Иоганн Готфрид гердер идеи к философии истории человечества часть первая
Вид материала | Книга |
СодержаниеКнига двадцатая I. Купеческий дух в Европе II. Рыцарский дух в Европе |
- Иоганн Готфрид гердер идеи к философии истории человечества часть первая, 37688.39kb.
- Вопросы к вступительному экзамену по дисциплине, 120.62kb.
- Учебно-методический комплекс учебной дисциплины «История зарубежной философии (20 век)», 429.83kb.
- И. Г. Гердер полагал, что человечество в своем развитии закон, 715.41kb.
- «История западноевропейской философии. Часть первая. Античность. Средние века», 256.77kb.
- Задача курса студент должен знать основную проблематику философии и осознанно ориентироваться, 539.28kb.
- Вопросы для сдачи кандидатского экзамена по истории философии, 38.83kb.
- Социально-исторические идеи таджикских просветителей конца XIX начала, 593.79kb.
- 1. Ответьте на вопросы: 1 Вчём заключаются антропологические основания идей Платона, 91.72kb.
- Темы рефератов по истории и философии науки для соискателей Православного института, 44.49kb.
Если мы вновь обратимся к тому, какой облик обрела наша часть земли после всех переселений народов, после обращения их в христианскую веру, после всех войн и установления иерархии,— мы увидим полное сил, но беспомощное тело исполина, циклопа, которому недостает только его единственного глаза. Народа было немало на этой западной оконечности Старого Света,— обессиленные роскошеством земли римлян заняли мощные тела, в которых жил здоровый дух, и вскоре земли эти
576
были густо заселены16*. Ибо в первые времена, когда некультурные народы только что овладели своим новым краем, а различия между сословиями не выросли в постоянный наследственный гнет, завоеванный римский мир был настоящим раем для довольствующихся малым дикарей, что жили среди наций, давно уже потрудившихся и постаравшихся о жизненных удобствах. Варвары не замечали причиняемых их набегами опустошений, того, что их походы и переселения отбрасывают человечество более чем на тысячу лет назад,— потери неведомого тебе блага не ощущаешь, а для чувственно воспринимающего человека даже самые жалкие остатки прежней культуры в этой западной части северного мира, во всяком случае, означали нечто большее, нежели его родная Сарматская, Скифская сторона или лежащая далеко на восток земля гуннов. Конечно, род людской страдал в этих краях — от разорений, частых здесь в христианскую эпоху, от войн, разгоравшихся между жившими тут народами, от болезней, от эпидемий, которые поражали Европу,— но ничто так не сокрушало людей, как деспотический феодальный строй. Европа была населена людьми, но люди были крепостными рабами; угнетавшее их рабство было тем более жестоким, что заведенный порядок определялся политическими законами и слепой привычкой, закреплен грамотами, что раб был навеки привязан к земле, на которой жил. Сам воздух обращал людей в рабство,— кто не был освобожден документом, кто по своему рождению не был деспот, тот вступал в крепостную, рабскую зависимость, объявлявшуюся естественным состоянием.
От Рима нельзя было ждать помощи; сами слуги Рима вместе с другими господами поделили власть в Европе, Рим сам стоял на плечах бесчисленных духовных рабов. Если император и короли отпускали кого-либо на свободу, то свободу эту надо было сначала вырвать, получив отпускную, вырвать силой, словно у великанов и драконов рыцарских книг,— и этот путь к свободе был, следовательно, тоже долгим и тяжким. Знания, которые принесло с собой западное христианство, были розданы и обращены в прямую пользу. Для народа христианство было жалким, чисто словесным служением богу, дурная реторика отцов церкви превратилась в монастырях, церквах, общинах в колдовской деспотизм, во власть над душами, и низкая чернь должна была почитать своего духовного деспота, бичуя и истязая свое тело, а то и должны были искупать свои грехи, стоя на коленях с набитым сеном ртом. Науки, искусства исчезли бесследно, ибо между мощами, среди перезвона колоколов и звуков органа, в дыму от ладана, под чтения заупокойных молитв Музы не живут. Иерархия своими молниями задушила свободу мысли, своим ярмом парализовала всякое благородное начинание. Терпящим обещали вознаграждение в ином мире, угнетавшие, оставляя богатства свои
16* Как сильны физически были наши предки, известно и из истории, и видно по могильным курганам и доспехам; без этих сильных тел не представить древней и средневековой истории Европы. Мыслей было мало в этих храбрых и благородных телах, это немногое бродило по телу медленно, но энергично, мощно.
