Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   15   16   17   18   19   20   21   22   ...   50
мужчин не растет борода; есть народы, которые не знают употребления огня; и

другие, у которых сперма черного цвета.

Существуют люди, которые с легкостью превращаются в волков или в кобыл,

а затем снова становятся людьми. И если верно утверждение Плутарха [378],

что в некоторых частях Индии имеются люди без рта, питающиеся лишь запахами,

то многие наши описания неправильны; такие люди отнюдь не смешнее, чем мы,

их разум, может быть, нисколько не уступает нашему, и они в такой же мере,

как мы, способны к общественной жизни, и тогда может оказаться, что наше

внутреннее устройство и законы не применимы к большинству людей.

Далее, сколько мы знаем вещей, противоречащих тем прекрасным правилам,

которые мы установили для природы и предписали ей! А мы еще хотим связать

ими самого бога! Сколько явлений мы называем сверхъестественными и

противоречащими природе! Каждый человек и каждый народ называет так вещи,

недоступные его пониманию. А сколько мы наблюдаем таинственных свойств и

квинтэссенций [379]? Ибо для нас "поступать согласно природе" значит

"поступать согласно нашему разуму", насколько он в состоянии следовать за

ней и насколько мы в состоянии распознать этот путь; все, что выходит за

пределы разума, чудовищно и хаотично. Но с этой точки зрения наиболее

проницательным и изощренным людям все должно представляться чудовищным, ибо

человеческий разум убедил их, что нет никаких серьезных оснований утверждать

даже то, что снег бел (Анаксагор заявлял, что он черен) [380]. Все неясно:

существует ли что-нибудь или ничего не существует? Знаем ли мы что-либо или

ничего не знаем? (Метродор Хиосский отрицал за человеком возможность

ответить на этот вопрос) [381]. Живем ли мы или нет? Ибо Еврипид сомневался,

"является ли наша жизнь жизнью или же жизнь есть то, что мы называем

смертью":


FONT FACE="Symbol">tiVd oiden ei to zhn men eoti katuanein to katuanein de zhn [382]


Еврипид сомневался не без основания; действительно, почему называть

жизнью тот миг, который является только просветом в бесконечном течении

вечной ночи и очень кратким перерывом в нашем постоянном и естественном

состоянии, ибо смерть занимает все будущее и все прошлое этого момента, да

еще и немалую часть его самого? Другие уверяют, что нет никакого движения и

что ничто не движется, как утверждают последователи Мелисса [383] (ибо,

если существует только единое, то оно не может ни обладать сферическим движением, ни передвигаться с места на место, как это доказывает Платон

[384]), и что в природе нет ни рождения, ни истлевания.

Протагор утверждал, что в природе нет ничего, кроме сомнения, и что обо

всех вещах можно спорить с одинаковым основанием и даже о том, можно ли

спорить с одинаковым основанием обо всех вещах; Навсифан [385] заявлял, что

из тех вещей, которые нам кажутся, ни одна не существует с большей

вероятностью, чем другая, и что нет ничего достоверного, кроме

недостоверности; Парменид утверждал, что ничто из того, что нам кажется, не

существует вообще и что существует только единое [386]; Зенон утверждал, что

даже единое не существует и что не существует ничего.

Если бы существовало нечто, то оно находилось бы либо в другом, либо в

самом себе; если бы оно находилось в другом, в таком случае их было бы два,

а если бы оно находилось в самом себе, то и в этом случае их было бы два:

содержащий и содержимое. Природа вещей, согласно этим учениям, есть не что

иное, как ложная или пустая тень [387].

Мне всегда казались безрассудными и непочтительными в устах христианина

выражения вроде следующих: бог не может умереть, бог не может себе

противоречить, бог не может делать того или этого. Я нахожу неправильным

подчинять божественное всемогущество законам нашей речи. То предположение,

которое мы вкладываем в эти слова, следовало бы выражать более почтительно и

более благочестиво.

