Geum.ru

Андрея Ивановича Колганова, который подготовил тезисы

Вид материалаТезисы

Содержание


А. Галкин
А. Галкин
Подобный материал:
  1   2   3   4

А. Бузгалин. Тема была инициирована на ближайшую историческую перспективу. В рамках ее предполагается обсуждение вопросов не только фашизма и социализма, но и национализма, державы, государства, гражданского общества. Этот блок проблем поддержан нашим традиционным спонсором на следующий год.

Сегодня мы начинаем разговор с двух сообщений – Андрея Ивановича Колганова, который подготовил тезисы, и Александра Абрамовича Галкина, который тезисы не подготовил, но написал на эту тему множество книг и статей и является, пожалуй, единственным специалистом такого уровня в нашей стране по теории фашизма.

 

А. Колганов. Для меня необходимость делать доклад по этой теме явилась большой неожиданностью, поскольку я специалистом по этому вопросу абсолютно не являюсь. Поэтому я рискую оказаться в положении человека, который не знаком со значительным корпусом литературы, который является дилетантом и который, может быть, обладает только одним достоинством – тем, что называется свежим взглядом со стороны. В какой степени это искупает остальные недостатки – будет видно.

Меня в первую очередь заинтересовала проблема сходства и различия фашизма и социализма не как двух идейных течений, которые получили широкое распространение в XX веке, а как двух реальных социальных проектов, двух реальных общественных структур, которые реализовали себя в прошлом столетии. Довольно часто мне встречалось подчеркивание существенных различий между германским нацизмом и итальянским фашизмом и, скажем, испанским франкизмом. Не отрицая довольно значительной специфики этих общественных явлений, я все-таки считаю возможным объединить их под одной рубрикой «фашизм», потому что в них прослеживаются некоторые типологически общие основы. Все эти три общества характеризовались заменой механизмов буржуазной демократии бюрократическим централизмом с ликвидацией основных буржуазных демократических свобод. В них происходило замещение институтов буржуазного гражданского общества принудительной государственной корпоративностью и государственной идеологией. Наконец, все три системы характеризовались введением жесткого административного контроля над частным предпринимательством.

С этой точки зрения мы видим в этих трех конкретных обществах три разновидности, но одного и того же явления – фашизма. Нацизм – это радикальная разновидность, которая характеризовалась ярко выраженными расистскими и экспансионистскими чертами. Франкизм – это более стертая разновидность, в которой даже сохранились некоторые либеральные ценности.

Те черты фашизма, которые я назвал, довольно часто используются как повод для того, чтобы выдвигать утверждения о значительном сходстве фашизма и социализма. И убедительность этих утверждений подкрепляется тем, что перечисляют некоторые конкретные формы социального бытия, которые действительно схожи при той и при другой системах. Однако любая общественная наука не может удовлетворяться перечислением некоторых признаков, которые содержат либо сходство, либо различие. Для общественной науки важно, прежде всего, понимание этих феноменов, историческое понимание, понимание причин, движущих сил возникновения и эволюции этих явлений. Только на этой основе можно найти понимание основ как сходства, так и различий внешних форм проявления, а не ограничиваться лишь констатацией факта сходства или различия.

Для меня в фашизме и социализме бросается в глаза не сходство, а различие. И более глубокий анализ этих двух общественных систем выводит на понимание фундаментальной разницы между ними. Иногда феномены и фашизма, и того, что называют «реальным социализмом», объясняют через концепцию догоняющей модернизации. Вот, мол, эти общества должны были решать задачи догоняющей модернизации, поэтому и была создана такая жесткая общественная система, заключавшаяся в полном контроле государства над обществом. Я думаю, что это объяснение совершенно неправильно. Проблема догоняющей модернизации в какой-то степени приложима к Советской России, но совершенно не относится, например, к Германии. Там речь шла не о догоняющей модернизации, а о совсем другой задаче, о которой я скажу позже.

Путь России к социализму первоначально виделся через получение помощи от более передовых держав в рамках общего социалистического проекта мировой революции. Только так считалось возможным привести Россию к социализму. Россия виделась в этом смысле как некое отстающее звено в рамках потока мировой революции, которое может войти в этот поток только благодаря поддержке пролетариата более развитых держав. Когда это видение движения к социализму не реализовалось на практике, то проект строительства социализма был переориентирован на мобилизацию внутренних ресурсов. То, что можно назвать модернизацией, осуществлялось за счет именно такой мобилизации.

