Монография: П. А. Кузьминов. Эпоха реформ 50 – 70-х годов XIX в. У народов северного кавказа в дореволюционном кавказоведении

Вид материала

Монография

Подобный материал:

• Система архетипических образов в балкарской поэзии 30-50-х годов ХХ века (на материале, 362.28kb.
• Проблемы эволюционного становления жанра рассказа в балкарской литературе 60-80 Х годов, 286.97kb.
• Пространственно-временное поведение в традиционной культуре народов Северного Кавказа, 911.76kb.
• Правозащитный Центр «Мемориал», 418.72kb.
• Правовое обеспечение военных реформ 60 70-х годов XIX века в россии (историко-правовое, 2558.11kb.
• Урок №6. Тема: "Адыги и ногайцы", 27.46kb.
• Художественный мир аскерби шортанова 10. 01. 02 литература народов Российской Федерации, 283.63kb.
• Нп «сибирская ассоциация консультантов», 77.89kb.
• На правах рукописи, 716.51kb.
• Человек и природа гор в художественной литературе северного кавказа. Эволюция взглядов, 351.19kb.

⁷⁹. В основе такого решения вопроса была упорная борьба кумыкских крестьян за землю. Это вынужден признать и автор статьи, заявивший, что, несмотря на желание администрации объявить всю землю частной собственностью феодалов, ей пришлось отказаться от этой идеи. Поскольку «… такой способ решения поземельного вопроса при усиливавшихся постоянно столкновениях обоих сословий неизбежно повел бы к печальным катастрофам для самих владельческих классов»⁸⁰, что и явилось главным мотивом, заставившим администрацию оказать мощный нажим на кумыкских феодалов. В результате последние отказались от части земли в пользу аульных обществ.

Вскоре был опубликован обширный очерк П.А. Гаврилова⁸¹, который по широте привлеченных официальных материалов и конкретных данных, вводимых в научный оборот, является одним из наиболее значительных работ по земельной реформе на Северном Кавказе в дореволюционной историографии. Привлекая ряд документов: приказы главнокомандующего армией на Кавказе, распоряжения начальников Терской и Кубанской областей и, главным образом, «… материалы сословно-поземельной комиссии Д.С. Кодзокова»⁸², – автор осветил аграрные преобразования по административным округам региона.

В основе концепции Гаврилова – тезис об исконной отсталости народов Северного Кавказа, который утверждал о «полукочевом образе жизни кабардинцев»⁸³. Постулирование этой идеи необходимо автору для утверждения целесообразности и законности всех мероприятий администрации по упорядочиванию землепользования и землевладения в крае. Эту позицию аргументировано оспорил К.Ф. Дзамихов, подчеркнувший, что «своеобразной чертой средневековой Кабарды была подвижность населенных пунктов. Она была вызвана спецификой хозяйства – отгонным скотоводством и переложной системой земледелия. На неё влияли и частые военные столкновения феодальной знати, нападения крымских татар, а также демографические изменения в результате частых эпидемий»⁸⁴.

Гаврилов первым вводит в научный оборот содержание «Акта от 20 августа 1863 г.», но он же его неверно комментирует, заявляя об отсутствии частной собственности на землю в Кабарде. Это утверждение, казалось бы, должно «снять» всю сложность земельных отношений, поскольку, наделив всех жителей равным количеством земли, проблема была бы решена, так как до реформы, как утверждает Гаврилов, преимуществ в её владении не было. «Но такой порядок был бы крайне произволен и далеко не справедлив, – противореча вышесказанному, заявил Гаврилов, – а потому, конечно, и не мог быть принят в руководство, ибо при нем … были бы положительно нарушены права собственности как отдельных обществ, так и частных лиц»⁸⁵. Как видим, логическая связь причины и вывода нарушена. Когда же прав автор? По-видимому, дело в том, что он использовал в работе два разноплановых и внутренне противоречивых источника: материалы комиссии Д.С. Кодзокова, принципиального сторонника общинного землепользования и наделения всех жителей Кабарды и других округов равным количеством земли, и мнение высшего звена кавказской администрации, высказанное в 1861 г. исполняющим обязанности командующего Кавказской армией князем Г.Д. Орбелиани. В известной докладной записке он писал: «Отнять у аристократического сословия все прежние права … было бы несправедливо … Необходимо, следовательно, вознаградить их чем-нибудь. Это вознаграждение и может состоять в даровании им участков земли известной величины на полном помещичьем праве»⁸⁶. Некритическое отношение к используемым материалам привело к совмещению в статье диаметрально противоположных взглядов на одну проблему. Но логика событий нарушена не только в данном случае. При освещении аграрных преобразований в Осетии Гаврилов отметил, что феодалы Тагаурского общества – алдары – были лишены права получения земельных наделов в частную собственность и уравнены с крестьянами в количестве получаемой земли. «Алдарское сословие должно быть включено в общий подворный расчет количества земли, которое будет назначено каждому аулу, с тем чтобы и для алдар была принята та же норма поземельного надела, которая по количеству земли может быть определена на каждый двор»⁸⁷. Не объясняя причин, автор констатирует свершившийся факт, не дав ему никакого объяснения. Но ведь этот факт противоречит общему принципу решения земельного вопроса на Северном Кавказе, противоречит мнению Орбелиани, противоречит высказываниям самого Гаврилова, который заявлял, что «… такой порядок был бы крайне произволен и несправедлив…и такой порядок землевладения пришлось бы вводить не иначе как при помощи штыков»⁸⁸. Это еще раз подтверждает, что автор, пытаясь доказать правомерность всех действий администрации в регионе, не разобрался в сложной проблеме земельных преобразований на Кавказе. Собрав разнохарактерный, противоречивый материал, он изложил его в хронологической последовательности, не вдумываясь в концепции составителей документов. Тем не менее автор небезразличен к формам земельной собственности, заявляя: «… общинное владение землей по-прежнему закрывало русскому элементу доступ в Кабарду. В этих видах … образование многочисленного класса собственников всего скорее могло бы привести к желаемой цели»⁸⁹.

