научными идеями. И то и другое сочетается в Межрегиональных институтах общественных наук (МИОН). В 2002 году с целью развития гуманитарных наук в России был основан "ИНО-Центр". В числе его учредителей Министерство образования РФ и ряд американских фондов. В рамках этой деятельности была создана сеть МИОНов при региональных университетах. На Северо-Западе такой институт принимает у себя Новгород. Его научная тематика: "Государство, общество и личность в контексте российской культуры: ценностное измерение" (www.mion.novsu.ac.ru). В его рамках и работает долгосрочный проект "Археология ценностей и ценность археологии в контексте трансевропейских связей".

Проект стартовал 4 июня в Новгороде, в Гуманитарном институте, расположенном в древнем Антониевом монастыре. С научно-практического семинара "Вещь и человек в меняющемся мире. Версия археологии". Своеобразным эпиграфом стало стихотворение Иосифа Бродского "Натюрморт". Вещи приятней. В них // нет ни зла, ни добра // внешне. А если вник // в них - и внутри нутра.

Проект рассчитан на общественный резонанс. Поэтика археологии и изучаемого этой наукой мира древних вещей должна стать главным связующим звеном между исследователем и современником. Сегодня науке важно показать миру, что ее общественная значимость не в уникальности находок, а в их обыденности. Именно эта обыденность, понятность древних вещей, позволяющая увидеть и потрогать "структуры повседневности" средневекового человека, должна сделать археологию притягательной для современника.

К тому же археологическая наука может раскопать то, что некоторым выгодно закопать. Утверждения об исключительности русской истории, якобы отличающей нас от прочей Европы, разрушаются, соприкоснувшись с миром средневековых вещей. Этот мир - вполне европейский. Сегодня именно археология способна создать истинную версию русской истории, корректирующую письменные источники, зачастую несущие печать "госзаказа".

Программа позволит увидеть славяно-русскую культуру в широком европейском контексте своих соседей. "Готская проблема", карельские и христианские древности, предметный мир древнерусского города... Часть проблем связана с реконструкцией древних вещей и среды обитания: в поселке Любытино Новгородской области создается археологическая модель славянской деревни. Археологический туризм у нас только зачинается, но именно он должен играть роль посредника между специалистом и любопытствующим.

Этим летом у проекта есть свои археологические планы. Экспедиция отправится на юг Новгородчины, где в Средневековье сходились границы Москвы, Литвы и Новгорода. Задачи исследования - уникальная культура и система расселения этого пограничного региона, который принадлежал главе "дома Святой Софии" - новгородскому архиепископу.

^

Poccия XXI №3 Дата: 24.06.2004

Страница: 118-155

Москва

Автор: Александр Филюшкин

КОГДА РОССИЯ СТАЛА СЧИТАТЬСЯ УГРОЗОЙ ЗАПАДУ?.

ЛИВОНСКАЯ ВОЙНА ГЛАЗАМИ ЕВРОПЕЙЦЕВ (Поддержка данного проекта КИ 400-3-03 ("Ливонская война глазами современников и потомков") была осуществлена АНО ИНО-Центр в рамках программы "Межрегиональные исследования в общественных науках" совместно с Министерством образования Российской Федерации, Институтом перспективных российских исследований им. Кеннана (США) при участии Корпорации Карнеги в Нью-Йорке (США), Фондом Джона Д. и Кэтрин Т. МакАртуров (США). Точка зрения, отраженная в данном документе, может не совпадать с точкой зрения вышеперечисленных благотворительных организаций. Данная статья является второй частью нашего исследования. Первая статья, посвященная формированию образа России в европейском сознании в годы, предшествовавшие Ливонской войне, была опубликована: Филюшкин А. Как Россия стала для Европы Азией? // Ab Imperio: Теория и история национальностей и национализма в постсоветском пространстве. 2004. N1. С.191-228.)

При изучении данной темы исследователь сталкивается с серьезной проблемой. Подавляющее большинство записок иностранцев о России, начиная с XVI века, содержит негативные ярлыки и мифы о Московии и московитах. Однако невозможно ответить на вопрос, что в трактатах иноземцев о России является явным преувеличением, а где отражены реалии русского XVI столетия. Главная трудность изучения данных произведений очень точно охарактеризована А.Миллером: "Мы знаем, что они (сочинения иностранцев. - А.Ф.) тенденциозны, знаем, что оптика наблюдателей во многом предопределена господствующими дискурсами. Но степень и характер тенденциозности, как правило, остаются невыясненными... Сколько в каждом конкретном случае искреннего заблуждения, сколько сознательного изобретательства, сколько умолчания? Пока что у нас нет исследований, позволяющих ответить на эти вопросы" (Миллер А. [Предисловие] // Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М., 2003. С. 7-8..). Добавим, что в большинстве случаев у нас просто отсутствует возможность объективной проверки информации.

Проблему изображения Московии европейцами нельзя рассматривать, как это часто делается, только в аспекте проверки на достоверность описаний России глазами иностранцев. Подобные исследования нередко сводятся к простым пересказам иноязычных трактатов (Например: Бочкарев В.Н. Московское государство XV-XVII вв. по сказаниям современников-иностранцев. Пг., 1914; Ключевский В.О. Сказания иностранцев о Русском государстве. М., 1993. MundS. Orbis russiarum: Genese et development de la representation du monde "russe" en Occident a la Renaissance. Geneve, 2003. (Travaux d'Humanisme et Renaissance. N CCCLXXXII)Зачастую цитаты из средневековых текстов привлекаются для иллюстрирования концепций, посвященных обличению темных нравов московитов, или, напротив, критике клеветнических измышлений иноземцев (Например: Pipes R. Introduction //Fletcher G. Of the Russian Commonwealth 1591 /Ed. by J. V.A. Fine and R. Pipes. Cambridge, 1966. P. 7-23; Рое М. A People Born to Slavery: Russia in Early Modern European Ethnography, 1476-1748. Ithaca, 2000.).

Между тем не следует определять интеллектуальный стиль Европы эпохи Возрождения по бихевиористской схеме "стимул - реакция": они узнали, что существует Московия, и начали осмыслять увиденное и услышанное о ней. Поиск места России на ментальной карте мира и ее идентификация обусловливались не только информацией, полученной из этой далекой страны, но и внутренней европейской дискурсивной практикой.

Иными словами, формирование образа России в западном нарративе зависело не только от России. Для постижения способов формирования этого образа необходимо установить момент максимальной интенсивности отношений России и Европы в изучаемый период и характер этих отношений. Для чего Западу понадобилось знание о своем восточном соседе? Какое именно знание ему требовалось? Облик России формировался на основе объективных данных, получаемых об этой стране с использованием научных методов того времени, или же он оказался заранее вписан в определенный пропагандистский миф, востребованный в том числе и для решения задач внутриевропейского идеологического и интеллектуального развития?

Время появления этого пропагандистского мифа в европейской мысли эпохи Возрождения фиксируется очень четко: середина - вторая половина XVI в. Это время первой войны России и Европы, получившей в историографии название Ливонской войны (1558-1583). (Kappeler A. Ivan Grozny im Spiegel der auslandischen Druckschriften seiner Zeit. Ein Beitrag zur Geschichte des westlichen Russlandbildes. Frankfurt/M., 1972, S.22-23.)

Хотя эту войну нельзя назвать "мировой", но она вполне соответствовала статусу европейской войны: в ней участвовали Ливонский орден, Великое княжество Литовское, Королевство Польское, Дания, Швеция, Россия, Крымское ханство, Турция - пять европейских и два азиатских государства! Весомую роль в дипломатическом противоборстве участников конфликта играла Священная Римская империя. На полях сражений воевали наемники из Англии, Шотландии, Венгрии, Италии, немецких княжеств. Как мировые войны в конечном итоге очерчивали и фиксировали границы мира, так и Ливонская война окончательно обозначила для западного человека восточные пределы Европы. Теперь последняя кончалась за рекой Наровой и Псковским озером (Kirby D. Northern Europe in the Early Modern Period: The Baltic World. 1492-1772. L; N. Y., 1990. P.24; Kirchner W. The Rise of the Baltic Question / 2-nd ed. Westport, 1970. P.86.).

Таким образом, интенсивное формирование образа России в западном сознании пришлось на одну из крупных европейских войн, результатом которой стало складывание для западного обывателя определенной картины окружающего его мира. Широкое распространение в западной мысли получила основанная на сочинениях эпохи Возрождения точка зрения, что именно раздавленная русскими и затем спасенная поляками и шведами Ливония была самым "восточным бастионом" европейской цивилизации. Поэтому в борьбе за нее решалось, удастся ли Западу защититься от наступления с Востока (Kirchner W. Op. сit. P. 2, 6.). И к изображению русской "восточной угрозы" были привлечены все известные авторам эпохи Возрождения топосы. От библейских, эсхатологических, антихристовых до турецкой агрессии, мирового противостояния христианства и бусурманства (под которым понимался не только ислам, но и все варварское, то есть некатолическое и непротестантское). Образ России в сочинениях эпохи Возрождения как бы явился квинтэссенцией всех негативных дискурсов, накопленных за столетия. Каков же он был, этот образ?

В каких европейских сочинениях говорится о первой войне России и Европы?

О военных и дипломатических событиях, связанных с Ливонской войной, мы находим сведения в нескольких типах памятников. Первый - исторические хроники. Например, следующие.

"История Ливонской войны" Т.Бреденбаха (1564); "Ливонская история" И.Реннера (1556-1561); составленное между 1556 и 1575 гг. продолжение польской Хроники М.Кромера (также приписываемое А.Гваньини); "Краткая хроника" Л.Сириуса из Кельна (1566); "Комментарии к Московской войне" И.Левенклавия (1571); "Хроники и анналы Польши" Б. де Вигенера (1573); "Хроника провинции Лифляндии" Б.Рюссова (1578); "Христианство о страшном разорении Ливонии" Т.Бракеля (1579); "Комментарии к правлению короля Стефана" П.Гиуля (1580); "Хроника польская" М.Стрыйковского (1582); "Московская война при короле Стефане Батории" Р.Гендейштейна (ок. 1584-1585); "История" Л.Мюллера (1581); "Вандалия и Саксония" Д.Хитрея (1586); сочинение по истории деятельности папы Пия Дж.Катены (1586); "Анналы" Ст.Сарницкого (1587); "Лифляндская хроника" С.Геннинга (1590); "Анналы" Ч.Баронио и др. (Обзор происхождения и первых публикаций данных сочинений см. в работах: Аделунг Ф. Критика-литературное обозрение путешественников по России до 1700 года и их сочинений. М., 1864. 4.1, 2; Бочкарев В.Н. Указ, соч.; Ключевский В.О. Указ. Соч.; Miller D. Official History in the Reign of Ivan Grozny i and its Seventeenth-century Imitators //Russian History = Russe History. Irvine, 1987. Vol.14. N4. P.333-360; Рое M. Op. cit.; Mund S. Op. cit.)

