Geum.ru

Проблема обоснования истинности эмпирического мышления. Эмпиризм как модель познания

Вид материалаДокументы

Содержание


Истинность эмпирических выводов
Подобный материал:
Тема 6.


Проблема обоснования истинности эмпирического мышления. Эмпиризм как модель познания.


Мыслить эмпирически – это значит уметь наблюдать за объектами и явлениями действительного мира, оценивая значимость этих наблюдений, это значит сравнивать, сопоставлять или выявлять различия в наблюдениях, а также рассуждать, связывая постоянно изменяющиеся картины происходящего в целостное представление о положении вещей или дел. Устойчивые, сложившиеся представления о положении вещей можно называть опытом, опытным или эмпирическим знанием.

Эмпирическое знание со времен античности не признавалось законым и истинным, т.к. наши наблюдения всегда ограничены, недостаточны, случайны и субъективны. Например, на основе наблюдений делается ошибочный вывод о том, что Солнце вращается вокруг Земли, и можно всегда допустить ошибку в выводах, не подозревая о скрытых ненаблюдаемых факторах и т.п. Нельзя знать заранее, пригодится ли наш опыт, ведь подобные обстотельства могут больше никогда не повториться. Опыт слишком зависит от способности конкретного человека воспринимать и анализировать информацию и т.д. Поэтому эмпирический путь в познании не мог считаться ни надежным, ни достоверным как в теоретическом, так и в практическом смысле.

Однако требования к знанию, которые выдвинула новая эпоха, начиная с позднего Возрождения (16 век), существенно изменились – знание обладает ценностью, если оно конкретно и практически полезно, дает человеку действенную силу в освоении природы и расширяет его возможности. Для достижения такой цели «восстановления наук» необходим иной подход к определению источника достоверного знания. И таким источником можно было бы считать данные наблюдений за явлениями природы, если бы этому не мешала очевидная сложность, связанная с обоснованием точности результатов наблюдения и правомерности использования таких данных для создания научных теорий. За решение этой проблемы и взялись философы, что привело к созданию философии эмпиризма, т.е. такого направления в философии, которое исследует возможности эмпирического мышления, дает обоснование его законности, обосновывает и разрабатывает теоретические принципы эмпирического познания.

Наиболее существенный вклад в разработку основ эмпиризма внесли Ф.Бэкон, Дж.Локк, Т.Гоббс, Д.Юм. (17 –18 вв.)

Метод «истинной индукции» Френсиса Бэкона нацелен на определение степени погрешности индуктивного вывода, т.к. любой индуктивный вывод – т.е. общее заключение, полученное на основе частных утверждений,– вероятностен, степень его истинности неопределенна. Например, если мы многократно фиксируем, что явление А сопровождается явлением В, то делая вывод, что А всегда является причиной или условием для В и т.п., мы все же рискуем ошибиться. Но ведь именно обобщающие выводы должны составить содержательный базис научного знания. Исправить погрешности или откорректировать точность заключения можно только за счет других наблюдений. Но чтобы эта работа не простиралась в бесконечность, необходимо задать процедуру ограничения, которая позволит сконцентрировать все усилия по определению степени погрешности полученного вывода. Суть этой процедуры заключается в том, чтобы противопоставив данному выводу противоположный (ведь предварительный вывод может быть полностью ложным), распределить в этом диапазоне другие возможные варианты предположений, и затем целенаправленно проверять истинность каждого из предположений. Например, проверяя тезис о том, что Солнце вращается вокруг Земли, мы должны предположить, что Солнце не вращается вокруг Земли, и соответственно, перечислить предположения, как и вокруг чего может вращаться Солнце. Это должно выглядеть как «характеристические таблицы», по которым можно не только наглядно продемонстрировать результаты наблюдений и проверку истинности вывода, но также и обнаружить те «пустоты», недостающие элементы представлений о реальности, которые до сих пор не были замечены исследователями. Бэкон предлагает также вариант искусственного моделирования условий для проверки наблюдений, поэтому его считают «отцом» экпериментального метода. Последовательная и кропотливая работа в таком направлении, по убеждению Бэкона, должна постепенно привести к накоплению достаточного объема достоверных выводов и созданию истинных теорий на этой базе.

Таким образом, Ф.Бэкон предлагает путь снижения степени ошибочности и вероятностности эмпирических выводов и тем самым демонстрирует возможность усилить достоверность в сфере эмпирического мышления, а также построить целенаправленную исследовательскую стратегию, которая позволит не только отшлифовать наши представления о природе, но и обнаруживать неизвестные до сих пор явления окружающего мира. Можно также отметить, что метод истинной идукции вполне работает даже на уровне обыденной жизненной практики. Каждый раз, когда мы делаем заключение на основе нескольких наблюдений, необходимо помнить о неточности такого заключения, и если рассуждать по предложенной процедуре, то мы начинаем замечать то, чего раньше не замечали, как правило, можем существенно откорректировать первоначальный вывод.

Решение, которое предлагает Джон Локк, ориентировано на преодоление убеждения в исключительно субъективном и индивидуальном характере эмпирического мышления. Путь, предложенный Локком, сводится к заключению, что эмпирическое мышление не может быть только субъективным, т.к. отдельные люди, т.е. все индивиды или субъекты познания, в конечном итоге, «устроены» одинаково: восприятие предметов, способы создания представлений, мыслительная деятельность могут быть описаны в достаточно типичных схемах. А это означает, что формы и акты эмпирического познания можно рассматривать как универсальные на уровне общей психологии (поэтому Локка относят к родоначальникам общей психологии) и объективные (т.е. данные человеку природой или Богом). Это, конечно, не отменяет необходимость максимально точно исследовать структуру и схемы эмпирического познания, чтобы выявить возможности наиболее продуктивных или, наоборот, ошибочных, ложных ходов в восприятии и осмыслении реальности. Поэтому Локк подробно разбирает, какой должна быть последовательность определения признаков при описании эмпирического объекта, как следует классифицировать представления и т.д.