Житель г. Пятигорска Е. Сельдерецкой опубликовал в Берлине книгу⁹⁰, в которой предпринял попытку проанализировать национальную политику правительства в регионе. Автор, как видно из текста работы, достаточно хорошо знает жизнь и быт народов Кавказа, поскольку он прожил здесь более четверти века, и выражает не только личные суждения, а протест «целой среды людей Русских на Кавказе – среды, сочувствующей русским интересам не с точки той или иной выгоды местной, а с точки их прикосновения к достоинству имени Русского, по их связи с народным значением нашим и по их отношению к Северу, а не к Югу»⁹¹. Представляется, это подход националиста, требующего изменить государственную политику в завоёванном крае, но его также возмущает «равнодушие правительства и периодической печати к делам края, который поглощает треть армии и миллионы рублей». Отсюда его задача – «возбудить желание у журналистов и чиновников, проверить поднимаемые им вопросы». Вместе с тем, автор уверен, что публикация работы невозможна в России, поэтому он «вынужден издать её в чужих пределах»⁹².

Отличительной чертой мусульманского мира Северного Кавказа было, по мнению Е. Сельдерецкого, наличие в его среде «двух влиятельных сословий: дворянства или духовенства, но то и другое вместе никогда (не бывает единно – П.К.), так что влияние одного из них резко обусловливается слабостью другого. В Кабарде, части Осетии и плоскости Кумынской (Кумыкской – П.К.), где во главе населения стояло дворянство, значение духовенства всегда было ничтожно, и суд отправлялся по обычаю; в тех же горских обществах, где духовенство достигало общественной власти, то оно напрягало все усилия к уничтожению дворянства»⁹³. Здесь, по-видимому, имелся в виду опыт имамата Шамиля, где на первом этапе проводилась жесткая антифеодальная политика. Доступ к почету и богатству простому жителю-мусульманину горского аула открывала, утверждает автор, «одна карьера духовная, и поэтому все, что только в народе выделяется способного, предприимчивого и энергического, ищет всегда возможность надеть чалму. Во всех последовавших и после покорения гор беспорядках в Чечне являлся всегда действительный или подставной имам, так что и в понятии народном, и в убеждениях администрации Русской волнение в горских обществах неразлучно с началом духовным и появлением духовного владыки». Влияние же класса дворян основано на его поземельных и родовых правах, поэтому оно склонялось «к тому порядку и Правительству, которое наиболее гарантировало его права и собственность»⁹⁴.

Социальные приоритеты автора проявились при освещении сюжета о походе Шамиля в Кабарду в 1846 г., когда «дворянсво, понимая погибель своих прав и имущества, стало обнаруживать Имаму столько неприязни, что он не замедлил отступить, и попытка его осталась безуспешной. Все это совершилось без всякого участия войск». Казалось бы, дворянство, ставшее естественным союзником в противостоянии с сильным противником, должно пользоваться особой поддержкой правительства, но «администрация Терской области отнеслась враждебно к этому сословию»⁹⁵.

Для обоснования этого тезиса Е. Сельдерецкой привлек сведения о земельной реформе в Кабарде. Поскольку эта точка зрения практически неизвестна и впервые вводится в широкий научный оборот, то считаем необходимым привести её полностью. В интерпретации автора аграрные преобразования выглядели следующим образом. «Земля в Кабарде принадлежала четырем княжеским фамилиям с разветвлениями, и права ими пользования сословиями другими обусловливались для одних – известными лишь внешними обязанностями, для других – определенными повинностями. Подвинутые домогательствами и увещаниями администрации, из которых наиболее побудительным средством склонить депутатов послужили ссылки на указы генерала Ермолова, подтвержденные затем и другими о конфисковании земель уходящих в Турцию кабардинцев в пользу казны. Указы эти переставали быть действительными, как только земли будут признаны общественными, а чтобы побудить ещё более депутатов к подписи акта (имеется в виду акт от 20 августа 1863 г. – П.К.), земли оставшегося в Турции князя Абукова пожалованы были во время переговоров двум лицам посторонним. После долгих колебаний народные депутаты Кабарды решились наконец формулировать положение своих земель актом, которым вся земля кабардинская признавалась достоянием общественным, а не частным, но с правом, однако, пользования этой землей по обычаю.