Наша речь, как и все другое, имеет свои слабости и свои недостатки.

Поводами к большинству смут на свете являлись споры грамматического

характера. Наши судебные процессы возникают только из споров об истолковании

законов; большинство войн происходит из-за неумения ясно формулировать

мирные договоры и соглашения государей. А сколько препирательств - и притом

каких ожесточенных - было вызвано сомнением в истолковании слога "hoc"

[388]. Возьмем формулу, которая со стороны логической представляется нам

совершенно ясной. Если вы говорите "стоит хорошая погода" и если при этом вы

говорите правду, значит погода действительно хорошая. Разве это не

достоверное утверждение? И тем не менее оно способно нас обмануть, как это

видно из следующего примера. Если вы говорите "я лгу" и то, что вы при этом

утверждаете, есть правда, значит вы лжете [389]. Логическое построение,

основательность и сила этого умозаключения совершенно не схожи с

предыдущими, и тем не менее мы запутались. Я убеждаюсь, что

философы-пирронисты не в состоянии выразить свою основную мысль никакими

средствами речи; им понадобился бы какой-то новый язык! Наш язык сплошь

состоит из совершенно неприемлемых для них утвердительных предложений,

вследствие чего, когда они говорят "я сомневаюсь", их сейчас же ловят на

слове и заставляют признать, что они по крайней мере уверены и знают, что

сомневаются [390]. Это побудило их искать спасения в следующем медицинском

сравнении, без которого их способ мышления был бы необъясним: когда они

произносят "я не знаю" или "я сомневаюсь", то они говорят, что это

утверждение само себя уничтожает, подобно тому как ревень, выводя из

организма дурные соки, выводит вместе с ним и самого себя [391].

Этот образ мыслей более правильно передается вопросительной формой:

"Что знаю я?", как гласит девиз, начертанный у меня на коромысле весов

[392].

Посмотрите, как злоупотребляют этой насквозь неблагочестивой манерой

выражаться! Если в происходящих у нас теперь религиозных спорах вы станете

теснить своих противников, то они прямо скажут вам, что не во власти бога

сделать так, чтобы его тело находилось одновременно и в раю, и на земле, и в

нескольких разных местах [393]. А как ловко пользуется этим аргументом наш

древний насмешник [394]! "Для человека, - говорит он, - немалое утешение

видеть, что бог не все может: так, он не может покончить с собой, когда ему

захочется, что является наибольшим благом в нашем положении; не может

сделать смертных бессмертными; не может воскресить мертвого; не может

сделать жившего нежившим, а того, кому воздавались почести, не получавшим

их, - так как он не имеет никакой иной власти над прошлым, кроме забвения".

Наконец, - чтобы довершить это сравнение человека с богом забавным примером

- он добавляет, что бог не может сделать, чтобы дважды десять не было

двадцатью. Вот что он говорит! Но всем этим не должен был бы осквернять свои

уста христианин. А между тем люди, наоборот, пользуются этой безумной

дерзостью языка, с тем чтобы низвести бога до своего уровня:


cras vel atra

Nube polum pater occupato,

Vel sole puro; non tamen irritum

Quodcumque retro est, efficiet, neque Diffinget infectumque reddet Quod

fugiens semel hora vexit.


{Пусть завтра Юпитер покроет небо черной тучей или наполнит его сияющим

солнцем: не в его власти повернуть назад то, что свершилось, или отменить и

сделать небывшим то, что унесло с собой быстротекущее время [395] (лат. ).}


Когда мы говорим, что для бога бесчисленный ряд веков, как прошлых, так

и будущих, только одно мгновение, что его благость, мудрость, могущество -

то же самое, что и его сущность, то мы произносим слова, которых наш ум не

понимает. И тем не менее наше самомнение побуждает нас мерить божество своим

аршином. Отсюда проистекают все обманы и заблуждения, которыми охвачены

люди, желающие свести к своим размерам и взвесить на своих весах существо,

столь их превосходящее. Mirum quo procedat improbitas cordis humani, parvulo

aliquo invitata successu {Поразительно видеть, до чего доходит бесстыдство

человеческого сердца, влекомого самой ничтожной выгодой [396] (лат. ).}.

