Міністерство освіти І науки України Державний заклад
Вид материала | Документы |
- Міністерство освіти І науки україни міністерство економіки україни міністерство фінансів, 18.39kb.
- Міністерство освіти І науки україни державний вищий навчальний заклад, 320.92kb.
- Міністерство освіти І науки, молоді та спорту України Державний вищий навчальний заклад, 380.79kb.
- Міністерство освіти І науки україни державний вищий навчальний заклад „ужгородський, 1076.52kb.
- Міністерство освіти І науки україни відділ освіти І науки нікопольської міської ради, 159.64kb.
- Міністерство освіти І науки україни бердянський державний педагогічний інститут ім., 1802.26kb.
- Міністерство освіти та науки україни міністерство охорони здоров’я україни сумський, 964.46kb.
- Міністерство освіти І науки України, 1659.87kb.
- Міністерство освіти та науки україни міністерство охорони здоров’я україни сумський, 1028.21kb.
- Міністерство освіти І науки, молоді та спорту України державний стандарт професійно-технічної, 2671.48kb.
Литература
- Hernando de Soto. The Mystery of Capital. – L.:A Black Swan Book. – 2001. – 276 p.
- G. Soros. The false belief at the heart of the financial turmoil. – ссылка скрыта Times. Com.
- Ильенков Э.В. Субстанция // Философская энциклопедия: В 5-ти т. – М.: Советская энциклопедия, 1966. – Т. 4. – C. 151 – 154.
4. Лакатос И. Методология исследовательских программ. – М.: ООО «Издательство АСС», 2003. – 380с.
5. Рассел Б. История западной философии. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2002. – 992с.
6. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т.1. Наука логики.– М.: Мысль, 1974. – 452с.
7. Лифшиц М.А. Эстетика Гегеля и современность // Вопросы философии. – 2001. – № 11. – С. 98 – 122.
8. Белинский В.Г. Идея искусства // Избранные философские сочинения. Т. 1. – М.: Госполитиздат, 1948. – С. 234 – 254.
9. Лифшиц М.А. Что такое классика? – М.: Искусство ХХI век, 2004. – 512с.
10. Иванов Д.В. Глэм-капитализм и социальные науки // Журнал социологии и социальной антропологии. 2007. – Т. 10. – № 2. – С.49 – 72.
11. Маркс К. Капитал. Т. 1 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – 2-е изд. – М.: Госполитиздат, 1954. – Т. 23. – 907с.
12. Суэтин А. О причинах современного финансового кризиса // Вопросы экономики. – 2009. – №1. – С. 40 –52.
13. Тамбовцев В. Финансовый кризис и экономическая теория // Вопросы экономики. – 2009. – № 1. – С.133 – 139.
УДК 316. 32
Попов В.Б.,
доцент кафедри філософії
та соціології
Луганського національного
університету імені Тараса Шевченка
Астадиальные трансформации: реалсоциализм и тьермондиализм в Социетальном универсуме
In the article the transformation processes are concidered through the category “Societal universum”, which includes interrelations between historic and social chronotopes. Social evolution is explained by means of contrary tendencies (civilizational – synchronic – space); (globalization – diachronic – time).
Key words: Societal universum, synchronic, diachronic.
Всеобщность трансфорационных процессов рассматривается через категорию «Социетальный универсум», вмещающий полноту взаимодействий исторического и социального хронотопов. Многомерность социальной эволюции раскрывается через развитие двух противоположных тенденций (цивилизационная – синхрония – пространство); (глобализация – диахрония – время).
Ключевые слова: Социетальный универсум, аста-диальность, синхронность, диахронность.
Загальність трансформаційних процесів розглядається крізь категорію „Соцієтальний універсум”, що вміщує повноту взаємодій історичного та соціального хронотопів. Багато вимірність соціальної еволюції розкривається через розвиток двох протилежних тенденцій (цивілізаційна – синхронія – простір); (глобалізація – діахронія – час).
Ключові слова: Соцієтальний універсум, астадіальність, синхронність, діахронність.