Знаменитый вывод Локка о первенстве эмпирического мышления перед рациональным – « В разуме нет ничего, чего не было бы до этого в опыте»,– стал главным лозунгом эмпиризма. И как позже подчеркнет Дэвид Юм, даже в самых отвлеченных фантазиях ума мы обнаруживаем те первичные впечатления, которые взяты исключительно из опыта, т.е. когда мы создаем свои представления о возможном в картине реальности, мы только так или иначе комбинируем эти впечатления.

Одно из обоснований достоверности чувственного опыта, т.е. опыта, приобретаемого благодаря способности ощущать объекты окружающего мира, было также представлено в таком направлении, как сенсуализм (sensus – лат. восприятие, чувство, ощущение). Главным аргументом в пользу эмпирического мышления здесь стал вывод о том, что ощущения сами по себе не могут быть источником ошибок и заблуждений, т.к. ощущение просто фиксирует определенное положение дел. А источником заблуждений становятся разум и рассудок, когда они дают интерпретацию полученных ощущений.

В этой связи заслуживает внимания вывод Томаса Гоббса о роли языка в формировании наших представлений. Наши ощущения и представления, возникающие на основе этих ощущений, фиксируют то или иное положение вещей, но это требует закрепления с помощью речи или любого языка. Не зафиксированный, не выраженный никаким образом опыт просто исчезает. Речь, язык содержат, в основном, «готовые» формы выражения, которыми мы пользуемся, а это значит, что наш опыт не так уж индивидуален – будучи выраженным на определенном сложившемся языке, он приобретает характер общезначимости, т.е. он может передан другим людям и даже другим поколениям, он также может быть многократно воспроизведен и т.д. Поэтому для Гоббса существенным становится вопрос о корректности использования языка, т.к. он полагает, что «истина и ложь суть атрибуты речи, а не вещей. Там, где нет речи, там нет ни истины, ни лжи». В этом контексте научное знание, в первую очередь, требует «подходящего употребления имен» – целесообразности и строгости в определении понятий и, в конечном итоге, соблюдения логических правил, что и должно обеспечить точное знание. Исследование точности и строгости описаний в области эмпирического знания вновь станет актуальным и выйдет на новый уровень в философии ХХ века (в таких направлениях, как аналитическая философия, логический позитивизм, эмпириокритицизм и др.).

Итак, задача реабилитировать, признать законность эмпирического мышления, которую поставили перед собой философы-эмпирики, была выполнена с помощью обоснования достоверности, общезначимости и объективности знания, получаемого посредством опыта. Принципами, направляющими эмпирическое познание, становится, в конечном итоге, унификация, выявление повторяемости данных, определение среднестатистических зависимостей, стандартизация, что позволяет давать обобщения для всего разнообразия наблюдений.

^ Истинность эмпирических выводов определяется как подтверждаемость фактами. Однако по этому поводу не все однозначно, поэтому впоследствии философы продолжали возвращаться к проблеме достоверности самих фактов. В рамках научного мышления это касается, в первую очередь, проблемы теоретической нагруженности фактов – ведь в науке достоверно определяемым фактом становится то явление, которое «вписывается» в данную теорию, что делает эмпирическое мышление тавтологичным, а, значит, недостаточно продуктивным. Например, поиск признаков жизни на других планетах будет осуществляться в рамках тех теоретических представлений о признаках и формах жизни, которые мы имеем, что приведет к тому, что мы не сможем обнаружить принципиально другие признаки неведомых нам форм жизни. Но и в рамках обыденного мышления то, что считается фактом, выражает не само положение вещей, а его языковые, культурные, социально-психологические репрезентации. Это означает, что фактов самих по себе не существует, существуют лишь их интерпретации. Поэтому при анализе «фактов» следует «делать скидку» на эту их особенность.

Итак, как уже было сказано, философия эмпиризма была ориентирована на исправление недостатков эмпирического мышления, обосновывая то, что оно все таки может претендовать на объективность, общезначимость и достоверность. Особым подходом к исследованию возможностей эмпирического мышления отличается позиция Дэвида Юма. Он предложил исследовать сами эти недостатки, чтобы обратить их в преимущества. Он углубился в изучение самой субъективности и индивидуальности опыта с тем, чтобы обнаружить источник и ресурс исключительных познавательных возможностей и перспектив эмпирического мышления. А эти возможности, в первую очередь, определяются способностями познающего субъекта воспринимать что-либо и связывать свои впечатления в целостную картину. Но как формируются такие способности, что определяет их полноценность или, наоборот, ущербность, что определяет познавательную активность субъекта, по каким принципам осуществляется связь впечатлений, как единичный опыт соотносится с привычными наблюдениями? Ведь, например, то, что мы видим, почти полностью зависит от того, что мы способны видеть, а это значит – сначала способны представить. Тогда получается, что воображение и даже фантазия, от которых мы вроде должны избавляться, чтобы получить достоверные данные опыта, являются, в то же время, необходимыми условиями формирования наблюдательности познающего субъекта. Поэтому нам следует научиться тоньше различать, разграничивать, что именно расширяет познавательные способности субъекта, а что их ограничивает. Выводы Юма дали импульс к появлению еще одного решения проблемы эмпиризма. Это решение предполагает обоснование взаимосвязи или взаимодополнительности эмпирического и рационального мышления. Такое обоснование сможет дать И. Кант (о чем будет сказано в теме 8).

