От редакторов русского издания

Вид материала

Документы

Содержание Евреи и общество Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма 1. Между парией и парвеню Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма Глава третья. Евреи и общество Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма Глава третья. Евреи и общество Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма

Подобный материал:

• Предисловие редакторов русского издания, 732.37kb.
• Философия русского религиозного искусства XVI-XX вв. Антология, 6335.43kb.
• Автор, название, изд-во, год издания, 464.93kb.
• Концепция и специфические характеристики первого номера корпоративного издания для, 905.48kb.
• В. Н. Дёмин Гиперборея. Исторические корни русского народа, 1249.63kb.
• В. В. Зеленский От редактора русского издания 1929, 10660.27kb.
• Информационно-библиографические издания, 485.77kb.
• Национальное достояние русского народа, 99.7kb.
• Федеральный компонент, 401.39kb.
• Информационно-библиографический отдел Золотое кольцо России, 148.24kb.

Глава третья

^ ЕВРЕИ И ОБЩЕСТВО

Политическое невежество евреев, делавшее их столь пригодными для их особой роли и для укоренения в государственном хозяйстве, а также их предрассудки предубеждение против населения и преклонение перед властями, делавшие их слепыми в плане политической опасности антисемитизма, — все это обусловило сверхчувствительность евреев к любым формам социальной дискриминации. Трудно было увидеть принципиальное различие между политической аргументацией антисемитизма и просто бытовой антипатией, когда они существовали бок о бок. Все дело в том, однако, что они произрастали из прямо противоположных аспектов эмансипации политический антисемитизм развивался в силу того, что евреи представляли собой отделенное от общества образование, а социальная дискриминация проявлялась вследствие укрепления равноправия евреев со всеми другими группами.

Равенство условий существования, хотя оно и является основным требованием справедливости, относится тем не менее к числу наиболее грандиозных и наименее ясных устремлений современного человечества. Чем более одинаковы условия, тем труднее объяснить те различия, что действительно существуют между людьми. Ведь таким образом все более неравными становятся и индивиды, и группы людей. Это озадачивающее следствие в полной мере стало очевидным, как только равенство перестали рассматривать в соотнесении с таким всемогущим существом, как Бог, или в свете общности такой неизбежности судьбы, как смерть. Как только равенство становится фактом мирской жизни как таковой, не соотносимым с какимлибо критерием, посредством которого его можно было бы измерить или объяснить, то лишь один шанс из ста, что этот факт будет признан просто как функциональный принцип определенной политической организации, в рамках которой люди, неравные в иных отношениях, обладают равными правами. Девяносто девять шансов за то, что этот факт будет ошибочно истолкован как врожденное свойство всякого индивида, его считают «нормальным», если он похож на всех других, и «ненормальным», если он оказывается в чемто отличным. Подобное искаженное превращение равенства из политического в социальное понятие становится особенно опасным, если общество лишь в незначительной мере допускает существование особых групп и индивидов, поскольку в этом случае их отличия становятся особенно приметными.


^ Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма


102


Глава третья. Евреи и общество




Значительная проблема для современного периода, причем проблема, несущая особую опасность, заключается в том, что в этот период человек впервые сталкивается с другим человеком в условиях отсутствия защищающих их различий в обстоятельствах и условиях. И как раз это новое понимание равенства сделало столь трудными современные расовые отношения, так как здесь мы имеем дело с естественными различиями, которые нельзя сделать менее заметными никакими возможными или представимыми изменениями условий. Именно потому, что равенство требует, чтобы каждый признавал всех равными себе, конфликты между различными группами, которые в силу своих особых причин не готовы признать друг за другом право на такое сущностное равенство, приобретают столь ужасающе жестокие формы.

Поэтому, чем в большей степени условия существования евреев становились равными с условиями других, тем большее удивление вызывали их отличительные особенности. Это новое обстоятельство вело к негативной социальной реакции на евреев и в то же время обусловливало своеобразную симпатию по отношению к ним. Эти реакции в сочетании определяли социальную историю западного еврейства. Однако и дискриминация, и симпатия были бесплодными в политическом отношении. Они и не вели к появлению политического движения, направленного против евреев, и не могли служить им защитой от врагов. Эти реакции, при всем при том, отравляли социальную атмосферу, извращали все виды социальной коммуникации между евреями и неевреями и оказывали определенное воздействие на поведение евреев. Формирование типичного еврея было связано и с тем и с другим — и с особой дискриминацией, и с особым благоволением.