Стоики сурово упрекали Эпикура за то, что он только бога считал истинно

благим и блаженным существом, а мудреца всего лишь тенью и подобием его

[397]. Как кощунственно связали они бога с судьбой (я бы хотел, чтобы ни

один христианин не последовал за ними в этом!) - а Фалес, Платон и Пифагор

подчинили его необходимости! Это нескромное желание узреть бога нашими

глазами побудило одного из наших великих христиан [398] приписать божеству

телесную форму. По этой же причине мы постоянно приписываем божьей воле

важные события, имеющие для нас особое значение; поскольку эти события много

значат для нас, нам кажется, что они важны и для него и что он относится к

ним серьезнее и внимательнее, чем к событиям, для нас мало значащим или

обычным. Magna dii curant, parva negligunt {Боги заботятся о важных делах и

не пекутся о малых [399] (лат. ).}. Послушайте, какой пример Цицерон

приводит, - это разъяснит вам ход его мыслей: Nec in regnis quidem reges

omnia minima curant {Государи не вдаются во все незначительные дела в их

государствах [400](лат. ).}.

Как будто для бога имеет большее значение сокрушить империю, чем

шелохнуть листок на дереве! Как будто его промысел осуществляется иначе,

когда дело идет об исходе сражения, чем когда дело идет о прыжке блохи! Его

рука управляет всем с одинаковой твердостью и постоянством. Наши интересы не

имеют при этом никакого значения; наши побуждения и наши оценки его не

трогают.

Deus ita artifex magnus in magnis, ut minor non sit in parvis {Бог

великий мастер как в большим, так и в малом [401] (лат. ).}. Наше

высокомерие всегда склоняет нас кощунственно сравнивать себя с богом. Так

как дела обременяют людей, то Стратон освободил богов от всяких

обязанностей, как освобождены были от них и священнослужители [402]. Он

заставляет природу творить и сохранять все вещи и из их масс и движений

создает все части мира, освобождая человека от страха перед божьим судом.

Quod beatum aeternumque sit, id nec habere negotii quicquam, nec exhibere

Alteri {Блаженное и вечное существо само не имеет никаких обязанностей и ни

на кого их не налагает [403] (лат. ).}. Природе угодно, чтобы сходные вещи

имели и сходные отношения; поэтому бесконечное число смертных заставляет

заключать о таком же числе бессмертных; бесконечное число вещей, несущих

смерть и разрушение, заставляет предполагать такое же число целебных и

полезных вещей. Подобно тому как души богов, не имея дара речи, глаз, ушей,

чувствуют все одинаково и знают о наших мыслях, так и души людей, когда они

свободны или оторваны от тела сном или состоянием экстаза, прорицают,

предсказывают и предвидят такие вещи, которых они не могли бы увидеть,

будучи соединены с телом [404].

Люди, говорит апостол Павел [405], "называя себя мудрыми, обезумели, и

славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку... "

Присмотритесь, каким шарлатанством было обставлено обожествление у

древних [406]. После пышной и торжественной церемонии похорон, когда пламя

касалось уже верхушки сооружения и охватывало ложе умершего, они выпускали

орла, полет которого ввысь означал, что душа покойника отправилась в рай. У

нас имеются тысячи медалей - в том числе и выбитая в память благонравной

супруги Фаустины [407], - на которых изображен орел, возносящий к небу эти

обожествленные души.

