Geum.ru

Моя служба в царской армии России началась со случая, который оказал решающее влияние на мою жизнь

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   ...   44
часть экспорта и завоз военного оборудования. Этот путь остался целым и невредимым до

самого конца войны. Правда, некоторые железнодорожные перевозки приходилось

совершать в ночное время, но в основном железные дороги с честью справились со

своими задачами. Небольшие повреждения, наносимые им вражеской авиацией, быстро

ликвидировали. Производство военного снаряжения также шло без больших срывов.

Результаты воздушных налетов, бесспорно, не соответствовали тому напряжению, которое

пришлось пережить нашему народу. Но во что встала воздушная война русским?

По данным Ставки, было сбито 684 самолета, однако в соответствии с проверенными

впоследствии сведениями военных дневников это число увеличилось до 725, кроме того,

шведские летчики сбили в Лапландии 12, да шведская зенитная артиллерия уничтожила

10 машин. "Уверенными" случаями считали сбитие только тех самолетов, которые упали

или совершили вынужденную посадку на территории Финляндии, а также тех, место или

причину падения которых можно было достоверно доказать. К "неуверенным" относили

случаи, когда наблюдали попадание или видели, что самолет падает, по большей части

оставляя за собой дымовой след, но нельзя было установить место его падения. В

последнюю группу было отнесено 103 машины, и ясно, что большая часть их либо

разбилась, либо серьезно была повреждена. Если к тому же учесть, что, как минимум, 5

процентов от общего количества самолетов, как и у нас, гибнет от неисправности или от

дефектов моторов, а также по другим подобным причинам, то можно [316] с полной

уверенностью считать, что русские потеряли 872 самолета, а если добавить и

"неуверенные случаи", то потери составят 975 самолетов. В этой связи вклад нашей

зенитной артиллерии заслуживает особого упоминания. Она в общей сложности сбила

314 машин и повредила более 300. Число выстрелов относительно одного сбитого

самолета в среднем составило 54, а у автоматического оружия - 200, что следует считать

хорошим результатом. Потери летного состава у противника были в 2-3 раза больше, чем

потери среди нашего гражданского населения. Такая воздушная война не стоит свеч!

На пороге 1940 года у Советского Союза, по расчетам, в европейской его части, было

примерно 5000 самолетов первой линии, примерно половина из них была задействована в

войне против Финляндии. Из этих последних уничтожена была примерно половина.

Потери были тем более чувствительны, поскольку большинство из сбитых машин

представляло новейшие советские модели. В конце февраля все больше стало появляться

самолетов старых моделей. Напряженность обстановки характеризовало то, что

противник был вынужден слать на фронты в Финляндию самолеты с довольно далеких

баз, вплоть до Дальнего Востока.

В финских ВВС в начале войны было всего лишь 96 машин, и из них большая часть

устаревшие. Общее число самолетов во время войны достигло 287 машин, из них 162

истребителя. Мы потеряли 61 самолет, или 21 процент всего их количества.

13 марта 1940 года я в приказе сказал, что только число павших у противника составляет

примерно 200000 человек. Наркоминдел Молотов, в свою очередь, утверждал, выступая на

сессии Верховного Совета 29 марта 1940 года:

"Война с финнами потребовала как от нас, так и от них тяжелых жертв. По

данным Генерального штаба, число павших и умерших от ран с нашей

стороны составило 48745, а раненых - 158863 человека. Финская сторона

пытается преуменьшить количество своих потерь, но оно значительно

превышает наши потери. Генеральный штаб считает, что финны потеряли,

как минимум, 60000 убитыми, без учета умерших от ран, и 250000 человек

ранеными. Исходя из того, что общая численность финской армии

составляла 600000 человек, можно утверждать, что она потеряла убитыми и

ранеными более половины своего состава"{31}. [317]

В ответ на это следует, прежде всего, сказать, что численность финской армии в течение

всей Зимней войны не подымалась до 600000 солдат. В начале войны наша полевая армия

состояла из десяти дивизий и различных специальных частей, то есть в ней

насчитывалось, округленно говоря, 175000 человек личного состава, а потом численность

колебалась между этой цифрой и 200000. Правда, в течение войны в полевую армию

влили две новые по численности и вооружению неполноценные дивизии, но это не

означало солидного увеличения численного состава армии, так как упомянутыми

дивизиями мы едва лишь смогли закрыть потери действующих частей и подразделений.

Реальные потери: 24923 убитых и умерших от ран, а также 43557 раненых. Эти тяжелые

потери, как видим, даже близко не подходят к цифрам, которые называют советские

официальные органы. Если бы случилось так, как утверждают русские, это означало бы,

что армия Финляндии вообще оказалась небоеспособной.

Невозможно поверить и в то, что когда-нибудь будут известны точные цифры потерь

русских, но суммарный подсчет позволяет подобраться близко к ним.