Социальная антипатия по отношению к евреям, проявлявшаяся в различных формах дискриминации, не причинила значительного политического вреда в европейских странах, поскольку здесь так и не было достигнуто действительного социального и экономического равенства. Новые классы представали как группы, к которым человек принадлежит по рождению. Нет никакого сомнения, что только в таких обстоятельствах общество могло терпеть то, что евреи составляли особое образование.

Ситуация была бы совершенно иной, если бы, как это было в Соединенных Штатах, равенство в условиях существования было бы чемто само собой разумеющимся если бы каждый индивид, вне зависимости от того, к какому слою он принадлежит, был бы твердо убежден, что благодаря способностям и удаче он может стать героем, добившимся успеха. В таком обществе дискриминация становится единственным средством отличения, своего рода всеобщим законом, в соответствии с которым те или иные группы могут оказываться вне сферы, где существует гражданское, политическое и экономическое равенство. Там, где

дискриминация не связана только с еврейским вопросом она может стать моментом кристаллизации политического движения ствёмяЗГ ся устранить все естественные трудности и конфлиГты n_p„cyZe мно .«национальной стране, посредством насилия, власти толпы „ТльгаГ „ых расовых идей. Один из наиболее многообещающих и в то же время опасных парадоксов Американской республики заключается втоГ ч она отважилась осуществить равенство в условиях самоЛравнонен „ого в физическом и в историческом отношениях населения в мГре В

^ 1. Между парией и парвеню

Шаткое равновесие между обществом и государством, на котором базировалось в социальном и в политическом отношении национальное государство, привело к появлению своеобразной закономерности, регулирующей доступ евреев в общество. В течение 150 лет, когда евреи действительно жили среди западноевропейских народов, а не просто по соседству с ними, они должны были платить своей политической нищетой за социальную славу и социальными унижениями — за политический успех. Ассимиляция — в смысле принятия нееврейским обществом — оказывалась доступна им только в тех исключительных случаях, когда речь шла о выдающихся людях, которые отличались от еврейской массы, хотя и пребывали в таких же, как и она, ограничивающих и унизительных политических условиях. Позднее это случалось только тогда, когда в условиях происшедшей эмансипации и связанной с ней социальной изоляции политический статус евреев уже ставился под сомнение антисемитскими движениями. Общество, столкнувшись с проблемой по

Хотя евреи выделялись более, чем иные группы, в рамках однородного населения европейских стран, отсюда не следует, что им более, чем другим группам, угрожает дискриминация в Америке. В действительности до сих пор не евреи, а негры — в силу своей природы и истории наиболее неравноправный народ среди народов Америки — несут бремя социальной и экономической дискриминации.

Все может измениться, если из просто социальной дикриминации когданибудь произрастет политическое движение. В этом случае евреи могут совершенно неожиданно тать главным объектом ненависти по той тривиальной причине, что они единственные из всех других групп, кто в своей истории и религии выражает хорошо известный принцип обособленности. Это не относится к неграм или к китайцам, которые находятся в меньшей опасности в политическом отношении, даже несмотря на то, что они в большей степени, чем евреи, отличаются от большинства.


^ Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма


Глава третья. Евреи и общество


04


105




итического, экономического и правового равенства для евреев, совершенно ясно дало понять, что ни один из его классов не был готов обеспечить им равенство в социальном плане и что представители еврейского народа будут приняты только в исключительных случаях. Те евреи, которые слышали этот странный комплимент о том, что они являются исключениями, исключительными евреями, очень хорошо знали, что именно такая двусмысленность, заключающаяся в том, что они суть евреи и в э же время будто бы не похожи на евреев, открывала для них двери 5щества. Если они желали вступить в такого рода взаимоотношения, то ни пытались «быть и в то же время не быть евреями»².

Этот кажущийся парадокс был прочно укоренен в действительности. Нееврейское общество требовало, чтобы новичок был так же «образован», как оно само, и чтобы он, не ведя себя как «обычный еврей», создавал что-нибудь экстраординарное, поскольку он ведь, в конце концов, еврей. Все сторонники эмансипации призывали к ассимиляции г.е. приспособлению евреев к обществу и принятию им), которую они читали либо предварительным условием эмансипации евреев, либо ее автоматическим следствием. Другими словами, когда те, кто действительно старался улучшить условия существования евреев, пытался осмыслить еврейский вопрос с точки зрения самих евреев, они во всех случаях сразу начинали рассматривать этот вопрос в его социальном аспекте. Одно из самых неблагоприятных обстоятельств в истории еврейского народа заключалось в том, что только его враги понимали, что еврейский вопрос является политическим вопросом. Этого почти никогда не понимали друзья еврейского народа.