Жалкое зрелище! Мы сами себя обманываем нашими собственными

измышлениями и притворством:


Quod finxere, timent,


{Боятся того, что сами выдумали [408] (лат. ).}


словно дети, вымазавшие сажей лицо одного из своей ватаги и потом сами

пугающиеся его. Quasi quicquam infelicius sit homine cui sua figmenta

dominantur {Есть ли кто несчастнее человека, ставшего рабом своих

собственных измышлений [409] (лат. ).}. Почитать того, кто создал нас,

далеко не одно и то же, что почитать того, кого создали мы сами. Августу

было воздвигнуто более храмов, чем Юпитеру; ему поклонялись с таким же

рвением и верили в совершаемые им чудеса. Жители Тасоса, желая отблагодарить

Агесилая за оказанные им благодеяния, пришли однажды объявить, что они

причислили его к сонму богов. "Разве во власти народа, - сказал он им, -

делать богом кого вам заблагорассудится? В таком случае сделайте это для

примера с одним из вас; а потом, когда я увижу что с ним приключится, я

воздам вам великую благодарность за ваше предложение" [410].

Человек крайне неразумен; он не в состоянии создать клеща, а между тем

десятками создает богов.

Послушайте, как восхваляет наши способности Трисмегист [411]: из всех

удивительных вещей самая поразительная та, что человек сумел изобрести

божественную природу и создать ее. Послушайте рассуждения философов:


Nosse cui divos et caeli numina soli,

Aut soli nescire, datum.


{Кому лишь одному дано познать богов и небесные силы или не познать их

[412] (лат. ).}


"Если бог есть, то он живое существо; если он живое существо, то

обладает чувствами; если он обладает чувствами, то подвержен тлению. Если он

не имеет тела, то не имеет и души, а следовательно, неспособен действовать;

если же он имеет тело, то он тленен" [413]. Разве это не убедительное

умозаключение? Мы неспособны создать мир; следовательно, существует более

совершенная природа, которая создала его. Было бы глупым высокомерием с

нашей стороны считать себя самыми совершенными существами во вселенной;

следовательно, имеется некое существо, более совершенное, чем мы: это бог.

Когда вы видите богатое и роскошное здание, то даже не зная, кто хозяин его,

вы все же не скажете, что оно предназначено для вас. Не должны ли мы в таком

случае думать, что это божественное сооружение, этот созерцаемый нами

небесный дворец является жилищем существа более возвышенного, чем мы? Разве

все находящееся вверху не является всегда и более достойным? А ведь мы

помещены внизу. Ничто, лишенное души и разума, не может породить что-либо

одушевленное и обладающее разумом. Мир порождает нас; следовательно, он

имеет душу и разум. Любая наша часть меньше, чем мы, мы - часть мира;

следовательно, наделен мудростью и разумом в большей степени, чем мы.

Прекрасная вещь - быть великим правителем, следовательно, управление миром

принадлежит некоей блаженной природе. Светила не причиняют нам вреда;

следовательно, они полны благости. Мы нуждаемся в пище; следовательно, боги

тоже в ней нуждаются и питаются парами, поднимающимися ввысь. Мирские блага

не являются благами для бога; следовательно, они не являются благами и для

нас. Наносить оскорбление и быть оскорбленным в одинаковой мере

свидетельствует о слабости; следовательно, безумие - бояться бога. Бог благ

по своей природе; человек же благ в меру своих стараний, а это выше.

Божественная мудрость отличается от человеческой лишь тем, что она вечна; но

длительность ничего не прибавляет к мудрости, следовательно, мы сотоварищи.

Мы обладаем жизнью, разумом и свободой, почитаем благость, милосердие и

справедливость, следовательно, эти качества присущи богу. Словом, когда

человек приписывает божеству какие-либо свойства или отказывает ему в них,

он делает это по собственной мерке. Хорош пример! Хорош образец! Сколько бы

мы ни усиливали, ни возвеличивали, ни раздували человеческие качества, это

бесполезно; жалкий человек может пыжиться сколько ему угодно:


Non, si te ruperis, inquit.


