Geum.ru

В. И. Рудой классическая буддийская философия рекомендовано Министерством, общего и профессионального образования Российской Федерации в качестве учебник

Вид материалаУчебник

Содержание


Глава Девятая
Подобный материал:
1   ...   37   38   39   40   41   42   43   44   ...   63

*   *   *


Васубандху помещает животных в чувственный мир наряду с обитателями ада, претами, людьми и шестью видами обитателей небес. Животные – одна из форм существования живых существ. По типу рождения животные бывают рожденными из яйца (Васубандху перечисляет разные виды птиц), из матки (слоны, лошади, коровы, буйволы, ослы, кабаны и прочие), из "выпотевания [Великих элементов], например черви, насекомые, пчелы, комары и прочие" (карика 8 "Учения о мире").

Примечательно, что относительно тех животных, процесс рождения которых был доступен визуальному наблюдению, Васубандху высказывается как грамотный натуралист, в то время как относительно насекомых, процесс рождения которых недоступен визуальному наблюдению, утверждается об их происхождении от испарений. Саморождающиеся животные – это наги, гаруды и прочие. Саморождающиеся существа, поясняет Васубандху, возникают сразу со всеми частями тела и нормально функционирующими органами (АКБ, III, 8).

Продолжительность жизни животных не установлена, но максимальная – одна кальпа. Васубандху подкрепляет это ссылкой на авторитетное свидетельство о восьми великих нагах, поддерживающих землю (АКБ, III, 83), которые живут одну кальпу.

Что же обусловливает рождение среди животных, т.е. в неблагой форме существования? Васубандху отвечает на этот вопрос следующим образом: совершение действий, имеющих cвоим непременным результатом рождение в адской форме существования, свойственное "утвердившимся в ложном" (АКБ, III, 44). Принципиально важно, что рождение в форме животного приравнивается Васубандху к адскому. Кто такие "утвердившиеся в ложном", можно понять через определение истинности. Полное устранение влечения, враждебности, заблуждения, всех аффектов – непреложные аспекты истинности. Следовательно, утвердившиеся в ложном – обладают противоположными свойствами, т.е. влечением, враждебностью, заблуждением, аффектами. Именно ложное и обусловливает, по разработке автора "Энциклопедии Абхидхармы", рождение среди обитателей ада, претов и животных. В такой трактовке истинности – ложности четко просматривается ее доктринальная обусловленность. Действия, совершаемые утвердившимися в ложном, неизбежно приводят их к неблагой форме существования, ибо мотивация этих действий и собственно направленность несовместимы с буддийским представлением о благом. Совмещение истины и блага и есть показатель доктринальной обусловленности трактовки причин попадания в адские формы существования.

В контексте буддийского учения о времени животным уделено одно скупое упоминание. В течение кальпы разрушения, когда происходит рассеяние живых существ и их вместилищ, первыми исчезают животные, обитающие в Великом океане, а домашние – рассеиваются вместе с людьми (АКБ, Ш, 90). Васубандху не специфицирует форму рождения животных в ряду иных видов неблагой формы существования.

Мифопоэтический контекст лишь намечен упоминанием нагов и гаруды, а также специфической трактовкой функций слона и лошади.

Два вида животных – слон и лошадь – рассматриваются Васубандху в связи с перечислением атрибутов вселенского правителя – Чакравартина. Слон и лошадь – два из семи сокровищ Чакравартина, появляющихся в мире в связи с ним (АКБ, III, 96). Чтобы родиться в связи с Чакравартином, живое существо должно накопить соответствующие следствия прошлой деятельности, приводящие к такому благому результату.

Наги, гаруды (мифологические существа), слон, лошадь в трактовке Васубандху не являются репрезентами животных как неблагой формы существования.

В позднейших памятниках буддийской традиции, имеющих целью не логико-дискурсивную, а пропагастическую интерпретацию доктрины, неблагое рождение в виде животного рисуется с той назидательностью, которая необходимо присутствует в религиозных сочинениях, адресованных простодушной пастве. Приведем некоторые примеры.

Памятники китайской буддийской традиции, особенно те, в которых отражен мировоззренческий комплекс простонародного буддизма, акцентуировали дихотомию истина – благо / ложное – неблагое и в яркой образной форме живописали, как те или иные прегрешения против буддийского нормативного представления о благом приводили к обретению нового рождения в облике конкретного животного.

