Geum.ru

Иван Лесны. Онедугах сильных мира сего (Властелины мира глазами невролога) Иван лесны

Вид материалаСтатья
Подобный материал:
1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   34

весьма разветвленный бюрократический аппарат, армию и церковь, то трудно не

согласиться с тем, что говорили тогда простые французы: "Что слишком, то

слишком". Вся эта роскошь, все эти расходы оплачивались единственно путем

растущей эксплуатации крестьян и увеличения налогов, которые вынуждена была

платить молодая буржуазия. Крестьяне-арендаторы, наряду с денежной рентой,

должны были выплачивать многочисленные натуральные налоги, в частности,

зерном, за пользование дорогами и мостами и, разумеется, за

дворянско-помещичье право. Неудивительно, что то и дело вспыхивают

крестьянские восстания, достигающие апогея в так называемой "мучной" войне

1774-- 1775 гг.

В это время на трон вступает последний из дореволюционных Бурбонов,

Людовик XVI. Ему не было еще и тридцати лет, и в самом начале он вызвал

большие, но напрасные надежды. Став королем, он отказался от принадлежавшей

ему по традиции двадцати четырехмиллионной дани; так же поступила королева

Мария Антуанетта. Однако на фоне общих расходов двора эта "экономия" была

смешной. В распоряжении самого короля, например, было более двух тысяч

лошадей и свыше двухсот карет, а, кроме того, почти полторы тысячи служащих

-- 75 капелланов, исповедников и церковных сторожей, множество врачей,

хирургов и аптекарей... И, наконец, двое дворян с доходом в 20 тысяч ливров,

облаченные в бархатные одежды, со шпагами на боку каждое утро торжественно

выносили ночной горшок короля...

Обнадеживающим казался другой королевский шаг, назначение нового

министра финансов. Им стал А. Р. Ж. Тюрго. Он принадлежал к французским

физиократам, выдвинувшим теорию общественного прогресса на основе буржуазной

собственности и считавшим единственным источником богатства исключительно

землю и земледелие, а единственным оправданным налогообложением -- ренту

землевладельцев. На посту королевского министра Тюрго пытался осуществить

свою экономическую программу с помощью реформ, не затрагивая сути

феодализма. Он предлагал распространить налогообложение на дворянство и

духовенство, владеющих землей, ввел свободную торговлю зерном и отменил

повинность крепостных работать на строительстве и ремонте дорог,

реформировал изжившую себя цеховую систему. Но вскоре ему пришлось уйти.

Разъяренное дворянство и клерикалы вместе с этой отставкой добились и отмены

большинства реформ.

Тюрго на некоторое время заменил Клюни, при котором долги росли с

астрономической скоростью. Он беззаботно наполнял бездонные карманы -- как

свои, так и придворной камарильи ставленником которой был, и, как

утверждают, намеревался разрешить все проблемы государственным банкротством.

Клюни, однако, вскоре умер, и его преемником стал женевский банкир Неккер.

Он избрал единственно возможное средство спасения положения -- экономию.

Прежде всего он попытался ограничить расходы королевы и королевских братьев,

а также разного рода ренты, получаемые дворянами. Но и ему не удалось

устоять против сплоченных действий придворной знати. Заменил его на

министерском посту другой ставленник версальской клики де Флери, и ситуация

вновь изменилась к худшему.