Приверженцы эмансипации тяготели к тому, чтобы представлять данную проблему как проблему «образования», а это понятие первоначально применялось как к евреям, так и к неевреям³. Считалось чем-то само собой разумеющимся, что авангард в обоих лагерях должен состоять из специальным образом «образованных», толерантных культурных людей. Отсюда следовало, разумеется, что особенно толерантные, образованные и культурные не евреи могли беспокоиться в социальном плане только об исключительно образованных евреях. На деле требование об устранении предубеждений, высказывавшееся образо

• Данное удивительно меткое замечание было сделано либеральным протестантским геологом Паулюсом в небольшом, но весьма ценном памфлете Paulus Я. EG. Die üdische Natinalabsnderung nach Ursprung, Flgen und Besserungsmitteln. 1831. Пауиюс, подвергавшийся сильной критике со стороны еврейских литераторов, отстаивал едею постепенной эмансипации индивидов на основе ассимиляции.

Эта установка нашла выражение в «Просвещенном мнении» Вильгельма фон Гумэольдта (1809) «Государство должно не столько проповедовать уважение «евреям,

к ₀ „точным и исполненным предрассудков способом мыс

гколько должно покончить с бесчеловечным и ^исп р.. r 1010 ты о с о?п _ j т г •&,_ ,atinn der Juden in rreussen. &., l у l z. dq. i. ъ. zu. ли etc...» Цит. по Freund I. Die Emancipatin aei •"«

ванными людьми, очень скоро получило одностороннюю направленность, пока наконец не превратилось в требование, адресованное только евреям, чтобы они занялись своим образованием.

Это, однако, только одна сторона дела. Евреев побуждали стать образованными, с тем чтобы они не вели себя как обычные евреи, но в то же время их принимали только потому, что они были евреями, в силу их необычной экзотической привлекательности. В XVIII столетии почвой для этого служил новый гуманизм, открыто заявлявший свою потребность в «новом образчике человеческого рода» (Гердер), взаимодействие с которым могло бы служить доказательством того, что все люди являются представителями человечества. Дружба с Мендельсоном или Марком Герцем воспринималась людьми этого поколения как все новое и новое утверждение достоинства человека. А поскольку евреи были презираемым и угнетаемым народом, то они представали в глазах этого поколения как еще более чистое и в наибольшей степени могущее послужить примером воплощение рода человеческого. Именно Гердер, искренний друг евреев, первым употребил выражение, которое позднее употреблялось и цитировалось неправильно, — «чуждый народ Азии, занесенный в наши края»⁴. Этими словами он и его единомышленникигуманисты приветствовали тот «новый образчик человеческого рода», в поисках которого XVIII столетие «обшарило землю»⁵, а нашло его в своих извечных соседях. В своей жажде продемонстрировать базисное единство человечества они хотели представить еврейский народ более чуждым по происхождению и потому более экзотическим, чем он был на самом деле, с тем чтобы демонстрация гуманности как всеобщего принципа была еще более эффективной.

В течение нескольких десятилетий на исходе XVIII столетия, когда французское еврейство уже пользовалось плодами эмансипации, а немецкое почти не имело никакой надежды или желания добиваться ее, просвещенная интеллигенция Пруссии «заставила евреев всего мира обратить свои взоры на еврейскую общину в Берлине»⁶ (а не в Париже). Во многом это было связано с успехом «Натана Мудрого» Лессинга или с той его интерпретацией, в соответствии с которой представители «нового образчика человеческого рода» должны ярче представлять человеческие качества⁷, поскольку они стали восприниматься как

⁴ Herder J. G. Über die plitische Bekehrung der Juden Herder J. G. Adrastea und das

18 Jahrhundert. 18011803.

₆ Herder J. G Briefe zur Beförderung der Humanität. 17931797. 40 Brief.

Priebatsch F. Die Judenplitik des fürstlichen Abslutismus im 17 und 18 Jahrhundert Frschungen und Versuche zur Geschichte des Mittelalters und der Neuzeit. 1915. S. 646.