Кроме того, Ливонская война удостоилась внимания произведений особого жанра - памфлетов (Flugschriften, нем.) и печатных "летучих листков" (как правило, четырехстраничных сброшюрованных простых информационно-пропагандистских текстов, часто иллюстрированных) (Обзор этих произведений и их перечень см.: Kappeler A. Op. cit. S.65, 96-97, 253-258; MundS. Op. cit. P. 340-349; OttT. "Livonia est propugnaculum Imperil": Eine Sludie zur Schilderung und Wahrnehmung des Livldndischen Krieges (1558-1582/83) nach den deutschen und lateinischen Flugschriften der Zeit (Osteuropa-Institut Munchen: Mitteilungen 16/ 1996). Munchen, 1996. S.71-75; SchottenloherK. Flugblatt und Zeitung. Berlin, 1922. S.59-261 (Bibliothekfur Kunst-und Antiquitdten-sammler. Bd.21).). Они получили в Европе массовое хождение вскоре после начала Ливонской войны. Их популярность резко упала после ее окончания. На сегодняшний день их известно около 60, что, в общем-то, не слишком много (турецкой опасности, по указанию С.Мунда, в конце XV - XVI в. было посвящено около 1000 подобных произведений) (Mund S. Op. cit. P.338, 350.).

Важно подчеркнуть, что летучие листки были дешевыми популярными текстами, рассчитанными на распространение среди народа. Они закладывали стереотипы восприятия России не у университетских интеллектуалов или католических теологов, а у "среднего европейца", "массового читателя". Роль этих произведений в складывании на Западе негативного восприятия "агрессоров-московитов" трудно недооценить. Даже сама форма этих памятников задавала с первых строк определенное восприятие информации. Они предварялись пространными заголовками, в которых описывалось главное событие и приводилась его моральная оценка, порой сопровождаемая подходящей библейской цитатой или исторической аналогией. Т.Отт выделяет три типа повествования в летучих листках. Первый - это описание жестокостей войны и бедствий жертв московитской агрессии с морализирующим и эсхатологическим подтекстом. Второй - хронологическое изложение военных действий, также с этическим подтекстом, которому подчинен весь авторский замысел. Фактический материал в обоих случаях выступает не более чем оболочкой (по выражению Т.Отта - "фольгой") для нравственных сентенций. Третий тип повествования - прославление не только новых мучеников, но и героев, спасающих христианский мир от русских варваров и за это достойных вечной благодарности в памяти потомков (Ott T. Op. cit. S. 53-54.).

К данным памятникам тесно примыкают панегирики, главным образом польского и немецкого происхождения. Для распространения в Европе они писались преимущественно на латинском языке. Появление этого жанра в Россике (Росстой принято называть свод произведений иностранных авторов, посвященных России.), видимо, связано с победой польско-литовских войск над московскими при Орше (1514). Ливонская война, особенно в 1564 и 1578-1581 гг., дала целый всплеск подобных победных реляций. В них всячески восхвалялись успехи "спасителей христианского мира" - польских и литовских войск и их предводителей, королей Сигизмунда и Стефана Батория (Перечни памятников см.: Kappeler A. Op. cit. S.24, 32, 35-36, 53, 66-69, 88, 258-263; MundS. Op. cit. P.35J-354. - Стоит заметить, что своего успеха пропаганда достигла: помимо формирования в Европе достаточно однозначного настороженно-негативного отношения к Московии, в 1580-х годах, как показано С.Мундом, значительно возрастает интерес к Польше как к стране, спасшей христианский мир от московитских варваров. Это выразилось в составлении специальных сборников для ознакомления западного читателя с Польшей (Mund S. Op. cit. P.369).).

К следующей группе интересующих нас нарративных памятников XVI века, содержавших сведения о Ливонской войне, относятся отчеты и записки послов европейских держав, в годы конфликта посетивших Россию с дипломатическими миссиями. Думается, что работа по выявлению подобных текстов далеко не закончена. Среди введенных в научный оборот сочинений стоит назвать следующие.

Дневники ливонского посла Т.Хернера (1558); датского посла К.Угрое (1559); английского дипломата и путешественника А.Дженкинсона (1557-1560, 1561-1564, 1566-1567 и 1571-1572) и его анонимного спутника (возможно, Р.Беста, 1557-1558); англичан-путешествеников Т.Соутема (1566), Э.Вебба и посла Т.Рандольфа (1568-1569); "Путешествие в Московию" Р.Барберини (1565); реляции ватиканского посла Руджери (1568); записки Джерио (его сочинение дошло в выписках Альбертранди), бывшего в составе польского посольства (1570); записки шведского посла П.Юстена (посетил Россию в 1569-1572 гг.); вымышленную реляцию несуществовавшего дипломата И.Пернштейна (1575); датского дипломата Я.Ульфельдта (1578); имперских послов Г.Кобенцля (1575-1576), Д. Принца фон Бухова, Ф.Пернеста (1579); записки Дж.П.Кампана (1581); запись А.Поссевино бесед с купцом из Флоренции Дж.Тедальди, более 10 раз посещавшим Россию (1581); компиляцию записок самого Поссевино, посетившего Россию в 1581-1582 гг.; отчет английского посла И.Боуса (1583-1584); описание путешествия С.Кихеля по Польше, Ливонии и России (1585-1589) и др. (Полный список сочинений иностранных послов нуждается в уточнении, поскольку следует отделять официальные отчеты от нарративных памятников, сочинений послов дневникового или мемуарного характера, компилятивных памятников. Ф.Аделунг упоминает тексты, связываемые с именами польского посла Ф.Воропая (Slowa wielkiego ksigdza Moskiewskiego do Ich mci Panow Rad Korony Polskiey Ksiqstwa Litewskiego); реляцию М.Гарабурды (1573); описание посольства 1573 года датчанина З.Феллинга из родового архива Мекленбургских; отчет И.Эйзенберга, секретаря немецкой канцелярии в Копенгагене, посетившего Россию (1571) в связи с делом о бракосочетании Магнуса (Аделунг Ф. Указ. соч. С.175-185). С.Мунд называет еще анонимное сочинение, написанное, вероятно, иезуитом по следам миссии Поссевино 1581-1582 гг. (MundS. Op. cit. P. 50, 52).)

Итак, каковы главные идеи, сформулированные европейской мыслью во второй половине XVI в. в связи с описаниями Ливонской войны?

"Нашествием московитов Бог покарал нас за грехи...", или когда возник лозунг "Священной войны" Европы против России

Наиболее распространенным тезисом, возникшим вскоре после начала военных действий, было положение, что нашествием московских варваров Бог покарал европейцев за грехи. Например, эту мысль обосновал один из первых ливонских хронистов Б.Рюссов. Он писал, что вначале Ливонский орден служил святому делу обращения местных эстонских и латышских язычников, несению света католической веры на восток. Но потом "...явился большой недостаток в таких мудрых руководителях", какими были основатели ордена. От легкомыслия новые епископы затеяли междоусобицы да еще привлекли к ним "неверных русских и литовцев". И эти войны велись "не из-за чего более, как из-за временных почестей, верховной власти и пышности".

Увлеченные распрями ливонцы забыли о своей главной миссии - обращении местного крестьянства, которое, лишенное пастырей, осталось во тьме язычества: "из тысячи крестьян едва ли можно было найти одного, знавшего "Отче наш", не говоря уже о пяти главах Катехизиса". "Если же все орденские сановники, епископы и каноники, будучи начальством, хранителями душ и пастырями овец, вели такую жизнь", то их подданные подражали им во всем. Мало того, в монастырях (напр., в монастыре Св. Бригитты) священники на праздники бесстыдно предоставляли площадки для чуть ли не языческих игрищ, сопровождавшихся пьянством и гульбой, будучи "в безумной уверенности, что подобное бесчинство составляет особенно приятную Богу службу и что этим они заслужат у Бога большую милость". Такого пренебрежения обязанностями Бог уже не стерпел и просто был вынужден наказать орден нашествием московитов.

Таким образом, по Рюссову, "перемена и разрушение древнего ливонского господства, дворянства и вообще всех городов и замков не есть дело московита, а дело всемогущего Бога, который принужден был употребить московита как бич против Ливонии... и если бы всемогущий Бог, по особенной милости, не наказал Ливонию, то содомские грехи, описанные в 16-й главе у Иезекиля (В 16-й главе Книги Иезекиля помещено "свидетельство о беззакониях Иерусалима", который был когда-то в Завете с Богом, но теперь должен понести кару за то, что "соблудила ecu во имени твоем... и создала ecu себе храм блуднический... и разложила голени своя всякому мимоходящему" (Иез. 16: 15, 24). При этом был свершен еще и грех гордыни: "Обаче сие беззаконие Содомы сестры твоея, гордость, в сытости хлеба, и во изобилии вина, и сластолюбствоваша... и руки убогому и нищему не подаяху" (Иез. 16: 49). В главе содержится угроза отступникам: "И возставлю аз завет мой с тобою, и увеси, яко яз Господь" (Иез. 16: 15, 63).), казались бы в настоящее время слишком ничтожными по сравнению с ливонскими грехами...".

Лености, праздности, самонадеянности и разврату ливонцев Рюссов противопоставляет трудолюбие и прилежание московитов. Последние, пока рыцари развлекались, запасались военными припасами, учились искусству воевать у германских и итальянских мастеров, чтобы потом обрушиться на беспечную Ливонию. Легкомыслие же ордена достигло таких пределов, что он торговал с Московией медью, оловом и другим военным сырьем, из которого было сделано оружие, направленное против рыцарского государства (Рюссов Б. Ливонская хроника // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т.2. Рига, 1879. С. 161-163, 165, 171-172, 320, 326-327, 331. - Правда, стоит учесть верное замечание В.Урбана, который считает критику Рюссовым порядков в ордене тенденциозной, обусловленной тем, что он был протестант, ненавидящий рыцарей-католиков. Урбан пишет, что многие аморальные явления в ордене были и раньше, но Рюссов специально сконцентрировал весь негатив в части своего сочинения, описывающей начало Ливонской войны. Следовательно, собранные им сведения призваны не объективно отражать действительность, а служить подтверждению авторского замысла и поэтому не могут быть признаны во всем достоверными (Urban W. The Livonian Crusade. Washington, 1981. P.457).).