Роскошества королевского двора все сильнее контрастировали с растущей

нищетой французов в целом. Тон тут задавала непопулярная Австриячка, как

называли ее французы, Мария Антуанетта. Слабохарактерный Людовик XVI во всех

отношениях оказался у нее под каблуком. Дочь габсбургской эрцгерцогини (а

формально и чешской королевы) Марии Терезии отличалась особым презрением ко

всем "неблагородным". Весьма примитивными и одновременно опасными были

оценки, которые она давала людям. По сути, тут для нее существовали лишь две

категории. Одни, по ее мнению, заслуживали любезного обхождения, другие

становились ненавистными антиподами, К этой, второй категории был отнесен и

граф Мирабо, с которым она пыталась расправиться с помощью вышеупомянутых

"lettres de cachet". К счастью, королевская власть в этот период была уже не

так сильна. Марии Антуанетте приписывается, в частности, высказывание по

поводу известий о растущем обнищании людей, не способных купить себе даже

хлеба: "Раз у них нет хлеба, пусть едят пироги". За все это, а также за свое

нефранцузское происхождение, она снискала большую ненависть, чем сам король.

Кроме того, и, видимо, не без оснований, ее подозревали в антифранцузских

заговорах и интригах... В конце концов, благодаря ей же Людовик XVI оказался

под гильотиной...

Но вернемся к времени, когда бразды правления французской финансовой

политикой держал в своих руках де Флери. В Версале жилось весело, что с

того, что все ближе надвигалась буря? О ней попросту не думали. "Монархия,

-- говорили во дворце, -- пережила почти тысячелетие, а уж завтрашний день

она как-нибудь переживет".

Как и следовало ожидать, королевская казна вскоре опустела. Были

истрачены деньги, предназначенные для инвалидов и больных, налоги были

собраны на несколько лет вперед. Государственная казна стала

неплатежеспособной. В поисках выхода из создавшегося положения король по

совету приближенных созвал в Версаль представителей дворянства и высшего

духовенства, рассчитывая на их помощь. Но вполне в духе старинного

изречения, по которому на кого боги гневаются, тех делают слепыми,

феодальная элита отказалась жертвовать чем-либо для спасения монархии. Она

не согласилась даже с минимумом -- введением налога на собственные земли.

И тогда нерешительный Людовик XVI решил назначить выборы в так

называемые Генеральные штаты, которые не проводились с 1614 года, то есть

175 лет.

На заседании Генеральных штатов 5 мая 1789 года со вступительной речью

выступил король. Ошибкой было бы думать, что Генеральные штаты во Франции

имели то же значение, что и, например, чешское Сословное собрание до 1620

года, которое могло избирать короля. Во Франции Генеральные штаты созывались

лишь время от времени -- впервые при Филиппе Красивом -- как правило, тогда,

когда надвигалась какая-либо угроза, противостоять которой можно было лишь

сообща.

Генеральные штаты, созванные Людовиком XVI, состояли из представителей

дворянства, духовенства и так называемого "третьего сословия". При этом

первые два, по своему характеру еще полностью феодальные, привилегированные

сословия во многом напоминали древнеримского бога Януса: у них были два

лика, но общая голова. Различия были чисто внешние; в духовном сословии

преобладали представители клерикальной элиты, происходившие опять же из

дворян.

И дворяне, и духовенство поначалу считали "третье сословие" скорее

формальным участником заседания, которому сказать нечего и которое на нем

будет лишь присутствовать.

Это было серьезной ошибкой.

Дело в том, что в "третье сословие" входили уже не только представители

королевских городов, как это было прежде. К нему принадлежали влиятельная

финансовая и торговая буржуазия, гражданская (недворянская) бюрократия,

мелкие предприниматели, зажиточные арендаторы земли. Их поддерживали и

некоторые члены первого и второго сословий: часть низшего дворянства,

интересы которого также были затронуты тогдашним кризисом французской

экономики, и низшее духовенство, социальное положение которого по сравнению

с клерикальной элитой было плачевным. И, наконец, сюда же входили крестьяне,

ремесленники и весь социальный спектр, который мы называем народом. Тогда он

состоял из ремесленных товариществ, поденщиков, рабочих мануфактур, портовых

грузчиков и городской бедноты.

В отличие от двух первых, "третье сословие" не было единым, интересы

отдельных его групп во многом расходились, что проявилось особенно на

последних этапах революции. Но с самого начала было ясно, что вследствие

лишений периода правления двух последних Бурбонов оно значительно окрепло.