Сам Лессинг не питал подобных иллюзий. Его последнее письмо Мозесу Мендельсону отчетливо отразило его желания «наиболее краткий и надежный путь к европейской ⁴—1028


106
Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма

образцовые примеры человечества. Эта идея оказала сильное влияние на Мирабо, и он обычно приводил Мендельсона в качестве своего образца⁸. Гердер надеялся, что образованные евреи покажут, что они в большей степени свободны от предрассудков, так как «еврей свободен от некоторых политических представлений, от которых нам очень трудно или невозможно избавиться». Протестуя против присущей эпохе привычки «предоставлять новые торговые привилегии», он указывал на образование как на истинный путь эмансипации евреев от иудаизма, «от старых и гордых национальных предрассудков... от привычек, не согласующихся с нашим временем и укладом» и способных служить «развитию наук и всей культуры человечества»⁹. Приблизительно в это же время Гёте в рецензии на одну книгу стихотворений писал, что ее автор, польский еврей, «не достиг большего, чем какой-либо христианин étudiant en belles lettres», и сетовал, что там, где ожидал найти нечто подлинно новое, нечто, выходящее за пределы мелких условностей, он обнаружил обычную посредственность¹⁰.

Вряд ли можно преувеличить значение разрушительного влияния этой чрезмерной доброй воли на вновь вестернизированных, образованных евреев, а также воздействия, которое она оказала на их социальную и психологическую ситуацию. Они не только столкнулись с деморализующим требованием стать исключением по отношению к своему собственному народу, признать «резкое отличие между собой и другими», а также просить о том, чтобы подобное «отделение... было легализовано» правительствами¹¹. От них даже ожидали того, чтобы они стали исключительным образчиком человечества. А поскольку лишь такое поведение, а не обращение того же Гейне, служило истинным «входным билетом» в культурное европейское общество, то что еще оставалось этим и будущим поколениям евреев, как только предпринимать отчаянные усилия с тем, чтобы никого не разочаровать?¹²

стране без христиан и без евреев». Об отношении Лессинга к евреям см. Mehring F. Die Lessinglegende. 1906.

⁸ См. Mirabeau H. Q. R. de. Sur Mses Mendelsshn. L., 1788.

⁹ Herder J. G. Über die plitische Bekehrung der Juden Herder J. G. p.cit.

¹⁰ Gethe J. W. vn. Isachar Falkenshn Behr «Gedichte eines plnischen Juden». Mietau Leipzig, 1772 Frankfurter Gelehrte Anzeigen.

¹¹ Schleiermacher F. Briefe bei Gelegenheit der plitischen thelgischen Aufgabe und des Sendschreibens jüdischer Hausväter, 1799 Werke. 1846. Abt. 1. Bd. 5. S. 34.

¹² Данное утверждение не относится, однако, к Мозесу Мендельсону, которому вряд ли были известны размышления Гердера, Гёте, Шлейермахера и других представителей более молодого поколения. Мендельсона почитали за его уникальность. Его твердая приверженность своей еврейской религии делала для него невозможным окончательный разрыв с еврейским народом, что было обычным делом для тех, кто шел за ним. Он ощущал себя «частью угнетенного народа, который должен просить о доброй воле и защите у правящего народа» (см. его «Письмо Лафатеру», 1770 Mendelsshn M.

^ Глава третья. Евреи и общество

В течение десятилетий в начале этого процесса вхождения в общество, когда ассимиляция еще не стала традицией, которой слепо следуют, а была чемто достигаемым немногими и исключительно одаренными индивидами, она действительно срабатывала очень хорошо. В то время как Франция была страной политической славы для евреев, первой страной, признавшей их гражданами, Пруссии, казалось, суждено было стать страной, где они достигнут социального блеска. Просвещенный Берлин, где Мендельсон установил тесные связи со многими знаменитыми людьми своего времени, был только началом. Его связи с нееврейским обществом во многом еще напоминали узы учености, которые объединяли еврейских и христианских ученых почти во все периоды европейской истории. Новым и неожиданным элементом было то, что друзья Мендельсона использовали эти отношения не в личных, а в идеологических и даже политических целях. Он сам открыто отмежевывался от всяких подобных сокрытых мотивов и неоднократно выражал свое полное удовлетворение условиями, в которых ему приходилось жить, как если бы предвидел, что его исключительный социальный статус и свобода имели отношение к тому обстоятельству, что он попрежнему принадлежал к «низшим обитателям владений (прусского короля)»¹³.