Сходная мысль звучала и у английского дипломата Горсея: "Это (Ливония. - А.Ф.) самая прекрасная страна, текущая молоком и медом и всеми другими благами, ни в чем не нуждающаяся, там живут самые красивые женщины и самый приятный в общении народ, но они очень испорчены гордостью, роскошью, ленью и праздностью, за эти грехи Бог так покарал и разорил эту нацию, что большая часть ее была захвачена в плен и продана в рабство в Персию, Татарию, Турцию и отдаленную часть Индии" (Горсей Дж. Записки о России. XVI' - начало XVII в. / Под ред. В.Л.Янина; Вступит, ст., перевод и комм. А.А.Севастьяновой. М., 1990. С.69.).

Эта же идея отражалась в дипломатической переписке и политических памфлетах с первых дней Ливонской войны. Так, датский король Христиан III писал 1 августа 1558 г. своему наместнику Х.Мюнхгаузену в Ревель, что крайне обеспокоен успехами русских, взявших Нарву и Нейгауз, а особенно последовавшими при этом злодеяниями московитов: "Это, несомненно, Божье наказание" (Щербачев Ю.Н. Датский архив: Материалы по истории Древней России, хранящиеся в Копенгагене: 1326-1690 гг. М., 1893. С.22. N57; Он же. Копенгагенские акты, относящиеся до русской истории. Вып.Г. 1326-1569. М., 1915. С.48-49. N29.). В "Истории Московской войны" Т.Бреденбаха причиной войны считалось "отпадение от веры", прегрешения ливонцев. Взятие Иваном IV Полоцка (1563) трактовалось как Господня кара за грехи и знак свыше о необходимости покаяния и исправления веры.

Таким образом, изначально в системе европейских ценностей конфликт с Московией был помещен в глобальный контекст. Борьба за земли немецкого ордена большинством авторов рассматривалась в аспекте противостояния Добра, воплощенного в истинно верующих западных христианах, и Зла, которое олицетворялось в дьявольских силах, наползающих на Европу с Востока. Недаром рефрен очень многих европейских текстов, посвященных Ливонской войне, - рассуждения о необходимости чистоты веры, насланных Богом испытаниях и "твердости в вере" как средстве победить московитов. Во многих сочинениях высказывалась надежда на возврат протестантов-ливонцев после столь явной демонстрации Божьего гнева в лоно католической церкви (Ott T. Op.cit.S.50.). В сатирической песне, сочиненной в 1563 г. Г.Газентутером, позиция

Ганзейских городов, продолжающих наживаться на торговле с московитами, несмотря на гибель Ливонии, была сравнена с грехом Иуды (Цит. по: Donnert E. Der Livdndische Ordenstritterstaat und Russland. Der Livdndische Kriegunddie baltische Frage in der europdischen Politik 1558-1583. Berlin, 1963. S.I65.).

Целью русского нападения на Ливонию, по словам ливонцев Таубе и Крузе, было "окончательное разрушение и опустошение всего христианского мира, королевства Польского, Литвы и нашей злополучной родины... и все эти действия были против Бога, против чести, против христианской церкви" (Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе /Пер. и вступ. ст. М.Г.Рогинского//Русский исторический журнал. Пг., 1922. Кн.8. С.56.). Датский дипломат Ульфельдт также называл Ивана IV "злейшим врагом христианского имени". В результате нападения русского царя от некогда цветущей страны осталась мрачная пустыня. Ульфельдт рисует страшную обстановку в г. Оберпалене, захваченном русскими: "Трупы повешенных на виселицах терзали собаки и догрызали вплоть до костей.При этом повсюду на дороге можно было увидеть головы убитых, надетые на колья заборов, так же как и валявшиеся по дороге непогребенные мертвые тела" (Ульфельдт Я. Путешествие в Россию / Отв. ред. Дж.Линд, А.Л.Хорошкевич; Пер. Л.Н.Годовиковой. М., 2002. С.353, 359.).

Победы в сражениях с московитами считались богоугодными. Поражение московских войск при Улле (1564) вызвало целый всплеск победных реляций, пересказанных в немецких "летучих листках" в поздравительных тонах. Появилось даже несколько стихотворных произведений, восхваляющих торжество литовского и польского оружия (Л.Гослицкого, Григория из Самбора, Я.Семишловского), связывающих с Улльской битвой реванш за потерю Полоцка и перелом в войне с ненавистным московитом. Причем Семишловский даже сравнивал сражение с противостоянием греков (поляков) и троянцев (московитов). В него, как и в поэмах Гомера, вмешиваются Боги, с обеих сторон есть легендарные герои. Число убитых русских достигало гигантских величин, а потери литовцев изображались ничтожными.

В летучем листке 1578 года спасение Ливонии от московитов сравнивалось с избавлением Израиля от фараона. Третий раздел ("книга") сочинения Одеборна, в котором речь идет о поражениях русской армии в Ливонии, начинался с эпиграфа: "Мне отмщение, и аз воздам" (Цит. по: Полосин И. И. Немецкий пастор Одеборн и его памфлет об Иване Грозном (1585) // Полосин И.И. Социально-политическая история России XVI - начала XVII в.: Сборник статей. М., 1963. С. 205.). П.Одеборн трактовал поражение России в Ливонской войне как Божью кару на грешника и тирана; причем царь был побит "христианскими князьями", к коим автор относил прежде всего Стефана Батория. Даже сами небеса против тирана: Одеборн рассказывал о повисшей в московском небе комете, о падении у слободы Наливки метеорита - "надгробный камень с непонятными буквами упал с неба". Грозный велел его разбить, - "ничтожный человечишко, который пытался идти против своей судьбы".

По наблюдению А.Каппелера, особенно настойчиво мотив "Священной войны" против Московии начал звучать после 1578-1579 гг., когда наметился явный перелом военных действий в пользу Речи Посполитой. Стефану Баторию говорили и подданные, и дипломаты других стран: "Господин, вы справедливы и наше дело правое" (Kappeler A. Op. cit. S.5I, 79.).

Говоря о данных дискурсах, В.Урбан заметил: в то время все европейские страны так или иначе сталкивались с ужасами войны. Любая армия ведет себя на территории противника одинаково бесчеловечно. Почему же столь обостренная реакция последовала именно на вторжение московитов в Ливонию? Ученый объясняет это уже сложившейся к тому времени репутацией русских как варваров (Urban W. Op. cit. P. 489.), а варварам по определению положено быть злыми и жестокими. Добавим, что в этих листках чувствуется определенная провокативность: Ливония молила соседние страны о помощи, и для этого было можно и сгустить краски, представить бедствия несчастных жертв "тирана Васильевича" как нечто исключительное. Ливонский хронист С.Геннинг подчеркивал, что имманентная враждебность России христианству как раз в качестве первого симптома и проявилась в нападении на Ливонию, прикрывшую собой христианский мир (Цит. по: Kirchner W. Op. cit. P.91).

По справедливому замечанию немецкого исследователя Т.Отта, образ невинных, трогательных жертв агрессии варваров-нехристей, иллюстрируемый параллелями из древней и библейской истории, для авторов сочинений о Ливонской войне часто являлся всего лишь "спектаклем или объектом демонстрации". Это был материал, на основе которого оказалось возможным эффективно морализировать на внутриевропейские темы, волновавшие германских мыслителей периода Реформации и без Ливонской войны: чистота веры, гуманизм, эсхатология, насилие и грех и т.д. Призывы о помощи бедным ливонцам, содержащиеся в листках, не предполагали (да и не вызывали) реальных действий по оказанию этой помощи. Несмотря на показное сочувствие, германский мир не спешил спасать гибнущий орден, а в гораздо большей степени использовал трагедию Ливонии для иллюстрирования собственных интеллектуальных и духовных исканий (Ott T. Op. cit. S.I2, 23-24, 45, 48.).

Отождествление "московской" и "турецкой" угрозы в сочинениях о Ливонской войне

В годы Ливонской войны Русь стала "фактором опасности" для Запада. Напав на Ливонию, Литву и Польшу, Россия впервые заставила заговорить о себе всю Европу. Как писал А.Шлихтинг, "никто не мог знать ранее, каким характером и умственными способностями обладал московский князь Васильевич, какой у него был произвол власти и какая жестокость по отношению к подданным... деяния его стали известными только с тех пор, как он взял Полоцк. С этого времени, при непрерывном продолжении войн, приобрели огласку, отчасти от бежавших пленников, отчасти от московитов, не имевших никакой возможности переносить власть тирана и перешедших на сторону короля, жестокость князя и его тирания, превосходившая Неронову и сокрытая ранее в силу человеческого неведения" (Новое известие о России времени Ивана Грозного: "Сказание" Альберта Шлихтинга / Пер., ред. и примеч. А.И.Малеина. Л., 1934. С. 15.).

Но при этом о Московии немецкие, английские, итальянские читатели вплоть до середины XVI в. почти ничего не знали. Тем страшнее казался этот неведомый враг и тем легче конструировался в европейском сознании его образ, вбиравший в себя накопившиеся за последние столетия фобии просвещенных европейцев. Аналогия московской опасности европейскими мыслителями была найдена быстро, и она опиралась на недавние события истории континента. Как отмечено С.Мундом, налицо типологическое и стилистическое сходство антитурецких и антимосковских сочинений. При изображении зверств московитов и турок использовались одни и те же эпитеты, стереотипные обороты и даже изобразительный ряд, когда русских и османов рисовали одинаково (Mund S. Op. cit. P. 338, 350.).

Эти идеи еще до конфликта в Ливонии, в 1549 г., были высказаны дипломатом Священной Римской империи С.Герберштейном. Он одним из первых объединил "русскую" и "турецкую" опасности, зарифмовал эти народы как природных врагов Европы. По утверждению имперского посла, за раскол церкви русские ненавидят католиков "более, чем даже магометан". Причем в своем ксенофобном поведении по отношению к Западу русские ближе к мусульманам: "Кто [из московитов] ел с латинянами, зная об этом, должен быть очищен очистительными молитвами". Даже святые у православия и ислама могут быть общими (посол приводит легенду о молитве Св. Николаю одновременно русского и татарского воинов) (Герберштейн С. Записки о Московии / Пер. А.И.Малеина и А.В.Назаренко; Вступ. ст. А.Л.Хорошкееич; Под ред. В.Л.Янина. М., 1988. С. 75, 92, 95, 104, 116.). Герберштейн уверенно поместил Москву в Азию, отказав ей в европейской локализации, которую он счел недоразумением: "Если провести прямую линию от устья Танаиса к его истокам, то окажется, что Москва расположена в Азии, а не в Европе" (Там же. С. 138.).