На протяженном фронте от Ладожского озера до Лапландии полностью были разбиты

пять дивизий: 44-я и 163-я дивизии в боях под Суомуссалми, 73-я и 139-я в боях под

Толвоярви и Ягаяярви, а также 18-я дивизия и приданная ей 34-я танковая бригада в

Кителя. Эти соединения потеряли убитыми и пропавшими без вести в глухих местах в

среднем можно считать по 8000 человек на дивизию, или всего 40000, да потери 88-й и

122-й дивизий в Лапландии - 6000 человек. Итого 46000 человек. Уже это число

приближается к официальным данным о потерях, опубликованным в России. В районе

Кухмо было уничтожено около половины всего личного состава 54-й дивизии и лыжной

бригады, высланной ей на помощь. В Кителя 168-я дивизия потеряла третью часть своей

численности. К этому надо приплюсовать потери одиннадцати других дивизий во время

атак, отбитых в последние дни войны. Таким образом, общее число убитых и умерших от

ран солдат двадцати дивизий, сражавшихся на восточном фронте, достигает 75000

человек.

Труднее оценить потери противника на Карельском перешейке. Как уже говорилось, на

этом фронте в целом действовало 25 дивизий, и потери их различны: части, атаковавшие

[318] плотными рядами подступы к Выборгу и Тайпале, понесли по сравнению с другими

более значительные потери в живой силе. По донесениям наших войск потери противника

оценивались примерно в 200000 человек. Однако это количество, возможно, весьма

завышено, поскольку на линии огня легко запутаться в оценках. И все-таки количество

павших солдат противника на перешейке можно оценить примерно в 100000-125000

человек. Приплюсуем это число к числам, поступившим с других фронтов, получим

примерно 200000. Эта цифра показывает общие потери русских в течение всей [318]

войны.

На величину потерь оказывали влияние два фактора, о которых здесь следует упомянуть, а

именно суровая зима и скверное медицинское обслуживание. Постоянный мороз привел к

тому, что тысячи раненых замерзли насмерть, ожидая помощи. Русская военно-

медицинская служба не смогла по-настоящему отвечать за вывоз раненых и уход за ними,

что явилось причиной необыкновенно огромного роста числа умерших от ран. В

результате оказалось, что число умерших по сравнению с числом раненых в процентном

отношении значительно превысило нормальное соотношение.

Невыгодное общее впечатление от действий советских вооруженных сил подпортило

престиж тех кругов, которые находились у власти, и потребовало пропагандистских мер в

противовес этому. Так, русские еще во время войны пустили в ход миф о "линии

Маннергейма". Утверждали, что наша оборона на Карельском перешейке опиралась на

необыкновенно прочный и выстроенный по последнему слову техники железобетонный

оборонительный вал, который можно сравнить с линиями Мажино и Зигфрида и который

никакая армия никогда не прорывала. Прорыв русских войск явился "подвигом, равного

которому не было в истории всех войн", как было сказано в одном из официальных

заявлений русской стороны. Все это чушь; в действительности положение вещей выглядит

совершенно иначе. Как я уже говорил, оборонительная линия, конечно, была, но ее

образовывали только редкие долговременные пулеметные гнезда да два десятка

выстроенных по моему предложению новых дотов, между которыми были проложены

траншеи. Да, оборонительная линия существовала, но у нее отсутствовала глубина. Эту

позицию народ и назвал "линией Маннергейма". Ее прочность явилась результатом

стойкости и [319] мужества наших солдат, а никак не результатом крепости сооружений.

Что касается потерь русских на восточном фронте, то здесь руководители

пропагандистских органов, по всей видимости, не смогли изобрести никакого

приемлемого объяснения.

Несомненно, русские энергично использовали опыт похода на Финляндию, проводя под

руководством маршала Тимошенко реорганизацию вооруженных сил, которые, по словам

самого маршала, высказанным военному атташе Финляндии в Москве, "многому

научились в этой тяжелой войне, где финны сражались героически". Интересно, что и

генералиссимус Сталин говорил о слабых действиях своей армии. Так, в ноябре 1943 года

он сказал президенту Рузвельту: "Война с Финляндией показала, что советская армия

была недостаточно вооружена и действовала плохо. Поэтому армию реорганизовали, но

все равно нельзя сказать, что она в момент нападения Германии была

первоклассной"{32}.

Вне всякого сомнения, это верно, хотя военная промышленность Советского Союза в

1940-1941 годах успела произвести неожиданно большое количество современного

военного снаряжения. Однако полученный опыт использовать на практике не успели, ибо

те же недостатки руководства, тактики и организации, которые были свойственны

Красной Армии в войне против нас, проявились и на первом этапе советско-германской

войны. Утверждение немецкой пропаганды о том, что финская война дала превратную

картину о Красной Армии, безосновательно.

