Гиро п. Частная и общественная жизнь римлян

Вид материала

Документы

Содержание 11. Провинциальные собрания 12. Общий вид Галлии во II веке нашей эры 13. Некоторые галльские города в эпоху империи 14. Жизнь в галло-римском городе в IV веке

Подобный материал:

• Статья 24 Конституции РФ "Частная жизнь", 129.74kb.
• Предмет: Послання до Римлян Викладач: Капустін, 53.19kb.
• Частная гостиница "Катрин" Частная гостиница "Катрин", 52.71kb.
• Религия, частная жизнь, 207.05kb.
• Билет36 Общественная жизнь России во второй половине 19 века, 159.75kb.
• План работы: История термина «религия». Возникновение и развитие религоведения, 423.8kb.
• О. Э. Мандельштам в московской (вдоль Загородного проспекта), Литейной и Рождественской, 611.19kb.
• Лицензионный договор г. Москва 2012 года Общероссийская общественная организация «Российская, 47.03kb.
• План что такое частная жизнь и частное право. Понятие «гражданское общество», 81.01kb.
• Н. Г. Чернышевского Л. Н. Чернова повседневная и частная жизнь горожан в XIV-XVI веках, 1605.19kb.

^

11. Провинциальные собрания

Провинции не были совершенно лишены средств защиты против злоупотреблений власти. Во все время империи, от начала до конца, существовали известные обычаи и учреждения, которыми обеспечивались интересы и права провинциального населения.

Историки часто упоминают о депутациях, которые города и провинции посылают в Рим. Их принимает или сенат, или сам император. Иногда им дается поручение высказать похвалу правителю провинции. Уже одно это являлось весьма важной привилегией для подданных. Некоторые проконсулы старались управлять так, чтобы заслужить эту похвалу; другие изловчались, чтобы по крайней мере получить ее, хотя бы и не заслуженно. Но что было еще более существенно, так это право провинции воспользоваться отправкой своей депутации для того, чтобы возбудить обвинение против правителя. Мы имеем много примеров таких процессов, возбужденных в сенате или перед императором; немало также примеров и осуждения правителей.

У каждой провинции были свои храмы, посвященные Риму и Августу. В Галлии Аквитанская, Лионская и Бельгийская провинции соединились для этого общего культа и воздвигли великолепный храм на небольшом участке земли близ Лиона, находившемся в их общем владении. Для богослужения в таком храме существовал особый великий жрец, избираемый из самых почтенных людей представителями городов данной провинции. Эти последние периодически собирались под его председательством у императорского алтаря и производили здесь двоякого рода действия.

500

Начинали они с жертвоприношений и молитв, которых Рим и император ожидали от их верноподданнических чувств. Все это сопровождалось целым рядом игр и представлений, составлявших, согласно верованиям того времени, существенную часть богослужения. Вслед затем собравшиеся представители рассматривали состояние провинции и производили обзор всех происшествий истекшего года. Они рассуждали о том, следует ли похвалить правителя и императорских чиновников, или же они заслуживают осуждения.

Одна надпись, найденная в Нормандии, является в этом отношении чрезвычайно поучительной. Начертанная в 238 г., она содержит в себе письмо бывшего правителя Лионской провинции одному из своих преемников: «Когда я был, — пишет он, — легатом императора в Лионской провинции, я знавал среди местных именитых людей некоего Сенния Солемна из города Видукассов (теперешний Вье близ Кана); он был жрецом при лионском храме. Я любил этого человека уже за одну его набожность, степенность и честный нрав; но он заслужил мою дружбу еще и по другой причине. В то время как мой предшественник Клавдий Павлин управлял этой провинцией, случилось, что в галльском провинциальном собрании некоторые члены его, которым казалось, что правитель заслуживает жалоб, хотели возбудить против него обвинение от имени провинции; но Солемн оспаривал их предложение и заявил, что его сограждане не только не поручали обвинять правителя, но даже просили произнести ему похвалу. Ввиду этого заявления, собрание после прений решило единогласно не возбуждать против Клавдия Павлина обвинения».

Мы имеем здесь пример собрания избранных галльских депутатов, которые съехались в столице этой страны и, совершив религиозные церемонии, занялись обсуждением поведения и администрации императорского правителя. Оно могло решить возбудить против него обвинение. Вопрос этот обсуждался вполне свободно, и если обвинение не состоялось, то только потому, что собрание само не захотело этого. Одна глава из Тацита подтверждает свидетельство вышеприведенного документа. При Нероне в римском сенате раздавались жалобы на провинциалов, которые вместо того, чтобы дрожать перед своими правителями, предписывают им законы: «Посмотрите на наших проконсулов, — говорит один сенатор, — они похожи на кандидатов, домогающихся голосов у подчиненного им населения; они боятся обвинений с его стороны и вымаливают у него похвалы». При этом указывали на надменные слова одного критянина, который говорил, что «от него зависит, получит ли правитель благодарность или нет». На сенат это подействовало, и он стал изыскивать способы поднять авторитет проконсулов. Возник вопрос, не отнять ли у провинций право обвинения правителей, но сенат не решился на это. Он захотел, по крайней мере, отнять у них возможность делать постановления о благодарности правителям. Было решено тогда, что провинциальные

501

собрания могут отправлять в Рим депутации для обвинений, но не для благодарности. Впрочем, это правило исполнялось недолго.

Членов таких депутаций выбирало собрание. По обычаю, это последнее сначала выясняло свои желания и просьбы, а затем уже выбирало делегатов. Обязанности делегатов сводились к тому, чтобы передать прошение императору и словесно поддерживать его перед ним; они не могли выйти за пределы данного им поручения. Иногда дело шло лишь о том, чтобы передать императору благодарность провинции. Иногда же это были жалобы и просьбы. Случалось, что надо было осведомить императора о бедствиях, которые постигли провинцию, и просить уменьшения податей или субсидий. Император всегда отвечал на это письменно, и мы имеем текст или краткое извлечение многих из этих ответов. Я привожу их, чтобы показать, по каким вопросам сносились между собой таким образом государь и провинциальные собрания.

Письмо Тита к провинции Ахайе по поводу одного благотворительного дела.

Посольство Скопелиана к Домициану с целью выхлопотать для городов Азии позволение сажать виноградную лозу.

Письмо Адриана к собранию Бетики о наказании похитителей скота.

Письмо Адриана к собранию Фессалии об одной подробности судебной процедуры.

Письмо Антонина к собранию Фракии о том, как уничтожить одно постановление императора, вызванное ложными донесениями.

Письмо Антонина к собранию Азии об освобождении от податей лиц, занимающихся свободными профессиями.*

Письмо Александра Севера к собранию Вифинии об обеспечении права апеллировать в судебных делах.

В IV и в V веках право петиций, принадлежавшее провинциальным собраниям, было также неограниченным. Оно распространялось и на вопросы фискальные, и на вопросы административные, и на суд, и на гражданское законодательство. В одном законе Константина мы читаем следующее: «Мы всем даем право в публичных заявлениях высказывать похвалы справедливым и усердным правителям; этим похвалам будет придаваться большое значение при повышении на службе. Мы точно так же разрешаем преследовать своими жалобами и обвинениями тех правителей, которые окажутся несправедливыми и вредными. Они за это подвергнутся самым строгим взысканиям». Вот текст этого постановления, сделанного в 368 г. собранием провинции Африки. «Ввиду того, что Ю. Фест Гиметий своей предусмотрительностью предупредил голод и разорение, угрожавшие

__________

* Врачи, преподаватели.