Поскольку в составлении такого акта депутаты не подозревали умыслов тайных, и, в то же время заманчивая перспектива закрепить навсегда обширные земли за одними кабардинцами и оградить их от всякой продажи людям посторонним как достояние общее взяло верх над сомнениями. И акт депутатами был подписан.

Спустя три года и по освобождении в Кабарде от личной зависимости более 10 000 холопов, на основании этого акта, но, оставив без внимания оговорку (пользоваться этой землей по обычаю – П.К.), администрация областная признала порядок доселе существовавшего пользования землей в Кабарде неправильным, постановила: все сословия Кабарды, не выключая и освобожденных холопов, имеют права на земли равные; а если при разделе земель кабардинским князьям и узденям будут прирезаны излишки, то это отнюдь не по их праву на то, а по милости администрации. Путем этим дворянство кабардинское лишилось всех своих земель, и князь Атажукин, с которым вел переговоры главнокомандующий князь Воронцов об уменьшении оброчной платы получаемой им с целого общества Урусбиевского, жившего на его землях (в 50-е гг. XIX в. – П.К.), приравнен был в своих поземельных правах и общественном значении, к искупленному им несколько лет тому назад холопу.

Старик Атажукин⁹⁶, старший князь в Кабарде, человек умный, уважаемый и влиятельный, будучи депутатом от дворянства, имел неосторожность приложить первым руку к составленному акту, что наиболее подвинуло к подписи депутатов и остальных. Когда же дворянство удостоверилось, к чему повел этот акт, то вся вина пала на Атажукина, заподозренного в недостойных побуждениях, и это почтенное имя покрылось между своими пятном незаслуженным.

Признать в отторжении земель от дворян что-нибудь общее с сословной реформой 19 февраля 1861 г. было бы весьма мудрено, так как крестьянин в России получает землю в количестве ограниченном и за выкуп, в Грузии – тоже. Кумыку же она даруется безвозмездно и в количестве 30 десятин, а кабардинцу – 60»⁹⁷. Таким образом, сегмент социальных предпочтений в проведении аграрной политики на Северном Кавказе автор обозначил совершенно точно. По его мнению, действия администрации Терской области неадекватны видам правительства (подразумевая интересы феодальной знати – П.К.), а потому, пока не поздно, их надо отменить, поскольку умаление значения дворянства ведет к усилению позиций духовенства и ослабляет естественного союзника – дворянство. Именно поэтому «мечети пошли расти в аулах как грибы. Стали уже появляться и там, где их прежде не было, и воздвигаться обширные и дорогие. Звание хаджи становится ныне нужным уже человеку именитому, и на поклонение в Мекку потекли уже и князья кумыкские. Словом, чего не в силах был довершить мюридизм, одолела шутя администрация наша»⁹⁸. Возможно, автор не знал, что дворянская элита Кабарды и Кумыкии совершала хадж в Мекку и в XVII и в XVIII вв., но, взявшись анализировать политику правительства в крае, он должен был изучить известный материал о создании по просьбе дворян и духовенства в 1807–1822 гг. шариатского суда в Кабарде. К тому же утверждение ислама в Кабарде шло не вопреки, а при самом активном участии князей и дворян региона.

Жесткой критике подверг Е. Сельдерецкой действия правительства по «распространению в крае крупного землевладения путем пожалования земель разным служащим лицам, которое приобрело широкие размеры»⁹⁹. Быстрое увеличение частного землевладения наносило удар по казачьим наделам, они сокращались, а в ряде случаев казаков переводили в разряд «гражданских поселян, а этим, следовательно, выигрываются свободные земли, которые уже без затруднения могут быть отданы офицерам казачьим»¹⁰⁰.

Последовательно отстаивая общинные интересы терского казачества, к которому он, видимо, принадлежал, автор обвинял областную администрацию и в том, что «казачьи и регулярные войска фактически перешли в роль простой рабочей силы для всех черных отправлений в крае, не выключая и всех житейских потребностей туземцев»¹⁰¹. То есть создатель «ученого» труда утверждал, что завоеванные в многолетней Кавказской войне горцы являлись привилегированными жителями Терской области, а казаки несли на своих плечах все тяготы службы и многочисленные повинности.

Содержание работы свидетельствует, что автор, взявшись за исследование общественной жизни народов Кавказа в 60-е гг. XIX в., последовательно противопоставил интересы правительства, областной администрации, расширяющегося дворянского землевладения, горцев истинным защитникам России на Кавказе – казакам, забыв при этом проанализировать душевой надел земли, социальные, экономические, юридические и культурные права горцев и казаков. Осознавая «неудобность» такой концепции, «Пятигорчанин» нашел средства и возможности опубликовать свой труд за границей.

