Владимир Герасименко

Хроники

одного фейерверка

_{Все совпадения - случайны.}

_{На то они и совпадения.}

_{(Из газет)}

_{"Тихо шифером шурша,}

_{едет крыша не спеша".}

_{(Из песен и газет)}

Глава первая

... Ветер с лимана пахнул в открытое окно привычной вонью. Летом вечерний бриз тянул на прибрежную часть Труборога нелучшие запахи городских стоков. Вера Фёдоровна с тяжёлым вздохом выключила телевизор и взяла в руки ящик-табуретку. Внутрь её уже были засыпаны жареные семечки подсолнуха и приготовленные из газеты пакетики. Ей предстоял шумный праздничный вечер на замусоренной трамвайной остановке напротив “белого дома” - так в городе давно привыкли называть горком партии, закономерно сменивший своё название на “городскую управу-администрацию”. Старушка надеялась на неплохую торговлю, поскольку с наступлением густой южной темноты народ наверняка вывалит поглазеть на обещанный городским головой фейерверк.

Вера Фёдоровна ещё раз взглянула на себя в зеркало, нащупала помаду в кармашке лучшего платья, купленного за первую пенсию семнадцать лет назад, и вышла на пахнущую летней пылью центральную городскую улицу.

Она не знала, что долгожданный фейерверк находился под угрозой срыва.

^ ПИР ВО ВРЕМЯ

Глава городской управы-администрации Иван Михайлович Мыло, который очень любил, когда его называли мэром, в это самое время безуспешно пытался попасть толстой ногой в невидимую из-за мешкоподобного живота непослушную штанину. Почти три часа тяжело проспал он на диване в комнате отдыха позади своего служебного кабинета, но последствия воскресного обеда на яхте оказались сильнее привыкшего ко многому грузного организма. Штаны надеть не удавалось никак. К тому же его давний помощник и верный зам, шустрый и придурковатый Коля Мопсенко, почему-то не откликался ни по селектору, ни по мобильнику, хотя должен был находиться в своём кабинете этажом выше.

Коля физически не мог откликнуться, поскольку после доставки с яхты раскисшего тела шефа брезгливо отмывал свой костюм в персональном душе, а потом заснул на кафельном полу прямо под тёплыми струями. Сток воды он нечаянно прикрыл пышной чиновничьей ягодицей, ласковая душевая водичка уже заполняла пол кабинета. В нижерасположенный кабинет Мыло ей не позволял просочиться истинно дубовый паркет.

Иван Михайлович, так и не справившись с непокорной штаниной, натужно пытался сосредоточиться на сегодняшнем торжестве. Из угла кабинета антикварные часы гулко пробухали семь, а в восемь под первую порцию фейерверка у стен “белого дома” Мыло должен был торжественно открывать праздничный концерт. Он слышал доносившиеся сквозь заботливый гул кондиционера шумы улицы, они усиливались неотвратимо скапливавшейся толпой и не давали жутко гудящей голове вспомнить - удалось ли дозвониться до строптивого Саши Канаша.

* * *

Сашка, негодяй, в последнее время совсем отбился от рук, и за финансирование очередного фейерверка (а фейерверки стали “при Мыло” частыми и традиционными) затребовал гигантский кусок городской земли. Он простирался от недавно прикупленного Сашей здания “дома пионеров” (бывшего Дворянского Собрания) прямо до берега лимана. Дело в том, что сильно страдавшая “нервами” жена Канаша захотела видеть из окон трёх этажей своего будущего городского дома успокаивающий водный пейзаж. К его расслабляющему действию эта рано постаревшая дура, в прошлом заштатная комсомольская инструкторша, успела быстро привыкнуть в канашовом загородном поместье по ту сторону лимана.

Конечно, городские детишки остались без своего “Дома”, но детишки детишками, а не иметь достойного городского угла канашовой супруге уже было просто стыдно. И напрасно Иван Михайлович пытался взывать к остаткам сашкиной совести, напоминая о своих предстоящих перевыборах и необходимости потерпеть, не раздражать перед ними электорат. Сашка давно полагал отплаченными и абсолютно ненужными их с Мыло при коммунистах наработанные связи.

Вот и сегодня – на утренний примирительный звонок Канашу Иван Михайлович услыхал сухой ответ сашкиной супруги: Сашенька, видите ли, отбыл на охоту за лиман. Да какая охота, когда такой праздник в городе! Не знаю, у них открытие сезона. А что касается фейерверка, так этим Сашенька поручил заниматься своему заму на фирме, Феде Биндюжному, с ним и договаривайтесь!