Так, китайский короткий рассказ – сяошо, в жанре которого были написаны многие буддийские миниатюры назидательного характера, зафиксировал трактовку рождения животным в контексте воздаяния за доктринально неодобряемые действия. В целях лучшего усвоения и наглядности устанавливается четкое соответствие прегрешения и рождения конкретным животным или даже насекомым. Обратимся к такому автору, как Ван Янь (V в.)[48]. В миниатюре "О том, как Чжао Тай побывал в загробном мире" подробно указаны конкретные виды воздаяния за грехи: губителям живых существ определено родиться вновь бабочками-поденками, срок жизни которых – один день (отнявший чужую жизнь обретает форму рождения, характеризующуюся крайне малой продолжительностью жизни), грабителям и разбойникам – баранами и свиньями, приготовленными на убой (симметрия состояния жертвы), должникам и ростовщикам – мулами, овцами и лошадьми (животными, относительно которых имеет место использование) и т.д.

Дурное отношение к животным, их убийство (подвид греха отнятия чужой жизни) также карается строго определенным образом. Герой другой миниатюры – "Как Жуань Чжи-цзуна отучили от рыбной ловли" сообщает о своем видении посмертного воздаяния за любовь к рыболовству: с него сдирают кожу, тело разделывают на кусочки, варят и жарят, как если бы он сам был выловленной рыбой, приготовляемой в пищу. Праведник в этом видении наставляет его: даже ничтожных по размеру живых существ, например насекомых, нельзя убивать. Вполне закономерно, что миниатюра завершается сообщением о том, что впредь герой не ловил рыбу.

Лапидарность этих текстов, их крайняя конкретность приурочены к возможности восприятия доктрины той частью буддийской общины, которая была далека от утонченного интеллектуализма просвещенных монахов, постигавших ее с помощью логики, а не наглядных примеров.

Памятник тхеравадинской тайской буддийской традиции, известный под названием "Три мира согласно королю Руану", авторство которого приписывается тайскому правителю Ли Тхаи (XIV в.), в соответствующих разделах космологической картины дает свой вариант трактовки рождения в форме животного и яркие описания видов животных, в которых отчетливо прорисовываются черты мифопоэтической традиции и намечены имплицитные отсылки к собственно буддийским интерпретациям мифологических существ.

Одно из базовых положений абхидхармистского учения о мире – объединение в пределах чувственного мира четырех форм существования живых существ – обретает в "Трех мирах короля Руана" оригинальную интерпретацию. Люди делятся на четыре класса: собственно люди; подобные обитателям ада, претам, животным. Здесь, полагаем, имеет место буквальная трактовка идеи психокосма, т.е. тождества формы существования живых существ и определенного состояния сознания.

Кто же подобен животным в таком случае? Ли Тхаи относит к ним не различающих добра и зла, говорящих без изъявления доброты и участия, пренебрегающих правилами, жестокосердных, не уважающих старших, не почитающих родителей и учителей, не любящих своих собратьев, тех, кто постоянно делает зло. Здесь поаспектно перечисляется отсутствие необходимых для существования в качестве человека буддийских добродетелей[49]. Иными словами, человек, имеющий неблагие в буддийском смысле сознание и способы действия, подобен животному и по сути не представляет собой человека в полном смысле слова. Это, так сказать, животные в обличье людей.

Однако человек может обрести новое рождение в виде животного, если в бытность его человеком он был невежественным.

Невежество в данном случае также следует понимать в доктринальном смысле – неразличение подлинной природы реальности, незнание Четырех Благородных истин. Усиление негативного отношения к невежеству достигается следующим образом: говорится, что невежественные, обретшие новое рождение в статусе животного, практически лишены возможности вернуться в человеческое состояние даже в отдаленном будущем, и все новые рождения будут обретаться в форме животного. Ли Тхаи подчеркивает, что существование животных – адское ("мир животных – ад"), имея в виду именно состояние сознания, а не пребывание их в буддийских адах. Это положение автор "Трех миров" развивает следующим образом. В качестве неблагой формы существования животные лишены различающего постижения, не знают Дхарму и заслуги[50]. Они не трудятся ради пропитания, а живут убийством живых существ. Таким образом, поддержание жизнеспособности через доктринально запрещенное действие – убийство в данном случае – имеет своим следствием неблагую форму нового рождения. Однако, замечает автор, есть отдельные исключительные животные, знающие о заслугах и Дхарме. Что же это за животные? И здесь мы попадаем в мир мифопоэтических интерпретаций, в которых архетипические мифологические персонажи обретают новую роль в буддийском контексте.