502

провинции, принимая во внимание, что его поведение всегда было честным и безупречным, и что в своих приговорах он никогда не изменял честности и правосудию; принимая также во внимание, что он поднял престиж жреческой должности в провинции до такой степени, что этого сана стали усердно искать, тогда как раньше его избегали; принимая все это во внимание, провинция Африка решила поставить в честь его две золоченые статуи — одну в Карфагене, а другую в Риме». С другой стороны, нам известны должностные лица, которые в это время подверглись преследованию со стороны провинциалов, так было, например, с Нумерием, правителем Нарбоннской провинции, с Романом в Триполитанской и с префектом претория Арвандом в Галлии.

Сближать эти провинциальные собрания с современным парламентом — значило бы составить о них совершенно ложное понятие. Им никогда не приходилось вотировать законы или подати, они никогда не имели даже права воспротивиться какому-нибудь закону или приостановить сбор того или другого налога. Они не были наделены ни малейшей долей государственной власти. Но, благодаря этим собраниям, население всегда имело определенные и законные способы повергать к стопам императора свои желания и жалобы. Благодаря им император имел во всех провинциях своего рода официозную постоянную полицию, которая была тем более заинтересована в раскрытии злоупотреблений, что сама первая от них страдала. Нельзя, конечно, сказать, что этими окольными путями он всегда был осведомлен обо всем, что происходило в его государстве. Эти собрания часто были недостаточно свободны, чтобы говорить всю правду, и нередко принуждены были лгать и умалчивать. Но тем не менее, часто их заявления осведомляли императора о действительных заслугах или важных проступках его агентов. Чиновники знали с этого времени, что им следует считаться с этими собраниями, и они чувствовали над собой известный контроль, который, хотя и не был вполне действенен, все-таки мог смущать их покой. Самые дерзкие из них считали себя достаточно сильными, чтобы подавить жалобы, а в случае предания суду избегнуть осуждения. Но в человеческих делах всегда есть нечто непредвиденное, и надежда остаться безнаказанным, хотя и вполне основательная, все-таки не равняется уверенности в том, что не подвергнешься преследованию.

(По Fustel de Coulanges, La Gaule romaine, p. 210 et suiv. и Guiraud, Les Assembles provinciales dans l`empire romain, pp. 162, 279 et suiv., 298).
^

12. Общий вид Галлии во II веке нашей эры

Житель Италии, явившись в Нарбоннскую провинцию, был бы приятно изумлен: из всех областей империи не было ни одной, которая так бы походила на Италию. Это было как бы продолжение Рима. В те времена, говоря о Нарбоннской Галлии, называли ее просто «провинцией», провинцией по преимуществу; отсюда произойдет впоследствии название Прованс. Еще и теперь во всем свете нет страны, которая бы своими развалинами и даже своими нравами представляла более живое воспоминание о римском владычестве.

На восток от Роны до самой Оды тянулась восхитительная долина, быть может, слишком открытая для северных ветров, но зато богатая виноградниками и оливковыми деревьями, покрытая деревнями и городами, среди которых первое место занимали многолюдные и веселые римские колонии Арль, Ним и Нарбонна.

Поднимаясь по долине Роны, вы встречали города менее значительные и знаменитые, но зато в большем количестве; страна эта со своими оливковыми деревьями, виноградниками, лугами, садами и огородами, представляла собой самую обработанную область всего юга. На север от Оранжа, города отступали от течения Роны, они удалялись в более спокойные и лучше защищенные долины Увезы и Дромы. Берега этих речек были покрыты деревнями и городами, отличавшимися чисто арлезианским изяществом и роскошью. Воконции, также как и римляне соседних колоний, любили разные предметы и произведения искусства из Италии. Почва Везона, одного из их городов, отличается поразительным богатством драгоценных развалин: почти на каждом шагу натыкаешься на остатки от римских времен; именно здесь были найдены некоторые статуи, самые замечательные из всей римской Галлии.

По другую сторону устья Дромы вновь появляются большие города, которые можно сравнить с Нимом: Валенция, Тэн, Турнон, Вьенна. Прогулка по Роне между Вьенной и Лионом должна была быть очень привлекательной. Река катила свои зеленоватые воды между двумя рядами холмов с изящными очертаниями; склоны этих холмов сверкали своими мраморными виллами. Суда бороздили реку во всех направлениях: здесь были увеселительные лодки, в которых под сенью пурпурного шатра катался могущественный галльский чиновник или богатый судовладелец из Лиона; далее — тяжелые барки, нагруженные вином, хлебом, лесом; и все это находилось в непрерывном движении.

Лионская провинция имела очень своеобразное очертание. Узкая и длинная, она тянулась между Луарой и Сеной, от берегов Соны до самого океана, омывающего берега Арморики. Из всех четырех провинций Галлии, Лионскую и знали, и посещали меньше всего.

504

Ее затмевали обе ее соседки, с юга — Аквитания, с севера — Бельгия: первая — своими виноградниками, обширной торговлей, роскошью и изяществом, вторая — своими большими городами, лугами, ремесленным оживлением и соседством рейнских легионов. В Лионской же провинции роскошные пашни встречались реже, города были меньших размеров, не так многочисленны и в особенности не так богаты. Обширные леса мешали распространению цивилизации и развитию муниципальной жизни.

Климат в этой области считался очень суровым. Это была страна галльской зимы, той зимы, от которой, по выражению Петрония, «слова примерзают к устам». Это была также страна пива, больших охот и обширных поместий. Легко понять, что ее жители сохраняли свои старые галльские привычки. Они доставили империи мало риторов, но зато много солдат. Местная аристократия предпочитала жизни в дворцах и трибуналах скачки по лесам, военные экспедиции, охоту с гончими, вообще деревенскую жизнь, которая напоминала им несколько безумные приключения времен независимости.

На севере от Лиона на протяжении первых пяти переездов местность была еще плодородной, богатой виноградниками. На правом берегу Соны попадались большие местечки Макон, Шалон. Затем дорога делалась более скучной, приходилось проезжать ряд лесистых холмов в области эдуев. После седьмого переезда достигали Отена, очень просвещенного города, напоминающего своими памятниками и культурой своих жителей города Нарбоннской Галлии.

Проехав Отен, вы прямо попадали в совершенно дикую страну. Здесь в долине Ионны слева тянулись таинственные склоны Морванских холмов. Приходилось пересекать обширную полосу галльских лесов, которые составляли огромный полукруг, опоясывавший бассейны Луары и Сены и тянувшийся от Арраса до Перигё. Между истоками Ионны и ее слиянием с Сеной без конца тянулись леса, мрачные, непроницаемые, опасные; леса, которые служили еще убежищем для древних галльских божеств. Из всей Галлии эта местность дольше всего оставалась кельтской.