Что касается фашистского проекта, то он с самого начала ориентировался на совсем иной подход. Этот проект был нацелен на пересмотр места, которое занимали эти страны в мировом хозяйстве, путем внешней экспансии. Ну, о франкистском проекте этого сказать нельзя. Но франкистский проект вообще никаких амбициозных целей и не выдвигал. Германия пыталась создать свою колониальную империю в Европе. Причем в условиях, когда колониальный проект в мировом масштабе уже начал сталкиваться с серьезными проблемами, потому что даже в слаборазвитых странах 30-40-е годы – это как раз время зарождения массовых антиколониальных движений. Мы видим, что задачи, которые пытались решать эти два проекта, очень друг от друга отличаются. Социализм – это был проект нового общества. Фашизм на самом деле таким проектом не являлся. То новое, что фашизм пытался внести в общественную структуру, было лишь средством решения проблемы пересмотра места Германии в мире.

Фашизм и социализм, с моей точки зрения, имеют разную экономическую основу. Социализм основывался на ликвидации господства частной собственности и рынка в экономике, на почти полном огосударствлении средств производства и создании централизованной плановой системы. Фашизм не покушался на господство частной собственности и рынка. И несмотря на значительное расширение госсектора, несмотря на ужесточение контроля над частным предпринимательством, несмотря на создание механизма рационирования государственных ресурсов, капиталистическая система в своих основах осталась неприкосновенной.

Социализм и фашизм имеют разное политическое происхождение. Социализм родился как радикальный антикапиталистический проект и в этом смысле проект антисистемный. Фашизм возник как раз в борьбе с социалистическим проектом. И потому как проект не антисистемный, а как проект защиты системы радикальными методами. И вне борьбы в защиту системы против социалистического проекта не имел никаких шансов на осуществление. Как совершенно самостоятельный проект вне контекста борьбы с социализмом он не имел шансов.

Социализм возникает как общество, как реальный социальный проект, – возникает, опираясь на исторически длительную традицию социалистического, антикапиталистического движения, возникает в результате кризиса капиталистической системы в первой трети XX века, используя этот кризис для того, чтобы совершить революционный прорыв и попытаться сформировать новые, альтернативные капитализму, общественные структуры. Фашизм возникает как реакция на эту альтернативу, как реакция на угрозу капитализму, как способ для капитализма выйти из кризиса, не допустив разрушения основ системы.

Из того, что я сказал выше, можно сделать вывод, что социализм сформировался как естественно-историческое следствие противоречий капитализма. Фашизм, который, разумеется, имеет объективные социально-экономические основания, сформировался как некая специально сконструированная политическая технология, заточенная под конкретную задачу. Мы видим, что у них в основах своих разный масштаб как исторических явлений, разная укорененность в общественных процессах. Надо сказать, что общество «реального социализма» тоже достаточно широко прибегало к политическим технологиям манипулирования в условиях массового общества, но это не было его генетической составляющей.

Далее. Социалистическое движение опиралось в основном на пролетарские слои. Без опоры на реальное рабочее движение социализм существовать не мог. Хотя среди сторонников фашистских движений тоже было немало пролетариев, но свои шансы на приход к власти фашизм получил в результате союза с крупным капиталом. И без этого ни о какой реализации фашистского проекта речь не шла.

Фашизм начинает свою историю с полного отрицания всякой демократии и всяческих либеральных ценностей. Причем это начинается сразу с момента формирования фашистских движений. В своем самом зародышевом пункте фашизм несет отрицание демократии, отрицание любых либеральных ценностей. Возьмем, например, принцип построения самой нацистской партии. Там нет никакой выборности, господствует вождизм, принцип фюрерства.

Что касается социализма, то социализм начинает с борьбы не против демократии, а за выход за рамки буржуазной демократии. Он стремится расширить демократию для представителей неэксплуататорских классов. И даже когда эта тенденция начинает выхолащиваться, поворачиваться вспять в определенном смысле, то социализм до конца сохраняет внешние демократические атрибуты и элементы реальной демократии. И можно даже сказать, что сохраняет и элементы либеральных ценностей, по крайней мере, в ряде своих общественных структур.