Публикация документов по тем или иным вопросам общественного развития всегда имела важное практическое значение для науки. В этом плане интерес представляет сборник законодательных актов по устройству быта крестьян на Кавказе¹⁰², изданный управляющим канцелярией по делам устройства крестьян при главном управлении наместника Кавказа Кучаевым. Цель сборника – показать заботу и благодеяния кавказской администрации по отношению к местному населению. Для решения этой задачи Кучаев привлек отдельные материалы по крестьянской реформе. В частности, опубликованы условия освобождения зависимых крестьян, которые, по его мнению, подтверждали мысль о внимании правительства к народам Северного Кавказа. Но опубликованные документы не отражают всех реалий реформы, ведь опубликованы были только «правила», в то время как освобождение проходило по «соглашениям», и мы это отмечали. Так нехитрой подтасовкой фактов формировалось мнение о заботливости и благодеяниях царского правительства по отношению к горцам.

Основной «рабочей лошадкой» аграрных преобразований в Терской области была сословно-поземельная комиссия, которая, опираясь на собранный материал, предлагала проекты наделения землей по обществам и сословиям. Понятно, что её деятельность не могла удовлетворить всех. Критике «справа» подвергалась деятельность Терской сословно-поземельной комиссии Кодзокова¹⁰³. Представители высшего сословия Куртатинского ущелья Северной Осетии опубликовали в Москве брошюру, обосновывающую наличие феодального сословия в Куртатии, в противовес мнению комиссии Кодзокова, причем привели весомые аргументы в свою пользу. Не останавливаясь на причинах появления этой книжки, отметим любопытный факт, подчеркнутый авторами. «Желая во что бы то ни было сделать демократами куртатинцев, комиссия даже не обратила внимания на освобождение этим сословием кавдасардов и холопов в 1864–1867 гг.»¹⁰⁴. Эта мысль заимствована у Д. Цаликова, который в 1882 г. подверг критике материалы Терской сословно-поземельной комиссии и её председателя. По его мнению, в трудах комиссии везде «проглядывает увлечение частными интересами в ущерб делу общественному»¹⁰⁵. Это произошло потому, что члены комиссии игнорировали известные исторические документы о характере сословных отношений в Куртатинском обществе, положившись на показания депутатов от соседних народов, которые преднамеренно исказили характер общественных отношений. «Каждый раз, когда правительственный документ явно противоречит её заключению, – подчёркивает Д. Цаликов, – комиссия или умалчивает, или употребляет прием, по меньшей мере, странный: подобный документ она находит ошибочным»¹⁰⁶. Представляется, что данный упрёк некорректен, но характерно, что в данном контексте деятельность комиссии еще никто не исследовал. Точку зрения о наличии дворянского сословия в Осетии поддержали в печати Б. Тулатов¹⁰⁷, «Алдар»¹⁰⁸, Сергей Жантиев¹⁰⁹ и др.

Перекликается с этими высказываниями мысль Барака Конова, озвученная С.Ф. Давидовичем, который и в 1887 г. не мог смириться с освобождением крестьян. «Не было в России царя, как покойный Николай, – говорит Барак, – строг был, но зато при нем был порядок, хорошо было. Император Александр добрый был человек, да слабый. Нас, дворян, обидел, холопей отнял! Ведь он этим с нас последнюю рубашку снял. Как мы можем жить без холопей! Ведь мы не привыкли сами работать!»¹¹⁰.

Аналогичный характер носит мемуарная литература¹¹¹, прославляющая М.Т. Лорис-Меликова как умного и дальновидного администратора, сумевшего в сложной обстановке провести реформы у народов Терской области. Автор биографического очерка отмечает, что освобождение зависимых сословий было делом щекотливым и хрупким, так как «лишить горского владельца его собственников (т.е. рабов-холопов – П.К.), на которых он веками привык взирать с безусловно деспотической точки зрения, значило объявить ему войну на смерть», но несмотря на огромные трудности, «Михаил Тариэлович достиг и этого без малейшей неурядицы, даже без неудовольствия князей, узденей и др.»¹¹². Таким образом, этот своеобразный источник – мемуарная литература – является для нас, в данном случае, историографическим фактом, выполняющим функции «кирпичика» в построении общей концепции официально-охранительного направления.

Определённый интерес представляет мнение Исмаила Урусбиева о бывшем начальнике Терской области, высказанное им в 1887 г. путешественнику С.Ф. Давидовичу: «Теснил нас, помещиков, Лорис-Меликов и только о простом народе заботился. – «Вы, – говорил Меликов, – помещики, захватили всю землю, а земля по шариату всем принадлежит и должна составлять общую собственность». Мы, помещики, недолюбливали его, – признавался Измаил, – но все-таки я скажу, что мы, ни до него, ни после него, не имели такого умного и честного начальника»¹¹³.