Горизонт несколько прояснялся от места впадения Ионны в Сену: вы входили в долину большой реки, более открытую, более улыбающуюся, и достигали Лютеции. В нижнем течении реки судоходство становилось очень оживленным, корабли плыли до самого океана, чтобы оттуда переправиться на Британский остров. Руан был настоящим морским портом для этой области, хотя он и имел гораздо меньше значения, чем Нант и Бордо. Далее Лильбонна (Luliobona), по-видимому, представляла собой настоящую столицу этой местности; от нее остались значительные развалины, и здесь найдены были превосходные мозаики, а также художественные золотые и серебряные вещи. От некоторых значительных местечек нижней Нормандии также остались драгоценные памятники. В этой стране так же, как

505

и в Нарбоннской провинции, жители знакомы были с утонченной роскошью и умели жить на широкую ногу. Можно думать, что эта страна была хорошо обработана, и что уже тогда она отличалась земледельческим богатством, которое характеризует ее в наше время.

Арморика ничем не была замечательна, и о ней мало говорили даже в Галлии. Эту область пересекала дорога из Ренн в Брест, но на всем этом длинном переезде не попадалось замечательных городов. Ренн был сравнительно более значительным из них. Но если города встречались редко, то виллы были довольно многочисленны. Страна эта почти вся принадлежала землевладельческой аристократии, которая была менее отсталой, может быть, чем аристократия морванская; местные землевладельцы строили себе обширные дворцы со статуями, мозаиками и купальнями на римский лад и отдыхали здесь от охоты в ландах, окруженные совсем современным комфортом.

Из Ренн дорога вела через Анжер к берегам Луары. Долина этой реки не славилась еще своей изнеженностью и роскошью, она еще не была, как в XVI веке, страной богатых замков и веселых прогулок. Этой славой пользовались тогда Мозель и Гаронна. Область Луары не имела и тех собраний, которые когда-то устраивались друидами в Шартре. Здесь были лишь трудолюбивые, счастливые и спокойные города. Нант процветал как портовый город. Здесь луарские лодочники составляли могущественную корпорацию. В этом городе много строили и поэтому поклонялись Вулкану, богу кузнецов и плотников. В Нанте было также много красивых зданий, в особенности храмов. В этом городе существовало целое население богатых судовладельцев и благочестивых моряков.

Бельгика представляла собой страну контрастов. Центр ее занимал огромный Арденнский лес, девственную дикость которого тщетно пытались нарушить проложенные римлянами дороги; ряд лесистых холмов шел дальше по берегам Мезы и примыкал к заросшим лесами плоскогорьям Лангрской области. На восток тянулись Вогезы, не менее лесистые и не менее дикие: единственной дорогой здесь была та, которая проходила по Савернскому ущелью.

Обе эти страны лесов и гор очень медленно поддавались культуре. Нигде в Галлии, кроме разве Морвана, нравы и верования не сохранили до такой степени своего первоначального характера. Самые старинные божества прежних времен продолжали жить в Арденнах и Вогезах. В тамошних деревнях можно было еще найти те странные гробницы, которые своей продолговатой формой и едва обтесанными каменными глыбами напоминали первобытные стелы. Отличающиеся цветущим здоровьем обитатели этих деревень были самыми добрыми и крепкими солдатами в римском войске.

На западе у опушки лесов Мезы огромная равнина тянулась от океана до истоков Марны: часть этой страны была покрыта тучными пастбищами и славилась скотоводством. Бельгийская провинция до-

506

ставляла лучших лошадей в римскую кавалерию; из шерсти своих овец белги приготовляли грубую материю, прочное и теплое сукно, которое распространялось по всей империи. Уже в римскую эпоху здесь образовались некоторые из тех промышленных пунктов, которые впоследствии составили богатство Фландрии и Шампани; за исключением вина, которое тогда пользовалось малой известностью или даже совсем не было известно, местные отрасли промышленности были те же, что и в наши дни, и сосредоточивались почти в тех же самых местах.

Между дикими областями Арденн и Вогезов, долина Мозеля представляла длинную и красивую ленту прозрачных вод с зелеными берегами, которые были покрыты белыми виллами и роскошными виноградниками. Это была страна богатых галлов; здесь на берегах реки они строили свои дворцы, сооружали себе мавзолеи, держась ближе к лесам, знаменитым своими охотами.

По этой стране беспрерывно сновали солдаты и купцы: долина Мозеля была главной дорогой, по которой направлялись военные отряды, золото и товары, необходимые для поддержания самой сильной из постоянных армий империи. Поэтому-то здесь в двух городах, в Меце и Трире, образовалось целое население разбогатевших купцов, деятельных, кичливых и расточительных.

Благодаря такому разнообразию почвы и свойств своих жителей, Бельгика имела очень важное значение для римской империи; ее долины доставляли всадников, горы — пехотинцев, которыми римляне пользовались как «плотной стеной», по выражению одного историка, в борьбе с германцами: из Бельгики черпала свою силу рейнская армия. Бельгика, кроме того, обладала тем постоянно возобновляемым богатством, которое доставляется правильно поставленным земледелием, промышленностью больших городов и всегда бодрой деятельностью ее торговцев. С ней было то же, что с нашей Фландрией, Эльзасом и Лотарингией: чувствовалось, что это — пограничная область, в которой не может быть покоя, где вся жизненная сила и почвы, и людей пущена в ход для работы и для борьбы.

В противоположность Бельгике, Аквитания отличалась полным однообразием. На востоке и на юге она отделялась от соседних провинций полукругом гор; на севере она доходила до Луары. На севере и востоке, прислоняясь к склонам центрального плоскогорья, шли уступами холмы, покрытые виноградниками, богатые хлебом равнины и тучные пастбища. Ни одна галльская провинция не имела таких ясных и естественных границ, такого цельного вида и такого гармонического строения. В центре этой страны текла Гаронна, представлявшая собой естественный путь, по которому шла ее торговля, и главную артерию ее богатой промышленной жизни.

Самую счастливую область Аквитании представляла собой Лимань. «Это местность совершенно исключительная по своему

507

привлекательному виду, — скажет о ней впоследствии Сидоний Аполлинарий,* — это настоящее море колосьев, волны которого поднимаются и опускаются, не грозя никому опасностью; для путника здесь все очаровательно, для земледельца здесь все плодородно, для охотника здесь все доставляет развлечение. Пастбища окружают вершины холмов, виноградники покрывают склоны их; на равнинах возвышаются виллы, замки господствуют на скалах; в темных лесах — берлоги, под открытым небом — пахотные земли, в складках почвы — источники, в ущельях — реки. Чужестранцы видят все это, восхищаются и часто забывают свою родину».

Спускаясь по течению реки Аллье, вы въезжали в страну битуригов. Их столица, Аварик (Бурже), была когда-то самым богатым городом галльского мира и даже, быть может, единственным большим городом, которым этот мир мог гордиться. Здесь было собрано очень много добычи, взятой в чужих странах. Но в эту эпоху город находился в упадке. Клермонт сосредоточивал на себе все уважение и все воспоминания галлов. Бурже остался лишь ремесленным городом; здесь обрабатывали железо, олово, медь. Вообще, вся область Берри представляла собой центр металлургического производства Галлии.