Эти идеи, опиравшиеся на непререкаемый авторитет Герберштейна, почти 150 лет в дальнейшем считавшегося на Западе главным "экспертом" по "русскому вопросу", получили особое развитие в годы Ливонской войны. И.И.Полосин считал, что одним из первых концепцию "русской опасности", по масштабам сравнимой с турецкой, сформулировал в начале 1560-х годов саксонский курфюст Август (Полосин И. И. Западная Европа и Московия в XVI веке // Штаден Г. О Москве Ивана Грозного: Записки немца-опричника /Пер. и вступит, ст. И.И.Полосина. М., 1925. С.28.). Эта теория попала в сочинения многих западных авторов (Обзор см.: KappelerA. Op. cit. S. 90, 97.).

Впрочем, надо заметить, что дискурс московитской опасности не всегда прочитывался по аналогии с турецкой. В 1571 г., как пишет Э.Доннерт, в Европе начали ходить слухи о намечавшемся союзе Ивана IV с герцогом Альбой, и эти "два тигра" готовы вместе поработить "христианский мир" (Donnert E. Op. cit. S. 118.).

Кроме аналогий с реальными народами, для осмысления московской темы европейцы обращались к мифам и легендам, правда, в основном связанным с эсхатологическими пророчествами. В 1560 г. богослов Ф.Меланхтон в толковании 120-го Псалма ("Горе мне, что я пребываю у Мосоха...") трактовал Mesech как Московиты и утверждал, что на Европу двинулся этот самый легендарный библейский народ, с нападением которого связывались эсхатологические предсказания (Ламеко О.И. Немецкие "известия" XVI в. о Московии //Проблемы социального и гуманитарного знания. Вып.1. СПб., 1999. С.40; Donnert E. Op. cit. S.I 05-] Об; KappelerA. Op. cit. S.29. - Данная трактовка получила распространение у европейских авторов и в XVII в. Например, П.Петрей писал: "Потому что Мосох или москвитянин означает, ни больше ни меньше, как человека, который ведет страшную жизнь, напрягает, протягивает свой лук и хочет стрелять; то же делают и москвитяне: они еще смолоду учатся стрелять из луков и арбалет и обходиться с ними, упражняются во всяких гнусных и ужасных делах и поступках, о чем ясно выражается пророк Давид, говоря: "Горе мне, я пребываю у Мосоха"" (Петрей П. История о великом княжестве Московском, происхождении великих русских князей, недавних смутах, произведенных там тремя Лжедмитриями, и о московских законах, нравах, правлении, вере и обрядах//О начале войн и Смут в Московии /Сост. А.Либерман. М., 1997. С.215).). Этот взгляд получил большое распространение. А.Гваньини, описывая злодейства Ивана IV, замечал: "Но нечему удивляться, так как сам народ дик. Ведь моски названы от Месха, что означает: люди, натягивающие луки. Разумеется, писатели всегда наделяли москов жестокостью и дикостью нравов. Свидетельствует такая жалоба псалма: "Увы мне, что живу в изгнании между Месхом и Кедаром", то есть между москами и арабами" (Гваньини А. Описание Московии /Пер., вводная ст. и коммент. Г.Г.Козловой. М., 1997.

С. 159.). Т.Отг приводит обзор библейских цитат, наиболее часто использовавшихся в немецких летучих листках. Они часто связаны с эсхатологическими пророчествами. Нашествие московитов, как и турок, среди просвещенных европейцев считалось несомненным предвестником Конца Света (Ott T. Op. cit. S.46-47.).

Рождение в европейской книжности "тирана Васильевича"

Как отметил А.Каппелер, оценка роли личности и деяний Ивана IV с XVI века по наши дни образует "нерв" русской истории (Kappeler A. Op. cit. S.9.). С Ливонской войной и ростом интереса к Московии связана европейская иваниана XVI-XVII веков. Среди наиболее заметных сочинений можно назвать: записки Ф.Тьеполо (1560), А.Шлихтинга (ок. 1571-1572),

И.Таубе и Э.Крузе (ок. 1572), Г.Штадена (1578), Д.Принца из Бухова (1578), А.Гваньини (1578), Г.Гоффа (практически полностью повторяющего Таубе и Крузе, 1582), Дж.Флетчера (1591), П.Одеборна (1585), М. ван Исселта (1586) и др.

Подробный анализ памятников иванианы должен быть темой отдельного исследования, мы же сосредоточимся на содержащихся в них дискурсах, относящихся к Ливонской войне. Запад познавал Россию через деяния ее первого царя, которому сразу нашлось место в европейской классификации исторических типажей.

Место в иерархии правителей мира для Ивана Грозного было определено четко и однозначно: тиран (Как показано С.Мундом, до Ливонской войны на тиранию правителей Московии наибольшее внимание обращали М.Меховский и С.Герберштейн. Первый считал признаками русской тирании ограничение выезда за границу и въезда в Россию иностранцев, произвольные переселения населения с место на место и запрет свободного употребления спиртных напитков. Герберштейн добавил сравнение московитами воли государей с волей Господа Бога, обязанность всеобщей службы для всех, от князей до мелких дворян, обязанность русских дипломатов сдавать полученные ими от иностранцев подарки в казну и произвольный принцип материального вознаграждения подданных, из-за которого они не могут быть уверенными в завтрашнем дне, а всецело зависят от настроения монарха, контроль государя над жизнью церкви, вплоть до кадровых назначений, произвол в судопроизводстве и нарушения властями права собственности торговцев (Mund S. Op. cit. P.270-274). Анализ на примерах из летучих листков эволюции определения "тиран" применительно к Ивану IV от эпитета к нарицательному понятию, обозначающему всех правителей Московии в принципе, см.: Ott T. Op. cit. S. 7-8, 63-65.). Как отмечено А.Каппелером, очень показательно устойчивое использование этого термина применительно к Ивану IV. Так в европейской публицистике до того называли преимущественно турецкого султана, а также Лютера (Kappeler A. Op. cit. S.237.). Присвоив данное определение русскому правителю, западные гуманисты синхронно перенесли на него всю семантику понятия "тиран", сформировавшуюся на античной и экзегетической традиции. Поэтому им не надо было углубляться в изучение качеств и поступков предводителя московитов. Европейским интеллектуалам заранее было известно, как держат себя тираны и каковы модели поведения их несчастных подданных.

Ивана Грозного писатели XVI столетия сравнивали с античными деспотами - Аяксом, Эпитатом, Дионисом, Нероном, Калигулой, Тарквинием и Юлианом-отступником, а также с библейскими персонажами - Навуходоносором, Иродом и Фараоном (Ibid. S.239; Mund S. Op. cit. P. 162.). Один из самых обширных списков сравнений содержится у Гваньини: "Ныне тот, кто владеет Московитской державой, превосходит своей жестокостью Нерона, Калигулу, Гелиогабала, Максимина, Фаларида Агритенского или даже Бусирида или Мезенция, и, наконец, всех тиранов, которые описаны и ославлены историками, а также поэтами" (Гваньини А. Описание Московии. С. 159.).

Принцип рассуждений европейских авторов о политическом устройстве Московии был основан на контрасте, противопоставлении позитивного политического опыта в своей стране и негативного в России. Таково сочинение Дж.Флетчера "О Российском государстве" ("Of the Russian Commonwealth"), которое было написано в 1589 г. в противовес работе Т.Смита "Английское государство" ("The Commonwealth of England"), изданной в 1583 г. (Mund S. Orbis Russiarum. P.275-282.) Смит восхвалял английский парламентский строй как образец социального партнерства монархии, аристократии и демократических сил. Флетчер же стремился на примере России показать противоположный политический режим: "Подлинное и странное лицо тиранического государства, так непохожего на наше, без истинного знания о Боге, без письменного законодательства, без социальной справедливости"(Pipes R. Op. cit. P. 28-29.).

С книгой Флетчера очень схоже и произведение шведа Э.Фалька "Панегирик", в котором "совершенному" шведскому строю противопоставляется московская тирания. Эта же идея, только в противопоставлении с европейским (прежде всего германским) устройством, составляет основу творческого замысла немецкого пастора П.Одеборна, автора первой биографии Ивана IV (1585), вышедшей на Западе после смерти царя(KappelerA. Op. cit. S. 69, 78.).

Одеборн создал своеобразную "антипохвалу" Грозному, исполненную самых жестоких эпитетов и сравнений, самым мягким из которых было "дикий, бессмысленный тиран". Стоит заметить, что обвинения Одеборна весьма серьезны. Он пишет, будто бы царь заставлял играть с собой в шахматы, кто отказывался, - убивал, а проигравшим партнерам велел отрезать уши, носы и губы. Здесь содержались довольно рискованные аллюзии: образ отрезанных губ, носов и ушей тесно связан с эсхатологическими пророчествами пророка Иезекиля (Иез.23: 25), то есть царь выступал чуть ли не Антихристом или его непосредственным прислужником.

Царь Иван в описании немецкого пастора вообще отличался бессмысленными жестокостями: Одеборн приводит знаменитую легенду о слоне, подарке персидского шаха Тахмаспа, которого злой русский великий князь хотел пытками заставить вставать перед собой на колени. А когда он так и не смог приучить к этому непонятливого слона, то велел разрубить его на части (Цит. по: Полосин И.И. Немецкий пастор Одеборн... С. 199, 205, 211-212.).

Отдельной трактовкой темы было установление связи Ливонской войны с бесчеловечным характером Русского государства, которое напало на орден в силу своей агрессивной внутренней сущности. Ливонский хронист Б.Рюссов прямо разъяснял, что со взятием Казани и Астрахани "московиты стали чересчур сильны не только для провинции Ливонии, но и для других соседних держав" (Рюссов Б. Ливонская хроника. С.337.). Завоевания русскими окрестных народов, по А.Шлихтингу и А.Гваньини, прямо вели к установлению тирании в России: "В 1560 году от Рождества Христова, после того как великий князь Московский Иоанн Васильевич отнял у литовцев знаменитый город Полоцк (sic! - А.Ф.), довольный успехом удачно проведенной кампании, он очень возгордился". Поэтому царь, продолжая дело деда и отца, "всех князей и некоторых других вельмож начал лишать их крепостей, владений и укреплений, а затем и всех мужчин из знатных и древних фамилий, которые, по его предположению, были враждебны его тирании, стали убивать и устранять" (Гваньини А. Описание Московии. С.95-97; Новое известие о России... С. 16.). Далее следует описание опричных зверств.