Выход его на политическую сцену был уверенным, а вскоре оказалось, что оно

располагает также способными ораторами и вождями. Один из них, депутат

Сьейес, например, прославился высказыванием: "Великие кажутся нам великими

лишь потому, что мы стоим на коленях. Давайте поднимемся!" Коса нашла на

камень почти мгновенно: стало ясно, что противоречия между "третьим

сословием", с одной стороны, и королем и остальными сословиями, с другой,

неразрешимы. Разрешить их могла только ломка феодального строя.

Драма Великой Французской революции началась. Уже в ходе следующего

месяца представители "третьего сословия" объявили себя Национальным

(конституционным) собранием, в когда по королевскому приказу для них была

закрыта Палата, они собрались в версальском игровом зале и поклялись, что не

разойдутся, пока Франции не будет дана конституция. Клятва эта позднее была

ими исполнена.

Накануне 14 июля 1789 года по Парижу пронеслась весть о том, что к

городу стягиваются войска, намеревающиеся подавить революцию в зародыше.

Парижане ответили на это штурмом Бастилии, знаменитой тюрьмы, своего рода

символа угнетения и произвола со стороны королевского режима. Крепость была

взята, ее начальник убит, а заключенные освобождены. 14 июля по сей день

отмечается как французский национальный праздник. События развиваются

стремительно.

Новые слухи о кознях короля против революции привели 5 октября к тому,

что парижские женщины ворвались в Версаль, захватили семью короля и

интернировали ее в королевском дворце в Тюильри.

Многие аристократы отправляются в эмиграцию. В июне 1791 года это

пытается сделать и королевская семья, но невдалеке от границы Людовик XVI

опознан и задержан. Условия содержания королевской семьи в Тюильри

ужесточены.

Национальное собрание выработало конституцию и разошлось. Осенью 1791

года вместо него было избрано Законодательное собрание. Роялистов в нем уже

нет. Справа -- минималисты, сторонники конституционной монархии, центр

составляют либеральные республиканцы, так называемые "жирондисты", а левую

радикальную демократию возглавляют Марат и Робеспьер из клуба якобинцев.

(Революционный демократический клуб якобинцев, распущенный в 1794 году,

собирался в монастыре св. Якоба). Пока бал правят жирондисты.

В начале 1792 года начинается война между революционной Францией и

вторгшимися на ее территорию европейскими монархическими государствами --

Габсбургским, Пруссией и Швецией.

Позднее к этой коалиции присоединяется и Англия. Одновременно

вспыхивает восстание роялистски настроенных католиков в Бретани и Вандее.

Как ни удивительно, спешно созданная народная армия Франции не только

выстояла, но даже перешла в наступление на Германию.

В августе того же года толпы парижан ворвались в Тюильри. На сей раз

королевская семья была уже фактически посажена под арест, король в Темпл,

остальные в Консержери. Законодательное собрание было распущено и заменено

Национальным конвентом, который должен был стать постоянным законодательным

корпусом. Впервые он собрался 21 сентября 1792 года. На этом заседании было

ликвидировано королевство и провозглашена Французская Республика.

Ситуация драматически революционизируется.

К власти приходит радикальная мелкая буржуазия; она ослабляет позиции

жирондистов, пытавшихся этот процесс остановить, и устанавливает якобинскую

диктатуру. Огромный авторитет в Конвенте обретает Дантон. Влиятельной силой

становятся санкюлоты (называвшиеся так потому, что они не носили обычные для

периода рококо короткие штаны), на которых более всего опираются главные

представители революционно-демократической диктатуры.