Затребованность нелинейных подходов к осмыслению социальной реальности и глобальных процессов ее трансформации к настоящему времени уже не вызывает сомнений, а само понятие многомерность приобретает категориальный статус [1]. Классические работы Г. Зиммеля и П. Сорокина прочно связали социальные изменения с понятием социального пространственно-временного континуума [2], что не вызывало возражений и в советской историографии [3]. Всеобщность происходящих процессов, на наш взгляд, вполне адекватно отражает категории «Социетальный универсум» [4]. Под таковым мы понимаем пределы бытия социума в его тотальности, сферу существования социальности. Всеобщую систему координат Универсума задают его составляющие – время и пространство, формирующие соответственно диахронное и синхронное измерения общественного бытия. Полюсами здесь будут исторический и социальный пространственно-временные континуумы. Последний воплощает принцип общественного воспроизводства, циклическое регеративное начало. Однако общество не сводится к воссозданию уже имеющегося, а постоянно аккумулирует новое и выходит за свои собственные пределы, что дает приближение к другому полюсу - историческому, олицетворяющему направленность общественной эволюции, в конечном счете разрыв цикличности линейно-прогрессистской динамикой. При этом соотношение между двумя полюсами – ипостасями варьируется в различных исторических типах общественного устройства.
Субстанциональным началом обоих континуумов является деятельность индивидов и их общностей. Они не есть некие обособленные друг от друга сферы, но, направив, растворенные друг в друге, проявляются через взаимопереходы - трансформации. Подобно тому как момент процессуальности изначально присутствует в пространстве и наоборот, так социальность имманентна историчности с обратной инверсией. В определенной плоскости социального хронотопа открывается новое историческое пространственно-временное измерение как переход в свое – иное, как самопроявление последнего.
В конечном свете Социетальный Универсум есть абсолютная полнота социальной формы бытия в единстве с ее движением, вмещающая исторический и социальный континуумы, диахронность и синхронность, непрерывность общественного воспроизводства и «прерыв непрерывности», линейную и нелинейную динамику.
Трансформации Социетального Универсума, воплощенные через инверсии исторического и социального хронотопов задают нелинейную динамику в инверсиях их составляющих – соответственно социально-исторического времени и пространства. Так накопление преобразующего начала в деятельности людей приводит к прорыву социально-функциональной темпоральности исторической. В свою очередь эволюционное поле, структурируемое в первую очередь динамическим аспектом, взятое в структурно-функциональном измерении (срез по линии «настоящего») дает уже социальное пространство как сферу общественного воспроизводства. Однако социальность не может пребывать в настоящем, что делает неизбежным уже социально-исторические пространственные трансформации разной степени полноты и интенсивности.
Так называемый осевой прорыв символизирует возникновение и усиление линейно-стадиальной динамики, представленной в европейском пути развития и формационном типе общественной эволюции, однако в конце ХІХ - начале ХХ в выявилась его предельность и возникают немыслимые ранее астадиальные, нелинейные образования, порожденные в результате обратимости казалось бы необратимых процессов (государственно-олигархический монополизм, тоталитаризм во всех его модификациях).
При этом сама стадиальность как этапность, периодичность – то есть неотъемлемое свойство исторического процесса, впрочем как и любого другого, не может исчезнуть вообще, скорее всего, исчерпание одного из видов стадиальности (линейно-формационного) знаменует ее переход к более сложным нелинейным формам.
Первая из них связана с социалистической альтернативой как догоняющей модернизацией. Не вдаваясь в подробности, отметим только, что генезис капиталистических отношений в России имел совершенно иные последствия. Капитализма как исторического типа общественного устройства стадиально (формационно) идентичного западному здесь так и не сложилось. Сформировалась, как стало ясно впоследствии, трансстадиальная модель с элементами индустриализма-капитализма внедренного в докапиталистические структуры. «Замещающего развития» (М.А.Чешков) здесь так и возникло. Известную аналогию дают процессы развития капиталистических отношений в Германии, но там их удельный вес оказался куда более значительным, да и знаменитые реформы Штейна-Гарденберга начались более чем на полвека раньше. Первый историологически значимый пример обратимости необратимого, вроде бы немыслимый в линейно-стадиальной логике, дает нам российская история начала ХХ в., а последний произошел уже на наших глазах в его конце. Все это одна из черт сопряженного развития, когда западная индустриализация, преломлясь в смежных с нею типах социальности, вызывает к жизни не себе подобные, а мутировавшие формы, которые в свою очередь дают обратные импульсы, что в совокупности всех составляющих создает мощное силовое поле, воздействующее на все типы социальности. М.А.Чешков описывает подобные феномены через категории «соразвитие», «совмещающее» развитие [5]. Тем самым с середины ХIХ в. в структуре Социетального пространства/времени начинает формироваться еще одно хронотопное искривление, приблизительно через сто лет достигшее своего пика.