Однообразная дорога вела из Бурже в страну пиктонов. Пуатье представлял собой город очень приятный для жизни, он был украшен красивыми памятниками; здесь понимали искусство — красивые окрестности были покрыты грандиозными виллами. Весьма возможно, что Пуатье служил резиденцией и излюбленным убежищем римских чиновников.

В Сент можно было проехать по красивой дороге, проложенной по недавно возделанной почве, но — если можно так выразиться — совершенно новой стране. Благородные сентоны забыли свое бурное прошлое; законы Рима смягчили их. Они получали от римлян начальство над пограничными военными отрядами, затем удалялись в свои поместья и добровольно становились земледельцами и совершали мирные завоевания, увеличивая площадь обработанной земли. Некоторые из их вилл обширностью своей напоминали города. Из всех западных городов Галлии в Сенте более всего сохранилось римских развалин; здесь были роскошные термы и арены колоссальных размеров. Здешний амфитеатр относился к временам Тиберия или Клавдия, тогда как амфитеатры соседних городов построены лишь во втором или даже третьем веке. Кроме того, Сент являлся торговым и еще более промышленным городом; тамошние шерстяные ткани были почти так же знамениты, как и аррасские.

Дорога из Сента в Бордо подходила к Жиронде в том месте, где стоит город Блей (Blaye). Эта была самая оживленная дорога на


__________

* Сидоний Аполлинарий (430—485 гг. н. э.), латинский писатель, епископ Клермона, оставил стихотворные панегирики императорам и письма.

508

всем галльском западе. По ней провозили из северных и центральных областей всевозможные продукты, привлекаемые в Бордо удобством тамошних складов. Почти все памятники в Бордо сооружены из камня, который был добыт в окрестностях Сента. Все это, подвозимое в телегах до Blaye, перегружалось здесь на суда, шедшие в Бордо. Жиронда между этими двумя городами представляла очень живописный вид, в особенности во время отлива, когда суда с распущенными парусами, неподвижные, стояли группами подобно флоту и ждали новой морской волны, которая понесет их к большому городу. Во втором веке Бордо был торговым городом, в котором происходила вечная ярмарка; впоследствии, в третьем веке, он стал изящной столицей, а в четвертом — центром просвещения.

По дороге из Бордо в Тулузу непрерывно тянулся ряд красивых и богатых поместий. На склонах холмистого берега Жиронды расположены были луга, пашни и виноградники. Задний план составляли леса из дубов, кипарисов, лавров и вязов, темная листва которых сливалась с падающей от них тенью и казалась издали как бы сплошной стеной; на высотах — виллы со своими статуями, фонтанами и стенными фресками. Посмотрите в наше время на каждую из деревушек, попадающихся на пути вверх по реке, посмотрите, как она жмется к своей колокольне, где-нибудь в ущелье или на холме в зеленой рамке из деревьев, — и вы легко представите себе, какой должна была быть на этом месте римская вилла.

Аквитанская область еще и в другом отношении была привлекательна для галло-римлян, которые ценили лакомства еще более, чем красивые виды. На морском берегу у Медока водились устрицы, самые знаменитые во всей Галлии — «жирные, сладкие, слегка отдающие морем»; а на берегах реки росла бордосская лоза, которая уже тогда начинала пользоваться своей славой.

Из городов до Тулузы встречался лишь Ажан (Agen), да и тот был очень незначительным. По-видимому, виллы, расположенные вдоль рек, поглощали все богатство и всю жизненную силу страны. Большие города возникли за Гаронной. На юг от нее Базис, Эоз, Ош, Лектур вытянулись в линию вдали от реки, вдоль дорог, идущих из Бордо в Тулузу. На севере промышленные города возвышались на плоскогорьях; Периге со своими металлургическими заводами, Кагор со своими полотняными фабриками, Родез (Rodez) с серебряными рудниками; все три они были соединены дорогой, которая доходила до Безье, пересекая Севенны.

На юг от Бордо общий вид страны резко менялся. Вы сразу попадали в чащу сосновых лесов, прорезанных широкими просеками, где нога вязла в песке и пыли. Характер населения менялся так же, как и характер страны. Здесь уже не встречались большие племена с огромной территорией, покрытой богатыми городами. Между Гаронной и Пиренеями можно было насчитать, по крайней мере,

509

девять племен или civitates, у которых, разве только кроме тарбеллов, были очень незначительные территории, — какой-нибудь изгиб речки или долина в Пиренеях. Жители этой страны, энергичные, выносливые, немного мрачные, резко отличались от галлов: чувствовалось, что они принадлежат к другой расе, к расе иберов, соседней с той, которая населяла Испанию.

В долине Гаронны и Адура еще встречались довольно красивые города: Лектур, город по преимуществу благочестивый, средоточие культа Матери Богов; Эоз, Ош и далее на юг Дакс со своими теплыми источниками. По мере приближения к горам, города становились реже и меньше. Зато общий вид страны делался живописнее. В области Пиренеев было больше жизни, чем в бесплодных и однообразных ландах: на каждом шагу приходилось проезжать мимо грациозных вилл и живописных деревушек. Римская цивилизация проникла в самые захолустные уголки этой страны. Такие места, как Баньер, Люшон, Котере, были знамениты своими водами и посещались не только галлами, но и римлянами. В особенности Люшон был во II веке модным местом.

Но соприкосновение с иностранцами не лишало горных жителей этой страны их любви к уединению и преданности местным традициям. Каждая долина принадлежала особому племени. Оно жило здесь уединенно, говоря, без сомнения, на своем наречии и во всяком случае поклоняясь своим особым богам; каждый ручей, каждая долина, каждый холм, каждая группа вековых деревьев, как и в старину, имели свое божество или своего гения со странным именем и еще более странным характером; повсюду, в большей или меньшей степени, поклонялись богам ветра и бури. Нигде в Галлии туземные божества не были так живучи, а местный патриотизм так упорен, как в Пиренеях.

(По Jullian, Callia, Ch. XX—XXIII).
^

13. Некоторые галльские города в эпоху империи

1. Ним. — До сих пор еще на всем свете нет более римского города, чем Ним, за исключением, конечно, самого Рима. Ни один город Нарбоннской Галлии не имел памятников столь удивительно совершенных и привлекательно изящных. Во всех этих памятниках греческое искусство соединялось с чисто латинской прочностью. Квадратный Дом, храм, посвященный внукам Августа, представлял собой по изяществу чудо греко-римской архитектуры. Адриан построил в этом городе в честь Плотины [1] базилику, которая даже в Риме считалась
________

[1] Плотина, жена Траяна, усыновленный этим последним, Адриан был многим ей обязан, за что и построил в честь ее храм — Ред.