В силу указанных особенностей эмпирическая философия выработала скептическое отношение к абстрактному знанию, предлагаемому рационалистической метафизикой. С позиции эмпиризма, истинная метафизика должна будет сформироваться лишь в результате обобщения эмпирических знаний. Однако нельзя не признать, что любой опыт возможен только благодаря определенности положения вещей, благодаря определенности и порядку процессов природного мира (к которому относится и сама наша способность познавать мир). А это означает, без соответствующих предварительных представлений об организации мира природы обойтись невозможно. Поэтому эмпирическая философия все таки подразумевает своего рода «онтологию», и она представлена натуралистическими концепциями различного типа. Натурализм стал основополагающей установкой для всего эмпирического познания (см.: напр.,Философский энциклопедический словарь).


Тема 7. Классический рационализм и проблема оснований научного знания.


Интерес к возможностям эмпирического мышления не ослабил позиции рационализма, даже несмотря на то, что и сами рационалисты признавали значимость эмпирических данных для создания научных теорий. Спор эмпиризма и рационализма состоял в том, какая из моделей познания должна занять определяющее положение – либо разум должен только обрабатывать данные наблюдений, либо наблюдения следует вести в соответствии с предписаниями разума или рациональными стратегиями. И это не был вопрос амбиций тех или иных философов, а вопрос выбора наиболее эффективного пути, по которому должна пойти наука. Рационалистическая позиция сохраняла свое первенство в силу того, что никакой опыт сам по себе не является готовым объяснением явлений реальности, функция объяснения является и остается сферой действия разума. А это означает, что именно рационализм должен дать систему оснований для научного знания.

Рационалисты настаивают не только на том, что разум как способность устанавливать порядок и связь явлений дан человеку свыше (ведь если бы такой способности не было, не было бы и никакого действительно значимого опыта), но и более того, разум как способность выделять различные виды связей и модели порядка обладает определенной «заданной» структурой, содержанием и возможностями, что позволяет говорить о его автономности по отношению к миру и его способности конструировать «возможные миры» (теория врожденных идей). В этой связи необходимо определить, как должен действовать разум, чтобы создать надежную систему научных знаний о мире. Хотя и надо признать, что это одна из «вечных» тем философии – отношение мышления к бытию,– но период формирования норм классической науки (17-18 вв), о котором здесь идет речь, задал особый ракурс ее рассмотрения, и он связан со стремлением установить максимально надежные метафизические основания для всей системы научного знания. Именно такой подход сформировал основополагающие теоретические и методологические принципы классической науки.

В качестве базового концептуального основания принимается понятие субстанции ( сущность или начальное основание, которое само ничем не обусловлено, самодостаточно в качестве начального условия или «единицы» представления о реальности). Декарт предлагет различать два равноправных вида субстанций – духовную и материальную, но при этом он понимал, что для этих противоположных начал должно быть также и связующее начало. Поэтому и он сам, и, особенно, те философы, которые критиковали его дуализм (например,Спиноза, Лейбниц, Ньютон и др.) признавали в качестве субстанции только Бога.

Истинность, объективность и надежность деятельности разума – наших идей и выводов,– полностью определяется отношением разума к субстанциальному основанию, т.е. к Богу как идее совершенства и необходимого порядка. Даже когда истинность определяется Декартом через субъективный принцип – как самоочевидная ясность,– все равно это становится возможным благодаря наличию объективного трансцендентного источника любой мыслительной деятельности, т.е. Бога. Достоверность идей и выводов определяется как неоспоримость (то, что уже не вызывает сомнения, так же, и как построение Декартом вывода “Cogito ergo sum”– Мыслю, следовательно существую). Истины, к которым приходит разум, с точки зрения Лейбница, необходимы, т.е. обязательны, на том основании, что противоположное им невозможно ( в отличие от так называемых «истин факта», противоположное которым возможно, и устанавливаются они случайным образом).

Понятие субстанции и спор о том, как его следует понимать, сыграли существенную роль в формировании главных теоретических установок классической науки, т.к. позволили разрешить глубокие проблемы научного мышления: 1) проблему соотношения физики и математики; 2) проблему континуума; 3) проблему исчисления бесконечно малых; и др. Решение этих проблем: математизация физики, обоснование принципа непрерывности и др.,– дало мощный импульс для развития научного знания, и, самое главное, для создания физической теории И.Ньютона, которая на долгое время стала образцом научной теории. При этом именно обоснование Декартом необходимости рассматривать мир природы как материю послужило началом формирования материализма как доминирующей теоретической установки классического естествознания.

Понятие материи еще со времен античной философии представляло собой обобщение всех представлений о природе вещества и телесности. Одним из самых продуктивных концептов в понимании сущности всего материального было представление о единстве структурной первоосновы – об элементарных частицах, либо делимых до бесконечности, либо неделимых (атомах). Впоследствии понятие материи стало достаточно условным и выражало абстрактное представление о потенциальной возможности возникновения природных объектов (как о некоем «строительном материале») или же абстрактное представление о некоем субстрате свойств и связей природных объектов. Поэтому правомерность данного понятия стала достаточно проблематичной. Выделяя два типа субстанции: материю и дух, – Декарт выразил, прежде всего, противоположность и даже противостояние природного мира и познающего духа. Природа непроницаема для мысли человека непосредственно, поэтому наше мышление нуждается в особых средствах, с помощью которых оно сможет сформировать знание о природе. Оптимальный путь в поиске таких средств – это определить «принцип» материальности по отношению к «принципу» духовности. Таким принципом Декарт считает «протяженность», что можно интерпретировать как пространственную и, соответственно, временную определенность всего материального, в отличие от непротяженности (безграничности и вечности) всего духовного. Таким образом, понятие материи позволяет выразить все многообразие природных объектов и процессов с помощью определения их пространственно-временных характеристик. А наш разум имеет необходимые понятия об этом – это понятия геометрии и алгебры. Получается, что все многообразие природного мира может быть выражено математически, и это дает универсальный инструмент всему научному познанию.