577
церкви, жили в уверенности, что в смертный час получат отпущение грехов,— царство божие арендовалось на земле.
Помимо римской церкви, на земле Европы не было спасения. Ибо, и не вспоминая уж о согнанных со своих мест народах, которые вели жалкое существование в дальних уголках Европы, никто не мог ждать ничего ни от греческой империи, ни тем более от того единственного государства, которое вскоре стало складываться в Восточной Европе за пределами Римской империи и римского папства17*. Итак, в западной части Европы не осталось ничего, кроме нее самой и той единственной южной нации, у которой зацвели новые побеги просвещения,— арабов. С этими арабами Европа вскоре столкнулась и вступила в схватку; затронуты были самые чувствительные ее части; в Испании конфликт затянулся до того времени, когда Европа дожила уже до ясных дней Просвещения. Но что же ждало победителя? И кому досталась победа? Лучшей наградой, несомненно, было то, что человеческая энергия, человеческая деятельность вновь пришла в движение.
17* Это государство — Россия. С самого своего основания она шла иными, особыми путями по сравнению с западными государствами Европы; вместе с последними она выступила на исторической сцене лишь поздно.
^ КНИГА ДВАДЦАТАЯ
Если и видеть в крестовых походах эпоху великих перемен в нашей части света, то нужно быть осторожным и не рассматривать крестовые походы как первый и единственный источник перемен. Крестовые походы были безумием, и безумие это стоило Европе нескольких миллионов жизней, тогда как уцелевшие и вернувшиеся на родину были по большей части не просвещенными, а распустившимися, наглыми, погрязшими в роскоши людьми. Все доброе происходило в те времена от побочных причин, которым именно тогда можно было свободно развернуться, но и это доброе во многих отношениях было весьма опасным благом. Кроме того, ни одно историческое событие в мире не протекает отдельно; заключенное в уже наличествующих причинах, в духе времен и народов, оно — лишь циферблат часов, стрелка которых движима скрытыми в самом механизме гирями. Итак, рассматривая европейский механизм в целом, станем по-прежнему наблюдать, как содействовало каждое колесико достижению всеобщей цели.
^ I. Купеческий дух в Европе
Не напрасно природа ограничила этот небольшой материк берегами со множеством бухт, не напрасно изрезала его таким множеством судоходных рек, озер и морей,— с древнейших времен их неустанно бороздили прибрежные народы. Чем было Средиземное море для южан, тем Восточное — для северян,— поприщем начинающего морехода, ареной сообщений между народами. Мы видели, что не только гэлы и кимвры, но и фризы, саксы, особенно норманны плавают по западным и восточным морям, заплывают и в Средиземное море, творят на них добро и зло. От выдолбленных стволов перешли к большим кораблям, научились плавать в бурном море и использовать силу всех ветров, так что еще и теперь деления компаса носят немецкие названия, как и многие морские выражения взяты из немецкого языка. Янтарь был дорогой забавой, привлекавшей к себе греков, римлян, арабов и познакомившей южан с северным миром. Корабли из Массилии (Марсель) везли его по океану, по суше его везли
579
через Карнунт к Адриатическому морю, по Днепру — к Черному морю, везли в невероятных количествах: главным путем, связывавшим Север, Юг и Восток, дорогой народов, был путь к Черному морю1*. Там, где впадают в Черное море Дон и Днепр, были расположены два торговых города — Азов (Танаис, Асгард) и Ольбия (Борисфен, Альфхайм), перевалочные пункты для грузов, следовавших из Татарии, Индии, Китая, Византии, Египта в Северную Европу,— как правило, в обмен на другие товары; и тогда, когда оживился более удобный путь через Средиземное море, этот северовосточный торговый путь не был забыт — ни в эпоху крестовых походов, ни еще позднее. Когда славяне овладели большой частью Балтийского побережья, они построили вдоль берега моря цветущие торговые города; жившие на островах и на противоположном берегу моря немецкие племена конкурировали с ними и не успокоились, пока не разрушили всю торговлю славян — ради прибыли и в угоду христианству. Тогда они попытались занять место славян, и так, постепенно, задолго до ганзейского союза, сложилось нечто вроде морской республики, такой союз купеческих городов, из которого выросла впоследствии Ганза. Как во времена морского разбоя на Севере были короли, правившие на море, так теперь образовалось пространное, состоящее из множества частей торговое государство, основанное на подлинных началах безопасности, мира, взаимопомощи,— быть может, в нем прообраз будущего, того будущего, что ждет все торговые народы Европы. На северных побережьях здесь и там — а раньше всего во Фландрии — расцветали трудолюбие и полезные промыслы.