510

образцовым произведением искусства. Во II веке была закончена Арена; она сохранилась в неприкосновенном виде и до сих пор, и теперь еще, как в былые времена, она полна шумной жизни в праздничные дни. Ним сохранил свои древние термы, свою водокачку и свой фонтан, который и теперь так же популярен и так же благодетелен, как и в те времена, когда он стоял под покровительством бога Немауза; у самого источника возвышается храм Дианы, где, быть может, прежде помещалось святилище самого божества этого фонтана; на холме, из которого течет этот источник, стоит таинственная Большая Башня (Tourmague), представляющая, по-видимому, гигантский мавзолей какого-нибудь богатого нимского гражданина. А сколько еще развалин менее значительных встречается там на каждому шагу! В результате каждой раскопки находится множество замечательных обломков, гробниц, скульптурных произведений и мозаики.

Ним, как и все города римского мира, был замечательно хорошо снабжен водой. Этот город, жители которого несколько лет тому назад чуть не умерли от жажды, в римскую эпоху имел воды больше, чем какой бы то ни было другой город в южной Галлии. Здесь был, во-первых, Фонтан, который давал воду более чистую и в большем изобилии, чем теперь. Затем по широкому акведуку шла вода из источников Эра и Эрана, расположенных близ Юзеса. В настоящее время мы можем проследить этот акведук почти на всем его протяжении. Он представляет собой во многих местах нечто очень замечательное, как, например, Pont de Gard, являющийся несравненным произведением искусства. Называют так ту часть акведука, которая

511

пересекает долину Гардона: здесь три этажа арок перекинуто через речку; оба конца их опираются на высокие холмы; над третьим этажом арок идет кювет, настолько высокий и сохранившийся до сих пор, что по нему можно свободно ходить.

Город Ним уже во II веке был населен рабочими, промышленниками, ремесленниками и торговцами. Но что, по-видимому, придавало ему своеобразный характер, это особое благочестие, которым он тогда отличался. Жители его были страстно преданы культу своего Фонтана, бога Немауза. Из всех колоний Нарбоннской Галлии Ним больше всего сохранил старинных галльских суеверий. К этому прибавлялись еще воспоминания о Египте, родине некоторых из основателей города. Здесь почитали также Изиду. Это был город набожный и художественный, каким он остался и до сих пор.

2. Арль. — Арль соперничал с Нимом по своему значению. Его арена так же величественна, как и нимская, и, кроме того, старше ее на один век; у него есть свой театр, который доставил столько прекрасных вещей арльскому музею; сооруженный Цезарем вал еще не вполне исчез, а почва старой римской колонии очень богата драгоценными остатками. Зато Арль не имеет таких изящных сооружений, которые составляют прелесть Нима. Дело в том, что Арль был, вероятно, прежде всего торговым городом. С самого начала II века он успешно конкурировал с древней Нарбонной и затмил ее.

512

Здесь были значительные верфи. Арльские лодочники составляли пять больших корпораций, и их суда бороздили Дюранс и Рону. В Арле была торговая аристократия, которая сосредоточивала в своих руках перевозку товаров во всей цветущей области Роны. Его жители были очень преданы роскоши и удовольствиям. То, что осталось в Арле — арена и театр — достаточно характеризует его прошлую жизнь. Тут были гладиаторы, актеры, даже цирковые партии, совсем как в столице римской империи.

При этом нужно заметить, что II век был для Арля лишь началом благоденствия, которое с течением времени все более и более росло. Из всех галльских городов на долю одного Арля досталось счастье расти и богатеть: в его жизни не было ни таких периодов застоя и даже регресса, какие переживали Трир, Бордо и Нарбонна, ни такого внезапного крушения, как в истории Фрежюса, Нима и Лиона. Арль был во всей римской Галлии «счастливым городом» по преимуществу. В IV веке он делается самым богатым городом на всем Западе. «Сюда стекаются богатства всего света», — говорил об Арле один современный писатель. И даже сами императоры говорили о нем с восхищением. Они любили его и так же охотно жили в Арле, как и в Трире. Константин даст ему впоследствии свое имя и соорудит там дворец. Император Гонорий дарует ему титул «матери всех Галлий». Он представляет собой центр борьбы с варварами и передовой форпост Италии.

3. Лион. — Лион был столицей Галлии; это был не только административный центр трех провинций (Лионской, Аквитанской, Бельгийской), но как бы миниатюрное изображение всей Галлии. Лион был город самый населенный, самый богатый, самый шумный и самый пестрый. Как Париж в наше время, Лион являлся тогда сердцем Галлии. К тому же, несмотря на пятнадцативековой промежуток времени, оба эти города во многом походят друг на друга. Оба они являются городами чиновников и иностранцев, местами удовольствий и труда, необузданной роскоши и народных волнений: таков был Лион в те времена, и таков Париж теперь.

Во всяком случае, французский Париж имеет одно преимущество перед галльским Лионом. Лиону не хватало того авторитета в умственной жизни, литературного блеска и художественного ореола, который составляет лучшую славу современного Парижа. Лионские школы не были знамениты; впрочем, проезжие римляне удивлялись, встречая там книжные магазины. Лионцы были богаты и деятельны — но за пределами Галлии их, должно быть, считали немного варварами.

Лион прежде всего был громадным рынком. Все торговые пути Галлии примыкали к нему, это был узловой пункт римских дорог, подобно тому как Париж является центром теперешних железнодорожных путей. Все, что производила Галлия, все, что выделывалось

513

на ее фабриках и заводах, все, что ввозилось в эту страну, все, что иностранец предлагал или спрашивал, — все это сосредоточивалось в Лионе.

Кроме того, Лион был единственным из галльских городов, который имел гарнизон: император держал здесь когорту, составлявшую отряд римской гвардии. Здесь был также монетный двор. Это была резиденция значительного числа важных и могущественных чиновников: правителей областей, управляющих императорскими имениями, заведующих казной и таможнями; все они приводили с собой бесчисленное множество служащих, вольноотпущенников и рабов. К этим официальным особам, к этим солдатам и правительственным агентам, посланным из Рима или из Италии, к этим торговцам, стекающимся со всех концов империи, прибавим еще делегатов 60 галльских городов с их свитами из клиентов и рабов, и мы получим тогда представление о том, что такое был древний Лион.

Это был космополитический город, и во всей Галлии не было города, который имел бы такой странный вид и весь тон жизни. Это было место свидания иностранцев, проходимцев, искателей приключений и основателей религиозных сект. Испанцы, итальянцы, греки, сирийцы, германцы — все народности империи сталкивались здесь, все божества братались в этом городе. Это был настоящий хаос языков и культов. Только в Риме, Александрии или Карфагене можно было встретить такой беспрестанный прилив и отлив товаров, людей и божеств. Все это объясняет нам, почему уже со времен Антонина в Лионе была довольно значительная христианская церковь. Именно среди шума этих больших городов с очень смешанным населением и распространялось преимущественно христианство. Оно росло мало-помалу и незаметно среди азиатской и сирийской колонии, которая была очень значительна в Лионе.

В сущности Лион состоял из двух городов, совершенно отдельных и отличных друг от друга.

На холме Фурвьер расположена была колония, основанная в 43 г. до Р. X. Мунацием Планком. Она шла террасами по склону этого холма и была защищена укрепленным валом. В центре на площадке находился «старый форум» (forum vetus), откуда и произошло название Фурвьер. Вокруг форума стояло много больших зданий: императорский дворец, в котором жил правитель, всевозможные относящиеся к нему службы, монетный двор и, без сомнения, также казармы. На окраине расположены были театр, амфитеатр и муниципальный цирк; на вершине и на склонах холма до самого берега Соны громоздились различные общественные и частные здания. Все это был Лион официальный, императорский и римский, и в то же время Лион рабочий и народный, переполненный домами и жителями.