Такое безразличие к политическим и гражданским правам пережило время невинных отношений Мендельсона с учеными и просвещенными людьми его эпохи. Оно было перенесено позднее в салоны тех еврейских женщин, которые собирали самое блестящее общество, когда-либо виденное Берлином. Лишь после поражения Пруссии 1806 г., когда вве

Gesammelte Schriften. Bd. 7. В., 1930). Это значит, что он всегда знал о том, что чрезвычайное уважение к нему существовало параллельно с чрезвычайным презрением к его народу. Поскольку он, в отличие от евреев последующих поколений, не разделял этого презрения, то не считал себя исключением.

¹³ Пруссия, которую Лессинг описывал как «наиболее порабощенную страну Европы», для Мендельсона была «государством, где один из мудрейших князей, которые когда-либо правили людьми, способствовал расцвету искусств и наук, сделал свободу мысли в стране столь всеобщей, что ее благотворные последствия достигли даже низших обитателей его владений». Такая смиренная удовлетворенность трогательна и удивительна, если вспомнить о том, что «мудрейший князь» сделал чрезвычайно затруднительным для этого еврейского философа получение права на проживание в Берлине и в то время, когда его Münzjuden пользовались всеми привилегиями, он даже не предоставил fMy постоянного статуса «протекционируемого еврея». Мендельсон осознавал также, что его, друга всей образованной Германии, обложат особым налогом — налогом на быка, ведомого на рынок, — если ему захочется посетить своего друга Лафатера в Лейпциге. Однако ему не приходило в голову сделать какиелибо политические выводы относительно возможности улучшить подобные условия (см. «Письмо Лафатеру» Mendelsshn M. p. cit. и его предисловие к своему переводу Mendelsshn M. Vrrede zur Uebersetzung vn Menasseh ben Israel «Rettung der Juden», 1782 Mendelsshn M. Gesammelte Schriften. Leipzig, 18431845. Bd. 3).


^ Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма


108


Глава третья. Евреи и общество



дение законодательства Наполеона во многих регионах Германии сделало вопрос об эмансипации евреев предметом дискуссии в обществе, такое безразличие сменилось неприкрытым страхом. Эмансипация ведь освободит образованных евреев вместе с «отсталым» еврейским народом, а это равенство отбросит то драгоценное различие, на котором, как они очень хорошо понимали, базировался их социальный статус. Когда эмансипация наконец свершилась, большинство ассимилированных евреев прибегли к обращению в христианство, примечательным образом находя возможным и неопасным быть евреем до эмансипации, но не после.

Наиболее репрезентативным из таких салонов, собиравших в Германии действительно смешанное общество, был салон Рахели Варнхаген. Ее оригинальный, непредвзятый и неординарный ум в сочетании с всепоглощающим интересом к людям и с подлинно страстной натурой делали ее наиболее блестящей и интересной из этих еврейских женщин. Скромные, но знаменитые sirées в «мансарде» у Рахели сводили вместе «просвещенных» аристократов, интеллектуалов, принадлежащих к среднему классу, а также актеров, т.е. всех тех, кто, подобно евреям, не относился к респектабельному обществу. Салон Рахели, так сказать по определению и по интенции, располагался на грани общества и не разделял его условностей и предрассудков.

Забавно наблюдать, насколько близко ассимиляция евреев в обществе следовала предписаниям, которые Гёте предложил для образования своего героя в романе «Вильгельм Мейстер», которому было суждено стать великим наставлением в воспитании среднего класса. В этой книге юный бюргер воспитывается дворянами и актерами, так что он может научиться тому, как подать и представить себя, свою индивидуальность и тем самым продвинуться от скромного статуса бюргерского сына к тому, чтобы стать дворянином. Для средних классов и для евреев, т.е. для тех, кто в действительности был вне высшего аристократического общества, все зависело от «личности» и от способности выразить ее. Казалось, наиболее важным было уметь играть роль того, кем человек действительно был. То примечательное обстоятельство, что в Германии еврейский вопрос считался вопросом образования, было тесно связано с потребностью раннего старта в жизни и имело своим следствием образованное филистерство как еврейских, так и нееврейских средних классов, а также то, что евреи потоком устремились в свободные профессии.