Тёртый аппаратчик Мыло прекрасно понимал, что означает это “договаривайтесь”. На недавно прошедших выборах городского депутатства Канаш пожелал видеть этого Федю депутатом, в то время как городская управа сдуру пихала на то же место своего из аппарата – в результате оно неожиданно досталось совсем ненужной никому из них бабе, местной патриотке из новых коммунистов. Как тут “договориться”?

Иван Михайлович вдруг ощутил, что его босые ноги стоят в тёплой жидкости, и в ужасе схватился за трусы - слава богу, сухие. А жидкость крупными каплями падала с потолка. “Колька, гад!” - через запёкшиеся без пива губы болезненно выдохнул Мыло, и тут же спасительно затренчал селектор. “Алё, Иван Михайлович! - возбуждённо гундосил очухавшийся Коля Мопсенко, - я прижучил Сашку и Биндюжного – фейерверк будет!”.

* * *

Сергей Витальевич Серый (по заглазному прозвищу подчинённых - “серый кардинал”), первый заместитель Мыло, в отличие от своего патрона сегодня практически не пил.

Его жёлтое лицо нестарого ещё человечка, измождённого постоянными подковёрными интригами, сейчас отражало напряжённую внутреннюю работу: “Стоит или не стоит сегодня подставлять Ваню перед высокими гостями? Если подставлю, то что поимею? А если не подставлю, а только попугаю? И вообще - сколько мне ещё терпеть эту пьянь?!”.

Так размышлял о патроне Сергей Витальевич, стоя в своём кабинете перед окном. Он брезгливо рассматривал собиравшуюся перед административным зданием жаждавшую даровых развлечений толпу, представляя, как любопытно было бы порадовать её демонстрацией мэра в том виде, в котором десять минут назад видел его сам Сергей Витальевич.

...Ещё за полтора часа до начала мероприятия Серый уже всё проверил и имел полную информацию о подготовке ко встрече гостей, их размещении, поимённо опросил, тщательно осмотрел во всех полостях и дотошно ощупал приготовленных девочек для “массажа” - он был запланирован на сегодняшнюю ночь в просторной сауне загородной базы бывшего мясокомбината.

А в четверть восьмого, открыв своим ключом комнату отдыха патрона, он застал Ивана Михайловича спящим на унитазе в натянутых одной штаниной брюках и мокрой несвежей майке, но при галстуке, с красной оплывшей мордой страдающего после перепоя диабетика.

Тут же найденной по телефону своей секретарше “кардинал” поручил срочно привести Мыло в максимально достойный вид. А до её прихода с деланным волнением хорошо поработавшего человека доложил покачивающемуся на унитазе мэру о полной готовности аппарата, массовки из отрядов художественной самодеятельности и ОМОНа к началу празднеств.

* * *

Вопрос с фейерверком “серого кардинала” не интересовал, поскольку решил он его ещё позавчера, находясь в состоянии сговора с Канашом. Более того, именно Серый и посоветовал Канашу требовать за фейерверк тот кусок городской земли.

Сергей Витальевич и Саша совсем не были ни друзьями, ни коллегами, несмотря на совместное аппаратное прошлое восьмилетней давности. Канаш был на десять лет младше Серого и после своевременного разрыва с неудавшейся гэбистской службой рванул в бизнес. Новый российский бизнес на тот момент стал уже не преследуемым властями, а наоборот - откровенно вожделенным для них. Романтический кооперативный период просуществовал ровно столько, сколько нужно было комсомольско-гэбэшному сословию для прибрания к рукам всего общенародного и спешно приватизируемого. Это Канаш вовремя уловил именно благодаря своей недлинной гэбистской службе, по долгу которой отслеживал наивных романтиков возродившегося и быстренько задушенного свободного российского бизнеса.

А вот Серый выбрал себе чисто кардинальское положение за толстой спиной первого человека городской власти. Именно эта позиция соответствовала “кардинальским” принципам достижения материального уровня, который вице-мэр считал достойным для человека своих способностей.

Нынешнее же неафишируемое сотрудничество с Канашом он рассматривал как необходимое на всякий случай. И не то, чтобы положение городского чиновника его тяготило... Нет, просто оно являлось необходимым для сохранения зыбкой личной безопасности. Да, это было именно так: Сергей Витальевич отлично понимал, что не сможет в ближайшее время уйти со своего поста без риска для собственной свободы. Та же опасность существовала для его патрона, и Сергей Витальевич чутко использовал заслуженный страх Ивана Михайловича.