Между Роной и Соной холм de la Croix Rousse и, быть может, равнина были заняты галльским городом, «городом при слиянии

514

двух рек». Это пространство составляло собственность галльского собрания. Здесь было мало домов; большая часть построек представляла собой обширные и роскошные здания, расположенные на величественном просторе. Сзади теперешней церкви св. Поликарпа на половине высоты холма св. Себастьяна, виднелся колоссальный алтарь, посвященный Риму и Августу. Об этом алтаре можно сказать, что он для всей Галлии был национальным очагом и сердцем родины. Вокруг священного памятника расположены были здания, предназначенные для игр и праздников: храм Августа, быть может, какая-нибудь зала собраний, амфитеатр, длинная ось которого равнялась 140 метрам, а короткая 117 метрам, затем группа садов и мест для прогулок, наполненных мраморными и бронзовыми статуями и постоянно освежаемых водой, которую в изобилии доставляли два акведука Кондрие и Мирибель [1].

Все это великолепие исчезло в один день. В 197 году Лион был сожжен после битвы, которая происходила у его стен между Септимием Севером и Клавдием Альбином. Эта была самая ужасная катастрофа во всей галльской истории. Трудно поверить, что это несчастье было настолько непоправимо, что Лион не мог и мечтать подняться после него: ведь другие города — Нарбонна, Рим, Смирна — выдержали столь же ужасные испытания. Лион же влачил в третьем веке жалкое существование. По-видимому, галльский совет устраивал еще здесь свои собрания в продолжение сотни лет, но ни галльские императоры, ни императоры-преобразователи времен тетрархии,* ни Констанций, ни Юлиан, ни Грациан ** и не думали возвращать Лиону его прежнее место в Галлии. Первенствующее положение среди галльской национальности с 300 года поделили между собой Трир и Арль.

4. Париж. — Во II веке Париж представлял собой лишь маленький торговый порт, центр судоходства в долине Сены, и служил посредником между городом Саном и океаном; все это и придавало особенное значение той корпорации «парижских корабельщиков», которая появляется со времен Тиберия. В те времена город заключался почти только в пределах теперешнего острова Cite, своей первоначальной колыбели. Впрочем, он уже начинал достигать склонов холма св. Женевьевы: там вскоре сооружены были арены. Правый берег был еще покрыт болотами.

________

* Тетрархия — «власть четырех» 284—305 гг. н. э. Это были императоры Диоклетиан, Максимиан и цезари Галерий, Констанций I.

** Правители IV в н. э.: Констанций II (337—361 гг.); Юлиан (361—363 гг.), Грациан (375—383 гг.).

[1] Акведук Мирибель доставлял ежедневно 65000 куб. метров воды. Лион, расположенный на Фурвьере, снабжали водой четыре акведука, из которых главный шел от горы Пилата и имел в длину 79 километров Эти акведуки доставляли ежедневно 80000 куб метров воды.

515

В древнейшие времена развитие Парижа шло медленно и с затруднениями, зато он продолжал развиваться беспрестанно. Лион сразу достиг своего блеска; зато он и в упадок пришел внезапно. Париж же шел медленно, но правильными и уверенными шагами. Через три или четыре поколения после правления Антонина появляются на левом берегу амфитеатр, развалины которого едва видны в настоящее время, и термы, еще довольно хорошо сохранившиеся. В IV веке, в то время как столько знаменитых городов Галлии приходят в упадок и исчезают, Париж не перестает расти: не в смысле расширения территории, так как с 300 года он снова замыкается в пределах своего острова, а в том смысле, что значение его, несмотря на это, увеличивается; он сделается любимой резиденцией цезаря Юлиана, наиболее галлоподобного из всех императоров, когда-либо управлявших Галлией. С этого времени его будущее обеспечено.

Юлиан рассказывает нам с видимым удовольствием о своем пребывании в Лютеции. «Я был на зимних квартирах в моей дорогой Лютеции, так называют кельты маленький городок паризиев. Он расположен на реке, которая со всех сторон окружает его, так что в город можно проникнуть лишь с двух сторон по двум деревянным

516

мостам. Уровень воды в реке редко подвергается значительным изменениям под влиянием зимних дождей и летней засухи. Вода в ней чиста, приятна на вид и превосходна на вкус. Жителям было бы трудно достать другую воду, так как они живут на острове. Зима здесь не сурова, что приписывается соседству океана, от которого сюда доходят дуновения, способные смягчить климат. Здесь есть виноградники и даже растут смоковницы, с тех пор как их окутывают в солому, что защищает их от холода». Юлиан прибавляет, что в один год «необыкновенно суровая зима покрыла реку льдом. На ней появились огромные льдины, которые плыли по воле волн, без перерыва следуя одна за другой; сцепляясь друг с другом, они чуть было не образовали моста. В этой стране согреваются при помощи печек, которые ставят в большинстве помещений».

5. Тpup. — Трир при первых императорах во времена Друза, Германика, Калигулы и Клавдия имел свой, довольно длинный, период блеска и славы. Войны с германцами придавали этому городу особенное значение. Здесь устроена была колония; город обнесли широкой оградой, соорудили в нем амфитеатр, термы. Для варварского севера Трир некоторое время играл роль римской столицы, которую он с таким успехом выполнял впоследствии в IV веке. Но во времена Веспасиана Трир приходит в упадок; его участие в восстании 69 года, без сомнения, повредило ему, но особенно уменьшилось его значение благодаря окончанию германских войн. Вокруг него надолго устанавливается спокойствие. Тем не менее Трир продолжает жить и отличаться роскошью и трудолюбивой деятельностью. Это был большой город: может показаться даже, что его сделали слишком большим, когда его сооружали, думая сделать из него точку отправления для будущих завоеваний обширной территории между Рейном и Эльбой: ему слишком просторно в пределах его ограды. Трир был, главным образом, городом богатых людей, которым эксплуатация естественных богатств страны доставляла большие доходы, а еще бблыпие — эксплуатация рейнской армии. Это была перворазрядная торговая метрополия, служившая посредницей между Галлией, Британией и Италией с одной стороны, и Германией — с другой. Из Трира, без сомнения, отправлялись большие торговые экспедиции, которые должны были распространять среди варваров произведения римского мира.