Хотя надо сказать, что утверждение данной позиции проходило в многочисленных спорах и расценивалось многими философами (в частности, Лейбницем, Ньютоном) как опасность распространения искаженного представления о природе и атеизма. Продуктивность материализма в качестве теоретического принципа, видимо, спровоцировала его превращение в мировоззренческий принцип, который предполагает признание первичности материального начала по отношению к духовному. Материализм как мировоззрение означает, что все духовное является лишь продуктом действия материального. Например, мысль есть не более, чем результат деятельности мозга, душа есть не более, чем связь сложных психических актов, а Бог может рассматриваться только как единство природы или сама природа. Такая позиция также очень хорошо вписывается и в натуралистические концепции эмпиризма и широко распространена по сей день как пример научного мышления. Однако если не помнить о принципиальной разнице этих двух «материализмов», неизбежно возникает путаница, которая дескредитирует и само научное знание – если мысль (и научная в том числе) вторична по определению, то ее качество зависит не от нас, а от качества и состояния материального носителя, со всеми вытекающими отсюда нелепыми выводами, главный из которых тот, что научное знание всегда таково, каким оно складывается в силу неохватываемых для нас условий и обстоятельств физико-физиологического плана.

Для того, чтобы преодолеть эту опасность Лейбниц в качестве двух субстаций предложил выделить простые, т.е.неделимые (монады), и сложные. Простая субстация как нематериальное образование представляет собой организующее начало для всего существующего физически. Монада – это органическая связь между элементами объекта любого масштаба, и без такой связи ни один объект не может ни существовать, ни функционировать. Отсюда получалось, что представления о физических объектах и их взаимодействии должны опираться не на идею протяженности, а на идею силы. Вывод Лейбница о том, что принцип монады предполагает непрерывность в организации природного мира, послужил метафизическим основанием для разработки решения по проблеме континуума и теории дифференциального исчисления.

Понятие субстанции послужило также для выделения и уточнения других важнейших концептуальных оснований, необходимых для объяснения связей между явлениями – это понятие причинности и понятие порядка. Знание причин, как это показал еще Аристотель, является главной целью научного познания, при этом он выделил 4 рода причин: 1) материальную; 2) формальную; 3) действующую и 4) целевую (см. Тема 3). Причем материальные и действующие причины изучает физика, а формальные и целевые – метафизика. Изучение действующих причин рассматривалась Аристотелем в двух проявлениях: как выделение источника внешнего воздействия на объект – это механическая причина; и как исследование внутреннего источника изменения объекта – это органическая причина.

Философия Нового времени, хоть и сохраняет все эти разграничения видов причин, но постепенно сосредотачивается только на изучении действующией причины, причем с явным предпочтением к ее механической разновидности (т.е. внешней причины движения объекта). Способ изучения механической причинности предполагает такое «упрощение» представления о любом сложном объекте нашего исследования, чтобы этот объект можно было бы «привести» к максимально схематичному виду, который должен вполне наглядно и упрощенно продемонстрировать то, каким образом внешняя причина действует на объект и какие изменения производит в нем самом или в его положении во времени и в пространстве. Это приводит к формированию механицизма как доминирующего теоретического принципа классического естествознания, что отразилось и в названии теории Ньютона – классическая механика. Механистический подход в научном познании задает принцип описания и объяснения любых динамических процессов.

Кроме этого происходит настолько сильное «узаконивание» каузального мышления (causa – лат. причина; causalis – причинный), что это приводит к утверждению еще одного фундаментального теоретического принципа классической науки – детерминизма .(determino – лат. определяю). Детерминизм как учение о строгой причинно-следственной обусловленности, определенности и связи явлений (строгость состоит в том, что здесь исключается случайность или спонтанность явлений) опирается также на еще одно концептуальное основание – идею порядка бытия.

Идея порядка рассматривалась в нескольких наиболее важных направлениях: 1) как соотносится порядок мышления и порядок существования вещей, явлений; 2) является ли порядок единым и неизменным, т.е. универсальным; 3) в чем заключается сущность порядка. Выводы, которые были сделаны по этим вопросам, главным образом, опираются на толкования идеи субстанции и сводятся к признанию того, что порядок действительного мира является универсальным и неизменным, а наш разум только в той мере обладает способностью к целостному и систематическому познанию мира, в какой он согласовывает себя с принципом универсального порядка этого мира: «Порядок и связь идей те же, что порядок и связь вещей» «Всякая адекватная и совершенная идея истинна», а «Ложность состоит в недостатке познания, заключаещемся в неадекватных, т.е. искаженных и смутных идеях» (Б. Спиноза).

Поэтому важнейшим пунктом становится определение сущности порядка. Можно сказать, что основополагающим решением стала картезианская идея (идея Декарта и его последователей – Картезий, лат. имя Декарта) – порядок есть принцип количественных различий для всего многообразия существующего, когда все это многообразие можно представить как элементарные схемы взаимодействия, на механистическом уровне. Хотя, например, идея Лейбница (и Спинозы) заключалась в том. что порядок надо определять как согласованность качественных различий, т.е. различий в способе огранизации типов объектов, что представляет органистическое и, в определенной степени, будущее системное видение объектов реальности. Заслуживает внимания идея Б.Паскаля о том, что принцип порядка должен быть определен именно через соотношение упорядоченности и случайности (которой все же нельзя пренебречь), т.е. как исчисление вероятностей. Главным результатом исследования принципа упорядоченности стала ориентация научного мышления на установления универсальных законов, по которым функционирует действительный мир. Строгая наука стала теперь ассоциироваться с выведением универсальных законов и закономерностей, по которым существует та или иная сфера реальности, т.е. наука должна открывать законы и предлагать соответствующие решения познавательных задач.

Итак, основополагающими и доминирующими принципами классического научного мышления стали: материализм, механицизм, детерминизм,– а также общие базовые принципы рационализма универсализм, объективизм, методологическая оптимальность и простота решений. Эти принципы научного знания оставались незыблемыми вплоть до конца 19 в.


Дополнительно см.: М. Гурина. Философия.: Гл.2. Наука и философия; Гл. 6. Что такое метафизика: 2. а); б) Гл. 9. Философия природы и философия духа.