Этой же логической схеме, только с большими фактическими ошибками, следовал и Горсей, утверждавший следующее. Иван IV "покорил всех татарских князей и их земли и обратил в свое подданство многих знатных людей... посредством этих завоеваний он приобрел могущество и славу... по мере того, как он мужал и росла его слава, увеличивались и его завоевания: он отнял у польского короля знаменитые города. .. Полоцк, Дорогобуж, Смоленск, Вязьму - на 700 миль вглубь, покорил Белую Русь и Литву... он очень усилился, возгордился, стал могущественным, жестоким и кровавым в своих завоеваниях... раздувшись от честолюбия, хвастаясь, вопреки здравому смыслу, своими будущими великими завоеваниями, он выступил в поход к границам Ливонии и Швеции - пределам христианского мира с той стороны...", по пути разгромил Новгород и Псков, у Нарвы построил Ивангород, а его архитектору выколол глаза, чтобы более нигде он не смог возвести столь великолепной крепости (Горсей Дж. Указ. соч. С.51-52.).

За невиданные в истории злодеяния последовала неизбежная кара - молитвы невинно убиенных достигли ушей Господа. По словам Одеборна, Грозный, "молчаливо осужденный гражданами и осмеянный врагами, умер, унесенный болезнью из-за угнетенного состояния духа, на второй год после войны". Тут сыграли свою роль призывы к Богу пленных, молившихся о том, что, "пока он живет и неистовствует, мир в своей основе не может существовать". В России уничтожены дружба, союзы и мир, попраны церкви и алтари, не соблюдаются законы. Смерти тирана все ждут, надеясь на улучшение, но рабский по психологии русский народ пугается, когда царь умирает - теперь усилятся враги России, придут и нас завоюют! В день погребения 30 марта 1584 г. тело Грозного исчезло, и его никто не видел. Как только "бестия погибла", восстановились законы, святость, союзы, мир и дружба. Мирный царь Федор, которого Одеборн изображает антитезой Грозному, отменил введенную тираном опричнину и восстановил в стране благополучие и спокойствие (Цит. по: Полосин И.И. Немецкий пастор Одеборн... С.210, 214.).

Образы рядовых московитов в контексте Ливонской войны

Некоторые европейцы отмечали, что корни тирании Грозного - в ее поддержке и одобрении народом. Так, Даниил Принц писал: "Главная сила великого князя заключается в том, что во всех его владениях нет ни одного человека, который дерзнул бы ослушаться его повеления или запрета, но подданные волю его считают за Божию, а его принимают за наместника и исполнителя Небесных определений" (Цит. по: Аделунг Ф. Указ. соч. С. 186.).

По мнению некоторых авторов, завоевательная политика царя на первом этапе одобрялась многими его подданными, однако мотивы этого были довольно своеобразными. Шлихтинг пишет, что "бояре или дворяне и их сыновья недовольны, что великий князь заключил мир... они боятся, что пока он живет в мире... он захочет их истребить, но надеются, что великий князь не примет этого мира или нарушит его" (Новое известие о России... С.60.).

При описании московитов западные хронисты часто подчеркивали их языческое варварство. Так, Б.Рюссов рассказывал, что в 1560 г. русские хоронили своих воинов, погибших в боях под Ревелем, следующим образом. Они свезли трупы в соседние деревни (трупов якобы было так много, что они заполнили несколько деревень) и сожгли их вместе с деревнями. Помимо трупосожжения, неискушенный читатель мог тут усмотреть и языческое жертвоприношение, поскольку о предварительном изгнании населения деревень Рюссов ничего не говорит (Рюссов Б. Ливонская хроника. С.397.).

Поведение русских не соответствовало важнейшим европейским этическим категориям. Европейцы охотно пишут про склонность подданных Ивана IV к бесчестью: "Нет почти ни одного там из чиновников, который бы хоть раз на роду своем не был высечен, но они не гоняются за честью, и больше чувствуют побои, чем знают, что такое стыд... А то очевидно, что они очень склонны ко злу" (Барберини Р. Путешествие в Московию//Любич-Романович В. Сказания иностранцев о России в XVI и XVII веках. СПб., 1843. С.33.).

В восприятии иностранцами русских большую роль также играли этические и эстетические критерии. Московиты по быту, морали, манере поведения и внешнему виду не выдерживали никаких сравнений с

Западом, что удивляло, раздражало и вызывало презрение европейцев. Например, Ульфельд заметил: "Мы прониклись столь большим отвращением к их поведению, что невозможно этого даже сказать, не то что написать... суп же они ели, вызывая у нас отвращение, слизывая его с пальцев, так что нас чуть не рвало, как мальчишки или нищие, принимающие пищу у порога... не только они демонстрировали эту грубость нравов, ежедневно мы видали ее у других" (Ульфельдт Я. Указ. соч. С.302-303.).

Авторы любили указывать, как на признак варварства, на "затворение" России, ее закрытость перед иностранцами (Аделунг Ф. Указ. соч. С. 235.). Причиной этого, по Барберини, являлась боязнь русских показать себя слабее иноземцев. В качестве примера он приводил легенду, как на судебном поединке некий литовец хитростью победил тяжеловооруженного русского воина, бросив ему в глаза горсть песка. "С той поры не дозволено уже иностранцам вступать в сражения с москвитянами" (Барберини Р. Указ. соч. С. 23.).

Много внимания авторы уделяли наивному хвастовству московитов. Так, и Шлихтинг, и Гваньини приводят рассказ о похвальбе вернувшегося из плена князя Барятинского. Как князь рассказывал, будто бы "оробевший король польский до такой степени боится оружия князя московского, что у него нет выхода, куда обратиться". Авторы пишут, что Иван IV разгневался и наказал Барятинского за этот заведомо ложный слух. Шлихтинг также упоминает о снах, когда русским снится польский король в оковах (Гваньини А. Указ. соч. С. 153. Новое известие о России...С.38, 40-41.).

Общим местом многих работ является описание издевательств московитов над иноземными послами, а такие авторы, как Юстин и Ульфельдт, посвятили этому свои произведения почти полностью. Правда, при этом главными признаками надругательства над дипломатами часто, наряду с воровством и произволом охранников, называют отсутствие снабжения посольства спиртными напитками в требуемых масштабах, беспричинные задержки послов, плохое обслуживание и т.д. (Mund S. Op. cit. P.75-76, 83-84.)

Джерио красочно описывал, как Грозный пригрозил изрубить на куски мирное польское посольство, надел на своего шуга польскую шапку и велел "кланяться по-польски". А когда тот не сумел убедительно изобразить пана, царь соскочил с трона и стал сам показывать, как следует высмеивать гостей (Аделунг Ф. Указ. соч. С. 161.). В 1580 г. в Нюрнберге появился стихотворный памфлет, в котором Иван IV был изображен турецким деспотом, убивающим в присутствии своих сыновей польских послов так, что кровь брызжет на лица царя и его детей, и они наслаждаются этим кровавым умыванием (Donnert E. Op. cit. S.143.).

Специальное место в изображении тиранства Грозного занимали феминистические сюжеты. Европейцы видели в отношении царя к женщинам особо показательные примеры его тирании. Шлихтинг даже выделял в своих разоблачениях отдельный раздел: "Тиранство над женщинами" (Новое известие о России... С.37, 51. Сходные сюжеты см.: Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе. С.41-42, 47; Ульфельдт Я. Указ. соч. С.77; Штаден Г. Указ. соч. С.87, 91.).

Авторы подробнейшим образом описывают убийства, изнасилования, похищения опричниками и самим царем понравившихся женщин у законных мужей, которых при этом, чтобы не мешали, могли и утопить. Трупы надоевших наложниц нередко возвращали мужьям, подвешивали прямо над обеденным столом, заставляя несчастного мужа есть за этим столом. Знатные женщины, встретившиеся на пути царю, подвергались поруганию: они должны задрать подол и, выставив напоказ свою наготу, стоять, пока не проедет вся государева свита.

Многие авторы приписывали Грозному наличие гарема из 50 женщин, причем надоевших наложниц царь опять-таки убивает (Ульфельдт Я. Указ. соч. С. 77.). Широко распространен сюжет об охоте опричников, стреляющих из луков в бегающих по полю нагих девушек (которых, согласно некоторым авторам, заставляют в таком виде ловить кур). Сюда же, видимо, относятся и тщательные описания свадеб Грозного, с выбором невест, осмотром нагих девушек, надругательствами над женщинами и т.д. Тирания царя проявлялась и в том, что он творил произвол над женами, с легкостью расправлялся с ними, чтобы вступить в новый брак (Даниил Принц из Бухова. Начало и возвышение Московии / Пер. И.А.Тихомирова. М., 1877. С.28; Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе. С.55; van HqffG. Erschreckiche, grewliche undnic erhorte Tyranney'nJohannisBasilidis. Naumburg, 1582. S.22, 43 (за помощь в переводе последнего текста выражаю благодарность Н.Науменко).). Для Одеборна особым аргументом, обличающим царя, является его седьмой брак: русскую армию бьют в Ливонии, а царь в это время женится! (Цит. по: Полосин И.И. Немецкий пастор Одеборн... С.200.)

Возможно, здесь авторы, сознательно или нет, прибегали к параллелям с миром враждебного Востока. В описаниях татар и турок в сочинениях эпохи Возрождения феминный аспект (подчиненное положение женщины, многоженство) также занимал одну из центральных позиций (Как отмечено Э. Саидом, Восток - это место "сексуальных фантазий" европейца (Said E. Orientalizm. N.Y., 1978. Р. 190). При описании московских традиций отношения к женщинам, в частности смотра невест для государевой свадьбы, некоторые авторы прямо сравнивали этот обычай с турецким (Йовий П. Книга о московитском посольстве // Россия в первой половине XVI в.: Взгляд из Европы / Сост. О.Ф.Кудрявцев. М., 1997. С.286. См. также: да Колло Ф. Доношение о Московии /Пер. и вступ. ст. О.Симчич. М., 1996. С. 66).). Ульфельдт в своем рассказе о встрече датского посольства с татарским войском обращал внимание именно на то, сколько у татар бывает жен (к ужасу цивилизованного европейца, до 10 - немецкого, русского и татарского происхождения!) (Ульфельдт Я. Указ. соч. С.295, 352.).