{Нет, хоть лопни! - ответил [414] (лат. ).}


Profecto non Deum, quem cogitare non possunt, sed semetipsos pro illo

cogitantes, non illum sed se ipsos, non illi sed sibi comparant {Когда они

думают о боге, которого не в состоянии постигнуть, то в действительности

думают о самих себе, а не о нем; они сравнивают не его, но себя, и не с ним,

а с собой [415] (лат. ).}.

Даже в естественных случаях следствия лишь отчасти раскрывают причину;

- что же сказать о данной причине, когда речь идет о божестве? Она выше

естественного порядка вещей; она слишком возвышенна, слишком далека от нас и

слишком могущественна, чтобы наши заключения могли связывать и сковывать ее.

К пониманию божества можно прийти не через нас, это слишком низменный путь.

Находясь на Монсенисе [416], мы не ближе к небу, чем находясь на дне

морском. Можете убедиться в этом с помощью астролябии. Люди низводят бога до

того, что приписывают ему - как это делалось не раз - даже плотское

соединение с женщинами: Паулина, жена Сатурнина, матрона, славившаяся в Риме

своей добродетелью, полагая, что сочетается с богом Сераписом, очутилась в

объятиях одного из ее поклонников, что было подстроено жрецами этого храма

[417]. Варрон, самый проницательный и самый ученый из латинских авторов, в

своих книгах о божествах сообщает [418], что служка храма Геркулеса играл в

кости попеременно обеими руками - одной рукой за самого себя, а другой - за

Геркулеса, с условием, что если выиграет он сам, то на доходы приготовит

себе ужин и приведет любовницу, если же проиграет, то предложит за свой счет

и то и другое Геркулесу. Он проиграл и расплатился своим ужином и молодой

девушкой. Ее звали Лаурентиной; ночью она увидела во сне, будто очутилась в

объятиях Геркулеса, который, между прочим, сказал ей, что первый же человек,

которого она на следующий день встретит, щедро с нею расплатится за него. Им

оказался богатый юноша Тарунций, который взял ее к себе и впоследствии

сделал своей наследницей. Она же в свою очередь, желая сделать угодное этому

богу, завещала свое наследство римскому народу и за это ее удостоили

божеских почестей.

Считалось, что Платон был божественного происхождения как по отцовской,

так и по материнской линии, причем предком его в обоих случаях был Нептун,

но мало того: в Афинах считалась достоверной следующая версия его

происхождения. Аристон не знал, как овладеть прекрасной Периктионой; во сне

бог Аполлон возвестил ему, чтобы он не прикасался к ней, пока она не

разрешится от бремени: это и были отец и мать Платона [419].

Сколько существует подобных побасенок о том, как боги наставляли рога

бедным смертным, и о мужьях, несправедливо оклеветанных ради детей [420]?

У магометан народ верит, что есть много таких Мерлинов [421], т. е.

детей, не имеющих отцов, зачатых духовно и рожденных божественным образом из

чрева девственниц; они носят имя, означающее это понятие на их языке [422].

Следует помнить, что для всякого существа нет ничего прекраснее и лучше

его самого (лев, орел и дельфин выше его ценят себе подобных) [423] и всякий

сравнивает качества всех других существ со своими собственными. Эти качества

можем усиливать или ослаблять, но мы не можем сделать ничего большего, ибо

дальше этого сопоставления и ; этого принципа наше воображение не способно

пойти; оно не состоянии вообразить ничего иного, оно не может выйти за эти

пределы и переступить их! Так возникли следующие древние умозаключения:

"Самый прекрасный из всех обликов - это человеческий; следовательно, богу

присущ этот облик. Никто не может быть блаженным без добродетели; не может

быть добродетели без разума, а разум нигде, кроме человеческого тела,

находиться не может; следовательно, бог имеет человеческий облик" [424].


Ita est informatum anticipatum mentibus nostris ut homini, cum de deo

cogitet, forma occurrat humana.


{Таковы привычка и предубеждение нашего ума, что если человек начнет