Тема 8. Обоснование связи эмпирического и рационального познания в трансцендентальной

философии И.Канта.


Стремление найти наиболее эффективный путь для развития науки, определить ее принципы и нормативы привело, как уже говорилось в предыдущей теме, к дискуссии о том, какая модель мышления должна обладать приоритетом в формировании основ научного знания. Эмпирическая философия настаивала на преимуществах опытной науки, рационалистическая – на необходимости строгих требований к качеству теоретического мышления, что достижимо и выполнимо только на рациональной основе. Между данными позициями нет противоречия, но и нет очевидного согласия. Поэтому, в принципе, они могли бы дополнять друг друга – эмпирическое мышление может «работать» на сбор и проверку данных, а затем проверку теорий, а рациональное мышление может «работать» над созданием теоретических моделей, представляющих научную картину мира. Однако чтобы такое взаимодействие было возможно и, самое главное, продуктивно, необходимо установить условия, основания и принципы этого взаимодействия, т.к. они не обнаруживаются сами собой.

Обоснование взаимосвязи эмпирического и рационального познания, а также обоснование возможности «примирения» теоретических принципов научного мышления стало возможным благодаря созданию И. Кантом трансцендентальной философии. Вся критическая философия Канта, представленная в трех его «Критиках» – «Критике чистого разума» (ее популярное изложение – «Пролегомены ко всякой будущей метафизике»), «Критике практического разума» и «Критике способности суждения» – возникла как результат разработки и применения трансцендентального принципа в мышлении.

Общее значение слова «трансцендентальный» можно охарактеризовать как «переходящий, выходящий за пределы», но как понятие оно предполагает все, что выходит за пределы ограниченного эмпирического мира, а также предполагает состояние переходности, при котором нечто находится и внутри и за пределами системы отсчета одновременно. Например, состояние рефлексии или самопознания – это трансцендентальное состояние, т.к. находясь в процессе мышления или переживания, человек одновременно смотрит на этот процесс как бы со стороны. Например, идея красоты или идея добра, и т.п. трансцендентальны, т.к. прекрасное или добро не принадлежат полностью ни одному из конкретных объектов или действий, а лишь проявлены в них, будучи самостоятельными сущностями.

Трансцендентальный принцип в теоретической философии представляет собой создание трансцендентального знания о том, как вообще возможно какое бы то ни было знание и, в особенности, теоретическое знание. Знание такого рода – это знание об условиях, формах и границах применения познавательных возможностей человека. А трансцендентальный принцип в практической философии (практическая философия исследует сферу свободного выбора и действий человека в жизни, что наиболее полно проявляется в сфере морали и нравственности) позволяет сформировать трансцендентальное знание об условиях, формах и пределах применения свободной воли человека. Тот же принцип заставляет Канта исследовать вопрос, как возможна связь между теоретическим мышлением, полностью ориентированным на мир природных, строгих объективных закономерностей, и практическим мышлением, ориентированным на свободную самореализацию человека. В целом трансцендентальная философия И.Канта представляет собой исследование условий и возможностей, обеспечивающих взаимодействие различных моделей и теоретических принципов мышления, но сама она не «привязана» к какой-либо из этих моделей и принципам. Даже рационалистическая философия, в рамках которой Кант выстраивает свою систему, приобретает у него исключительно критический и скептический характер, т.е. он старается максимально беспристрастно и бескомпромиссно подходить к решению вопросов и задач, связанных с исследованием возможностей и пределов применения разума. Итак, если остановиться на критике познавательной способности, то принципиальными для Канта становятся три направления.

1. Если мы хотим исследовать условия и возможности познавательной деятельности, то их следует рассматривать «вчистую», сами по себе, без тех наслоений, которые появляются в процессе и в результате осуществления познавательной деятельности. Речь идет об априорных формах чувственного познания, деятельности рассудка и разума (априорных – т.е. до-опытных, вне-опытных). Например, вопрос об априорных формах чувственного познания может быть сформулирован так: что делает чувственное восприятие возможным? или что делает возможной нашу способность иметь опыт восприятия действительности? Ведь когда мы говорим, что воспринимаем объекты действительного мира, мы считаем само собой разумеещимся получение разносторонней информации об объекте, но не задаемся вопросом, каким образом информация совершенно разного качества (зрительные, слуховые и т.п. впечатления) складывается в целостное представление об объекте. Отвечая на этот вопрос, Кант приходит к выводу, что априорными формами чувственного восприятия являются пространство и время – как «чувство» пространственной и временной определенности наблюдаемых явлений и их свойств, наглядной связности явлений в пространстве и во времени. При этом получается, что традиционное представление о пространстве и времени как объективных характеристиках самого действительного мира оказывается возможным только при условии субъективной способности человека фиксировать в своем сознании пространственные и временные определенности.

В исследовании априорных форм деятельности рассудка, а сущность рассудка Кант определяет как способность действовать в соответствии с правилами, обнаруживается, что схематизм деятельности рассудка формируется опять таки на основе сознания пространства и времени. Ведь способность рассуждать опирается на способность понимать, схватывать формальные соответствия и последовательность, в которых должно строиться рассуждение. При этом формальные соответствия, как правило, выражаются в пространственных представлениях, а последовательность – во временных. Правила же являются, своего рода, экспликациями устойчивых, законосообразных формальных соответствий или последовательностей.

Именно это позволило сделать вывод об условии взаимосвязи и взаимодополнительности эмпирического и рационального мышления – пространство и время как субъективные априорные формы чувственного восприятия и как априорные формы, обусловливающие схематизм деятельности рассудка, являются условием синтеза эмпирического и рационального познания.

