- Писаний Денис Михайлович Луганський національний університет імені Тараса Шевченка, 99.73kb.
- Де Гобино, Жозеф Артур, 4751.19kb.
- Екатерина Ткачева, 265.04kb.
- План действия сионистов для порабощения народов всего мира Раввин, 825.04kb.
- Н. Н. Волков Цвет в живописи. Издательство «Искусство» Москва, 1965 год Предисловие, 3522.35kb.
- Жизнь альберта эйнштейна, 4132.64kb.
- Ю. Е. Березкин инки историчский опыт империи ленинград «наука» Ленинградское отделение, 3210.56kb.
- Книга вторая, 12985.34kb.
- Артур Конан Дойль История спиритизма «История Спиритизма»: Издательство "aum"; Москва;, 6512.27kb.
- Павел Валерьевич Волков Разнообразие человеческих миров Клиническая характерология, 5742.07kb.
1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 ... 53 ^
«Революция» и «фашизм» как идеальные типы
Если термины «революция» и «фашизм» оставить концептуально нечеткими и многозначными, то любая дискуссия их взаимосвязи будет субьективна настолько, что станет бессмысленной. Решение подобных проблем, типичных в гуманитарных науках, заключается в создании искусственно очищенных определений, известных как «идеальные типы». Идеальный тип имеет такое же отношение к определяемой эмпирической реальности, как стилизованный план метро к реальной сети путей и станций в трехмерном пространстве.7 Он не говорит о детальных характеристиках ни одного из явлений, но вычленяет моменты, общие для различных проявлений одного и того-же явления.
Пусть идеальный тип «революция» обозначает «фундаментальное (структурное) изменение, которое, проявляя себя в определенной сфере человеческой деятельности, имеет радикально инновационные последствия для широкого сплетения связанных социальных и психологических реальностей». Это значит, что события, развивающиеся (достаточно большим) скачком можно считать революционными без привлечения марксистской или либеральной схем исторического прогресса. Что касается рабочего определения «фашизма» — разумно без самодеятельности принять готовый идеальный тип. На протяжении 90-х вовне марксистского лагеря рос консенсус, что фашизм — есть форма (или род, тип, genus) обновления, массовая политика, черпающая идеологическое сцепление и мобилизующую силу из грёз о приближении неминуемого национального возрождения. Другими словами, для фашистов период, воспринимаемый как национальный упадок и декаданс, сменяется эрой обновления в новом пост-либеральном миропорядке.8
Рассмотренный под этим углом, фашизм является по-сути революционной формой ультра-национализма (т.е. в высшей степени шовинистическим, анти-либеральным национализмом). Он характеризуется популизмом, включающим в себя мобилизацию масс на искреннюю (а не просто срежиссированную или манипулируемую) поддержку снизу на резкие действия, предпринимаемые самопровозглашенной новой элитой сверху для спасения нации от того, что воспринимается как смертельный упадок. Это говорит о необходимости воспринимать серьезно (а не отметать как пустую риторику или «безумный латинский нонсенс» ) речь Муссолини перед Походом на Рим, приведшим его к власти:
Мы создали наш миф. Миф — это вера, сильное чувство. Он не обязательно должен быть реальностью. Он реальность в том смысле, что он является стимулом, надеждой, верой, что он придает смелости. Наш миф есть нация, наш миф есть величие нации! И этому мифу, этому величию, которые мы хотим воплотить в самую реальную реальность, мы подчиняем все.
Для нас, нация — это не просто территория, но что-то духовное. Были государства, имевшие бескрайние территории, но не оставившие и следа в человеческой истории. Дело не только в размере, поскольку были и совсем маленькие, микроскопические государства, оставившие в наследие бессмертные образцы искусства и философии. Величие нации в совокупности всех этих качеств. Нация является великой, когда она переносит в реальность силу своего духа.9
Симптоматичным (не только для итальянского фашизма, но и для «фашизма вообще») это высказывание делает его непосредственная связь с тем фактом, что фашистское государство попыталось мобилизовать весь народ, при помощи массовых организаций, постоянного потока пропаганды, тщательно продуманных политических ритуалов, с целью эмоционально привязать людей к эпической трансформации страны в динамическую, современную, производительную военную машину. Более того, если и приходилось сотрудничать с традиционными правящими элитами (чиновниками, монархией, вооруженными силами и Католической Церковью), это делалось в духе, далеком от консервативной реакции, в истинно революционном духе. Выставка Фашистской Революции, открывшаяся в Милане в 1932-м, которую увидели около четырех миллионов посетителей, была создана не как рекламная наживка, но для того, чтобы создать у проходящего по комнатам посетителя волнующее чувство того, что, с приходом к власти фашизма, Италия, и все ее население, буквально, вошло в новую историческую эру.10
^
Дальнейшие следствия из идеальных типов
Другое следствие из приведенных типов в том, что для определения — какие из меж-военных движений или режимов были фашистскими, мы должны смотреть не на внешние проявления (такие как культ личности, анти-коммунизм, агрессивную внешнюю политику или милитаризм), которые присущи многим ультра-правым формациям. Вместо этого, центральным критерием являются основополагающая идеология движения и политика ее воплощения в реальность, толкало ли оно назад, пытаясь вернуть социальные структуры и ценности прошлого, соперничая при этом по степени новаторства и революционности с коммунизмом в своем желании общества нового типа. Межвоенный фашизм не желал постепенной модернизации традиционной социальной структуры, не говоря уже о том, чтобы буквально вернуться в доисторическую идиллию. И не говорил пустых слов о массовой мобилизации. Напротив, даже если фашизму и приходилось идти на тактический сговор с существующими консервативными силами для облегчения перехода от старого общества, он стремился создать новый тип государства — государство, основывающееся на энергии, берущей свои истоки в возрожденной нации, сплоченной страстными патриотическими чувствами.