Мыло уже давно плохо понимал, что происходит в Трубороге, которым вроде бы как руководил. Он просто боялся своего первого заместителя, фактически стянувшего себе всю реальную труборожскую власть. Сергей же Витальевич, заботливо культивируя порочное пристрастие Ивана Михайловича к любым напиткам крепче кефира, всё дальше и дальше отодвигал того от рычагов городской власти. А своими методами руководства всё ближе придвигал мылино кресло к неминуемой скамье подсудимых ...

- Как же он сегодня накушался! - в кабинет Серого вплыла его объёмная секретарша, рьяная помощница во внутриаппаратных играх. Она сделала своё дело, дождалась запыхавшегося Колю Мопсенко со спасительным пивом, и теперь позволила себе развязно высказать последнее впечатление о Мыло.

- И сколько он ещё протянет т а к со своим сахаром? - качнула она бедром, имея в виду недавно просочившиеся в городскую управу сведения о последних медицинских анализах Ивана Михайловича. Их пугающие цифры дали толчок очередной серии оживлённых пересудов среди пяти сотен дармоедов труборожской управы. Привычное для них ещё со времён горкомов-райкомов состояние активно-смурного безделья в последнее время было взбаламучено слухами о вроде как прогрессирующем нездоровье всё реже выходящего из запоев Мыло.

- Заткнись, не ко времени каркаешь, - Сергей Витальевич раздражённо отстранил пальцем вялое бедро помощницы: мысленно он уже был на сегодняшнем ночном “массаже”. “Под массажик” ушлый вице-мэр собирался выпытать у районного прокурора подробности опять затеянной возни вокруг его, Серого, пятилетней давности зернового дела. Тогда ему с помощью своевременно вовлечённого и смертельно запуганного Ивана Михайловича невероятных трудов стоило выскользнуть из под явного срока.

...Те миллионы дались Серому и Мыло с бoльшими, чем обычно, хлопотами из-за неожиданного ажиотажа вокруг двух загадочных смертей городских чиновников. Один из них, давний мылин соратник, был поставлен на городские финансы и вскоре разбился в новом авто, по официальной версии - в пьяном виде. Это авто и появилось-то у него в аккурат после выдачи лихим людям тех самых миллионов из городской казны. А выданы они были на страховую закупку зерна для Труборога.

Сергей Витальевич потратил тогда на “страхование” немало своих сил и казённых средств, чтобы доказать, что любимому южнороссийскому городу, окружённому тучными пшеничными полями, грозит неминуемый голод и жуткий мор без именно этого приобретения зерна по какой-то дико несуразной цене. Миллионы, конечно, попали по запланированному адресу, а вот человека не стало. Да и столь успешную афёру с “запасом зерна” больше повторять не решались.

Серый и сейчас нервно передёрнул кривыми плечиками, вспомнив ту ночь в финотделе управы, когда он панически “чистил” от компромата сейфы погибшего.

Второй несчастный чиновник совсем неожиданно оказался в петле под потолком у себя дома (официальная версия - повесился на личной почве). Несчастье случилось вскоре после того, как возглавляемый им депутатский комитет “борцов с коррупцией” наткнулся на бумажки по зерновым операциям и как-то излишне суетливо ими занялся. Конечно, Сергей Витальевич помог тогда своему человеку, быстро всунутому в депутатский комитет на место усопшего в петле, правильно завершить зерновое разбирательство.

Всё ограничилось тогда жалким пасквилем в местной газетке, где тот депутатский комитет грозно рекомендовал “Мыло И.М. расторгнуть контракт с Серым С.В. в связи с утратой доверия”. На что Сергей Витальевич отреагировал издевательским приказом за подписью именно Мыло, в котором тот непонятно кому велел “указать Серому Сергею Витальевичу на недостаточный контроль за своими подчинёнными”.

Приказ сам “кардинал” для смеха сунул в тот же номер муниципальной газетки, где был пасквиль. Потому как знайте, суки, кто у нас хозяин. И вот - на тебе! Опять кто-то ворошит.