Если в чувственном опыте создаются представления о явлениях, а рассудок есть способность, создающая единство явлений согласно правилам, то разум есть способность, создающая единство правил рассудка согласно принципам. Поэтому разум не имеет прямого отношения к опыту, а действует через рассудок. Это позволяет выстроить последовательную связь этапов или форм познания: от чувственного опыта к рассудку, от рассудка к разуму (и обратно). Способность разума создавать принципы проявляется, в основном, в продуцировании идей и в определении законов, по которым идеи приобретают систематическую связь, причем априорный синтез идей должен обеспечивать приращение, расширение возможных идей.

2. Исследование возможностей познавательной деятельности предполагает обоснование продуктивности эмпирического и рационального мышления, что связано, прежде всего, с пониманием способности к синтезу представлений, понятий и продуктивной способности воображения. Особое место здесь занимает вопрос о происхождении априорных синтетических суждений, т.к. именно они обеспечивают приращение знания. Априорным трансцендентальным условием синтетической способности является единство сознания или самосознание, в основе которого построенная на «чувстве» времени последовательность и связь всех представлений.

Однако при теоретическом обосновании возможности априорного синтеза возникает ряд проблем, среди которых Кант особо выделяет следующие: 1) если априорный синтез осуществляется в рамках принципов или законов логики, то все выводы будут иметь дедуктивный характер, а, значит, будут аналитическими, а не синтетическими; 2) в своей способности создавать принципы разум неминуемо приходит к конфликту с принципами логики (эта ситуация демонстрирует антиномию, т.е. противо-законность чистого разума); 3) в какой мере способность воображения может быть законной и продуктивной для работы разума в деле приращения знания.

Эти проблемы отражают сомнения в отношении значения логики в познании – классической формальной логики (как системы правил и норм рассуждения), которую было принято рассматривать как направляющую основу в познавательной деятельности. Сомнения были связаны с тем, что под диктатом логических правил знание часто приобретало тавтологический, догматический характер, но более того, становилось понятно, что новое продуктивное знание не может быть выведено из правил рассуждения. Ведь это было бы равносильно тому, что владение правилами грамматики языка обеспечивали бы способность сочинять романы. Как определяет Кант, логика не может служить «органоном» (средством) познания, а должна быть только каноном познания. Однако более внимательное рассмотрение роли логики как канона приводит проблеме антиномии чистого разума, когда оказывается, что строго следуя логическим правилам доказательства, мы приходим к заключениям, опровергающим важнейший принип логики, а именно – принцип непротиворечивости. Например, Кант демонстрирует, что строго в рамках логических правил можно доказать взаимоисключающие утверждения: «Мир имеет начало во времени и ограничен также в пространстве» и «Мир не имеет начала во времени и границ в пространстве» и др. И если имеются такие исключительные ситуации, то каноничность логики сомнительна. Однако Кант находит решение этой проблемы, обосновывая то, что традиционная логика, опирающаяся на принцип недопустимости противоречия, все таки не является универсальной, а имеет границы применения – только в области понятий, отражающих эмпирические представления. А познание в сфере трансцендентальных идей, т.е. идей, выражающих представления, выходящие за пределы какого бы то ни было человеческого опыта, не может быть организовано по требованиям традиционной логики, здесь она неприменима.

Для таких задач необходимо обосновать принципиально новую сферу применения разума – трансцендентальную логику. В отличие от традиционной логики здесь противоречие допустимо как первый этап решения задачи, но все решение, в конечном итоге, должно быть направлено к синтезу исходных противоположностей, который и будет представлять из себя принципиально новое понятие или идею, связывающую в единое целое исходные противоположности. При этом противоречие играет роль ограничения для всех возможных гипотез в отношении данных идей (воображение именно в той мере значимо для познания, в какой оно способно создавать гипотезы). Именно в сфере трансцендентальной логики Кант видел принципиально новую, продуктивную функцию метафизики, отвечающей на вопрос «Что я могу знать?».

3. Исследование возможностей познавательной деятельности предполагает также определение границ и даже пределов теоретического применения разума. Одной из основных задач философии, за которую не может взяться никакая другая наука, является определение того, какие вопросы никогда не могут быть решены теоретически (ни при каких условиях). К таким вопросам Кант относит вопросы о бытии Бога, о бессмертии души, о мире в целом и о свободе воли. Эти вопросы должны относиться к сфере практического применения разума, а именно философии ценностного выбора (аксиологии). Идея Бога или бессмертия души, идеи единства и целесообразности мирового устройства или свободы воли имеют сугубо регулятивный характер, т.е. могут оказывать влияние на способ и интерес мышления в определении принципов жизни и деятельности человека, но не должны определять принципы строгого знания.

Там же, «где границы нашего возможного знания очень узки, искушение строить суждения очень велико, иллюзии весьма обманчивы, и вред, приносимый заблуждениями, значителен…», требуется особая дисциплина разума, которая удерживала бы его от крайностей и заблуждений. Суть этой дисциплины заключается в осуществлении критики, даже цензуры к применению разума, особенно в отношении создания гипотез и доказательств. «Сама природа разума побуждает его выйти за пределы своего эмпирического применения, отважиться проникнуть до самых крайних границ всякого знания …с помощью одних лишь идей и успокоиться, только завершив свой круг в самодовлеющем систематическом целом.». Однако здесь следует помнить, что мы знаем о любом предмете ровно столько, сколько вложили в него сами. Вещи сами по себе скрыты от нас, будучи воспринимаемыми нами лишь настолько, насколько позволяют а priori заданные формы. Поэтому следует признать, что имея дело с вещью-в-себе, мы конструируем предмет познания на субъективных основаниях. А это означает, что к конструкциям разума необходимо предъявлять жесткие требования, проверяя его на безупречность и строгое следование необходимости.


Тема 9. Иррационализм как модель мышления и познания.