Очарование ранних берлинских салонов заключалось в том, что здесь ничто, кроме личности человека, а также уникального своеобразия характера, таланта и способности их выражения, не имело действительного значения. Такое уникальное своеобразие, делавшее возможным почти неограниченную коммуникацию и безграничную близость

между людьми, не могло быть возмещено ни чином, ни деньгами, ни успехом, ни литературной славой. Краткий период, в который были возможны встречи подлинных личностей, такие, как встречи князя из рода Гогенцоллернов Луи Фердинанда с банкиром Абрахамом Мендельсоном, политического публициста и дипломата Фридриха Генца с писателем сверхмодной тогда романтической школы Фридрихом ТТТлегелем (если называть некоторых из наиболее знаменитых посетителей «мансарды» Рахели), закончился в 1806 г., когда, по выражению хозяйки, это уникальное место встречи «потерпело крушение подобно кораблику, содержащему высшее наслаждение жизни». Интеллектуалыромантики стали антисемитами вместе с аристократами, и хотя это ни в коем случае не означало, что та или иная группа отказалась от всех своих еврейских друзей, исчезли непринужденность и блеск.

Действительный поворотный пункт в социальной истории немецких евреев наступил не в год прусского поражения, а два года спустя, когда в 1808 г. правительство приняло муниципальный закон, предоставлявший евреям все гражданские, но не политические права. По мирному договору 1807 г. Пруссия вместе со своими восточными провинциями потеряла большую часть своего еврейского населения. Евреи, оставшиеся на ее территории, в любом случае были «защищенными евреями», т.е. они уже пользовались гражданскими правами в форме индивидуальных привилегий. Муниципальная эмансипация лишь легализовала эти привилегии и пережила декрет об общей эмансипации 1812 г. Пруссия, получив вновь после поражения Наполеона Познань и проживавшие там еврейские массы, практически аннулировала декрет 1812 г., который мог означать предоставление политических прав даже бедным евреям, но сохранила нетронутым муниципальный закон.

Эти декреты об окончательной эмансипации вкупе с утратой провинций, в которых проживало большинство пр.усских евреев, имели колоссальные социальные последствия, хотя и не имели большого политического значения с точки зрения действительного улучшения статуса евреев. До 1807 г. защищенные евреи Пруссии насчитывали лишь примерно 20 процентов всего еврейского населения. К тому времени, когда вышел декрет об эмансипации, защищенные евреи образовывали большинство в Пруссии и было оставлено лишь 10 процентов «иностранных евреев» для контраста. Уже не было той беспросветной нищеты и отсталости, на фоне которых столь выгодно выделялись «евреи исключения» с их богатством и образованием. И этот фон, имевший столь существенное значение как основа для оценки социального успеха и для психологического самоуважения, уже никогда не стал тем, чем он был до Наполеона. Даже когда в 1816 г. были


^ Глава третья. Евреи и общество


111


Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма


110




возвращены польские провинции, евреи, уже имевшие статус «защищенных евреев» (зарегистрированные сейчас как прусские граждане иудейского вероисповедания), все же составляли более 60 процентов всего еврейского населения¹⁴.

С социальной точки зрения это означало, что у оставшихся в Пруссии евреев уже не было того первоначального фона, в соотнесении с которым они воспринимались бы как исключение. Сейчас они сами образовывали такой фон, причем уменьшившийся, и индивиду, для того чтобы хоть как-то выделиться, приходилось прилагать двойные усилия. «Евреи исключения» вновь стали не исключением из, а просто евреями, представителями презираемого народа. Столь же неблаготворными были и социальные последствия правительственного вмешательства. Не только классы, занимавшие антагонистические по отношению к правительству позиции и поэтому откровенно враждебные к евреям, но и все слои общества в той или иной степени стали осознавать, что евреи, с которыми они имели дело, были не столько индивидуальными исключениями, сколько членами определенной группы, в чью пользу государство было готово принимать исключительные меры. А это было как раз то, чего всегда опасались «евреи исключения».

Берлинское общество покидало еврейские салоны с неслыханной быстротой, и к 1808 г. эти места встреч были замещены другими — в домах титулованной бюрократии и высшего среднего класс?. На примере любой из многочисленных переписок того времени можно видеть, что интеллектуалы, так же как и аристократы, начали направлять свое презрение к восточноевропейским евреям, им почти не знакомым, против образованных евреев Берлина, которых они знали очень хорошо. Эти последние уже никогда не достигнут того самоуважения, что проистекает из коллективного осознания своей исключительности. Отныне каждому предстояло доказывать, что хотя он и еврей, но все же не еврей. Будет уже недостаточно выделяться на фоне более или менее неизвестной массы своих «отсталых братьев». Если индивид желал, чтобы его могли приветствовать как исключение, ему необходимо было выделяться на фоне «еврея как такового» и тем самым на фоне народа как целого.