Социализм в исходном своем пункте опирается на принцип добровольной ассоциации. И лишь постепенно этот принцип начинает разъедаться формированием системы принудительной коллективности. Фашизм же с самого начала опирается только на принудительную корпоратизацию населения сверху. Соответственно, такие подходы приводят к тому, что социализм в творчестве новых форм социальной жизни начинает с широкого использования социального творчества «снизу». И не ликвидирует это социальное творчество «снизу» в последующем, оно полностью не блокируется. Хотя оно и существенно зажимается, выхолащивается, но не блокируется вплоть до самого конца социализма. Нельзя сказать, что оно оставалось неким конституирующим фундаментальным элементом социализма, но оно не исчезало. Фашизм же устанавливает принцип социального творчества, создания новых форм социальной жизни только и исключительно «сверху».

Социализм стремился к осуществлению равенства через уничтожение экономических основ существования общественных классов. Фашизм признает равенство только в смысле равенства обязанностей перед государством и отрицает сам факт существования различных общественных классов, соответственно, не стремясь к их ликвидации.

Наконец, и «реальный социализм», и фашизм носят черты идеократических обществ, но по-разному. Если фашизм полностью разрывает с европейской традицией Просвещения и возрождает средневековую архаику, то социализм, разрывая некоторую определенную идейную традицию развития прежнего общества, разрывает ее все же не полностью. Он наследует очень многое как из европейского Просвещения, так и из того, что можно назвать «российским мужицким демократизмом». Эту традиционную черту социализма очень хорошо подмечал Бердяев.

И фашизм, и социализм относят общественные идеалы в будущее. Но если общественный идеал социализма можно охарактеризовать как конструктивную утопию, то идеал фашизма является нереалистическим, но и не утопическим, а одновременно и вполне приземленным, и совершенно неконструктивным. Скажем, идея «жизненного пространства» для германской нации – идея вполне приземленная, нисколько не утопическая. Другой вопрос, что она была неосуществимой. Это самоубийственная идея. Идеи, которые развивал итальянский фашизм, тоже были неконструктивны. Скажем, идея господства «средиземноморского духа» совершенно расплывчата и достаточно бессмысленна.

Теперь о сходстве. Сходство тоже присутствует. На мой взгляд, эти черты сходства начинают формироваться главным образом в связи с неудачей первоначального социалистического проекта и с началом его существенной корректировки, если даже не замены на какой-то другой. Однако, эти черты сходства, как мне представляется, не выходят за рамки некоторых внешних политических и идеологических форм.

Чем определяется наличие этих черт сходства? Мне кажется, что существует некоторое типологическое сходство в устройстве фашистского государства и в устройстве государства, которое формируется в результате развития изолированной раннесоциалистической революции. И то, и другое государство приобретают, с моей точки зрения, черты бонапартизма – государства, в котором бюрократический аппарат приобретает относительную независимость от господствующих классов, поскольку исполняет функции арбитра между классами в условиях неустойчивого баланса сил между ними.

Хотя природа этого классового конфликта и, соответственно, бюрократического арбитража этого конфликта различна при социализме и при фашизме, но сам факт обретения государственным аппаратом относительной независимости от своей классовой базы в условиях формирования так называемого массового общества придает этим государствам некоторые черты сходства. Что это за черты? Установление всеобъемлющего идеологического и политического контроля государства над населением или, по крайней мере, стремление к установлению такого контроля, отрицание либеральных прав и свобод, репрессивные черты в политическом режиме, создание структур принудительной коллективности, которые в одном случае заменяют буржуазное гражданское общество, а в другом – свободную ассоциацию тружеников, развитие принудительного социального патернализма («сверху», от государства); маргинализованные слои являются одной из главных социальных опор власти, происходит распространение идеологического вождизма и специфической идеократии, которая выносит цель существования общества за пределы настоящего.