Линейные процессы дифференциации общественных сфер (развитие капиталистического сектора, обособление экономических структур от политических, элементы парламентаризма и т.п.) подготавливали очередную инверсию, поскольку вели к резкому социальному расслоению и поляризации общественных сил.
Столыпинская аграрная реформа, долженствующая создать социальную базу капитализма в сельском хозяйстве – фермерское производство, разрушить докапиталистические коммунитарные формы (общину) и тем самым обеспечить капиталистическую модернизацию в итоге привела к прямо противоположным результатам. Был создан новый очаг напряженности в аграрном секторе («вторая война») еще более опасный по своим последствиям чем промышленный. Индустриализация же развивалась главным образом за счет государственного перераспределения средств из сельского хозяйства в промышленность.
Еще более усугубляла ситуацию монополизация экономики, служившая не развитию производства, а консервации застойных черт (наиболее монополизирована была оборонная промышленность, вообще слабо связанное с рыночной сферой).
Таким образом, если на Западе линейные процессы погашали неблагоприятные последствия циклических, обеспечивая сбалансированность и структурную взаимосвязь между элементами социальной структуры (даже Великая депрессия, сломавшая классические политэкономические концепции безкризисного развития, привела к качественным трансформациям системы, но не превратилась в ее крах, инверсию в сторону тотального огосударствления), то в России дело обстояло совершенно иначе.
Линейные процессы вызвали ассинхронизацию всех сфер общественной жизнедеятельности. В результате рывка первоначальная энергия подъема трансформируется в нечто прямо противоположное в форме инверсии. Именно внедрение индустриальных технологий позволило аккумулировать огромное количество энергии, которая, вступив в противоречие со структурой, выплеснулась в доселе невиданном по мощи разрушительном взрыве.
Некоторые исследователи считают возможным говорить об инверсионном типе развития как особой форме социальной динамике характерной для российского социума [6]. В точке инверсии недоразвившиеся структуры зачастую сметаются более архаичными формами, но с большим зарядом социальной энергетики. Именно так произошло в начале ХХ в. Советское общество, сформировавшееся в основном к началу 30-х гг., обычно именуется тоталитарным. М.А.Чешков постулирует тезис о его несистемной природе, поскольку одним из неотъемлимых признаков системы является наличие субсистем с автономной логикой развития [7]. Ничего подобного в советском социуме не было. Вместо политической субсистемы все уровни социальной структуры пронизывала массоподобное образование, именуемая исследователем как «Партия/Государство», которое не являлось ни тем ни другим. Отсюда им проводится мысль о том, что здесь мы имеем дело с социетальной несистемной общностью, как превращенной формой индустриализма (индустрополитаризм), обратной стороны тех, что представлены на Западе.
Следующий вариант астадиального развитии имеет еще более длительную историю, начиная с эпохи Великих географических открытий, вызвавших к жизни целый поток разнонаправленных процессов, главным из которых стало нарушение преемственности развития неевропейских обществ, трансформация традиционных восточных структур, что в конечном итоге (кон. XIX - нач. ХХ вв.) привело к новому типу социальной динамике – сопряженному развитию и к новой исторической форме, которая с 1952 г. получила наименование – «третий мир» (А. Сови), а в русле теорий модернизационного дискурса – «развивающиеся страны». Ее характерными чертами стали трансстадиальность (надформационность) и несистемный тип социальности, который конгломеративен, мозаичен и даже представляет отчасти неопределенное множество [8]. Подобный тип организации М.А. Чешков именует аструктурным, что противопоставляет его системным формам социальности – мировой капиталистической системе (МКС) [9].
Таким образом с одной стороны здесь происходит нарушение стадиальной определенности западных форм, поскольку капиталистические структуры встраиваются в докапиталистическую социальности, с другой – нарушается традиционная цикличность, т.к. новые отношения задают иную социальную динамику. Подобный феномен обычно отражается в литературе при помощи категорий «смешанное», «симбиозное», «мозаичное» общество, на наш взгляд не совсем адекватно отражающих действительность, поскольку все они заданы линейной оппозицией прошлое-настоящее-будущее. Социально-исторический хронотоп данного мирообразования как раз и характеризуется смещением, искривлением временных модусов. Уникальность этой общности М.А.Чешков видит в отсутствии у нее самодостаточности, что отличает ее от двух других [10].