Конечно, внутреннее состояние этой части земли не было самым благотворным,— не только нападения морских разбойников нередко полагали печальный конец самым лучшим начинаниям, как случалось повсеместно, но и не утихавший воинственный дух народов, выросший из него феодальный уклад приносили с собой бесчисленные помехи и препятствия для трудолюбивого усердия народов. В первые времена, когда варвары только что разделили между собой европейские земли, когда между людьми одного племени было больше равенства и когда с прежними обитателями этих мест обращались еще довольно мягко, тогда усердию и трудолюбию недоставало лишь поощрения, и, можно быть уверенным, они не остались бы без содействия, будь среди королей побольше Теодорихов, Карлов, Альфредов. Но когда свободные люди очутились в ярме крепостной зависимости, когда наследственная знать стала пожинать плоды пота и труда крепостных, чтобы роскошествовать и пьянствовать, а сама стыдилась полезного ремесла, когда трудолюбивый человек нуждался в жалованных грамотах, чтобы только заниматься своим ремеслом, должен был выплачивать оброк, чтобы избавиться от бесовской власти,— тогда все было еще связано жестокими цепями. Правители, понимавшие это, делали все возможное — основывали города и давали им привилегии, брали под свою
1* Много материалов об этом собрано и сопоставлено в т. I «Истории немецкой торговли» Фишера.
580
защиту ремесленников и художников, привлекали в свой округ купцов и даже ростовщиков-евреев, первых освобождали от уплаты пошлины, а вторым, испытывая постоянную нужду в еврейских деньгах, даже даровали сеявшие зло торговые свободы; но при всем этом на европейском материке плоды человеческого труда еще не могли войти в свободное пользование и обращение. Все было замкнуто, все разъединено, все притеснялось, так что вполне естественно, если южане, искусные, ловкие, жившие в благоприятных зонах, на время обогнали старательных и прилежных северян. Но только на время,— потому что все, чего достигли Венеция, Генуя, Пиза, Амальфи, все так и осталось в пределах Средиземного моря,— а мореплавателям Севера принадлежал океан и вместе с океаном — целый свет.