В 1892 г. исполнилось 25 лет крестьянской реформе на Северном Кавказе. Этот юбилей был отмечен в периодической печати несколькими очерками, в которых излагались минувшие события¹¹⁴. Статьи анонимны, но, по мнению ряда исследователей, их автором был редактор неофициальной части «Терских ведомостей» Е. Максимов¹¹⁵.

Автор, как и его предшественники, благодарен «царю-освободителю» за новую жизнь, дарованную местным народам. «Вся реформа, открывшая поприще свободного труда и развития почти для 24 тысяч туземного населения, – отметил Максимов, – совершилась вполне мирно, без всяких волнений среди освобожденных и владельцев»¹¹⁶. Фактический материал и концепцию реформы Максимов «заимствовал» у Е. Старцева.

Некоторые сведения о реформе в Кабарде Е. Максимов сообщает в статистико-экономическом очерке¹¹⁷, опубликованном в том же году. Обращаясь к акту от 20 августа 1863 г., автор, хотя и отметил инициативу властей в появлении этого документа, все же пришел к выводу об отражении в нем реальных отношений и отметил, что высшее сословие Кабарды пошло на подписание «акта» потому, что «… не рассчитывало убедить власти в своих единоличных частновладельческих правах на землю», а также потому, что «… такой взгляд был освещен и народным обычаем»¹¹⁸. Автор обращает внимание читателя на сохранение в результате реформы хозяйственной самостоятельности бывших зависимых крестьян¹¹⁹. Тем самым Максимов пытается убедить, что все члены кабардинской общины, включая бывших унаутов (холопов), получили равные возможности для участия в экономической жизни. Отсюда положительная оценка аграрно-крестьянской реформы и ее результатов, замалчивание действительных условий освобождения зависимых крестьян и отсутствие желания выяснить истинное положение освобожденных. «Вся великая реформа освобождения зависимых сословий, – подчеркивал Е. Максимов, – совершилась мирно, при полном спокойствии в крае»¹²⁰.

Но в историографии существует и другая оценка идейного наследия Е. Максимова. Так, Е.С. Тютюнина характеризует его взгляды как «демократические»¹²¹, но этот вывод, видимо, не учел отношения автора к крестьянской реформе.

Научный интерес представляют работы Е. Максимова, посвященные вайнахам¹²², написанные с глубоким знанием материала. Оценивая качество опубликованной литературы о горцах, публицисты отмечают, что эта «литература страдает очень многими существенными недостатками. Чеченцам и ингушам посвящены работы по преимуществу трех категорий писателей: военных, непосредственно участвовавших в водворении русского владычества на Кавказе, туристов, путешествовавших по Кавказу, и местных жителей, почти исключительно лиц местной администрации…. Позднейшие писатели пользовались работами перечисленных выше трех категорий часто без всякой их критики, вследствие чего вся существующая литература об ингушах полна противоречий и разногласий, которые ставят неодолимые преграды к изучению жизни по литературным источникам»¹²³. Чтобы уйти от выявленных недостатков, авторы использовали труды наиболее осведомленных исследователей: Л. Загурского, Н. Дубровина, В. Потто, Ч. Ахриева, Н. Грабовского и др., – а также собранные ими статистические данные. Таким образом, авторы заявили о научном подходе к изучению вайнахских этнических общностей.

Освещая внутреннее устройство ингушей, авторы использовали неопубликованные материалы Терской сословной комиссии, учрежденной в 1870 г. Как видно из работ этой комиссии, пишут исследователи, «… у чеченцев нет понятий об отдельных правах, дающих преимущества одним и ставящих других в зависимое положение, т.е. между ними нет деления на сословия в строгом смысле этого слова, и общественный строй их отличается равенством первобытных людей»¹²⁴. Такая констатация низводит чеченцев до уровня первобытнообщинного строя. Но, противореча этому выводу, авторы приводят многочисленные факты землепользования и наличия частной собственности на землю в горных районах Ингушетии. Так, в горных аулах на мужскую душу приходилось в конце 80-х гг. XIX в. 1,8 дес., а в плоскостных аулах по 4,3 дес. земли¹²⁵. Для 20 344 д.м.п., принимая высшую рабочую норму, т.е. по 11 дес. земли на душу, требуется 223 784 дес., между тем как действительный надел всех ингушских селений, горных и плоскостных, достигает всего лишь 76 189. Таким образом, ингуши имеют недостаток земли в 147 595 дес., поэтому вынуждены арендовать земли на плоскости. Минусы землепользования авторы не связывают с проведенной земельной реформой, а выход из сложной ситуации видят в разработке дорог. Именно они помогут поднять «экономическое благосостояние» и изменить «нравственный уклад жизни населения»¹²⁶. Дороги, безусловно, были особенно нужны в горной части Ингушетии. Они способствовали бы развитию товарно-денежных отношений, сократили время поездок до арендуемых земель, которые находились за 50–100 верст, но от их строительства не прибавилось бы ни пяди земли в горах.