Наряду с Национальным конвентом в апреле 1792 года возникает Комитет

общественного спасения, возглавляемый Робеспьером. Начинаются казни. С

помощью только что изобретенной гильотины в январе казнен последний

дореволюционный Бурбон на французском троне; та же участь постигла королеву

и почти всех аристократов, которым не удалось бежать за границу. Затем

приходит черед жирондистов, представителей торговой и промышленной

буржуазии. При этом падают головы не только врагов революции. Революционный

трибунал выносит смертные приговоры и представителям крайне левых. 10 июня

1794 года Национальный конвент принимает предложение Кутона (близкого

соратника Робеспьера) об упрощении процесса в соответствии с законом "о

подозрительных" -- чтобы враги революции могли быть быстрее наказаны. Террор

достигает неслыханных масштабов.

Был, однако, не только террор, была и лихорадочная реформаторская

деятельность. Революционно-демократическая диктатура приняла новую

конституцию, провозглашавшую и право на труд. Было довершено решение главной

революционной задачи -- аграрного вопроса. Было отменено и старое деление

страны на провинции и введена действующая по сей день система департаментов,

усовершенствованная затем еще Наполеоном Бонапартом. Был даже принят новый

календарь. И, по нему, 9 термидора (27 июля) 1974 года вспыхнуло

антиякобинское восстание (якобинцы во главе с Робеспьером были на этом этапе

Великой французской революции практически ее гегемонами, а потому на них

ложилась ответственность за революционную диктатуру террора). В тот же день

Робеспьер и его ближайшие сподвижники были арестованы. Сутки спустя вождь

якобинцев без суда и следствия был казнен.

Революционно-демократическая диктатура сменилась правлением правых, то

есть верхушки крупной буржуазии. Их называли термидорианцами. На сей раз на

гильотину посылали радикальных демократов, якобинцев. Как сторонник

Робеспьера в это время арестован и молодой бригадный генерал Наполеон

Бонапарт...

Национальный конвент заменили Совет пятисот и Совет старейшин во главе

с Директорией (из пяти директоров), которая спустя год взяла в свои руки

власть в стране.

9 ноября 1799 года с Директорией покончила диктатура Наполеона

Бонапарта, который возглавил Францию сначала как ее консул, а через пять лет

стал императором...

Революция закончилась, но остались живы ее идеи. Сознательно или

подсознательно их распространяли по Европе и солдаты наполеоновской "великой

армии". Эти идеи в полную силу вспыхнули а революционном 1848 году, и

погасить их не удалось уже никому.

Идеалы Великой французской революции пережили неоднократные попытки

реставрации Бурбонов и интервенцию альянса консервативных держав. Постепенно

они стали идеалами общеевропейскими; росло стремление акцентировать их

социальный аспект. Особенно ярко это проявилось в великие дни Парижской

Коммуны.

У них есть свои приливы и отливы, но они живут, они бессмертны.

Но вернемся к ходу революции. Она развертывалась на огромном полотне,

где сияли и гасли фигуры ее ораторов и вождей. Что касается основных

исторических фактов, то тут в основном особых проблем нет. Проблемы

возникают в зависимости от того, под каким углом на них смотрят.

Их имена всегда притягивали к себе историков. А некоторые их

неординарные поступки и трагические развязки побуждали задуматься также о

поведении и характерах этих революционеров, поскольку зачастую они казались

странными.

Итак, зададим себе вопрос: можно ли обнаружить у лидеров Великой

французской революции особенности, которые неврологам могли бы показаться

недугами? О тяжелых заболеваниях такого рода не может быть и речи -- иначе о

них было бы упомянуто в доступной литературе, ведь с той поры, по

историческим меркам, времени прошло не так уж много.

Могли, однако, иметь место мелкие неврологические нарушения, незаметные

для непосвященного, но угадываемые врачом. И такие нарушения могли создать

впечатление "странности".

Первым нашим пациентом в ряду великих деятелей Великой французской

революции является

Оноре Габриэль Рикети, граф де Мирабо, наиболее значительная фигура

первого этапа революции (1789--1791). Он родился в замке Ле Биньон (1749),

но в полном смысле родовым следует считать принадлежавший его предкам с

шестнадцатого столетия провансальский замок Мирабо.