* * *

Особых сомнений - кто же этот “кто-то”, у Серого не было. Было искреннее непонимание. Настолько искреннее, насколько хотя бы перед собой мог быть искренним чиновник с четвертьвековым стажем. “Ну зачем это ему?” - недоумевал Сергей Витальевич. Никакие ожидания материальных выгод в действиях “кого-то” не просматривались. А иных возможных мотивов жизненной деятельности “кардинал” отродясь не знал.

Как и любого давно остановившегося в своём росте аппаратчика, Серого пугало всё непонятное. Он по-своему пытался из непонятного сделать понятное: были собраны сведения даже о детских годах этого странного для Сергея Витальевича человека. Телефон “кого-то” уже несколько лет круглосуточно прослушивали нанятые Серым люди. Они же проводили акции физического устрашения. В “на всё готовых” от голода городских газетках и телеканалах была развёрнута затяжная дискредитационная кампания - “кто-то” иногда, но верно огрызался, причём Иван Михайлович, страдавший от этих вражеских выпадов не менее Серого, вынужден был однажды даже прочувствованно попросить своего первого зама: “Давай оставим его в покое! Ну не может это продолжаться вечно!”.

- Да не вы ли вспоминали мне Иосифа Виссарионовича: “Нет человека - нет проблемы”! - поперхнулся тогда от возмущения Сергей Витальевич. Он действительно был страшно возмущён неуместной мягкотелостью патрона. Ведь пару-тройку лет назад, когда Иван Михайлович ещё как-то мог понимать происходящее в городе, именно Мыло, а не Серый, не единожды проговаривал в уж совсем узком кругу текущие детали операции по самому настоящему аресту “кого-то” с обязательной посадкой по изобретённому им, Мыло, плану.

И то, что сама операция тогда сорвалась, а весь замысел стал широко известным в Трубороге и даже “выше”, стало возможным по опять-таки непонятным Серому и пугающим его причинам.

^ ЗА ДАНЬЮ - ДАНЬ

“Да, сегодня и в сауне!” - Сергей Витальевич мысленно вернулся к ночной своей сверхзадаче.

Действительно, затягивать далее вопрос с опять вылезшим зерновым делом было уже просто опасно, а лучшего места и времени для сокровенной беседы с районным прокурором найти просто невозможно. В том, что собственно торжество теперь может идти и без него, мудрого чиновника Серого, устроившего и подготовившего всё для высоких гостей, он был уверен.

А серьёзные дела не при фейерверках делаются, там шумно и людно - в сауне же оно и привычнее, и для тела приятнее.

Идиотизм повода сегодняшнего праздника многих в Трубороге уже давно и привычно раздражал: как же, триста лет труборожскому виноводочному заводу! Строго говоря, действительно когда-то молодой император Петр издал свой указ с упоминанием местных винокурен. Однако смысл его был несколько иной: разгневанный государь обнаружил в Покровской крепости (на месте которой полвека спустя и возник собственно Труборог) повальное пьянство её обитателей. Сей казус отнюдь не способствовал боеготовности защитников рубежей российских от турецких притязаний и послужил причиной высочайшего повеления: сжечь дотла винокурни, а их держателей батогами бить да в кандалы заковать.

Однако Иван Михайлович Мыло, половину своей аппаратной жизни проболтавшийся на “идеологической работе” по райкомам с горкомами, прекрасно знал главный закон этой “работы”: была бы идея, а нужную нам историю мы к ней всегда присобачим! И пять лет назад, оказавшись назначенным на своё нынешнее руководящее место, развернул бурную просветительскую деятельность среди мрачно взиравших на него труборожцев.

Для этого он завёл себе ряд умных советников. Главным среди них долгое время числился совсем молодой, но очень даровитый Вася Питергородский. Имел он усы казацкие на красном лице, стать командирскую, и редкое для его возраста умение решать проблемы. Так его должность Иван Михайлович и нарёк: советник по проблемным вопросам.

Собственно, проблема у них с Васей была одна, но очень серьёзная и возникала, как правило, уже с утра, когда после вчерашнего привычно раскалывалась голова и нестерпимо сохло во рту. Советник Питергородский решал эту главную проблему очень натренированно, с полным пониманием как времени (семь часов утра) и места (кабинет Мыло), так и материального обеспечения. Вот это последнее и приводило в кабинет Ивана Михайловича озабоченных городских деловых людей.

Забот у них действительно хватало, и Серый с Мыло рост самих забот уверенно обеспечивали - причём для всех, невзирая, как говорится.