В 2004 г. с подачи А.М.Петрова в отечественной востоковедческой науке стало применяться весьма содержательное понятие «геном» Востока, которое, однако, до сих пор скореее остается мыслеобразом, нежели строго разработанной категорией. Попытка более строгого анализа представлена М.А.Чешковым, который в качестве базисной разрабатывает категорию генотипа общности развивающихся стран (ОРС). При этом ОРС у него не тождественно «третьему» миру, он указывает, что последний лишь исторический, хотя и эталонный, образ ОРС. Надо полагать, что ОРС более широка по своему содержанию и включает те страны, которые уже нельзя считать третьемирскими. Здесь обычно применяют категорию «эшелонов развития», выделяемых на основе целого комплекса факторов, где все же доминируют социально-экономические. Поиск одного единственного критерия приводит к умножению перечислений, которые мало что доказывают.
Более продуктивны в качестве общей теории разработки М.А.Чешкова, который предлагает отразить специфику ОРС (генотип) при помощи таких «генов» как периферийность, конгломеративность и «объектность» [11]. Понятие периферийность включает различные измерения (от экономического до культурного) и характеризует производность или вторичность ОРС от других мирообразований; конгломеративность отражает способ организации присущий объектам несистемного порядка – мозаичным общностям, суммативным образованиям, неопределенным множествам. Третий ген связан с положением ОРС как объекта мировой истории, творимой Западом. При этом генотип ОРС не обладает жестко фиксированной структурой, генотипические и фенотипические (данные средой) черты взаимопереходящие. Так периферийность может в определенной ситуации перейти в свою противоположность. На уровне отдельных социумов, культур, цивилизаций соотношения данных признаков весьма различны. В каждом из компонентов есть третьемирское измерение, традиционно-восточное (в разной мере модифицированное) и превращенное (особенно в своей «некапиталистической» форме). Тем самым ОРС есть и целое (мирообразование) и совокупность (конгломерат) отдельных социумов, культур и т.п. Для характеристики социального бытия ОРС М.А.Чешков применяет термин «массоподобие» [12]. Это, по его мнению, означает, что развивающийся мир принадлежит к тому классу социальных общностей, что и масса, толпа, аудитория, то есть к неартикулированному и аструктурному образованию. Им соответствует стохастическая или вероятностная природа (неустойчивость состава и границ, пульсирующий характер), ситуационность и разнородность состава.
Таким образом сам феномен астадиальности (трансстадиальности) является историческим и даже историософским конструктором осмысления тьермондиализма. Развитие здесь не происходит в результате смены одного состояния другим, вытеснения прежнего феномена новым, разрыва преемственности. Циклически воспроизводственное, регенерирующее начало пронизывает все звенья социальной структуры. В результате происходит обратимость социальных процессов, воспринимающееся как обращение к истокам, первичным, базисным основам социальности, казалось бы ушедших в историю. Прошлое и настоящее не разведены во времени, но то и дело оказываются в смешанной системе (некоторые исследователи определяют этот феномен как «открытое время») [13]. Может быть это также одна из составляющих генотипа Востока в том или ином качестве перекочевавшая в третьемирскую общность?
Возможно сам феномен разрыва (или «надрыва») обнаруживает свою относительность, встраиваясь в процесс регенерации как один из ее аспектов. Трансстадиальное развитие происходит не через разрыв, а через модификацию, перекомбинирование уже имеющего субстрата. Н.А. Хренов справедливо указывает, что традиционная культура не исчезает с возникновением цивилизации, а переходит в другое качество, где разрывы чередуются с возвратами [13] (наверно, будучи взаимозависимы – В.П.), а флуктации традиционности, участвуя в процессе создания новой цивилизации, не объяснимы в модернистском сознании (линейно-поступательной парадигме). Таким образом, актуализация прошлого является необходимым условием социальной динамики, опосредующим линейно-поступательные процессы. Феномен разрыва в нелинейных формах общественной эволюции оказывается, тем самым, привнесенными извне или реакцией на проникновение иных социальных форм, связанных линейно-стадиальным развитием.
Прошлое здесь не исчезает целиком в небытие вслед за исторической конкретикой, его архетипические практики и социальные модели оказываются в переотложенном, непроявленном состоянии в параллельном измерении и всегда могут быть активированы и затребованы в сходных ситуациях.