Среди животных есть одно незлое – это лев. Ли Тхаи отмечает четыре разновидности львов: травяного, черного, желтого и гривастого. О травяном говорится, что он серый, как голубиное крыло, и питается исключительно травой. Черный лев тоже травоядный и цветом похож на черную корову. Желтый лев питается мясом и цвет его тела похож на цвет листьев. Это все, что автор пишет о первых трех видах львов.

О гривастом льве сообщается значительно более подробно. Его пасть и подушечки четырех лап красны, как будто нарисованы киноварью, живот тоже красный, от головы по спине проведена красная полоса. Остальные части тела – белые, они прекрасны, как отполированная раковина. Его грива пышна и красива, как будто облитая золотым дождем. Облик этого животного указывает на его необычность, нерядоположенность другим. Он обитает в пещере, повествует далее Ли Тхаи, золотой, серебряной или украшенной драгоценными камнями. По выходе из пещеры он поднимается на сияющую золотом скалу и издает громоподобный рык. Он подобен силачу, темной ночью пользующемуся своей силой, чтобы поднять факел, когда нет луны. Прогуливаясь взад-вперед, он исторгает три мощных рыка, слышных на три йоджана. Где бы их ни услышали иные животные, трепещут все. Только другие гривастые львы, драгоценные кони и существа с великими заслугами, такие, как бодхисаттвы или полностью просветленные, чье сознание полностью свободно от загрязнения, могут слушать рык гривастого льва. Об этом чудесном льве говорится также, что среди четвероногих никто не может передвигаться по воздуху быстрее, чем он, за исключением драгоценного слона[51].

Буддийские импликации в этом фрагменте очевидны: Львиноголосый – одна из титулатур Будды. Интерес представляет постепенное нарастание несомненности буддийского контекста от намека (киноварь – царское происхождение; раскрашены те части тела, которые традиционно раскрашиваются (золотятся) в буддийской скульптуре – грива (волосы), пасть (губы), подушечки четырех лап (кисти рук и ступни), полоса сзади головы (шея)[52] и иносказания (львиный рык) до прямого указания – другие гривастые львы, бодхисаттвы, драгоценный слон. Упоминание драгоценного слона – одной из драгоценностей Чакравартина – конкретизирует смысл сюжета. Из архетипических (не буддийских) признаков льва как мифологического персонажа используется только один – солярный (подобен силачу, осветившему безлунную ночь).

Поскольку Ли Тхаи в "Трех мирах" пытался обосновать свою концепцию благого буддийского царя, опираясь на учение о Чакравартине, он инкорпорирует упоминание о драгоценном слоне в рассказ о чудесном льве, что дает необходимую автору смысловую связь Будда – правитель (правитель, обладающий достоинствами Будды), что и маркируется связью лев – слон.

Отдельно о драгоценных слонах Ли Тхаи сообщает, что их – 10 семейств, они живут в золотых пещерах, их облик прекрасен, и они украшены драгоценностями[53]. Отметим, что жилища чудесных животных, изготовленные из золота, серебра, драгоценных камней, прямо указывают на их принадлежность к обитателям высших миров буддийского космоса: все небесные дворцы устойчиво описываются изготовленными из этих материалов.

Упоминание среди животных семи великих рыб: по одной длиною в 200, 300, 500 йоджанов и четырех – в 1000 йоджанов, при движении которых волнуется космический океан и содрогается земля[54], – пример инкорпорации в буддийскую космологическую схему мифопоэтических представлений.