Трирскими богачами были галлы, часто из низших слоев населения, очень смышленые, очень деятельные, быстро достигавшие благосостояния и тратившие свои богатства на грубую и безвкусную роскошь. По барельефам, украшающим гробницы этих богачей, можно судить о них самих. Посмотрите, например, на мавзолей Игела. На верхушке памятника орел взмахнул своими развернутыми крыльями. С какой стати поместили на могиле купца эту эмблему военной силы и победоносного оружия? Корпус самого здания от нижнего камня

517

цоколя до самой верхушки фронтона покрыт ужасающим количеством барельефов. Мы напрасно стали бы искать в этих фигурах искусства и выразительности; в их размерах, разнообразных до бесконечности, совершенно отсутствует пропорция; в группах отдельные лица неудачно расположены, их позы натянуты и неестественны. Вот прежде всего на фасаде портрет самого покойника, Секундина, и его жены — оба во весь рост. Под ними, в медальонах, бюсты их детей; вокруг расположены самые разнообразные картины и изображения сцен, иногда совершенно неожиданных: экипаж в дороге, тяжело нагруженная повозка, мулы, поднимающиеся на гору, семейные сцены,

518

сцены из жизни на фабрике, в мастерской, и, вперемежку со всем этим, игры в цирке, знаки зодиака, мифологические фантазии, морские божества. Художник не оставил свободным ни одного квадратного дюйма: он помнил, что покойник хорошо знал цену месту, за которое заплачено. Эта гробница наиболее загроможденная, какую только можно видеть; остальные трирские мавзолеи похожи на этот. В одном случае на них изображено как несут хлеб в мешках, в другом — огромные бочки на барках; вот арендаторы, пришедшие уплатить аренду за землю, а вот колоны, приносящие свой оброк. Здесь — полная история галло-римского труда и трирского богатства, которую мы можем прочесть на этих памятниках.

В III веке возобновляются войны с германцами. Трир делается при этом снова городом оружия и бранного шума, укрепленным лагерем империи. Императоры делают его местом своей обычной резиденции. Они восстанавливают городские стены. Воздвигаются эти «черные ворота», такие безобразные, массивные, но зато такие мощные, что они одни стоят целой крепости. Восстанавливают термы. В Трире помещается, в углу его ограды, императорский дворец, прочный как башня, роскошный как вилла. Смотря теперь на эти развалины, еще сохранившие свое величие, чувствуешь величайшие усилия, произведенные римским миром у преддверия мира варварского. В течение всего IV века у этих стен сосредоточивалась военная жизнь запада, и с ними связаны были надежды Галлии и Италии.

В своей поэме о «знаменитых городах» Авсоний дает Триру первое место среди галльских городов. «Этот город питает, одевает и вооружает военные силы империи». Это — Рим севера, как Арль представлял собой Рим Галлии; но это Рим полу варварский, настолько же оживленный солдатчиной, насколько Арль является городом мирным и просвещенным.

(Jullian, Gallia, Ch. XX—XXII, chez Hachette).
^

14. Жизнь в галло-римском городе в IV веке

Внешний вид большого галльского города во времена Феодосия I,* был очень непривлекателен. Между Бордо этой эпохи и тем же городом в первые три века нашей эры была огромная разница. При Антонинах и Северах это был большой цветущий город, широко раскинувшийся вдоль Гаронны и больших дорог бесконечными рядами своих домов, храмов, гробниц и вилл. Ничто здесь не напоминало о военной жизни: не было ни солдат, ни укреплений, ни стен; никто здесь не думал о необходимости защищаться. Такого города, начиная

__________

* 378 — 395 гг. н. э.


519

с 300 года, уже не существовало. Вместо него мы видим колоссальную крепость, издалека господствующую над равнинами своими стенами и башнями.

Окружающая его стена представляет собой продолговатый четырехугольник, прорезанный 14 воротами и 46 башнями. Во всей этой системе оборонительных сооружений исключительно господствуют прямые линии и окружности, перпендикуляры и круги, квадраты и прямые углы. Военное искусство империи этой эпохи не знало для Галлии других типов укреплений, кроме этих прямоугольников и башен, сооружений массивных, сделанных без искусства, без вкуса и без технических знаний. Города IV века защищались лишь при помощи громадной массы своих стен; правда, им приходилось иметь дело с этого времени с варварами. Стоило только закрыть ворота, поставить воинов на башни и стены, и можно было чувствовать себя в полной безопасности, за исключением, конечно, только случаев измены.

Толщина стены была от 6 до 8 метров. Ворота были маленькие, низкие, покрытые сводом, без сомнения, темные; на них давила стена метров в 5 высотой. Это был скорее подземный выход, чем ворота, нечто вроде дыры. Стена возвышалась, по крайней мере, на 10 метров, а башни были и еще выше: «Казалось, — как говорит Авсоний, — что они теряются в облаках». Стена тянулась также и вдоль Гаронны, так что бордосцы даже не видели своей реки. Горизонт был закрыт со всех сторон, даже гавань находилась внутри стен; на самой Гаронне не было набережной: пристанью служило устье небольшого ручья, называвшегося Девеза; это был скорее внутренний канал, чем гавань. Корабли проходили над самой стеной, под воротами, носившими название «лодочных». В случае надобности эти ворота закрывались, и весь город со всеми его жителями и кораблями оказывался отрезанным от всего остального мира.

Вокруг пристани теснились дома. Улицы, очень узкие, скученные, пересекались под прямым углом и соответствовали городским воротам. Со всех перекрестков и со всех переулков виднелось это массивное и унылое сооружение, которое, казалось, распространяло свою тень на весь город, замкнутый в его пределах.

В эту эпоху Бордо имел не больше 2350 метров в окружности; когда-то он был в три раза больше. Тем не менее, он еще выдавался в этом отношении сравнительно с соседними городами: Перигё не имел даже и тысячи метров в окружности; Байонна, Дакс, Сент были еще меньше. В таких именно размерах и строились все укрепленные города, начиная с 300 года; самые обширные из них имели от 2000 до 2500 метров в окружности, они могли вместить не больше 15—20 тысяч жителей. Все они были похожи друг на друга, все были одинаково маленькие и мрачные.

Внутри их было мало или даже совсем не было больших памятников. Не хватало места для театров, арен, базилик. Единствен-

520

ную роскошь, которую позволил себе Бордо, представлял собой фонтан из паросского мрамора. В него собирались воды Девезы. Город принужден теперь довольствоваться водами маленького ручейка: давно прошло то время, когда широкий акведук доставлял в него дань соседних источников, и когда великолепные водоемы, покрытые барельефами и статуями, украшали его площадь. Все это теперь в развалинах, и акведук исчез вместе с древним городом и спокойной жизнью былых времен. Теперь придется ограничиваться, и на многие века, водами Девезы и колодцев.

У современников было слово, которое вполне соответствовало внешнему виду таких городов. Все это были castra — укрепленные замки, крепости. Они были заключены в стенах, которые, без сомнения, защищали город, но в которых он в то же время задыхался. Место города мирных обывателей занял военный город; начиная с времен Константина в Бордо стоял гарнизон. Империя защищается теперь не только на границах, ей приходится заботиться о защите каждого города и внутри страны. Когда-то можно было спокойно жить в юго-западной Галлии. Вдоль Рейна шла длинная цепь колоний и легионов, которая должна была останавливать неприятеля. У Галлии был свой пояс, состоявший из укреплений и воинов. За ними граждане могли без страха предаваться на досуге мирным занятиям. Но начиная с 300 года забота о борьбе распространяется на все города. Система общей защиты страны при помощи больших армий, расположенных на границе, теперь оставлена: дело обороны раздробляется и локализуется. Из провинциальной, если можно так выразиться, она становится муниципальной. Мы еще во времена римской империи, но начиная с 300 года, с того дня как страна покрылась грозными крепостями, и города, замкнувшись в самих себя, окружились стенами, можно уже сказать, что начались средние века.