Если и были другие межвоенные движения (такие как Нацизм, Фалангизм, Британский Союз Фашистов, Румынская Железная Гвардия, и бразильское Integral Action), которые можно классифицировать как фашистские — это только потому, что, несмотря на разнообразие и уникальность исторических обстоятельств развития каждого из них, все они разделяли структурно идентичный миф о национальном возрождении путем массовой мобилизации и необходимых для его достижения радикальных преобразований. Однако, некоторые другие движения (например ирландские сине-рубашечники и Рексисты межвоенной Бельгии), которых часто связывают с фашизмом, при ближайшем рассмотрении не содержат новаторского радикализма и неприятия существующих реалий, неявно кодированных в мифе о возрождении, необходимом для классификации их как фашистских.
Более того, многие авторитарные режимы, фактически слившиеся с Фашистской Италией, несмотря на наличие фашистского фасада (культ лидера, массовые шествия и демонстрации, молодежные движения со знаками принадлежности в одежде), не следовали радикальному плану создания новой правящей элиты, но пользовались властью в интересах консервативных сил. К этим «пара-фашистским» режимам относятся Испания Франко (1939-1975), Австрия Дольфуса и Шушнига (1933-8), Румыния Антонеску (1940-44), и Вишистскуя Франция Петэна (1940-2), в сущности своей они были «контрреволюционными», пытаясь вобрать в себя, маргинализировать или уничтожить не только коммунизм, но и «настоящий» фашизм, как революционную угрозу их собственной преемственности.11 В Испании, например, Франко (беспокоящийся в основном о том — как сокрушить Республиканские силы и восстановить власть феодальной элиты, монархии и церкви) был достаточно предусмотрителен для того, чтобы вобрать в себя подлинно фашистскую Фалангу с целью придания своему режиму недостающей ауры динамизма и привлекательности для молодежи. В Румынии король Карл II сначала было попытался сокрушить помешанное на насилии фашистское движение своей страны — Железную Гвардию, но их популярность заставила его изменить тактику и взять некоторых лидеров этого движения в правительство. Генерал Антонеску, сместивший с трона Карла II-го, на словах был готов разделить власть с Железной Гвардией, но потом при первой-же возможности ликвидировал ее силой. Эти эпизоды раскрывают фундаментальный антагонизм между консерватизмом и фашизмом, какие-бы практические соображения не принуждали их к сотрудничеству.
Третье следствие из идеальных типов в том, что среди правящих межвоенных режимов на самом деле только два были революционными, а значит фашистскими: Фашистская Италия и Нацистская Германия.12 Важно подчеркнуть, что, несмотря на идентичный базовый миф о национальном возрождении, существуют коренные отличия в обстоятельствах, приведших эти движения (фашизм и нацизм) к власти, и в способах, которыми проявился базовый миф. Италия, со своей стороны, была плохо интегрированным обществом, слабо развитым экономически. Более того, она была в состоянии социально-политического хаоса послевоенных лет, что и позволило Муссолини, угрожая путчем своих Чернорубашечников в октябре 1922-го (т.н. Поход на Рим), убедить короля Эммануэля III-го сделать его лидером коалиционного правительства. С реализацией фашистской революции ему пришлось подождать до тех пока в январе 1925-го другой государственный кризис (связанный с убийством фашистами социалистического парламентария Маттеотти) не дал ему шанс установить авторитарный режим. Попытка авторитарного переворота, предпринятая Гитлером в ноябре 1923-го, позорно провалилась, и только разрушительный удар мирового экономического кризиса по экономической, политической и общественной жизни Германии дали вклад в паралич государственной власти, позволивший его партии выиграть народную поддержку на выборах. Тот же глубокий кризис подвигнул некоторых ведущих политиков того времени к использованию нацизма для укрепления своих собственных позиций, что и привело к назначению Гитлера канцлером в январе 1933-го.
Однако, в обстоятельствах успешного входа обоих фашизмов в цитадель государственной власти заметны и некоторые параллели. Как и в случае любой существенной политической революции в истории Запада, непосредственным контекстом для их успеха был системный кризис в «старом» порядке. В обоих случаях лидеры были достаточно находчивы для того, чтобы воспользоваться структурными недостатками парламентской системы, имевшей некоторые корни в национальной традиции, и бывшей широко дискредитированной в общественном сознании; традиционные «консервативные» правые были слишком слабы и разделены для того, чтобы предоставить эффективную альтернативу; революционный социализм был достаточно силен для того, чтобы вызывать тревогу в общественном сознании, будучи при этом слабым как общественная сила. Более того, в обоих странах элементы либерального и консервативного истеблишмента решили пойти на существенные поблажки фашизму, в ошибочном предположении, что они смогут «приручить» его, и распылить, как только стабильность вернется в политическую и экономическую жизнь.
В терминах мировоззрения и конкретных практик между фашизмом и нацизмом лежат гигантские различия, так же и личности Муссолини и Гитлера были во многих аспектах полярно противоположными. Но этот контраст всего лишь подчеркивает — насколько разнообразные поверхностные проявления может иметь один и тот же миф национального возрождения. Более того, слишком много общего было в институциональных изменениях, сделанных двумя режимами в госаппарате, и в социальной инженерии, предпринятой ими для возрождения «национального сообщества».13
n