Для меня наиболее важным является вопрос – почему социалистический проект привел к появлению общества, обладавшего чертами тоталитаризма, чертами политического и идеологического сходства с фашистской системой. Я думаю, что этот парадоксальный результат на самом деле совсем не парадоксален. Советское государство, в особенности в сталинскую эпоху, оказывается схожим с фашизмом в той мере, в какой оно решает сходные задачи. То есть, в такой мере, в какой «реальный социализм», построение которого провозгласил Сталин, нуждался в демонтаже первоначального социалистического проекта. Существенные же различия «реального социализма» и фашизма определялись тем, что сталинский проект не мог основываться на полном отказе от импульса социалистической революции и опирался на этот импульс, использовал этот импульс.

Когда я говорю «Сталин», то это вовсе не значит, что черты советского тоталитаризма были рождены злой волей одного человека или даже одного партийного течения, которое избрало этого человека своим лидером. Объективные задачи социально-экономического развития, стоявшие перед Россией в условиях неизбежного спада волны мировой революции, не могли быть решены на путях создания полноценного социалистического общества. Для него не было необходимых предпосылок, не говоря уже о достаточных предпосылках. Поэтому частичный демонтаж первоначального социалистического проекта оказался неизбежен.

Такой демонтаж происходил в условиях решения задач догоняющей модернизации путем построения экономики мобилизационного типа при достаточно узкой социальной базе этого проекта, что неизбежно сопровождалось резкими сдвигами в социальной структуре, приводящими к высокой степени социальной маргинализации населения. При этом страна уже пережила одну волну социальной маргинализации, вызванную Первой мировой и гражданской войнами. И вторая волна создала социальные предпосылки для того, чтобы резкий политический и идейный переворот, произошедший в 20-е годы, стал осуществляться через такие формы общественного устройства, которые несли в себе черты тоталитаризма. Но как только этот резкий поворот был совершен и закреплен, тоталитарные черты советской системы стали размываться, сменяясь более мягкими формами господства бюрократии.

И, наконец, успешное завершение сталинского проекта модернизации СССР означало в общем-то конец этой системы, потому что те же формы социального устройства, которые сделали возможным осуществление этого проекта, сделали невозможной его успешную эволюцию в новых условиях.

 

^ А. Галкин. Я во многом согласен с предыдущим докладчиком. Он дал хороший анализ. Я хочу подойти к проблеме с другой стороны. Я более 50 лет назад занялся фашизмом. И почти сразу натолкнулся на проблему, которую как орешек я не мог «разгрызть» на протяжении десятилетий. Что это за проблема? Это проблема необычайной устойчивости той системы, которая была в фашистской Германии. И проблема живучести всей этой системы ценностей после того, как фашизм был окончательно разгромлен. Я тогда не нашел ничего лучшего, как ограничиться тем, что лежало на поверхности. Это было принято всеми, было принято зарубежными исследователями. Дескать, было два решающих фактора, которые обеспечили стабильность режима. Это разветвленная система насилия и монополизация системы информации. Все это вроде бы звучало достаточно убедительно. И то, и другое действительно присутствовало и очень сильно влияло на состояние режима. Но теория является настоящей только тогда, когда она использует весь объем эмпирической информации. Но, во-первых, терроризм вызывает не только соблазн, но и вызывает протест, сопротивление, которое постепенно вырастает. Во-вторых, абсолютной монополии на информацию никогда не существовало. Кроме того, представление о полной манипуляции сознанием людей – это тоже ошибка. Манипулировать можно только тогда, когда в общественном сознании есть элементы, на которые можно воздействовать. Если этих элементов нет, то это манипулирование вызывает совершенно обратный эффект. Чем больше давят, тем больше общество отталкивает. Я с этим сталкивался сначала как танкист, потом как курсант училища, готовившего военных переводчиков, а потом как работник штаба армии, который занимался работой среди войск противника. Я работал с документами, с письмами, с воюющими солдатами, с пленными, с населением Германии. Я пытался найти признаки разложения, недовольства, сопротивления. На первых порах их не было вообще. Они стали появляться даже не после Сталинграда. После Сталинграда эти признаки появились только в частях в районе Сталинграда и в ближайшем тылу, поскольку туда шла информация. Но в других частях элементов разложения и критики не было. Попытка переворота в 1944 г. не была поддержана германским обществом.