Интересной частной чертой реорганизации Красной Армии явилась ликвидация

политического руководства в войсках, во всяком случае, официально, и возвращение

генеральских и иных званий с присущими им знаками различия и привилегиями.

В связи с большими поражениями на советско-германском фронте летом 1941 года

двухступенчатость руководства вновь была возвращена, и борьба за власть между этими

двумя ступенями продолжается, о чем внешний мир знает мало.

Зимняя война дала ясное представление, как о финских оборонительных возможностях,

так и о недостатках нашей обороноспособности. Полученный опыт показал, что правы

были те, [320] кто два десятка лет придерживался мнения о том, что в нашей стране

гораздо больше возможностей для обороны против колосса, чем можно было

предположить, исходя из данных учета населения, и что природные условия и

качественное превосходство личного состава решительным образом могут ликвидировать

количественную диспропорцию.

Полученный в войне опыт ясно показал последствия той политики экономии, которой

правительство придерживалось много лет. Экономия денег в мирное время была оплачена

теперь кровью. Кадрового личного состава также было недостаточно, и частично эти

люди были измотаны многолетней тяжелой работой. Как офицеры, так и унтер-офицеры

резерва самозабвенно выполняли свою задачу, но они, естественно, не могли повсюду

заменять активные кадры.

Недостатки в обучении также были весьма ощутимы. Их, правда, в какой-то степени

выравнивали прирожденные свойства воина у финских солдат, однако для овладения

современной техникой войны требуется гораздо больше, чем умение стрелять и ходить на

лыжах. Обучение, в частности, должно дать солдатам представление о том, с чем они

встретятся на войне, а именно это у нас в значительной степени и отсутствовало.

Большинство наших солдат до начала войны танков и не видели, и нам пришлось уже в

ходе военных действий импровизировать, борясь с танками противника.

И все же самым тревожным фактором была наша слабая материальная готовность. Для

обеспечения мира ее следовало бы сделать более эффективной во всех отношениях.

Нужно бы было модернизировать все рода войск и создать обладающее ударной силой

танковое оружие. Относительно легкими экономическими жертвами мы смогли бы

добиться того, что Советский Союз в тех особых военных и политических условиях,

которые господствовали перед Зимней войной, нападая, подумал бы о том, что война

предстоит тяжелая и изнурительная, и Москва, может быть, решила бы не начинать этой

войны. Если бы у пехоты было на вооружении 20-мм полуавтоматическое

противотанковое ружье, которое изготовили спустя несколько месяцев после заключения

мира, то потери русских в танках были бы больше в несколько раз и их атаки потеряли бы

остроту. Добавка пятидесяти современных истребителей и нескольких [321] зенитных

батарей перед началом войны также дала бы нам иные возможности сдерживать военно-

воздушные силы противника. Храбрых летчиков, конечно, хватило бы на большое

количество самолетов. Артиллерия благодаря усилиям своего инспектора генерала

Ненонена достигла уровня, который как в стрелково-техническом, так и в тактическом

отношении был таким высоким, какого вообще может достичь артиллерия. Слабостью

нашей была нехватка современного оборудования и боеприпасов. Нужно было бы еще в

мирное время приобрести несколько батарей тяжелой артиллерии и заблаговременно

подготовить промышленность к войне.

Если мы к тому же позаботились бы об укреплении Карельского перешейка и восточной

границы на возможных направлениях наступления противника, то предпосылки более

успешной обороны были бы повсюду совершенно иными. Гарантированное страхование

на случай войны также не было бы излишним бременем для нашей экономики. Такому

страхованию препятствовал тот факт, что вопрос обороны с самого первого года нашей

самостоятельности был превращен в партийное дело. Крупнейшие партии упрямо

противились выделению даже самых скромных денежных средств. Только тогда, когда

уже было слишком поздно, они проснулись и поняли, куда завела их такая политика.

Пусть будущие поколения не забывают дорогостоящего опыта нашей оборонительной

борьбы. Они могут с гордостью вспоминать Зимнюю войну и черпать мужество и веру из

ее героической истории. В истории войн почти не встретишь примера, когда армия

намного слабее своего врага по численности и снаряжению способна была нанести

противнику столь тяжелые потери, раз за разом отражать атаки, даже при отступлении.

Но еще большее восхищение вызывает то обстоятельство, что народ Финляндии под

угрозой превосходящих сил и в, казалось бы, безнадежной ситуации оказался способен не

только не пасть духом и воспротивиться чувству бессилия, которое легко могло бы

охватить его, но еще больше окреп в своей самоотверженности и величии. У такого

народа есть право на жизнь!

Наряду с военными событиями с начала войны вплоть до заключения мира шла и

политическая работа, вписавшая свою главу в историю Зимней войны.