Обращаясь к вопросу о формах землевладения в пореформенный период, авторы отмечают «общинный строй землевладения у всех плоскостных туземцев, т.е. у кабардинцев, осетин и ингушей», который был «во многих отношениях совершенно одинаков. Объясняется это тем, что при переселении из гор на плоскость горцы вместе с новым земельным наделом получали от русского правительства и новые готовые формы экономической жизни; таким именно путем земельная община привита всем плоскостным туземцам»¹²⁷. В этой фразе смешалось всё. И народы во многом с различным общественным устройством (кабардинцы – ингуши), и время переселения на плоскость, и наличие общины в дореформенный период у народов Центрального Кавказа, и то, что на практике невозможно просто взять и привить новые формы экономической жизни, а нужно время для их приспособления к новым условиям и др.

Подробно авторы освещают ингушскую общину на плоскости, в которой сложилось трехполье (пашня – сенокос – выгон для скота) с периодическим (через 3–6 лет) перераспределением участков земли между дворами. Пахотные земли делились на равные участки (паи) подворно, независимо от количества членов семьи. Паем не пользуются только дворы тех сыновей, которые самовольно отделились от своих родителей¹²⁸.

Успешное введение подымной денежной повинности в 1866 г. авторы обосновали: 1) успешной деятельностью комиссии по вопросу о наделении туземцев землей; 2) переселением части карабулакских чеченцев в Турцию; 3) присутствием в крае войск, готовых во всякую минуту подавить восстание недовольных. Подымная подать для Назрановских ингушей была определена в 3 руб., а горных – в 1 рубль¹²⁹. С течением времени были введены еще многочисленные земские и мирские повинности: сборы на земскую почту, на содержание фельдшеров, сельских правлений; ремонт общественных зданий, дорог и мостов, вместо воинской повинности и др. Всего в горах каждый дым должен был заплатить 3 руб. 55 коп., а на плоскости 9 руб. 12 коп.¹³⁰. К этому необходимо прибавить за пастьбу скота, на содержание духовенства, штрафов, «за доведенные следы» пропавшего скота – всего ещё 4 руб. 57 коп.¹³¹. Приведенные факты дали основание авторам прийти к выводу, что «… все налоги и повинности, которые несет ингушское население, нисколько не обременительны для него, и введение налога на образование было бы не только своевременно, уместно и легкоисполнимо, но даже не увеличило бы общей суммы повинностей»¹³². Так много или мало для ингуша сумма свыше 12 руб.? На этот вопрос ответили приведенные самими авторами статистические сведения, по которым у свыше трети ингушских дворов нет мелкого скота, у 10 % нет лошадей, у 3% нет крупного рогатого скота¹³³.

Также обстоятельно изложен материал о чеченцах. Миграционный поток – горы – плоскость под давлением российских властей в конце 50-х гг. XIX в. стал особенно явным. По сведениям Е. Максимова, с 1857-го по 1859 г. в Малой Чечне выселилось 15 селений (5 900 дворов), а в Большой Чечне – 29 селений (8 390 дворов) в предгорные или плоскостные районы, не считая выселившихся аулов Ичкеринского округа¹³⁴. Сословного деления в Чечне не было, и все население было одинаково свободно и независимо. «Мы все уздени», говорят чеченцы, понимая под узденями, как и кабардинцы, людей вольных и благородного происхождения. С течением времени, отмечает исследователь, сложился немногочисленный класс рабов из военнопленных, подразделявшихся на два разряда – лай и ясирь. При освобождении зависимых сословий на Северном Кавказе они были подведены под один вид «безобрядных» и в числе 338 душ обоего пола освобождены русским правительством в течение месяца (с половины апреля по 15 мая 1867 г.). Учрежденный для этой цели чеченский окружной народный суд произвел освобождение на условиях выкупа личной свободы, но без земельного надела¹³⁵.

Вместе с тем сословные проблемы появляются в Чечне одновременно с подчинением края российской администрации. Офицеры Кавказской армии, чиновники окружных управлений из чеченцев в 60-е гг. получили земельные участки на правах частной собственности. Всех привилегированных, вместе с кумыкскими и русскими дворянами, имеющими оседлость на чеченской территории, насчитывается, по данным Максимова, 126–150 семейств с 475–500 д. об. п.¹³⁶. Чеченцев из них было всего 57 человек, получивших в собственность 8 674 дес.¹³⁷.