Социальная дискриминация, а не политический антисемитизм обнаружила фантом «еврея как такового». Первый автор, который провел различие между индивидуальным евреем и «евреем вообще, евреем везде и нигде», был никому не известный публицист, написавший в 1802 г. едкое сатирическое произведение о еврейском обществе и его жажде образования — волшебной палочки, открывающей путь к общему социальному признанию. Евреи изображались как «принцип» общест

См Silbergleit H Die Bevlkerungs und Berufsverhaltnisse der Juden im Deutschen Reich Bd l B., 1930

ва филистеров и выскочек¹⁵. Это довольно вульгарное литературное произведение не только с удовольствием читалось многими известными посетителями салона Рахели, но и опосредованно вдохновило великого романтического поэта Клеменса фон Брентано написать очень остроумное произведение, где филистер вновь отождествлялся с евреем¹⁶.

Вместе с ранней идиллией смешанного общества исчезло нечто, чему уже никогда, ни в одной другой стране и ни в какую другую эпоху не суждено было повториться. Никогда вновь ни одна социальная группа не принимала евреев с таким великодушием разума и легкостью сердца. Та или иная группа была обычно дружелюбна по отношению к евреям или потому, что была приятно возбуждена своей собственной отвагой и «испорченностью», или в знак протеста против превращения своих соотечественников в парий. Но париями евреи становились как раз там, где переставали быть политическими и гражданскими изгоями.

Важно помнить о том, что ассимиляция как групповой феномен в действительности существовала только среди европейских интеллектуалов. Не случайно, что первый образованный еврей, Мозес Мендельсон, был также первым, кто, несмотря на низкий гражданский статус, был принят в нееврейское общество. Придворные евреи и их наследники, еврейские банкиры и бизнесмены на Западе, никогда в социальном плане не признавались за своих, да они и не стремились покидать узкие пределы своего невидимого гетто. Сначала они, как все простодушные выскочки, гордились тем, что поднялись из такой беспросветной нужды и нищеты. Позднее, когда на них нападали со всех сторон, они были заинтересованы в нищете и даже отсталости масс, так как это стало аргументом в их пользу, признаком их собственной безопасности. Медленно и с опасениями они вынужденно отходили от наиболее строгих требований еврейского закона, никогда не отказываясь полностью от религиозных традиций, и в то же время еще более настоятельно требовали ортодоксальности от еврейских масс¹⁷. Процесс исчезновения автономии еврей

Получившему широкую известность памфлету Граттенауэра (Grattenauer С W F Wider die Juden 1802) предшествовал еще в 1791 г его же памфлет «lieber die physische und mralische Verfassung der heutigen Juden Stimme eines Ksmpliten», в котором уже указывалось на растущее влияние евреев в Берлине Хотя на ранний памфлет была помещена рецензия в «Allgemeihe Deutsche Biblithek», 1792 Bd 112, почти никто никогда его не читал

¹⁶ «Der Philister vr, m und nach der Geschichte» Клеменса Брентано было написано для так называемого ChristlichDeutsche Tischgesellschaft, знаменитого клуба писателей и патриотов, основанного в 1808 г для борьбы с Наполеоном, и прочитано в нем (см Brentan С vn Der Philister vr, m und nach der Geschichte 1811)

Так, в 1820е годы Ротшильды отказали в крупной дотации своей родной общине во Франкфурте в целях противодействия влиянию реформаторов, которые хотели, чтобы


^ Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма


Глава третья. Евреи и общество


113




х общин не только побуждал их к большему рвению в деле защиты ейских общин от властей, но и усиливал стремление использовать поць государства в управлении этими общинами, так что фраза о ойной зависимости» бедных евреев, «как от правительства, так и от их богатых братьев», действительно отражала реальность¹⁸.