* * *
Венеция в своих лагунах выросла, как вырос Рим. Поначалу спасавшиеся от варварских набегов находили прибежище на недоступных, скудных островках, находя здесь жалкое пропитание; соединившись в одно целое со старой гаванью Падуи, Венеция связала свои разбросанные селения и островки, приняла особую форму правления и, начавши с жалкой торговли солью и рыбой, поднялась за несколько столетий до положения первого торгового города Европы, превратилась в торговый склад всех окрестных земель, овладела несколькими королевствами и еще теперь пользуется славой древнейшего вольного государства, которое за все время, пока существует оно, не мог еще завоевать ни один враг. История Венеции, как и история многих торговых государств, доказывает, что можно начать с ничего, а обрести все, что и близящуюся катастрофу можно предотвратить, если соединить неутомимый труд и практический ум. Венеция лишь поздно решилась выйти из своих болот и, словно робкий обитатель ила, нащупала на берегу моря узкую полоску земли, потом сделала еще несколько осторожных шагов и, желая снискать благосклонность богатейшей империи, встала на сторону слабосильного экзарха Равенны. За это Венеция получила то, на что рассчитывала,— самые весомые свободы в государстве, сосредотачивавшем в те времена почти всю торговлю мира. Как только арабы стали расширять свои владения и, захватив Сирию, Египет и почти все побережье Средиземноморья, попытались присвоить себе и торговлю разных стран, Венеция смело и удачно отражала их попытки проникнуть в Адриатическое море, но одновременно не замедлила заключить с ними договоры и благодаря этому с неизмеримой выгодой для себя стала посредницей в торговле всеми богатствами Востока. Через Венецию в Западную Европу поступали в таких огромных количествах всевозможные товары, специи, шелка, предметы восточной роскоши, что почти вся Ломбардия превратилась в их склад, а венецианцы, да и все жители Ломбардии, наряду с евреями, перепродавали их во все страны Западной Европы. Северная торговля, от которой в целом было больше проку, какое-то время страдала от этого, кроме того, богатая Венеция, теснимая венграми и аварами, закрепилась и на материке,— не пор-
587
тя отношений ни с арабами, ни с греческими императорами, она умела использовать в своих интересах и Константинополь, и Алеппо, и Александрию и яростно противодействовала любым торговым предприятиям норманнов, пока их торговля тоже не оказалась в ее руках. Именно роскошные восточные товары, привозимые с Востока Венецией и ее соперницами, богатства, которые накапливали эти города, а к тому же еще и рассказы пилигримов о великолепной жизни Востока разожгли зависть в сердцах европейцев — не так гроб господень, как обширные владения магометан. Когда начались крестовые походы, наибольшую пользу извлекли из них именно итальянские купеческие города. Они перевозили войска, доставляли им продовольствие и зарабатывали на этом невероятные суммы, а в завоеванных землях получали новые привилегии, центры торговли, земельные владения. Прежде всего удача сопутствовала Венеции — ей с помощью полчищ крестоносцев удалось захватить Константинополь и создать Латинскую империю, причем Венеция так выгодно поделила награбленное со своими союзниками, что тем досталось малое и на малый срок, а Венеции — все необходимое для торговли — острова и побережья Греции. Венецианцы долго владели этими землями и еще расширили свои владения; им удавалось осторожно и удачливо избегать опасностей, сетей, которые ставили им недруги и соперники,— но, наконец, установился новый порядок вещей, португальцы стали плавать вокруг Африки, турецкая империя прорвалась на Европейский континент, и Венеция была заперта в своем Адриатическом море. Итак, огромная доля добычи, полученной в войнах с греческой империей, в крестовых походах, от торговли с Востоком, была свезена в венецианские лагуны; все доброе и дурное, что пошло отсюда, распространилось по всей Италии, Франции и Германии, особенно по южной Германии. Венецианцы были голландцами своего времени, за свое купеческое трудолюбие, за развитие ремесел и художеств и прежде всего за устойчивую, принятую Венецией, форму правления они навеки занесены в книгу человечества2*.
* * *
Раньше Венеции крупную торговлю развернула Генуя и на какое-то время добилась господства на Средиземноморье. Генуя участвовала в торговле с греками, а позднее и с арабами; поскольку генуэзцы были заинтересованы в безопасности плавания по Средиземному морю, то они не только завладели Корсикой, но с помощью некоторых христианских князей Испании заполучили опорные точки в Африке и принудили пиратов к миру. Генуя оставалась весьма деятельной во время крестовых походов — генуэзцы поддерживали сухопутные войска своим флотом, помогали
2* В «Истории Венеции» Лебре1 — перед нами извлечение всего интересного из всей литературы об этом государстве; такого собрания нет на других языках. Мы увидим позднее, чем был этот морской город для церкви, для литературы Европы и вообще для всей Европы.