Процесс мышления и познания, как это уже было показано в теме 4, нельзя рассматривать без учета нерациональных компонентов – например, вера, язык, ценностные приоритеты, определяющие содержание и качество мышления, не подчиняются требованиям логики, тем или иным рациональным принципам. Классический рационализм пошел по пути согласования рациональных принципов и нерациональных компонентов мышления, стараясь найти способы их адаптации друг к другу. И это делалось для того, чтобы процесс мышления и познания представлял собой непротиворечивое единое целое, был достаточно эффективным в силу согласованности всех его оснований.

Однако, если сосредоточиться на изучении самого языка, веры или ценностей, то понятно, что эту задачу невозможно выполнить рациональными средствами. Как это убедительно показал И.Кант – все, что относится к сфере регулятивных оснований и установок нашего мышления, опирается на действие свободной воли человека и поэтому не может быть быть познано теоретическим разумом, т.е. чисто рационально. Это означает, что должн быть создан особый путь постижения иррациональных предметов и иррациональных оснований мышления – иррационализм. Иррационализм представлен довольно большим количеством философских течений и школ, но при этом можно выделить два основных направления, которые различаются по их позиции в отношении статуса данной модели мышления.

Первое направление (или тип), которое условно можно назвать «радикальный» иррационализм представляет собой анти-рационализм, он опровергает саму возможность рационального познания, считая ложными рациональные нормы истинности и принципы мышления, и предлагает кардинальный пересмотр всех предпосылок и оснований, в рамках которых до сих пор осуществлялось и мышление, и познание. Наиболее ярким философом здесь является Фридрих Ницше, а такие философские направления, как философия жизни , интуитивизм, деконструкция стали интересной попыткой создать принципиально новую парадигму мышления. Второе направление (или тип), которое можно назвать «нейтральный» иррационализм, не преследует такие масштабные цели, а останавливается на признании небходимости иррационализма как особого пути в решении особых задач – таких задач, которые рациональным путем не решаемы или вообще не могут быть сформулированы как рациональные задачи. Нейтральный иррационализм изучает вне-рациональные формы и способы мышления, не отвергая значения рационализма как модели мышления. Этот тип иррационализма представлен довольно широким диапазоном философских течений и авторов. Например, экзистенциализм, структурализм, философская герменевтика, семиология и др.

Нужно отметить, что работа, проделанная в рамках этих направлений, существенно повлияла и на развитие современного рационализма. Но для начала следует показать принципиальные различия между этими моделями мышления.

Как уже говорилось в начале данного курса, наше мышление, в первую очередь, нацелено на поиск связей между отдельными проявлениями действительного мира, что, в свою очередь, предполагает создание представлений об значениях и значимости тех или иных проявлений действительности. Чтобы реализовать такие цели, приходится разрабатывать системы оснований и норм истинности, в соответствии с которыми наше мышление может верно определять связи и значения явлений. Это и позволяет нам создавать знание о действительности. Поэтому для процесса познания так важно найти наиболее точные, емкие основания, принципы, которым должно следовать наше мышление. Например, начиная с античности рационализм исследовал возможные варианты, определяющие принципы связей между вещами: все связано в силу единой структурной основы, поэтому знание – это точная реконструкция «устройства» или «конструкции» вещей или явлений; или же другой вариант – все связано в силу определенной иерархии числовых пропорций, «кодов», поэтому знание – это вычисление таких пропорций или кодов; еще вариант – все связано причинно-следственными отношениями, поэтому знание – это точное определение возможных причин; и так далее… (здесь можно также вспомнить еще и то, как эмпиризм и мистицизм истолковывают связи и отношения между явлениями).

Иррационализм же обосновывает свой подход к истолкованию связей. Во-первых, здесь категорически отвергается мысль о каком-либо одном универсальном типе связи, который может объясниь все (как мы это видим в классическом рационализме) Во-вторых, даже когда идет речь об одном из типов связей, предполагается их изменчивость, неоднородность, динамика их интенсивности, активности и т.д.. В-третьих, здесь особый интерес вызывает понимание спонтанности возникновения и исчезновения связей, игры возможностей, в которых проявляет себя реальность (речь не идет об исчислении вероятностей, а именно об игре как о непредсказуемом поведении или состоянии на грани возможного и даже невозможного). В-четвертых, связи рассматриваются как смысловые и символические, когда любые, даже самые незначительные, явления или вещи «свидетельствуют» о глубинных подтекстах и смыслах, становятся «следами», по которым можно усмотреть и прочитать картину целого.

Проблема значения и значимости явления, напомним, в рационализме решается с точки зрения его идеальной сущности или логического определения родовых и видовых признаков предмета, причем и то, и другое должно быть универсальным и общезначимым представлением. Иррационализм же настаивает на необходимости помыслить индивидуальное, единичное явление. Например, ценность конкретной человеческой жизни или таланта данного человека могут, конечно, быть изучены рационально, с точки зрения общезначимого представления о сущности жизни или таланта вообще, могут быть изучены также и в сравнении с жизнями и талантами других людей, т.е. эмпирически; но как показывают философы-иррационалисты, эти подходы могут привести и очень часто приводят к «устранению» всего индивидуального и уж тем более уникального, к непониманию ценности и жизни, и таланта. Когда мы, например, разумно полагаем, что человеческая жизнь должна быть осмысленной, творческой и т.д., то человек, жизнь которого проходит в одурманивании себя алкоголем или чем-либо еще, в монотонно повторяющихся действиях, ни для нас, ни для себя не будет представлять ценности. И к сожалению, человеческая история слишком богата примерами устранения и самоустранения, физического в том числе, индивидов, не вписывающихся в рамки разумного (т.е. понимаемого на данный момент как разумное). Поэтому и возникает проблема, как научиться понимать единичное явление не через сопоставление с идеальным прототипом или сравнение с другими явлениями, а само по себе, через его внутренний смысл. При этом, в отличие от сущностного представления, где мы обязательно разграничиваем, что существенно, а что – несущественно, здесь все должно быть существенно – любая мелочь или едва заметный оттенок могут оказаться важными для понимания индивидуального внутреннего смысла. В этой связи особый интерес иррационализма обращен к проблеме выражения индивидуального, как именно оно проявляет себя в тех или иных обстоятельствах. И именно поэтому для иррационализма теоретический интерес представляет язык искусства и способы его интерпретации.