А вот разрешение забот уже проводилось ими вдумчиво, индивидуально с каждым, кто понимал пути решения (с непонятливыми поручалось как следует разобраться налоговым и иным суровым органам - пока не начнут понимать). Проблемой выявления и доставки понятливых в кабинет к Мыло случайный человек заниматься, конечно, не смог бы. А Питергородский - смог, и как много раз! Потом, правда, случилась неприятность с одним или, точнее, одной из “понятливых”. Её смутила заданная величина “понимания” и, главное, повторное его назначение для совсем небольшой кафешки “понятливой”: Вася ведь тоже не мог всё помнить, а записывать по вполне объяснимым причинам не стремился. Вот и ошибся.

А “понятливая” возьми да и стукни. Её как следует, до заикания, успокоили, когда заявление принимали, да заодно и Ивану Михайловичу звякнули. Дело не заводили, но Питергородскому покинуть “белый дом” всё же пришлось.

Талантливый юноша, конечно, не затерялся и тут же оказался на ответственной службе у одного из самых понятливых - Саши Канаша.

…Жаль, кафешка та почему-то вскоре сгорела. Буквально дотла.

* * *

Другого своего советника Иван Михайлович взял “из образованных”.

Это был доцент философии Трясинин, промышлявший ранее в местном ВУЗе преподаванием марксизма-ленинизма. Но вовремя перековался из “товарища” в “господина” и перестал неуместно и навязчиво цитировать “Капитал”. Трясинина Мыло отрядил на решение к трёхсотлетнему юбилею задач, порождённых провозглашённой на всю Россию труборожской национальной идеей. Идея требовала обязательного создания флага, гимна и энциклопедии Труборога.

Первоначально хотели замахнуться на глобус города, но потом ограничились изданием очень красочного, на пяти языках в Финляндии отпечатанного “Географического атласа города Труборога”. Глобус же по не очень понятной причине никак не получался, как ни бились над этой задачей лучшие умы созданного под руководством доцента Трясинина юбилейного комитета.

Однако и атлас Труборога не стыдно было всучить какому-нибудь иностранному гостю, а их старались в город затянуть побольше и не особо разбираясь, посему в основном натыкались на своих же, вчера ещё отечественных аферистов. Но цветастая книжка и на них производила сильное впечатление. Особенно удивлял подзаголовок “Сквозь каждый двор” на обложке этого красочного фолианта. В принципе вполне понимая специфику и полезность проходных дворов при внезапной нужде уйти по-английски либо убежать непойманными, вчерашние шустроглазые соотечественники недоумевали в части несусветно гигантского тиража роскошного пособия: получалось, что нужда такая существовала едва ль не для каждого труборожца.

Но доцент Трясинин, который под хорошую закусь мог вдруг громко и неразборчиво загнусавить чуть ли не по-французски, со снисходительной улыбкой разъяснял иностранным гостям, что размеры тиража определяются вовсе не спросом на это уникальное издание. (Спрос у горожан, точнее его полный нуль, и в самом деле поначалу несколько смущал штатного труборожского просветителя). Просто многотысячная масса уже трижды уценённой макулатуры должна была, по хитрому замыслу чиновных издателей, косвенно и непрестанно подтверждать тезис о якобы “бешеном интересе к Труборогу” со стороны как раз не местных, а далёких от города людей, которым для перемещения по Труборогу позарез необходим атлас.

Это мэрское заклинание “интерес к Труборогу бешеный” нагло использовалось для вбивания в головы сильно сомневающихся горожан тезиса о необходимости непосредственного участия Мыло в решении одной из главных задач Трёхсотлетия.

* * *

Эту сложную, но высокую задачу извещения всего мира об идеологических труборожских начинаниях взял лично на себя сам Иван Михайлович. Для этого им регулярно осуществлялись вроде как официальные зарубежные поездки, которые простирались от вылетов на финальные матчи европейских футбольных кубков до неоднократных посещений Нью-Йорка как бы с целью устройства в ООН презентации энциклопедии и атласа Труборога.

Поездок этих было много, они нервировали своей частотой и длительностью несознательных горожан, но поручить их Мыло никому не решался. Кроме того, путешествия эти помогали, по его собственным объяснениям для читателей главной труборожской газеты “Ваше место”, встречаться с высокопоставленными московскими персонами, которые из сам`ой столицы никак не желали воспринимать всерьёз труборожскую национальную идею.