О действиях русских войск в Ливонии датский посол пишет: "И здесь московит проявил по отношению к знатным женщинам и девушкам такую жестокость, что, когда слышу об этом, а уж тем более говорю, я содрогаюсь всем телом" (Там же. С. 338, 345.). Одеборн, описывая брак у "восточных" русских, трактует его как вакханалию, обращая внимание на оргиастические элементы (растление девушек до брака, из-за чего церемония превращается в циничный обман, безудержное пьянство и распутство гостей на свадьбах etc.) (MundS. Op. cit. P.285.).

Причину интереса к феминному аспекту можно, опять-таки, усмотреть в европейских христианских и даже античных дискурсах. Как заметили Таубе и Крузе, "видно, Бог захотел обличить его злобу и тиранство через слабое существо женщины" (Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе. С.47.). Одеборн рассказывал, что в 1579 г. после падения Полоцка женщины подняли в Москве мятеж, требуя вернуть их мужей с фронта или же дать им взамен других мужей. Усмирявший бунт дьяк Щелкалов обратился за помощью к мужчинам-посадским, говоря, что иначе "эти амазонки" объединятся и вообще "свергнут власть". И посадские разогнали женщин мечами и батогами (Цит.по: Полосин И.И. Немецкий пастор Одеборн... С.206.).

Европейцы о московитских мучителях и новых христианских мучениках

Раз Иван Васильевич - эталон тиранства, то, во-первых, должны быть христианские мученики - жертвы тирании; во-вторых, необходимо отыскать сопротивление деспоту. Такова была логика писателей западного "христианского мира".

Европейские авторы уделяли много внимания бесчинствам русских, разорению ими Ливонии и казням пленных. Летучие листки полны подобных описаний. Поведение слуг Ивана IV в Ливонии отнюдь не рыцарское: если они натыкаются на сопротивление, то вместо того, чтобы уважать мужество противника, наоборот, расправляются с ним еще более жестоко. Московиты проявляют большую изобретательность в способах казни: распинают, жгут заживо, вешают, расстреливают из луков, вырезают сердца и забивают их в рот трупа. Причем рассказчики обращают особое внимание на семиотику русской жестокости: она направлена прежде всего против наиболее беззащитных (детей и женщин), против людей мужественных и благородных (стойких защитников городов), против священников (Ott T. Op. с/7. S. 36.).

Дж.Горсей в своем сочинении отразил легенды о бедствиях ливонцев, широко ходившие по Европе. "Ужасны были вопли гибнущих в жестокой резне, пожарах и опустошениях, полуживых, заливающих кровью дороги и улицы, полные мертвых тел стариков, женщин, младенцев, среди которых были и знатные люди, одетые в бархат, камку и шелк (только что они были раздетые донага. - А.Ф.\ украшенные драгоценностями, золотом и жемчугом; люди этого края - красивейший в мире народ как по своей породе, так и благодаря сухому и холодному климату страны. Бесчисленные толпы этих людей были уведены в Россию. Богатства, взятые деньгами, сокровищами и вывезенные из этой страны, ее городов, а также из 600 ограбленных церквей, не поддаются перечислению" (Горсей Дж. Указ. соч. С. 53.).

В сочинении Ульфельдта встречаются описания ливонских пленных, которых насильно гонят в глубь России. "Некоторых из них татары везли в Московию, других распродавали в городе, поставив у входа в храм, чтобы все могли их рассмотреть. А покупатели и продавцы собирались перед нашим домом. Первые, выбрав тех, кого хотели, приобретали по низкой цене. Эти несчастные люди шли такие грязные, обнаженные, оборванные, что, поверь мне, вызывали у нас величайшее сострадание" (Ульфельдт Я. Указ. соч. С. 339.). Торговля у стен церкви невольниками - вот оно, истинное лицо варварского московита!

Участник датского посольства 1578 года писал: "В то время как мы стояли в Новгороде, туда вошла целая толпа бедных ливонцев, которые были приведены как пленные из области герцога Магнуса Оберпален. Тех же бедных пленников, среди которых были мужчины, женщины и дети, [привели] для продажи и передачи московитам за небольшую цену; тех же, которых они не могли продать, тех вели с собой в Татарию и Казань, чтобы там погубить" (Там же. С.75.).

Под впечатлением от увиденного датчанин восклицал: "О, Дания, Дания, насколько ты и твои жители могли бы чувствовать себя более счастливыми, если бы они только знали, насколько несчастны другие. О тех несчастьях, поразивших этих бедных ливонцев, никакой человек не сможет написать по-настоящему или рассказать о них, если он сам этого не видел" (Там же. С. 76.). Ульфельдт описывал голод, царящий в оккупированной царскими войсками Ливонии: "...голод столь жестокий, что, как мы видели, они ели хлеб, приготовленный из измельченных отрубей, сена и соломы, подобно тому, как во многих местах на нашем пути люди ели траву, собранную на лугах и пастбищах... Достойны сожаления невыразимые бедствия ливонцев и достойна проклятия жестокость русских, которые, подобно львам рыкающим (Рыкающему льву, жаждущему поглотить человека, в Святом Писании уподобляется дьявол, ищущий погибели человеческой души: "Трезвитеся, бодрстствуйте, зоне супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити" (1 Пет. 5: 8). Сравнение пагубного влияния и преследования черных сил с челюстями льва, от коих избавит слово Божие, есть и в другом послании: "Господь же мне предста, и укрепи мя, да мною проповедание известно будет, и услышат ecu языцы: и избавлен бых от уст львов" (2 Тим. 4: 17). Таким образом, московиты объявлены Ульфельдтом приспешниками дьявола.), свирепствуют против них и жестоко преследуют, чтобы захватить, а захваченных, как бешеные собаки или свиньи, терзают и пожирают" (Ульфельдт Я. Указ. соч. С. 290, 340.).

Гваньини уделил большое внимание изображению подвергшихся казням ливонских, литовских и польских пленных, как новых христианских мучеников. Этой теме он посвятил целую главу своего сочинения. Причем это единственная глава, целиком посвященная сюжету из истории Ливонской войны в его произведении (еще он упоминает об убийствах пленных поляков и немцев в описании московских казней 1570 г.).

Автор рассказывает, что в 1569 г. литовский отряд под началом А.Полубенского обманом захватил Изборск (Одеборн излагает этот эпизод в прямо противоположенном ключе: в 1569 г. Иван IV взял Изборск и казнил защищавших его литовцев во главе с Полубенским в назидание, что нельзя сдаваться, а надо защищать Отечество (Полосин И.И. Немецкий пастор Одеборн... С.212).). "Великий князь, видя, что он потерял столь мощную крепость, вне себя от гнева и ярости, приказывает жестоко умертвить всех литвинов, русских и поляков, которые были в тюрьме". Семьи пленных, собранных в тюрьмах в Москве, Переславле, Угличе, Ростове и Костроме, были коварно разлучены. Несчастным обещали, что их отпустят на родину. Но вместо этого сначала утопили в Волге всех мужчин, потом - женщин и детей. Жертвы попросили время на подготовку к смерти, "два часа предавались благочестивым молитвам, с горячими обетами умоляя пощадить их в своей божественной доброте и кротости и допустить их к себе. Пропев религиозные гимны, они поручили свои души Христу-искупителю... обменявшись взглядами, они утешились и решили, что перенесут все храбро и терпеливо". Но, придя на место казни, литовки "поднимают такой ужасающий вой и плач, что он достиг самого неба".

Слуги московского царя изображены носителями абсолютного зла: "врываются приспешники, руки которых были еще в крови их мужей и источали смерть... бесчеловечные же приспешники стали им [литовцам] угрожать, заставляя их самих броситься в воду". Народ сочувствовал гибнущим пленникам, "когда приспешники услыхали печальные слова народа, тяжело переносившего такой род казни, они с угрозами стали избивать народ палками, приговаривая: "Ах вы, бунтовщики против великого князя! Мы ясно видим, что вы оплакиваете этих казненных пленников, но знайте, что скоро и вас постигнет такая же судьба!"" (Гваньини А. Указ. соч. С.129-131, 139. - Источником этого рассказа, видимо, было краткое известие А.Шлихтинга об этих казнях, которое Гваньини украсил яркими подробностями (ср.: Новое известие о России...С.34-35). Шлихтинг приводит только одну подробность, которой нет у Гваньини: женщины перед утоплением привязывали своих детей к плечам. Большое сходство с этими произведениями имеет рассказ о жестокостях Ивана IV у Одеборна (Полосин И.И. Немецкий пастор Одеборн... С.203-205).).

Примерно в том же ключе о казнях полоцких пленных писал и Штаден. "Мещане, равно как и многие из дворян, вместе с женами и детьми жили несколько лет по тюрьмам, закованные в железа, залитые свинцом.

Когда же великий князь вместе со своими опричниками осаждал некоторые города [в Лифляндии], все они были убиты вместе с их женами и детьми. И всем еще для устрашения были отсечены ноги, а тела их брошены потом в воду" (Штаден Г. Указ. соч. С.117.).

В сочинении шведа П.Петрея (1615 г., второе изд. - 1620 г.) приводился целый ряд красочных описаний злодейств московитов в Прибалтике: изнасилование и казнь 500 благородных женщин и девушек при взятии г. Ашерота, казнь в Москве 378 ливонских и литовских пленных. При этом во время последней экзекуции храбрые и прекрасные ливонские девушки в лицо обличали злодейства русского монарха, за что он велел их мучить еще более жестоко и разнообразно (топить, перебивать колени, вырезать куски мяса, зажимать между досками и брусьями, пороть кнутами, насиловать, жарить на вертеле). "Но девушки тем более призывали своего Бога сердцем и душою и, будучи не в состоянии говорить, давали ж, однако, понять глазами и видом, что безбожный тиран причиняет им насилие и несправедливость и за то получит свое воздаяние".

Петрей приводит стихи, сложенные в честь женщин, казненных русскими после взятия Вассенштейна:

Две женщины, еще одна девица

Взяты были тираном неповинно,

Мужчины разделяли их неволю,

Он приказал подвергнуть пленных мукам

И для того разжечь костры большие,

Чтобы на них они дотла сгорели.

Когда же подошла к костру девица,

Бесстрашная, сказала смело князю:

"Жестокий, ты стоишь и с наслажденьем

Любуешься страданьями несчастных.