582
завоевывать Антиохию, Триполи, Цезарею, Иерусалим в первом походе, так что были вознаграждены совершенно особыми привилегиями на торговлю в Сирии и Палестине, а, кроме того, у гроба господня, над алтарем, помещена в их честь благодарственная надпись, весьма лестная для Генуи. Торгуя с Египтом генуэзцы соперничали с Венецией, но центром их господства было Черное море; здесь они владели большим торговым городом Каффой2, куда прибывали по суше товары из разных стран Востока, они торговали с Арменией и, мало того,— вели свою торговлю даже во внутренних областях самой Татарии. Долгое время генуэзцы защищали Каффу и острова архипелага, которые тоже были в их руках, но когда турки заняли Константинополь, то они закрыли Генуе выход в Черное море, а потом отрезали ее и от архипелага. С Венецией генуэзцы вели длительные и кровопролитные войны, Венеция не раз была на грани гибели, а Пизу генуэзцы разрушили до основания,— в конце концов венецианцам удалось запереть генуэзский флот в Кьоцце, этим было довершено их падение.
* * *
Амальфи, Пиза и другие города материка вместе с Венецией и Генуей участвовали в торговле с арабами и восточными землями, Флоренция обрела независимость н присоединила Фьезоле; город Амальфи свободно торговал во всех владениях египетского халифа; Амальфи, Пиза и Генуя были морскими державами. Прибрежные города Франции и Испании тоже стремились принять участие в торговле с Левантом, а паломники отправлялись в путь не столько ради молитвы, сколько ради наживы. Таково было положение Южной Европы, напротив которой располагались владения арабов; для итальянского побережья арабские земли были чем-то вроде сада, полного специй, какой-то волшебной страной, изобилующей сокровищами. Итальянским городам, пускавшимся в путь вместе с крестоносцами, нужно было не тело господне, а пряности и сокровища той земли. Банк Тира был им землей обетованной, и если они что-либо предпринимали, то замыслы их никогда не отклонялись от обычной торговой тропы, исхоженной за целые века.
* * *
Чужеземные богатства могли даровать лишь преходящее счастье тому, кто сумел заполучить их, но, быть может, первоначальный расцвет итальянской культуры не мог бы обойтись без них. Люди познакомились с жизненными удобствами, с менее суровым образом жизни, теперь можно было приучаться к не столь грубой роскоши, как прежде. Многие большие города Италии лишь тонкой нитью связаны были с их верховным правителем, тем более что его не было поблизости и жил он далеко, по ту сторону Альп; все эти города стремились к независимости и вскоре во много раз превзошли своим могуществом неотесанных обитателей крепостей или разбойничьих замков, и вот почему: города или же привлекали их к себе все укрепляющимися узами роскоши, благосостояния, и тогда
583
феодал становился мирным жителем города, или же города, население которых все увеличивалось, вскоре были достаточно сильны, чтобы разрушить замок и принудить феодала мирно сосуществовать с городом. Роскошь пробуждала трудолюбие: не только художества и мануфактуры, поднималось и земледелие; Ломбардия, Флоренция, Болонья, Феррара, неаполитанские и сицилийские берега по соседству с большими, богатыми, трудолюбивыми городами превратились в прекрасно возделанные, цветущие поля,— Ломбардия была садом, когда большая часть Европы была еще лугом и лесом. Многолюдные города кормила земля, а землевладелец мог получать теперь больший доход, потому что цены на продовольствие повышались, но он и должен был стремиться получить наибольшую прибыль, чтобы не отстать от других в стремлении к роскошной жизни. Так один род деятельности пробуждал другой и не давал ему застыть на месте; вместе с этим новым поворотом вещей не могли не укрепиться и порядок, и свобода собственности, и законность. Нужно было учиться бережливости, чтобы уметь тратить; способность людей находить, изобретать новое отточилась: каждый хотел обогнать другого; если раньше каждый вел свое хозяйство и был предоставлен сам себе, то теперь каждый как бы становился купцом. Итак, если часть арабских богатств прошла через руки итальянцев, и в прекрасной Италии показались ростки новой культуры, то это — в природе вещей.