Наибольшую ценность представляет материал о формах землевладения и землепользования в дореформенный период и аграрных преобразованиях в Чечне. В процессе естественного переселения чеченцев на плоскость сложилось несколько форм землевладения. Все земли одного общества делятся на: 1) общие нераздельные, к которым относятся горные пастбища, берега рек и выгоны «иухкуру медтихк»; 2) общие делимые, которые составляют пахотные и покосные места, издревле признаваемые общественными «куп»; 3) собственные, по праву первого завладения лицами или приобретенные покупкой «ляцен-мохк»; 4) собственные, приобретенные через очистку лесов, принадлежащих другим фамилиям или общинам¹³⁸. Администрация вынуждена была учитывать эти формы землепользования при размежевании и наделении аулов землей на плоскости. Осветив работу чеченского отдела поземельной Терской комиссии, Максимов справедливо отмечает, что Высочайше утвержденный проект земельной реформы 30 августа 1870 г. был под давлением местной администрации пересмотрен. Межевое управление Терской области завершило подготовку нового проекта в 1876 г., но из-за восстания 1877 г. он не был утвержден и не стал законом, хотя де-факто жители аулов были наделены землей¹³⁹. Это первое упоминание в чеченоведении о пересмотре уже утвержденных планов земельной реформы. В дореволюционной историографии это один из лучших очерков об аграрных отношениях и земельных преобразованиях в Чечне.

Консервативное течение начала XX в. заметно уступает предшествующему этапу в плане конкретного изучения реформы. Усиливается тенденция к описательности, слабеет источниковая база исследований, нет новых аргументов в выяснении причин реформы, ее характера и значения.

Сословный вопрос у народов Северного Кавказа в конце XIX в. приобрел форму анекдота, заявил анонимный автор в журнале «Россия и Азия», поскольку «администрация в одной семье считает одного брата крестьянином, а другого дворянином, так как горные сословия – темна вода во облацех»¹⁴⁰. Чтобы снять проблему, аноним излагает своё понимание «всей системы сословий у горных народов на основании всех известных документов. «Ведь нужно же наконец знать, куда сунуть (?! – П.К.) теперь горцев на Кавказе»¹⁴¹. Заявка на использование «всех известных документов», видимо, должна была подчеркнуть основательность очерка, но дальнейшее изложение материала показывает, что автор совершенно не имел понятия об особенностях сословной стратификации горцев. Пытаясь обосновать причину появления княжеского сословия в Кабарде, аноним пишет, что «пше, то есть князья, которых всего четыре, очевидно, были в древности четырьмя генералами (?! – П.К.) по числу стран света черкесского народа»¹⁴². Дальше – больше. У чеченцев сословий вообще не было, а «существовали три настоящих касты, а именно: трудящихся, воров и балалаечников»¹⁴³. Эти сведения, без ссылки на источник, аноним «заимствовал» из газеты «Кавказ»¹⁴⁴. Сословие мурз у ставропольских ногайцев автор предлагает считать крестьянами.

Опубликованный материал свидетельствует о полном отсутствии у автора реального представления жизни горских народов. Но остается законный вопрос: зачем печатать безграмотные анонимные статьи, которые девальвируют ценность печатного слова и формируют предвзятое представление о горцах? К счастью, таких некомпетентных работ об эпохе реформ в российской печати было немного.

В податной практике России, в том числе и на Кавказе, все земли аульных обществ считались казенными. Юридическим основанием для этого послужило заявление «наместника Кавказа великого князя Михаила Николаевича о введении с 1 января 1866 г. в горских селениях подымных податей», поскольку земля, на которой они живут «остается навсегда в их пользовании и будет распределена между аулами соразмерно потребности каждого и что право это будет признаваемо за ними до тех пор, пока они будут сохранять верность правительству»¹⁴⁵. Но так как подымные оклады в горских обществах установлены были разные, то чиновники стали утверждать, что «в состав подымного оклада вошел и оброк за землю»¹⁴⁶. Таким образом, получилось, что горское население лишь пользуется землей казны и за это платит оброк государству. Распоряжение же землей оказалось в руках правительства, а народы Северного Кавказа были лишены права называть её своей. Такая постановка вопроса свидетельствует, что, несмотря на бурное развитие товарно-денежных отношений в государстве, феодальная по своей сущности и политическому устройству система власти пытается регенерировать ушедшие в прошлое отношения.

Ценность публикаций архивных материалов для развития исторической науки уже отмечалась. В этом плане серьёзное научное значение имеют «Акты Кавказской археографической комиссии». «Учрежденная в 1864 г., – отмечал М.О. Косвен, – комиссия начала с 1866 г. издавать документы из архива главного управления наместника на Кавказе. С 1866-го по 1886 г. вышло 11 томов АКАК под редакцией А.П. Берже¹⁴⁷ и в 1904 г. т. 12 под редакцией Е.Г. Вейденбаума»¹⁴⁸. В данном случае М.О. Косвен допустил неточность. Подготовил к печати 12-й том Е.Д. Фелицын и одновременно «испросил разрешение на извлечение исторических документов за время наместничества на Кавказе Вел. Кн. Михаила Николаевича. Чтобы сделать издания археографической комиссии более доступными читающей публике, интересующейся историей гражданского развития Кавказа, Фелицын начал печатать, параллельно с официальным изданием, другое, частное издание, отдельными выпусками, по разным отделам кавказоведения, в более доступном виде»¹⁴⁹. Ценность «Актов» состоит в том, что «они содержат богатейший корпус архивных документов по социально-экономической и политической истории народов Кавказа»¹⁵⁰. Но как выяснил Е.Д. Фелицын, материалы о народах Северного Кавказа в АКАК были представлены далеко не полностью. С целью выявления новых материалов он проработал Кубанский войсковой и Ставропольский архивы, где обнаружил сотни важнейших документов, включенных им в 12-й и 13-й том.