Очевидно, кого-то и где-то на международных авиалиниях Иван Михайлович действительно успевал схватить за рукав. Он даже неоднократно демонстрировал свою фотографию с пьющим пиво у стойки парижского аэропорта улыбающимся усатым парнем, который вроде бы представлялся охранником министра по делам северных территорий.

Но, к сожалению, московский снобизм от этого не уменьшался.

Поэтому снова и снова приходилось чиновникам труборожской управы оформлять для Ивана Михайловича визы в иностранных посольствах и консульствах, снова и снова он был вынужден улетать в далёкие столицы и на заморские курортные острова, где, по его представлениям, должны были бы непременно находиться неуловимые московские снобы.

Естественно, столь сложные задачи требовали и соответствующего их финансирования в условиях почему-то быстро тощавшей городской казны. И здесь одних усилий Васи Питергородского оказалось недостаточно. Эту проблему Мыло не смог бы решить без третьего своего советника, отряжённого управлять городской собственностью.

* * *

На эту должность Иван Михайлович ещё в первые дни своего мэрства приспособил жертву горбачёвско-ельцинских политических передряг - Эдика Бабицкого, последнего в истории Труборога первого секретаря горкома комсомола. Он был молод и на всё способен из-за оборванной перестройкой карьеры.

Вдвоём с Мыло они тщательно отработали недлинный “Список Клуба деловых людей” из совсем уж надёжных местных деляг-коммерсантов, то есть торговцев городским добром, а также иных удачливых спекулянтов, готовых на неболтливое и конструктивное сотрудничество.

За основу был взят доперестроечный закрытый телефонный справочник верхушки городской номенклатуры, из которого были выбраны наименее отягощённые моральными принципами субъекты. Как-то само собой этот перечень совпадал с перечислением имён новых крупных (по труборожским меркам) деляг, удачливо приспособивших “под себя” вчерашнюю общенародную собственность. Они нуждались в надёжной защите награбленного городского имущества и делёжке его остатков. Проводить последнюю в жизнь и был приставлен Бабицкий в соответствующем комитете.

Технологии работы со “Списком Клуба” были просты и незамысловаты.

Эдик Бабицкий слегка намекал своим собратьям по вчерашнему номенклатурному корыту, что каждое очередное приобретение чего-либо из городской собственности требует совместного с Иваном Михайловичем путешествия, необходимого для реализации высокой труборожской идеи Трёхсотлетия. Конечно, само приобретение должно стать благодаря этому путешествию ну совсем недорогим, это стороны даже не оговаривали.

По той же причине понятливо не обсуждался источник оплаты неблизкой дороги, а просто устанавливалась очерёдность, в соответствии с которой бизнесменам доверялись такие идеологически важные поездки с мэром.

Несмотря на немалые затраты (а пользоваться приходилось услугами только лучших авиакомпаний, отелей и курортов, поскольку это повышало вероятность встреч с труднодостижимыми правительственными снобами), выгодность путешествий была настолько очевидной, что деловые люди сами становились в очередь к Бабицкому “покатать Мыло”.

Иван же Михайлович объяснял такую их готовность просто как следствие суровых особенностей пресловутого рынка, в который мужественно вступила страна.

“Кто с управой дружит, у того и бизнес хорошо идёт!” - возбуждённо приговаривал он, сопя и энергично закусывая между тостами на “презентациях” в труборожских магазинах и офисах. Глаза у него при этом пьяно слезились и рыскали в поиске следующего тостующего.

Приглашать на “презентации” мэра и других необходимых для труборожского бизнеса людей (пожарного начальника, санитарного инспектора, торговых проверяющих и презренных мытарей) было в Трубороге абсолютно обязательно, поскольку в противном случае непригласивших неукоснительно настигала жуткая кара от неприглашенных.

^ ТЕРРАРИУМ ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ

В общем, жить бы да радоваться Эдику такой своей нужности для служения большому делу - Трёхсотлетию с организацией фейерверков и иных радостей для народа. Тем более, что Мыло уже не раз намекал на своё желание иметь преемником именно Бабицкого. (Сам Иван Михайлович прекрасно понимал необходимость своего достойного исчезновения из города, и давно готовил для этого очень интересный отходной вариант).

Но случился быстрый и поначалу необъяснимый налёт неместной милиции на служебные сейфы и собственный дом Бабицкого. Обнаружено при обысках было не только до неприличия много “дипломатов” с деньгами, но почему-то даже странное для одного лишь Эдика количество пистолетов с патронами. Наличие последних Эдик разъяснил в “Вашем месте” просто и доходчиво: исторически важное дело Трёхсотлетия породило ворогов и обличителей много, а защищаться-то самому Бабицкому и его сотрудникам от них ох как надо.