Особый интерес представляет трактовка мифологической птицы гаруды. Ли Тхаи сразу указывает, что птицы гаруды – не то, что прочие животные, потому что их местообитание и пища подобны тем, что присущи обитателям божественных слоев мироздания. Далее, они знают "основные принципы", т.е. Учение, и могут распознавать будущее. Автор "Трех миров" располагает их местопребывание у подножия горы Сумеру на берегах озера Симбали, поросших прекрасными деревьями, среди которых одно подобно высотой дереву Джамбу[55]. Царь гаруд огромен: размах его крыльев – 150 йоджанов, в полете – до 800, высота лап – 12 йоджанов. Когда гаруда выхватывает нага из середины океана, брызги поднимаются на 100 йоджанов во всех направлениях. Царь-гаруда, однако, может съесть нага, только равного себе во всех отношениях. Кроме того, если данный гаруда рожден из яйца или из матки (гаруда в принципе может родиться любым из четырех способов рождения), то он не может съесть нага, рожденного из испарений или самородившегося, потому что тот достоинством выше. В данном случае Ли Тхаи суггестирует оппозицию гаруда – наг, уходящую корнями в мифопоэтическую архаику (оппозиция птица – змея, маркирующая неразрывную связь по вертикали верх – низ).

Изложение Ли Тхаи буддийских космологических представлений построено таким образом, что их оправой служит чрезвычайно образное описание именно обиталищ, т.е. космогеографический аспект космологии. Верный своему подходу, автор "Трех миров" рисует картину обители нагов. Примечательно, что в отличие от львов, слонов и гаруд, наги и их местообиталище имеют временную координату. Они живут в той области буддийского космоса, которая возникает после кальпы разрушения огнем и представляет собой равнину, ровную и гладкую, как серебро, поросшую зеленой травой, цветом напоминающую драгоценный камень "кошачий глаз"[56]. Пространственная координата обители нагов – на 1 йоджан под миром людей под горой Химаванта. Город нагов очень красив, а земля сделана из семи драгоценностей и прекрасна, как небо богов группы Тридцати трех, обители Индры.

Когда нагини (женская ипостась нага) того вида нагов, которые обитают в океане, понимает, что должна родить, она, из опасения поднять волнение океана и не желая дополнительно усилить волны ветром от крыльев гаруды, который непременно прилетит, опускается под воду и вплывает в одну из великих рек, впадающих в океан. По реке она достигает гигантского леса у отрогов Химаванта, где скрывается в золотой пещере, недосягаемой для гаруды. Там-то и происходит рождение. Нагини обучает свое дитя плаванью и, когда оно уже способно к быстрому передвижению по воде, сотворяет ливень, который длится до тех пор, пока лес Химаванта не скроется под водой. Затем нагини сотворяет золотой дворец, украшенный семью видами драгоценных камней. Внутреннее убранство дворца такое же, как у дворцов небожителей. Поместив сына внутрь дворца, она опускает его под воду, а сама ныряет и, забрав с собой дворец, отправляется обратно в океан. Ли Тхаи приписывает нагам также способность принимать облик людей (например, превратиться в прекрасную девицу, подобную обликом небожительнице) либо животных, если нужно поохотиться ради пропитания[57]. Этот сюжет, бесспорно, содержит мифопоэтическую инкорпорацию в буддийском контексте.

Включение мифопоэтических персонажей в систему буддийского космоса указывает на принципиальную неразрывность процесса усложнения систем духовной культуры, их историческую многое дойность.

Историко-культурное своеобразие буддийской картины мира как психокосма проявилось в полной мере и в трактовке такого вида живых существ, как животные. Ничего даже близко подходящего к натуралистическому описанию "животного царства" мы не видим ни у Васубандху, ни, тем более, в сочинениях пропагастической, назидательной направленности. В философской трактовке животное – это неблагое состояние психики, результат накопления доктринально отрицаемых способов деятельности, мотивированных ложными, т.е. тоже доктринально отрицаемыми, взглядами. В сочинениях, решающих пропагастические задачи, рождение животным – воздаяние за отход от доктринально одобряемых способов действия. Четкое соответствие типа деяния и типа воздаяния имело дополнительную функциональную нагрузку: нежелание обрести конкретную кару должно было, по замыслу идеологов, актуализировать понимание, как должно действовать в конкретном случае.

Для специального культуролого-семантического исследования представляют безусловный интерес инкорпорированные реликты мифопоэтического мировоззрения. Именно наличие в картине буддийского космоса таких персонажей, как наги, гаруды, чудесные слоны и львы, истолкованных в буддийском ключе, свидетельствует об устойчивой модальности культурных архетипов, сохраняющих константные функции при историко-культурной вариабельности смыслового контекста и идеологической приуроченности содержания.


^

Глава Девятая