Раньше уже упоминалось о помощи, которую оказали Финляндии на московских

переговорах Скандинавские страны и [322] США. Хотя она уже на ранней стадии

оказалась малой по ее реальной ценности, и все же она укрепляла наших политиков и

круги, близкие к ним, во мнении, что Советский Союз не нападет на нас, а если и

нападет, то мы будем не одиноки. Тем горше было разочарование, когда с момента

развязывания войны стало ясно, что вера в активную помощь не что иное, как мечта, и что

на самом деле страна оказалась в изоляции, которую можно назвать ужасной.

Попытки связаться с Кремлем, предпринятые в первые дни войны при посредничестве

Швеции и США, успеха не имели. Швеция отказалась предоставить нам реальную

помощь, а единственной дипломатической поддержкой, которую шведское правительство

на этом этапе сочло возможной предоставить Финляндии, стало то, что оно не выступило

с официальным заявлением о нейтралитете. Жаль, конечно, что именно в это время в

Стокгольме разразился длительный правительственный кризис. Он продолжался со 2 по

13 декабря и парализовал возможности деятельности Швеции таким образом, который в

нашем трудном положении был не на пользу Финляндии. Настоящим несчастьем для нас

был уход министра иностранных дел, известного друга Финляндии Ричарда Сандлера, со

своего поста.

В Финляндии испытывали чувство глубокого удовлетворения от того, сколь активно

сочувственно относились к нам США. Личная позиция президента Рузвельта видна из его

публичного заявления, где говорится, что "правительство и народ Финляндии могут

гордиться своими действиями, которые вызывают у народа и правительства Соединенных

Штатов Америки уважение и самое теплое сочувствие". Однако еще значительнее было

его заявление от 2 декабря о запрете импорта важнейшего сырья и промышленной

продукции в Советский Союз. 15 и 20 декабря запрет был расширен и стал действовать в

отношении еще большего числа изделий. Важно и то, что США предоставили Финляндии

кредит на сумму 30 миллионов долларов. Помимо этого, началась солидная поставка

гуманитарной помощи, которой руководил наш верный защитник еще с 1919 года, бывший

президент Герберт Гувер.

Все попытки посредничества наталкивались на то, что Советский Союз не признавал

иного правительства Финляндии, кроме марионеточного, сформированного в Терийоки.

Понятно, [323] что в такой ситуации правительство Финляндии обратилось за

посредничеством и помощью в Лигу наций. Следствием этого было исключение

Советского Союза из этой организации 14 декабря 1939 года после его отказа прекратить

военные действия и уладить конфликт путем переговоров. Одновременно всех членов

Лиги наций призвали оказать Финляндии любую возможную помощь. Позднее этот

призыв породил как масштабные планы западных держав в отношении Скандинавии, так

и, косвенно, агрессию Германии.

Решение Лиги наций означало моральную победу Финляндии. Вместе с тем оно

способствовало росту общественного негодования, вызванного нападением Советского

Союза. Впрочем, тут же снова обнаружилось, что Финляндия не может ожидать активной

помощи от Скандинавских стран. Если такие страны, как Уругвай, Аргентина и

Колумбия, на Ассамблее Лиги наций решительно встали на нашу сторону, то Швеция,

Норвегия и Дания заявили, что они не будут принимать участие в каких-либо санкциях

против Советского Союза. Более того - страны Скандинавии воздержались от

голосования по вопросу об исключении агрессора из Лиги наций. Тем не менее именно

руководитель норвежской делегации и председатель стортинга Хамбро вынужден был

огласить решение Ассамблеи. В качестве последнего председателя Лиги наций на

заседании в 1946 года, когда эту организацию распустили, ему пришлось зачитать

хвалебное поздравление той же самой диктатуре, которую он за семь лет до этого

заклеймил как преступную.

Рекомендации Лиги наций, конечно, не имели бы никакого значения, если бы Финляндия

не выдержала оборону. Однако когда все увидели, с какой отчаянностью вела борьбу

финская армия, то у западных государств появился новый интерес к поддержке

Финляндии. До тех пор пока шла наша борьба, угроза Румынии и Турции, союзникам

Англии и Франции, была лишь теоретической, и наша стойкость по-своему призывала эти

государства к сопротивлению. Финская война в то же время предлагала Швеции и

Норвегии возможность включиться в антигерманский фронт, если бы их можно было

склонить к пропуску войск через свою территорию. Противоречия между Германией, с

одной стороны, и Швецией и Норвегией - с другой, привели бы к прекращению экспорта

железной руды в Германию, не говоря уже о том, что стратегическое положение [324]

третьего рейха было бы ослаблено и нажим на французский фронт стал бы не таким

сильным. Кроме этого, война стала бы работать в пользу западных стран также и в том