Отсюда происходит переоценка основополагающих принципов, составивших классическую традицию рационального мышления и научного познания. Универсализму и требованию общезначимости противопоставляется установка на индивидуальный подход – сингулярность. Сингулярность – это многозначное понятие, используемое в различных областях знания, но в контексте современного иррационализма это не только понятие, это принцип осмысления единичного как события, имеющего смысл, где событие понимается как момент перелома траектории движения, как точка схождения и расхождения серий других событий, причем как вне, так и внутри данного события.

Объективизму противопоставляется интерсубъективность как система субъект-субъектных отношений, определяющих структуры и функции общественного сознания. Интерсубъективность рассматривается, в основном, в трех «измерениях» – в экзистенциальном, антропологическом, т.е. с точки зрения специфики человеческого существования и осуществления человека в бытии; а также аксиологическом, т.е. с точки зрения ценностных отношений. Этот принцип создает основу для гуманизации или «очеловечивания» научного знания

Детерминизму и жесткой последовательности выводов противопоставляется индетерминизм и игровой принцип. Индетерминизм представляет собой пересмотр детерминизма как обязательной установки на исследование причинно-следственных связей, обосновывая то, что причинно-следственные связи не могут дать исчерпывающие характеристики явлений действительного мира. Ведь с позиции детерминизма событие как перелом или разрыв в цепочке связей вообще невозможно. Именно это понимание оказало существенное влияние на развитие рационалистических принципов научного мышления, особенно в квантовой механике. В данном контексте индетерминизм можно соотнести с окказионализмом классической эпохи (18 века) – таким принципом объяснения действительности, который в истолковании происходящего отдает приоритет случайности как непредсказуемости неизбежного отклонения от определенной траектории в силу взаимодействия множества факторов. Окказионализм противостоял детерминизму, показывая, что ориентация на жесткие причинно-следственные связи в объяснении действительного мира и, соответственно, на выявление закономерностей, по которым мы можем предсказывать ход явлений, слишком абстрактна и приблизительна. Современный индетерминизм, уходя от противопоставления закона и случайности, ориентирует мышление на исследование игры возможностей, вариативности действий и т.д. Игра как принцип мышления не означает право на произвольностьрешений, игра обязательно предполагает предварительное условие – наличие правил игры. Проблема того, каким образом устанавливаются эти правила, в каком отношении друг к другу находятся правила и непредскзуемый итог игры, стала одной из наиболее сложных в философии 20 века (здесь пересекаются усилия и рационализма и иррационализма). В этом же смысле индетерминизм как принцип мышления необходим в сфере исследования жизненного мира человека, общества, в сфере исследования культурных феноменов и, особенно, языка, т.к. здесь реализует себя свободная воля и вообще свобода как способность выхода за рамки предопределенности. Поэтому индетерминизм должен быть принципиальной позицией для всего гуманитарного знания.

Механицизму и линейному аналитическому мышлению противопосталяется символическое, герменевтическое истолкование происходящего – это опять же отсылка к смыслу происходящего: а смысл может быть явный и скрытый, истинный и иллюзорный, узкий и символический и т.д. Классическая установка на объяснение происходящего как главную цель и суть познания пересматривается в пользу установки на понимание происходящего. Понимание противопоставляется здесь объяснению так же, как синтез – анализу, как континуальность – дискретности. Объяснение предполагает разделение целого, разъятие значений для последующего складывания в последовательную цепочку допустимых выводов, а понимание – это «схватывание» целого, синтетическое взаимополагание значений. Исследование способов и принципов интерпретации смысла и понимания стало предметом философской герменевтики и семиологии, и эта работа еще продолжается.

Важнейшим вопросом для иррационализма становится вопрос о нормах истинности. Когда Ф. Ницше в предисловии к «По ту сторону добра и зла» предположил, что «истина есть женщина», он заново поставил вопрос о природе, значении и статусе истины. Этот образ берется как указание на парадоксальность самого стремления к истине, ведь она всегда лишь соблазняет и скрывается, играет и меняется. Поэтому можно ли к ней относиться серьезно и чего должны стоить наши усилия, направленные на определение и фиксацию ее границ? Как может возникнуть «воля к истине из воли к обману»? Ведь любая попытка выстроить истинное представление о мире опирается на убеждение, что истина существует , и она нам доступна – а не самообман ли это? Получается, что истина – это не то, что открывается, это не то, что дается свыше (в мистическом познании), а то, что сотворяется нами. И мыслитель, и ученый действует скорее как художник, творец. Необходимо только отдавать себе отчет в смысле этого творчества. В конечном итоге, истина приобретает моральное измерение или эквивалент – это честность и ответственность. Честность и подлинность в противовес притворству и симуляции. Кстати, симуляции, в которые пускается наше сознание, способны проектировать все наше существование, порождая особого рода реальность – виртуальную реальность, заменяющую и уничтожающую все «традиционные ориентации» жизни.

Общий обзор тех основных задач и направлений их решения, которые сформировали иррационализм как модель мышления, не предполагает подробный анализ вклада отдельных философов в решение всех этих проблем. Но имена философов, которые создали наиболее значительные решения, все же стоит назвать: А.Шопенгауэр, С. Кьеркегор, А.Бергсон, Э. Кассирер, В. Дильтей, Н.О.Лосский, М. Хайдеггер, Г.-Г. Гадамер, П. Рикер, К..Ясперс, А.Камю, Ж.-П. Сартр, М..Мерло-Понти, К. Леви-Стросс, Р.Барт, М.Фуко, Ж.Делез, Ж.Бодрийяр, Ж. Деррида.