Жаль лишь, что с деньгами вот нехорошо вышло. С одной стороны, Эдик мог и всю правду рассказать - но тогда вряд ли успел бы помочь ему Иван Михайлович от чужой милиции отбиться. С другой стороны - понимал прекрасно Эдик, что “стук” на него произошёл не от перемещения воздушных масс, а от конкретного человека.

И убеждён был Бабицкий: человеком этим был Сергей Витальевич Серый.

Да, очень невзлюбил “кардинал” Эдика после того, как Мыло назначил своего любимчика ответственным за проведение перевыборов самого Ивана Михайловича на пост мэра. В силу чрезвычайной стратегической важности сей задачи должность ответственного, для Эдика новую, назвали на военный лад: “командир избирательного штаба”.

Собственно говоря, кроме обычных для городских выборов задач (запугивание и публичное шельмование соперников “действующего мэра”, формирование “правильных” избирательных комиссий, наглая подтасовка результатов выборов - с ними привычно справлялись Серый с Мопсенко), на Бабицкого были возложены скрытые от заинтересованного наблюдателя вопросы тактики.

Это были деликатнейшие операции по отъёму средств чуть ли не со всех чудом выживших в Трубороге деляг-бизнесменов. Тихим многозначительным голосом говорил Бабицкий - “на выборы, чтобы не допустить красно-коричневого реванша и нового передела вашей собственности”.

Творческие же разногласия возникли у Серого с Бабицким в тот день, когда Эдик гордо доложил в кабинете патрона о первых неслабых результатах. Но оказалось - Сергей Витальевич был изначально твёрдо уверен в том, что собираемые средства должны быть в большей части просто поделены героями избирательной кампании - собственно Мыло, самим Серым, ну и Бабицким, куда ж его денешь. Эдик при этом восклицал, в деланном гневе закатывая глаза: “А Коле Мопсенко? Если делить, то по справедливости!”.

- Да кто такой Мопсенко? Это же технический исполнитель! Давайте тогда не забудем и уборщицу тётю Машу! - эти сдавленные от возмущения хрипы Серого доносились до Ивана Михайловича, неспокойно дремавшего под пиво в комнате отдыха позади кабинета.

Однако у Бабицкого был иной взгляд не только на принцип деления, но и на способы использования собранных средств. Как человек молодой, любящий чистые ботинки и аккуратные причёски, он всё время вскрикивал о каких-то имиджмейкерах и избирательных технологиях. Сергей же Витальевич просто не мог понять необходимости выбрасывания денег.

- Какие технологии, какие мейкерманы? Коля Мопсенко наша технология!

(Серый имел ввиду тот существеннейший факт, что Мопсенко был приставлен возглавлять “рабочие группы” городской управы, которые нужным образом “подсчитывали” голоса на выборах).

Действительно, считал Коля настолько славно, что после первых же проведённых с его использованием выборов Иван Михайлович угрожающе заявил на банкете, вздымая в трясущейся руке фужер водки: “Теперь и мы научились проводить избирательные кампании!”.

В общем, Иван Михайлович в пивной полудрёме расслабленно склонялся к мнению Серого: действительно, чего выпендриваться и зря тратить деньги? Конечно, современно выполненная наглядная агитация нужна – мэру нравились майки и зажигалки с собственным портретом, по душе были и изображённые там молодёжные лозунги - хотя и не совсем понятные, однако звучные:^ “С МЫЛОМ В XXI ВЕК!” и “Я ЛЮБЛЮ С МЫЛОМ!”. Но тратить на это “свои” деньги? А Саша Канаш на что?

- Короче, так! - с трудом приподнявшийся на диване Иван Михайлович трижды звучно глотнул из вспотевшей после холодильника бутылки “Абсолюта”. - Бабки чисто конкретно пойдут мне. Ну, в общем типа в фонд Трёхсотлетия. Ты, Эдик, присмотришь. Всё. И без базара!

Сергей Витальевич был потрясён. Конечно, пытался он себя успокоить, повторяя недавний газетный заголовок - у нас не Санкт-Петербург, у нас ничего не бывает вдруг. Результат выборов ясен и без выборов. Но чтобы так поступить с ним, с действительно всё устроившим Серым? И полагать, что он сможет совсем просто расстаться с заслуженной финансовой оценкой своей деятельности?