И потом я столкнулся с явлением, которое меня как интернационалиста потрясло. Я имел дело с некоторыми военнопленными, которые перешли на антифашистские позиции и вместе с нами боролись против фашизма. И почти у всех из них была с нашей точки зрения подмоченная репутация. Почти все они в свое время состояли в гитлерюгенде или НСДАП. Был у меня близкий друг, честнейший антифашист, который потом служил в армии ГДР. Как-то в 1944 г. я спросил его: «Как ты вляпался в это нацистское дерьмо? Ведь ты кончил гимназию». Надо сказать, что немецкая гимназия давала очень высокий уровень образования. Тут я выяснил, что он был не только руководителем гитлерюгенда в своем городе, но и был в виде исключения принят в НСДАП в 17 лет. Он сказал, что это было почти естественно. Он родился в очень консервативной, патриархальной семье в католическом городке близ голландской границы. И когда нацисты пришли к власти, то ему показалось, что это раскрепощение от патриархальности. Поэтому он вступил в партию, в 17 лет добровольно пошел в армию. Будучи оккупантом во Франции, он встречался с французской девушкой, которая объяснила ему, что к чему. В 1941 г. он попал в плен к Красной Армии. В плену он стал читать Карла Маркса.

Несмотря на гнусность фашистской идеологии, там были какие-то элементы, которые привлекают молодежь. Я долго думал, прежде чем осознал сущность фашизма, которую я знал через его национал-социалистический вариант. И вот моя точка зрения по этому вопросу. Когда я еще раз вспомнил германскую историю, то я понял, что фашизм мог возникнуть при четырех условиях. Первое. Нас учили, что фашизм – это Средневековье. В Средневековье и в Новое время были другие диктаторские режимы, но не было фашизма. Фашизм возник в условиях кризиса капиталистического развития первой половины XX века. Фашизм возникает, когда развитие в рамках монополистического капитализма приобретает критический характер. Оно демонстрирует неспособность решить острые проблемы данного общества. Это первое условие. Второе условие – это обострение социальной ситуации в стране. Третье условие – кризис либеральных ценностей. Четвертое условие – либо отсутствие, либо слабость левых сил. То есть, когда левые силы не могут выполнять свои функции и игнорируют социальные потребности основной массы населения, то они освобождают социальное пространство, которое тут же занимают право-радикальные и право-консервативные движения. Эти политические движения апеллируют к массам, давая искаженный, тупиковый, но, тем не менее, ответ на реальные проблемы. В Германии это было чувство оскорбленного национального достоинства немецкого народа. Это недооценивалось. Компартия при всей своей массовости эту проблему игнорировала. Ее лозунг был: «Хайль Советский Союз!» Это было невозможно в условиях страны, которая ощущает чувство ущемленного национального достоинства. Ориентироваться на другую страну было нельзя. Это во-первых. И, во-вторых, компартия не нашла ответа на кризис 1929–1932 гг. А национал-социалисты, во-первых, обещали простому человеку компенсировать безработицу, покончить с национальным унижением. Конечно, без серьезной поддержки крупного капитала они не пустили бы корни. Без поддержки мелких собственников, которые страдали не меньше рабочего класса, они тоже мало что могли бы сделать. Они пустили корни и в рабочий класс, который, в особенности молодежь, воспринимал нацистский режим как свой, потому что этот режим решил целый ряд проблем, которые никто другой не решил. И это с точки зрения сегодняшнего дня очень важно. Хотя мы и живем в другую эпоху, и наши проблемы во многом отличаются от тех, но некоторые проблемы все же начинают напоминать о себе. Тупик так называемого «Вашингтонского консенсуса» все чаще о себе напоминает. Это тупиковое развитие. Это во-первых. Во-вторых, обостряется социальная ситуация. В-третьих, либеральные ценности все больше себя дискредитируют. И, наконец, левые силы в большинстве стран дискредитированы, ослаблены и не могут по-настоящему сформулировать альтернативу. Поэтому мы сталкиваемся с феноменом, который удивителен, но, тем не менее, неизбежен – начинается повсеместный рост праворадикальных движений, которые если не полностью воспроизводят фашистские ценности, то, по крайней мере, апеллируют к фашистским ценностям. Только что в благополучной Швейцарии сокрушительную победу одержала партия, которую все независимые эксперты называют праворадикальной.