Не предавай же слов моих забвенью:

Как явится на Страшный Суд сын Божий

И скажет приговор свой правосудный

И станешь ты на лютые мученья,

Я вместе с этими детьми живого Бога

Тебя в руках мучителей увижу

И весело мне будет любоваться

На казнь твою и вечные страданья".

Окончив речь, невинная девица

Пошла на казнь с смирением высоким

И умерла потом, - для вечной жизни,

Как исповедница святой и правой веры.

Петрей писал, что "этих твердых и богобоязненных женщин и девиц с полной справедливостью можно уподобить святым и неколебимым девам-мученицам: Бландине, Доротее и той женщине в книгах Маккавейских, которая утешала и услаждала словом Божьим своих семерых сыновей, безжалостно, но невинно замученных тираном Антиохом".

Согласно Петрею, Жители г. Вендена предпочли взорваться сами в соборе, под сводами которого разместили несколько бочек с порохом, чтобы не быть отданными на поругание тирану. При этом были посрамлены иезуиты, смеявшиеся над протестантами, у которых не было вина для последнего причастия - Бог явил чудо и дал несчастным перед смертью бочонок вина для причащения (Петрей П. Указ. соч. С.242-245.).

Таубе и Крузе, описывая систему московского террора, указывали, что "все улицы, рынки и дороги были наполнены трупами, так что местные жители и чужестранцы не только пугались, но и не могли никуда пройти вследствие большого зловония". По словам лифляндцев, Иван IV "сжигал и убивал все, что имело жизнь и могло гореть, скот, собак и кошек, лишал рыб воды в прудах, и все, что имело дыхание, должно было умереть и перестать существовать... и ничто не было им пропущено из того, что когда-либо испробовала тирания". Ульфельдт отмечал, что после опричного погрома Новгорода "река заполнилась трупами сверх всякого человеческого ожидания и была настолько ими запружена, что не могла течь по своему прежнему руслу, но разлилась по зеленеющим лугам и плодородным полям и все затопила водой" (Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе. С.41-42, 43; Ульфельдт Я. Указ. соч. С.300-301.).

Г. ван Гофф вслед за Таубе и Крузе говорил о 12 000 бояр Ярославской и Костромской земель, из которых в опричнину взяли не более 570-770, "а другие должны были уехать в холода и снега, женщины рожали прямо в снегах... умерших в пути не должны были хоронить, а они пожирались собаками и птицами" (Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе. С.36; van HoffG. Op. cit. S. 14.).

Матиас Шуберт создал стихи о злоключениях шведского посольства 1569 года в России:

Опасен путь наш был в Москву,

Кругом лежало много замерзших трупов,

И это зрелище было ужасным.

Великий князь был беспощаден

К мужчинам и женщинам - ко всем,

Кто попадался ему на глаза.

О Господи, лишь ты воздашь за все.

Недели три мы шли под стражей,

Кто отморозил ноги,

А иных болезнь скрутила от грязной той воды,

Что пили мы в пути.

В нее бросали мертвецов,

И запах был невыносимый.

О Господи, ты все мог это видеть (Юстен П. Посольство в Московию 1569-1572 гг. /Пер. Л.Э.Николаева; Сост. Г.М.Коваленко; Вступит, ст. С.Н.Богатырев. СПб., 2000 (JuustenP. Matka moskovaan 1569-1572. St. - Peterburg, 2000). С. 195.).

Шведским дипломатам вторят датские. Анонимный дневник датского посольства 1578 года повествует о казни двух советников Магнуса, И.Вильда и Ф.Платтенбурга: "Сначала их безжалостно высекли, потом он (Иван IV. - А.Ф.} повелел поджарить их живьем на огне, пока они довольно хорошо не поджарились; потом снова он повелел вынуть их из огня, и повелел заново сечь их, затем он повелел привязать их к двум медведям, которые должны были бежать с ними, пока те не умерли; потом он приказал посолить их; Всемогущий Боже, сохрани меня и всех верных христиан от таких кровожадных тиранов, которые так жестоко поступают со своими несчастными ближними из-за ничтожной причины" (Ульфельдт Я. Указ. соч. С. 75.).

Гонения Грозного на своих подданных привели к запустению страны. Масштабы террора Ивана IV против своих подданных иностранные авторы раздували необычайно. Так, Шлихтинг писал, что русские "мрут сильно в 28 городах, где ежедневно гибнет 600 человек, а то и тысяча" (Новое известие о России... С.59.). Таубе и Крузе говорили, что в Твери было 90000 задушено и 270000 умерло после опричного погрома от голода, а в Новгороде от рук опричников погибло 27000 человек (Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе. С.49, 50. Ср.: van HoffG. Op. cit. S.33-34.). Джерио свидетельствовал, что, пока он в составе польского посольства был в Москве (1570), "величайший тиран" казнил 18000 человек (Цит. по: Аделунг Ф. Указ. соч. С.161.).

Многие иностранцы отмечали разорение, которое они видели своими глазами во время путешествий в Московию (Даниил Принц из Бухова. Указ. соч. С.27.). Ульфельдт так описывал северо-запад России: "На всем этом пути почти все деревни разрушены Московитом и сравнены с землей таким же образом, как и по другую сторону от Новгорода, так как он считал, что [их] жители были на стороне его убитого брата и что они замышляли его [царя] убийство... во всех местах, где мы проезжали, были пустые дома, брошенные людьми и скотом, так что едва можно поверить, что существует какое-либо государство, не подвергшееся нападению врагов, которое было бы в большем разорении, чем это царство" (Ульфельдт Я. Указ. соч. С.312-313.).

Здесь налицо все европейские штампы, связываемые с изображением завоевания варварами цивилизованного народа. Это тщета земных богатств; попирание завоевателями символов благополучия чужого мира; феминный аспект (порабощение женщин); нагие пленницы, привязанные к хвостам коней; убийства самых беззащитных - стариков и детей - не знающими пощады дикарями; святотатство, попирание и разграбление святынь; гонения на новых христианских мучеников. Портрет нехристей, московских варваров, получался вполне однозначный и, главное, легко прочитываемый, легко узнаваемый и помещаемый в западнохристианскую картину мира.

"Борцы с деспотизмом": миф об оппозиции Ивану Грозному в сочинениях иностранцев

Тирания для европейских мыслителей эпохи Возрождения автоматически предполагала существование оппозиции режиму (Mund S. Op. cit. P. 283.). Для западных авторов было характерно разделение враждебных московитов на представителей добрых и злых сил. Например, от царя-тирана отделялись "хорошие" бояре. Образ русского вельможи, тайно ищущего союзников среди польских и литовских аристократов с целью заключения мира, не раз встречался в европейской публицистике того времени и, по всей видимости, служил символическим воплощением идеи "ужасной московской тирании". Ведь где тиран, там должны быть и недовольные его деспотизмом, и очень важно показать европейскому читателю, что эти недовольные ищут друзей и единомышленников в стане врагов своего царя, в цивилизованном "христианском мире".

В одном флорентийском тексте 1572 года рассказывалось о заговоре "благородных" русских против кровавого деспота, причем для реализации своих замыслов они завязали связи с польским королем (KappelerA. Op. cit. S.43.). Даниил Принц писал, что бояре хотели отнять у Грозного власть и передать Россию Крымскому хану (Даниил Принц из Бухова. Указ. соч. С..22.). Одеборн говорил о заговоре миролюбивых бояр уже против развязывания Грозным Казанской войны, для борьбы с которым царь окружил себя охраной из 2 000 стрельцов. Он также писал о росте в Швеции с началом Ливонской войны ожиданий, что полководцы Московита вот-вот изменят ему. А в ответ на успехи Батория в 1579 г. бояре И.Ф.Мстиславский и Н.Р.Юрьев якобы обратились к Ивану IV с письменным призывом кончать войну (Цит. по: Полосин И.И. Немецкий пастор Одеборн... С.201-202, 206.).

Шлихтинг писал, что, "кроме опричников, никто не расположен к тирану. Если бы его подданные знали, у кого они найдут безопасность, они наверное отпали бы от него". Он упоминает о заговоре 30 бояр во главе с И.П.Шуйским, которые в 1567 г. письменно (sic!) поклялись друг другу выдать Ивана IV польскому королю, если только он двинется в пределы России (Новое известие о России... С.61.). Но Сигизмунд подвел, не стал наступать, и шанс избавить Россию от тирана был упущен... Сходный сюжет есть и у Штадена (Штаден Г. Указ. соч. С.87.).

Европейские авторы тщательно отслеживали все попытки бегства русских за границу и тем более репрессии, которым подвергались неудачливые беглецы (например, князя Горинского посадили на кол). Про воеводу, сдавшего литовцам Изборск и за это по возвращении из плена расстрелянного стрелами у столба, Шлихтинг пишет: "Вот какую награду получил воевода, для которого лучше было быть изгнанником в Польше, чем позорно погибнуть, вернувшись на родину" (Новое известие о России... С.36, 40.).

Встречались также изображения "разумных" московитов, которые отговаривали Ивана IV от войны. Но упрямый царь не хотел внимать совету умных людей (рассказ об этом эпизоде помещен у Б.Рюссова) (KappelerA. Op. cit. S.112.). Шлихтинг утверждал, что царь "считал таких лиц себе врагами за то, что они часто советовали ему править, как подобает справедливому государю, не жаждать в такой степени христианской крови, воздерживаться от несправедливых и недозволенных войн, а, довольствуясь своими владениями, жить жизнью, достойной христианского государя; если же он хотел быть благородным и великодушным и стремился к войне, то должен был обратить свои замыслы и оружие против врагов креста Христова, татар и турок..." (Новое известие о России... С. 16.).

Одеборн и некоторые другие связывали с темой раскола в русском обществе по вопросу Ливонской войны убийство Иваном Грозным своего сына Ивана. К царевичу якобы явилась делегация из г. Владимира, которая говорила о плачевном положении России из-за польских побед и требовала немедленного победоносного похода на Речь Посполитую. Три года враги громят Родину, кто же ее спасет и защитит? Иван Иванович стал требовать у отца войско, а мнительный царь отказал, боясь измены.Иван IV вышел на площадь, сбросил под ноги корону и потребовал от народа, что, если он считает, что царь действует неправильно, пусть изберет себе другого государя. Но народ высказался против изменников, за своего царя, упросил Грозного остаться на царстве, и начались гонения на предателей (все это очень сходно с предыдущими рассказами Одеборна про опричнину). В ходе этих преследований в ссоре царевич был смертельно ранен ударом царского посоха, хотя он не был никаким заговорщиком. Сын перед смертью призывал отца к победе над чужеземным врагом и горько замечал: "Пусть [отец] обнажит меч на врага с большим счастьем, чем на сына" (Полосин И.И. Немецкий пастор Одеборн... С.207-208; KappelerA. Op. cit. S. 145.).