Если мы выйдем из Бордо и проедем по окрестностям, то положение дел окажется как будто бы не таким печальным. Прибрежные холмы Гаронны имеют такой же веселый вид, как и во времена Адриана и Антонина. Виноградная лоза покрывает их от подошвы до вершин, вино по-прежнему делает Бордо знаменитым, и Авсоний не может говорить без умиления об этой «улыбающейся Аквитании», в которой смягчаются нравы. Хлеба и виноградной лозы полное изобилие. Знать живет в своих виллах, гордая титулом «римских сенаторов» и «превосходительнейших мужей» (vir illustrissimus) и еще более счастливая своими огромными земельными владениями. Они покинули угрюмые стены и скученные улицы. Всему они предпочитают свои имения, где чувствуют себя свободными и могущественными. Конечно, и здесь бывали скучные дни, в особенности зимой. Несмотря на все предосторожности, подчас бывало очень холодно. Авсоний сообщает нам, что он дрожал от холода до самого марта в своей сентонжской деревне; это не мешало ему, впрочем,


521

оставаться там до самой Пасхи и быть, подобно всем богатым людям того времени, заклятым врагом города и страстным поклонником полей.

Дело в том, что теперь города далеко уже не так привлекательны для аристократии, как в былое время. В них уже нет тех увеселительных мест и роскошных зданий, которые когда-то делали город любимым местопребыванием богатых людей. Нет больше театра; амфитеатры разваливаются, храмы — бедны и убоги, портики исчезли. В течение первых трех веков город имел для галлов непреодолимую притягательную силу; в четвертом — богачи возвращаются к своим прежним привычкам и в городе оставляют себе лишь убежище, где бы можно было остановиться во время случайных приездов. Они охотно уступают город простонародью и солдатам и являются сюда только на богослужения и для того, чтобы учиться. Они так счастливы в своих имениях! Авсоний, например, живет в Луканьяке, близ С. Эмилиона, во дворце, который «может соперничать с римскими дворцами»; он наслаждается тенистыми лесами, чудными пейзажами и живет в своей резиденции, которая стоила ему огромных денег, но зато действительно поражает своей роскошной красотой.

Впрочем, и в деревенской жизни есть свои темные стороны; здесь так же, как и в городе, приходится все более и более принимать разные меры предосторожности. Вилла получает в это время название praetorium'a, и уже одно это имя напоминает о войне и военном командовании. И действительно, хозяин ее столько же комендант крепости, сколько и землевладелец. Вилла — уже не просто дачное место; она окружена стенами и валом; это — castrum или, по крайней мере, castellum (укрепленное место). Самая роскошная из всех вилл Жиронды — вилла в Бурже, построенная на площадке, которая господствует над слиянием обеих рек. Ее соорудил в правление Константина Понтий Паулин, префект претория. Здесь были садки для живой рыбы, термы, библиотеки, дворцы — одним словом, все, что придумала драгоценного и изящного римская роскошь. Но здесь были также башни, укрепления, запасы хлеба: хорошо защищенная и снабженная достаточным продовольствием, вилла эта могла смело выдержать осаду. Носила она германское название, которое в последние два века успело уже войти в латинский язык, название burgus, от слова burg — крепость.

Наряду с виллами мы еще находим несколько открытых деревень (vici), которые появились повсюду в Галлии во времена Цезарей и Антонинов. Но, чем дальше, тем их становится меньше и меньше, и везде замечается стремление укрепить их. Мы возвращаемся, таким образом, к галльским временам, когда вся страна была покрыта множеством oppida. Самые значительные из этих поселков были окружены валом; те, которые казались важными в стратегическом отношении, превратились в крепкие замки. К таким именно местам


522

принадлежал Blaye. Этот город являлся ключом по отношению ко всему нижнему течению реки. Его даже обычно называли «Blaye — воительница»: он служил в одно и то же время и против пиратов со стороны океана, и против неприятеля, который мог подойти с севера, по дороге из Сента. Для защиты этого пункта служили «воины Гаронны», — по-видимому, местная стража, годная и для сухопутной, и для морской войны. Она находилась под начальством правителя Арморики — главнокомандующего, власть которого простиралась на всю береговую полосу от Руана до Байонны.

Присутствие этих воинов и вид этих укреплений неизбежно должны были отразиться на жизни местного населения. Как ни шутит Авсоний, но, по-видимому, он не всегда спокоен; он, по меньшей мере, боится разбойников, боится голода, а это показывает, что положение дел было более или менее неопределенным, а благополучие — лишь кажущимся, чисто внешним. Если мы хотим знать, как жил землевладелец Нижнего Медока во времена Валентиниана,* чем он развлекался после охоты на кабана и рыбной ловли, то послушаем Авсония, что он пишет своему другу Феону, который жил близ Сулака: «Не охотишься ли ты на воров, которые бродят по всей стране и не предлагают ли они тебе из страха смертной казни поделиться с тобой своей добычей? А ты (без сомнения, движимый кротостью и отвращением к человеческой крови) прощаешь им их преступление за деньги; ты говоришь об ошибке, назначаешь штраф за каждую голову украденного скота, и из судьи превращаешься в соучастника». В Медоке, значит, были разбойники и они так мало боялись императорского суда, что землевладельцы предпочитали преследовать их своими средствами или же вступать с ними в полюбовное соглашение: ворам оставляли быков, а те платили штраф.

В стихотворениях Авсония мы находим еще и другое признание. Он описывает свою деревенскую усадьбу, и вот на какое преимущество ее он обращает особое внимание среди тысячи других: «Я всегда храню запас плодов на два года: тот, кто не делает этого, не замедлит испытать голод». И такие предосторожности он принимает в нескольких километрах от населенных городов Бордо и Базаса, на берегу Гаронны, по которой беспрестанно снуют корабли и барки! Очевидно, среди этого благополучия, более кажущегося, чем действительного, люди испытывали живейшее беспокойство, боялись страшного голода и имели на это основания. Авсоний поручил однажды своему бывшему управляющему Филону снабдить провиантом свою луканьякскую виллу, близ Либурна. Филон набрал всевозможных припасов, хлеба, соли, плодов и явился со всем этим грузом в виллу Паулина, друга Авсония. Извещенный об этом, наш
__________

* 364 — 375 гг. н. э.


523

поэт пишет Паулину и просит его дать Филону транспортное судно, чтобы «вовремя спасти Луканьяк от голода». Итак, в этих мраморных виллах, среди виноградников и засеянных хлебом полей, боялись иногда умереть с голоду! Даже если Авсоний, по своему обыкновению, и преувеличил в данном случае,* то все же жизнь должна была быть жалкой в этих деревнях, постоянно угрожаемых разбойниками и голодом, и тоскливой — в городах, которые превратились в военные посты и места стоянки гарнизонов. Римская жизнь в юго-западной Галлии не была уже синонимом мира и безопасности.

(Jullian, Ausoneet Bordeaux, pp. 115—132).

__________

* Несомненно, Авсоний дает простор своему поэтическому воображению.