Еврейские нотабли (как их называли в XIX столетии) правили ев

скими общинами, но не принадлежали к ним ни социально, ни даже

рафически. В определенном смысле они были столь же вне еврей

ч) общества, сколь и вне нееврейского. Сделав блестящие индивиду

ные карьеры и получив значительные привилегии от своих хозяев,

образовали своего рода общину людей, являющихся исключениями

правил еврейской жизни) с ограниченными в высшей степени соци

1ыми возможностями Их, естественно, презирало придворное об

тво, у них отсутствовали деловые связи с нееврейским средним

сом, их социальные контакты настолько же лежали вне сферы за

в общества, насколько независимым от современных им экономи

их условий было их экономическое возвышение Такая изоляция и

висимость зачастую порождали у них ощущение силы и чувство

ости, иллюстрацией чего может служить следующий анекдот, ко

ш рассказывали в начале XVIII в • «Некий еврей когда один бла

цный и образованный врач мягко попрекнул его за то, что он гор

я (еврейством), несмотря на то что среди евреев нет князей и они

частвуют в управлении государством ответил высокомерно «Мы

вдзья, но мы правим ими»¹⁹

Такая гордыня практически является противоположностью классовысокомерия, которое очень медленно развивалось среди привиле?анных евреев. Правя своим собственным народом как абсолютные ари, они все же ощущали себя pnmi inter pares. Они больше гордитем, что считались «почетным раввином всех евреев» или «князем

•кие дети получали общее для всех образование (см Jst J M Neuere Geschichte aehten 18151845 B, 1846 Bd 10 S 102)

J M pcit Bd 9 S 38 — Придворные евреи и богатые еврейские банкиры, сле.ше по их стопам, никогда не стремились покинуть еврейскую общину Они выстуак ее представители и защитники от властей Им часто предоставлялась официвласть над общинами, которыми они управляли издалека, так что прежняя автоподрывалась и разрушалась изнутри еще задолго до того, как она была упраздациональным государством Первым придворным евреем с монархическими уст[иями по отношению к своей собственной «нации» был еврей из Праги, поставщик нта для Мориса Саксонского в XVI в Он требовал, чтобы все раввины и главы избирались из членов его семейства (см BndyDwrsky Geschichte der Juden m en, Maehren und Schlesien Prague, 1906 Bd 2 S 727) Практика установления рных евреев в качестве диктаторов в их общинах стала общей в XVIII столетии, и последовала практика правления «нотаблей» в XIX в dtJ J Judische Merkwürdigkeiten Frankfurt a M, 17151717 Bd 4 Annex 48

Святой земли», нежели всеми титулами, которые им могли предложить их хозяева²⁰. До середины XVIII столетия они все согласились бы с одним голландским евреем, сказавшим «Neque in tt rbi alicui natini mservimus», и ни тогда, ни затем они бы не поняли до конца ответ «ученого христианина» «Но ведь это означает счастье лишь для немногих. Народ, рассматриваемый как crp (sis), везде преследуется, не имеет самоуправления, подвластен чужому правлению, не обладает мощью и достоинством, а также странствует по всему миру, повсюду чужой»²¹.

Классовое высокомерие появилось только тогда, когда установились отношения между государственными банкирами различных стран, а затем последовали браки между членами ведущих семейств, кульминацией же явилось образование международной кастовой системы, дотоле неизвестной в еврейском обществе. Это тем более бросалось в глаза посторонним наблюдателям, что происходило в тот момент, когда старые феодальные сословия и касты быстро преобразовывались в новые классы. Отсюда делали очень неверное заключение, что еврейский народ является пережитком средних веков, и не видели того, что эта новая каста совсем недавнего происхождения. Ее образование завершилось только в XIX в., и включала она в количественном отношении, вероятно, не более сотни семейств. Но поскольку они были на виду, то весь еврейский народ стали считать кастой²².

Поэтому, сколь бы велика ни была роль придворных евреев в политической истории и их значение с точки зрения зарождения антисемитизма, социальная история могла бы легко оставить их без внимания, если бы не тот факт, что определенные психологические свойства и образцы поведения были общими для них и для еврейских интеллектуалов, которые обычно были, в конце концов, сыновьями бизнесменов. Еврейские нотабли хотели господствовать над еврейским народом и потому не желали покидать его, а для еврейских интеллектуалов было характерно желание покинуть свой народ и быть принятыми в общество. И те и другие разделяли чувство, что являются исключениями, и это чувство в полной мере соответствовало суждениям их окружения. Богатые «евреи исключения» воспринимали себя как исключение из обычной судьбы еврейского народа и признавались правительствами как исключительно полезные люди. Образованные «евреи исключения» воспринимали себя как исключение из еврейского народа и как исключительных людей, и таковыми их признавало общество.

²⁰ Stern S Jud Suess B, 1929 S 18

²¹ Schudt J J p cit Bd 1 S 19