Для исправления московитов их надо завоевать

Высшей точкой развития дискурсов данного направления было появление планов военной интервенции в Московию, причем их авторы были уверены, что вся проблема в свержении Ивана IV и нейтрализации его ближайшего окружения. А русский народ с любовью встретит оккупационные войска. По убеждению европейцев, московиты сами - первые жертвы своего государя, это он - "начальник злу", а с русским народом вполне можно договориться, например, о заговоре против царя и его выдаче полякам. Надо только разбудить народ. По Одеборну, все русские изумлялись бездействию царя и его непротивлению врагу в последние годы войны; но страх перед тираном, легкомыслие и взаимное подозрение не давали им сорганизоваться - в русском обществе царило "безумное молчание" (Цит. по: Полосин И.И. Немецкий пастор Одеборн... С.206.).

Еще Таубе и Крузе в своем сочинении обещали рассказать про "жестокого тирана из Москвы... каким путем он ослабел в своих средствах... и каким образом он ныне... мог бы быть сломлен и завоеванные земли в ничто обращены и возвращены обратно...". По их мнению, "следует обратить внимание на то, что он почти лишен самого состояния власти, опустошил свою страну и людей, уменьшил свои сокровища, и люди, вследствие неслыханной тирании, неверны ему и желают другой власти, поэтому достаточно серьезного намерения и натиска, чтобы взять большую, доблестную, полную сокровищ и тем не менее не укрепленную страну, сила и могущество христианской церкви, утерянные в Греции, Родосе и Венгрии, могли бы возрасти, и впоследствии могли бы быть уничтожены турки" (Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе. С.30, 56.). Этот пассаж с призывом к нападению на Россию повторен и в сочинении ван Гоффа (Van HojfG. Op. cit. S.44.).

Но наивысшего развития данные планы достигли в деятельности группы пфальцграфа Георга Ганса графа Фельденцкого (графа Эльзаского). В 1578 г. в окружении графа возник "План превращения Московии в имперскую провинцию", главным автором которого выступал бывший опричник, бежавший на Запад, Г.Штаден. В 1578-1579 гг. этот проект рассылался императору, прусскому герцогу, шведскому и польскому королям. Он обсуждался на Любекском ганзетаге (1581) и при дворе Рудольфа II (1588), но был отклонен. Империя - политически слабое государство - так и не решилась воевать с Россией.

Для завоевания Московии, по Штадену, необходимо всего 200 кораблей, 200 орудий и 100 000 человек ("так много надо не для борьбы с врагом, а для того, чтобы занять и удержать всю страну"). "Это должны быть такие воинские люди, которые ничего не оставляли бы в христианском мире, ни кола, ни двора. Таких ведь много найдется в христианском мире". Сама империя пусть выделит половину судов, остальные - одолжить у Ганзы, или у Испании, или у Франции. Таким образом, вся операция обойдется в 100 000 талеров. С войском отправятся 100 проповедников, которых ничего не стоит навербовать в германских университетах.

Необходимо учитывать, что, высказывая свой план, Штаден явно ориентировался на внутриевропейскую ситуацию. В 1570-е годы в Центральной Европе скопилась большая масса военных наемников, оказавшихся не у дел. Наступила "катастрофа мира", характерная для XVI-XVII вв., которая была обусловлена самим наемным принципом комплектования западных армий. Ведь окончание войны высвобождало огромную массу агрессивных, стремительно нищающих людей, умеющих только воевать и в мирные периоды создающих серьезную угрозу для остального населения, мечтающего спровадить их на новую войну. Вот о "трудоустройстве" этой военной массы и писал Штаден: "Я видел, что такое великое множество воинских людей побиралось, что с ними можно было бы взять не одну страну".

Штаден предлагал выступить из Гамбурга, Бремена или Эмдена 1 апреля и первым делом атаковать г. Колу в Лапландии. Затем должны быть взяты Соловки, Холмогоры, Кий-Остров в устье р. Онеги, потом - Турчасов и Каргополь. "До сих пор можно не опасаться появления врага". Затем должны быть взяты Вологда и Кирилло-Белозерский монастырь, потом - Устье (населенный пункт при впадении в Волгу р. Шексны). Далее Штаден впадает в азарт: "Отправляйся дальше и грабь Александрову слободу, заняв ее отрядом в 2 000 человек! За ней грабь Троицкий монастырь!" Затем придет черед Волока Ламского, Иосифова монастыря, Звенигорода, Коломны, Девичьего монастыря, Коломенского, слобод Немецкой, Болвановки и Стрелецкой, "и Москва может быть взята без единого выстрела".

На этапе осады Троице-Сергиева монастыря допустимо вступить и в переговоры с московитами. "Можно подослать к ним пленного, который завел бы с ними разговор на их языке и изложил бы им всю великую тиранию великого князя". Московитам стоит только предложить закрепить все их поместья в собственность - и больше им ничего не нужно, сражаться за Ивана IV они не будут. "Когда русские увидят, что наше войско пребывает в их стране и зиму, и лето, они поймут, что мы сумеем их защитить от великого князя... Как только великий князь засядет в каком-нибудь городе, его нужно тотчас же осадить. И когда русские увидят, что дело касается только великого князя, то они же, его собственные русские, немедля окажут нам поддержку".

Казну и сокровищницу Ивана IV надлежит увезти в империю. Что же касается судьбы Ивана Грозного, то процитируем предложения Штадена целиком: "А великого князя вместе с сыновьями, связанных как пленников, необходимо увезти в христианскую землю... отправить его в горы, где Рейн и Эльба берут свое начало. Туда же... свезти всех пленных из его страны и там в присутствии его и обоих его сыновей убить их так, чтобы они (великий князь и его сыновья. - А.Ф.) видели все своими собственными глазами. Затем у трупов надо перевязать ноги около щиколоток и, взяв длинное бревно, посадить на него мертвецов так, чтобы на каждом бревне висело по 30, по 40, а то и по 50 трупов... Бревна с трупами надо сбросить затем в реку и пустить вниз по течению. Пусть великий князь убедится, что никто не может надеяться на собственные силы и что все его просьбы и молитвы - лишь один грех! Великий князь будет тогда взывать к богу через посредство Николая и других усопших святых, а наши будут этим укрепляться и поучаться и скажут, что они-то и суть подлинные христиане...".

Таким образом, по Штадену, пытки и убийства подданных на глазах русского царя должны убедить того в слабости православной веры и торжестве Запада.

Иван IV и его дети должны получить в германской части империи в графство область и в ее пределах могут свободно передвигаться, но за пределы выехать не смогут. При царе должны неотлучно находиться два-три проповедника, которые должны его обратить в истинную веру, а то наивный государь думает, "что он служит Богу праведно, ибо Бог помог ему взять Лифляндию".

Управлять новой имперской провинцией Россией будет один из братьев императора. На захваченных территориях власть должна принадлежать имперским комиссарам, главной задачей которых будет обеспечение немецких войск всем необходимым за счет населения. Для этого "к каждому укреплению необходимо приписывать крестьян и торговых людей - на 10 или 20 миль вокруг - с тем, чтобы они выплачивали жалованье воинским людям и доставляли бы все необходимое... у русских надо будет отобрать, прежде всего, их лучших лошадей, а затем все наличные струги и ладьи". С русскими пленными обходиться сурово: "Они должны быть закованы в кандалы и заключены по тюрьмам в замках и городах, их можно будет отпускать и на работу, но не иначе как в железных кандалах, залитых у ног свинцом, за то, что они наших пленных продают турку". По всей стране должны ставиться каменные немецкие церкви, а московитам разрешить строить только деревянные. Они скоро сгниют, и в России останутся только германские, каменные. Так безболезненно и естественно произойдет для московитов смена религии.

Благодаря реализации этого плана, по Штадену, изменится карта мира. "Когда Русская земля вместе с окрестными странами, у которых нет государей и которые лежат пустыми, будет взята, тогда границы империи сойдутся с границами персидского шаха". Через эти страны можно будет пройти до Америки, и в союзе с Персией "совсем легко" расправиться с Турцией (105.Штаден Г. Указ. соч. С.60-77.).

Сочинение Штадена было не единственным. Оно оказало влияние на сходный оккупационный план английского капитана Чемберлена (1612). Кроме того, в 1575 г. француз Дансе также выступил с идеей французской оккупации Ливонии и скандинавского Севера (Полосин И.И. Западная Европа и Московия в XVI веке. С.36-37, 51.).

Каковы были последствия осмысления Западом образа России в Ливонской войне?

В годы Ливонской войны в ментальный мир Запада произошел массовый выброс разоблачительных и антимосковских сочинений, самыми черными красками рисующих и русских, и их страну, и их правителей, и их агрессию против маленькой беззащитной Ливонии и т.д. Именно с Ливонской войны идея об имманентной враждебности "азиатской страны" России цивилизованной Европе стала одной из главных апорий европейской политики.

На примере поступков завоевателей-московитов европейские мыслители показывали, ЧТО не надо делать европейцам, ЧТО ТАКОЕ неевропейское, антихристианское поведение, КАК ВЫГЛЯДИТ тирания. Сущность своего христианского мира европейские авторы раскрывали через описание неевропейских, отрицательных качеств у своих соседей и антагонистов - прежде всего турок, а со второй половины XVI в. - и московитов. Этот культурный механизм оказался столь идеологически эффективным и востребованным европейскими пропагандистами как эпохи Возрождения, так и более поздних времен, что применительно к XVI веку можно повторить мысль Л.Вульфа (высказанную для эпохи Просвещения): "Следовало бы изобрести Россию, если бы только она не существовала на самом деле" (Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М., 2003. С. 14.). На сформировавшиеся в годы Ливонской войны стереотипы восприятия России в XVII-XX вв. наслаивались новые, подтверждая и усиливая многие пропагандистские акценты, заданные еще в XVI столетии. Эпиграфом к определению роли данного пропагандистского мифа и путей его преодоления в современном мире могут быть поставлены знаменитые слова Р.Киплинга, сказанные много лет назад по сходному поводу:

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,

Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.

Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,

Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?

(Перевод Е.Полонской)