"Трудные роды едва не стоили матери жизни. Новорожденный имел

искривленную ножку и непомерно большую голову. В раннем детстве мальчик

часто болел; когда ему было три года, он заболел оспой, оставившей следы на

его лице. Но благодаря сильному организму ему удалось преодолеть все

болезни. Он быстро зрел физически и духовно, и учителя вскоре открыли в нем

бесспорные интеллектуальные способности", -- утверждает А. 3. Манфред. К

тому же Мирабо унаследовал от своих предков стремление к свободе и

независимости, а также гордыню, часто граничащую с необузданностью.

Его отец, уверенный в себе и гордый аристократ, маркиз Мирабо, с самого

начала относился к сыну пренебрежительно, твердя, что от старинного рода

Мирабо в том нет ровным счетом ничего и что свои дурные свойства и внешность

он унаследовал от матери, баронессы де Васан, которую маркиз ненавидел и с

которой позднее фактически разошелся, поскольку женился на ней исключительно

ради денег.

Оноре -- как было привычным у "дворянства шпаги" -- готовили к карьере

военного. Но когда он пожелал иметь собственный полк (что тогда не было

редкостью), отец отказался ему его купить. Тем не менее, Оноре не намерен

жить иначе, чем в то время соответствовало его происхождению. Он избирает

несложный путь -- делает долги. Маркиз их оплачивать не желает и действует в

отношении сына все более жестко. Так Оноре постепенно познает наихудшие

тюрьмы бурбонской Франции -- остров Ре, замок Иф, Винценне. В Винценне он

попал за один из самых шумных скандалов, шокировав им не только отца, но и

всю аристократию: им была похищена и увезена в Швейцарию Софи де Монье,

супруга главы безансонского парламента.

На основе своего недоброго опыта с правившей тогда элитой, для которой

по существу не было никаких запретов, Оноре пишет свое первое политическое

произведение, "Рассуждения о деспотизме". Через несколько лет появляются

"Рассуждения о lettres de cachet и о государственных тюрьмах". Однако в

Винценне он пишет и то, что остается бессмертным спустя два столетия --

письма Софи. Эти письма по праву занимают свое место в литературе.

Потрясений в жизни Мирабо было достаточно. Одно из них он пережил в

1770 году. Отец вдруг пригласил его к себе -- не из любви или симпатии, а

чтобы попросить о помощи. Решалась судьба огромного наследства, оставленного

бабкой Оноре по матери. Сын был послан к матери, которую следовало в чем-то

переубедить. Та вместо ответа прицелилась и выстрелила -- пуля пролетела в

нескольких сантиметрах от головы потомка...

Для аристократии он всегда оставался enfant terrible . Неудивительно,

что провансальское дворянство отвергло его, когда в 1789 году он хотел стать

его кандидатом в Генеральные штаты.

Так Мирабо оказался в списке кандидатов "третьего сословия" -- и был

избран, чтобы вскоре стать одной из ярчайших личностей Национального

собрания. Он был одарен большим ораторским талантом, который

продемонстрировал за шесть лет до этого при пересмотре процесса, на котором

был осужден за похищение Софи де Монье.

В Национальном собрании он возглавляет тех членов "третьего сословия"

(тогда они составляли большинство), которые выступают за конституционную

монархию, подобную английской. Он отстаивает ряд прогрессивных идей,

например, принцип свободы вероисповедания. Мирабо обретает широкую

популярность среди простых парижан. Те называют его "маман" Мирабо.

Но он честолюбив и хотел бы войти в новое правительство. Однако

Национальное собрание принимает решение, по которому ни один из его членов

не может быть министром, В итоге он становится неким "советником"

королевского двора. Мирабо был революционером, но монархию ему хотелось

реформировать и демократизировать, а не уничтожить. В этом смысле его можно