* * *

Вот так и получилось, что в один неласковый день к Эдику Бабицкому постучали в дверь суровые люди.

Конечно, Сергей Витальевич с возмущением отверг досужие домыслы в своей причастности к этому, но энергичность и злорадно-твёрдый голос опровергавшего подтверждали: не смог перенести “кардинал”, когда лишают его положенного!

Естественно, сам Серый с Иваном Михайловичем всем объясняли, что Эдик Бабицкий чист и невинен, а страдает лишь “за идею”, то есть от проклятых политических происков врагов высокой идеи Трёхсотлетия.

Для Мыло же происшествие с Бабицким было потерей уже второго (после Васи Питергородского) верного соратника - а сколько неверных тварей пришлось выявить и изгнать! Болезненность же последнего лишения была ещё и в том, что Эдик, потерявший от страха всякую ориентацию и номенклатурную выучку, вдруг судорожно выдвинул собственную кандидатуру на мэрских выборах…

Иван Михайлович тяжело но быстро пережил это предательство не за одной подряд выпитой бутылкой. Не выходя из запоя он публично откомментировал судорожное выдвижение как нервный срыв Бабицкого и тут же за нарушение служебной этики с позором вышвырнул из городской управы нервносорвавшегося претендента.

Мыло тоже можно было понять: ведь это он когда-то подобрал с улицы несостоявшегося номенклатурщика Бабицкого. Пригрел, должность подле себя дал, на загородных попойках разливать гостям напитки уже доверял. То есть мог человеком сделать.

И ведь уверял городскую общественность мэр постоянно, что очень большая работа ведётся им именно по подготовке кадров, “ядро” прихлебателей вокруг себя именовал единомышленниками - и такие обломы. Книгу “Кадры. Деньги. Я.” как бы со своими мыслями чуть ли не сам сочинил (во всяком случае, слыхал о ней что-то от привлечённых соавторов из местных, давно недоедавших учёных умников). Недописанную от его имени доцентом Трясининым диссертацию о борьбе кадров с электоратом на столе для интервьюеров держит.

А с кем остался? С Серым? Так с ним страшней, чем без него. Нет, никому доверять нельзя!

* * *

В один из тех тяжёлых дней сквозь хмель вдруг вспомнил Иван Михайлович, как приводил к нему Серый шустрого посетителя. Тот демонстрировал чудо техники, малюсенькую телевизионную камеру. Объективчик у неё был меньше пуговицы с ширинки, и спрятать её можно было совсем невидно. Тогда ещё выпили они с посетителем крепко - Сергей Витальевич позаботился.

Потом Серый подсовывал бумагу на оплату чудо-техники, а чуть позже, за парой бутылок истинного “Арарата” демонстрировал Ивану Михайловичу в его комнате отдыха, как эта техника показывает даже самые укромные уголки в управе.

Одну такую камерку вмонтировали даже в герб российский, под которым заседать в управу не без умысла пускали разные общественные организации. Те, понятно, всё против Трёхсотлетия интрижничали, а мы их - да на экранчик Ивану Михайловичу! Глядишь - и не стало этой зловредной организации.

“А вдруг?” - страшная догадка тупой болью придавила расплавленный давешним банкетом мозг. Вспомнил Мыло, как уже после окончания масштабнейшего “евроремонта” мэрского кабинета, подозрительно засуетился Серый, бормоча что-то невнятное о необходимости ещё раз подправить натяжной французский потолок в мэрской комнате отдыха.

В жутком предчувствии подняв глаза, Иван Михайлович практически сразу наткнулся трудно концентрируемым взглядом на воровато поблескивающую знакомую “пуговку”.

...Когда через полчаса жёлто-серый от пережитого Сергей Витальевич вывалился из мылиного кабинета, смотреть на него без сожаления было невозможно. Конечно, он доказывал мэру, что “пуговка” поставлена на тот случай, если вдруг в комнату отдыха через окно ворвутся чеченские головорезы или арабские террористы. То есть для безопасности самого же Мыло. Но тот буквально сошёл с колёс. Впервые Серый видел патрона таким подвижным и быстрым на нехорошие слова в свой адрес, и впервые Серому пришлось выложить практически все свои “козыри”, которые он копил на всякий случай.

“Козырей” хватило.

А через полтора месяца под персональным “Ауди” Серого грохнул взрыв.

Blog

Владимир Герасименко

Содержание