Но цветение было скоротечным. Торговля множилась и пошла другими путями; республики клонились к упадку, богатые города в их гордыне забылись, и их разрывали внутренние неурядицы; вся страна раскололась на партии, и выдвинулись вперед предприимчивые люди и отдельные семейства, сосредоточившие в своих руках большую силу. К этому надо еще прибавить войны, угнетение, а поскольку роскошь и искусства изгнали боевой дух и даже самую честность и верность, то города один за другим становились добычей чужеземных и отечественных тиранов, и только наистрожайшие меры спасли от гибели Венецию, раздававшую сладостную отраву. Однако каждая пружина, действующая в делах людских, пользуется подобающими ей правами. К счастью для Европы, тогдашняя роскошь отнюдь не распространилась среди всех, а в основном она только наполнила карманы жителей Ломбардии; в противоположность купеческому духу городов пробуждался в Европе иной дух — могучий и бескорыстный дух рыцарства, готовый преодолеть любые трудности, и все толькп ради чести. Посмотрим, из каких ростков вышел этот цветок, что питало его и какие плоды принёс он, сдерживая купеческий дух наживы.
^ II. Рыцарский дух в Европе
Все наводнившие Европу немецкие племена состояли из воинов, а поскольку самым тяжелым было служить в коннице, то, несомненно, нередкс случалось так, что труды конников не были вознаграждены по заслугам.
584
Вскоре возник целый особый разряд конников, где этому делу учили по всем правилам искусства, а поскольку этот разряд составил дружину вождей, герцогов, королей, то, естественно, сложилось нечто вроде военной школы, в которой ученик проводил годы учения, после чего, возможно, должен был пускаться на поиски приключений, в чем и состояло его ремесло, или же, если он хорошо вел себя, то, как выслужившийся подмастерье, мог получить права мастера и продолжать служить дальше или, как мастер своего дела, набирать своих учеников. По всей видимости, у рыцарства именно такое, а не иное происхождение. Немецкие народы, у которых любое занятие складывалось в цех, прежде всего должны были создать цех того искусства, в котором только они и разбирались, и именно потому, что это было их главное и единственное искусство, они воздавали ему все почести, которых не могли признать за другими, не известными им искусствами. Такой исток уже содержит в себе все законы и правила рыцарства3*.
А именно, находиться в дружине значило служить, а потому первой обязанностью — обязанностью и оруженосца, и рыцаря — было дать обет верности своему господину. Конные, боевые упражнения были школой, и от них впоследствии произошли поединки и турниры рыцарей, наряду со всем другим рыцарским служением. При дворе ученик должен был состоять в окружении своего господина и своей госпожи, оказывать им услуги, поэтому он по всем правилам цеха учился исполнять долг вежливости по отношению к дамам и господам. А поскольку одного оружия и коня было мало и такой воин не мог обойтись и без религии и женской благосклонности, то он выучивал первую по короткому требнику и добивался милости женщин согласно принятым нравам и по своим способностям. Так и сложилось рыцарство — оно составилось из слепой веры в религию, из слепой верности господину, если только этот последний не требовал чего-либо противного правилам цеха, из вежливости в служении и учтивости к дамам,— а помимо этих доблестей голова и сердце рыцаря могли быть пусты и не ведали ничего о каких-либо иных понятиях и обязанностях. Низшие сословия были не ровня ему, а чему учился ученый, художник, ремесленник, все то рыцарь, выучившийся и состоявший на службе у своего господина, мог преспокойно презирать.
Ясно, что подобное ремесло воина должно было выродиться и превратиться в наглое варварство, как только стало наследственным и «могущественный», и «всесильный» рыцарь уже с колыбели был «благородным» отпрыском дворянства,— итак, сами же государи, если они были достаточно дальновидны, должны были не просто кормить свою дружину бездельников, но и позаботиться о том, чтобы как-то облагородить их профес-
3* См. «Историю Оснабрюка» Мёзера, т. I. Вместо множества сочинений, трактующих рыцарские нравы, приведу одного-единственного Кюрна де Сен-Пале, сочинение которого «Рыцарство Средних веков» вышло и по-немецки в переводе Клюбера3. Большая часть этой работы говорит о французском рыцарстве, а история рыцарства всей Европы еще не написана.