Перед нами все тот же феномен «искривления» социальности, смещение разновременных и разноуровневых явлений, их превращенности. Традиционная социальная целостность разрывается на множество разноизмеряемых субструктур, каждая из которых развертывается в своем собственном континууме, по отношению друг к другу они существуют в разных срезах реальности, взаимосвязи между которыми носят нелинейный характер, чем-то наподобие соотношения между системами Евклида и Лобачевского. К середине ХХ в. именно эти процессы во всемирном масштабе привели к возникновению третьемирской общности.
Соответственно этому формируется и специфический хронотоп, отличный как от формационного, линейно-стадиального, так и от традиционного циклического. Первый характеризуется разрывом временной преемственности и переходом на качественно новую, стадиально-высшую форму. Классический пример здесь – новый пространственно-временной континуум, открывшейся после Английской и Великой французской буржуазных революций. Наиболее динамичная общественная сфера (социально-экономическая), с исходящей из нее системой детерминации, переструктурирует всю социальную целостность, чем и достигается стадиальная социетальная трансформация. В другом же случае происходит периодическое чередование двух и более архетипических социальных моделей (базисных основ социальности с их целостными, социокультурными установками).
Социальная трансформация в условиях сопряженной формы общественной эволюции дает нам совершенно иные взаимосвязи прошлого, настоящего и будущего. Если в традиционной цикличности активировались относительно крупные, целостные архетипические массивы, то здесь происходит их раздробление некими трансвременными каналами телепортации затребованных образов. Их действия можно представить по аналогии с черными дырами, засасывающими, правда, не все что попало, а лишь то, что может быть использовано и адекватно новой эпохе (прошлое и настоящее, настоящее и будущее, архаика и современность), разномерность координат в трансстадиальном типе социальности может преодолеваться их выходом в смежные континуумы, где они раскрываются, «переливаются» друг через друга (докапиталистические формы в капиталистической системе, фабрика-община, самурайский кодекс предпринимателя, президент-император и т.п.). В этом, на наш взгляд, и заключается феномен «открытого времени». Данный феномен «открытости» особенно ярко проявляется идеократических режимах, где прошлое непосредственно присутствует в настоящем, сливающимся с будущим. Традиционалистские общества характеризуются приоритетом прошлого, которое оказывается наиболее значимым и реальным. Там же, где усиливается эсхатологическая составляющая, соответственно возрастает значимость будущего.
В заключении хотелось бы еще раз коснуться проблем альтернативности глобального исторического процесса. М.А.Чешков не только сомневается в самой идеи альтернативности в условиях глобализации, но и весьма скептически оценивает возможности цивилизационных процессов за исключением некоторых составляющих ОРС, где сохраняется традиция Великих мировых цивилизаций [15].
Данная позиция видится нам несколько противоречивой. Идеи безальтернативности явно не соответствует тот феномен, который сам же М.А.Чешков именует возрождением Востока [16]. Тот факт, что мирообразования (мир-системы капитализма, социализма, Третий мир) сменяются регионально-цивилизационными общностями (ЕС, три великих цивилизационных ареала) свидетельствует не о крахе альтернативности, а ее переходе на другой уровень (регионально-цивилизационный).
Возможно имеет место феномен обратный осевому, линейному времени, когда из синхронно-цивилизованных процессов вычленилось диахронное формационное измерение (время вырвалось из пространства), затем обратно формация переходит в цивилизацию. Формационная принадлежность современных социумов, особенно незападных, оказывается весьма размытой, а цивилизационные характеристики отнюдь не утратили своей демаркирующих возможностей. Цивилизационно-синхронные процессы усиливают фактор пространства, но универсализация, обычно именуемая глобализацией (термин впервые введен в научный оборот в 1981 г. Дж.Маклином), вновь выдвигает фактор времени. Не означает ли параллельное развитие двух противоположных тенденций (цивилизационная – синхрония – пространство; глобализация – диахрония – время), что возникает новая хронотопная конфигурация – сопряженное развитие сразу двух, пока еще формирующихся континуумов – пространственно-временного (цивилизационного) и время-пространственного (глобализационного), в которых приоритетным выступает либо пространство либо время. В любом случае Социетальный хронотоп видится как сложное многомерное, саморазвертывающиеся образование, способное к пространственно-временным трансформациям, к созданию качественно новых, пространственно-временных континуумов (субконтинуумов).