В 12-м томе содержатся некоторые сведения о подготовке реформы у народов Северного Кавказа, о деятельности комитетов и комиссий, готовивших различные проекты решения крестьянского вопроса. Несмотря на то что это было официальное издание, призванное, прежде всего, подчеркнуть прогрессивное влияние России на жизнь и быт народов Кавказа, сотрудничество различных сословий горского социума на различных этапах, в нем приведены материалы об обострении социальных противоречий в период подготовки реформы. В одном из документов командующий армией на Кавказе князь А.И. Барятинский прямо писал, что «между черным народом и баделятами (в Осетии – П.К.) существует непримиримая вражда, разжигаемая баделятами, стремящимися закрепить за собой черный народ»¹⁵¹. О необходимости скорейшего решения сословного вопроса повествует отношение командующего войсками Кубанской области графа Н.И. Евдокимова командующему войсками Терской области князю Д.И. Святополк-Мирскому от 25 октября 1861 г.: «… народ, оставленный так долго в ожидании разрешения его жизненных вопросов, слыша одни только обещания, теряет надежду на возможность окончания этого дела и все более и более развивает в себе недоверие к благонамеренности действий нашего правительства. Вот причина, почему я признаю необходимым решение сословного вопроса туземцев сделать безотлагательно, силою власти»¹⁵². Эти документы показывают, что официальная историография не в состоянии «обходить» сюжеты социальных конфликтов стороной и вынуждена констатировать противоречащие правительственной установке факты.

Перу А.П. Берже принадлежит ряд публикаций по истории и этнографии различных народов¹⁵³, в которых приводятся разнообразные данные об ареале обитания, этногенезе, численности народов на 1846–1852 гг., количестве выселенных в Турцию и т.д. Освещая общественное устройство Осетии в середине XIX в., ученый отмечает его сходство с феодальным, имея в виду «внутреннее, домашнее, потому что в административном отношении они управляются приставами, под главным ведением начальника Владикавказского военного округа». И здесь же выделяет два класса этого общества: князей или дворян (возданы, правильно – весдоны – П.К.) и рабов (кавдасар, правильно – кавдасардов – П.К.). Но «только родовые начала разделяют эти два класса; в домашнем и общественном быту много между ними сходства»¹⁵⁴. Как видим, несмотря на высокий авторитет исследователя, он крайне неточен в определении слагаемых осетинского феодального общества.

Как известно, основным вопросом первой русской революции был аграрный. Крестьянская реформа 1861 г., обезземелив крестьян, создала взрывоопасную ситуацию, которая в конечном счете вылилась в революцию. Но малоземелье крестьян и тяжесть экономического положения не были монополией русского крестьянства, в аналогичном, если не в ещё более худшем положении, были горские народы Кавказа и других окраин России.

В условиях поднимавшейся революционной волны официальная историография предпринимала неоднократные попытки доказать отсутствие глубоких противоречий в горской деревне в пореформенный период. Этой цели посвящен труд старшего адъютанта штаба Кавказского военного округа подполковника Н.Д. Гаибова¹⁵⁵, который «составлен на основании официальных документов и являет собой исторический очерк о мероприятиях и законодательстве царского правительства по земельному вопросу в Терской области»¹⁵⁶. Так как книга написана по материалам сословно-поземельной комиссии¹⁵⁷, то автор характеризует личный состав последней, ее структуру, полномочия и программу деятельности. Подготовленные проекты распределения земель представлялись на подпись наместнику Кавказа, а «в необходимых случаях на утверждение государя императора»¹⁵⁸.

Мы уже отмечали факты жесткой критики «справа» работы комиссии. Теперь приведем принципы и порядок работы комиссии, описанный Н.Д. Гаибовым, который «дезавуирует» позицию «правых». Собрав сведения по обсуждаемому вопросу, председатель комиссии Д.С. Кодзоков представлял начальнику Терской области не личное, а коллективное мнение всех членов, облекая свои предложения в форму журналов. В процессе обсуждения должны были участвовать все члены, но старшие имели право голоса по всем делам, а младшие – только по тем, которые они лично изучали. Работа комиссии строилась не только на коллегиальных началах, но и на принципах гласности, открытости, поскольку в прямую обязанность комиссии входило «сделать известным в народе, через публикации, об обязанностях и целях комиссии»¹⁵⁹. Сбор необходимых сведений комиссия вела только от поверенных или депутатов конкретного горского общества или народа, причем депутат признавался комиссией «законным» только в том случае, если при его выборах участвовали представители всех сословий. Для ускорения работы во всех округах области были созданы специальные подкомиссии, работавшие под руководством членов комиссии, в которых принимали активное участие выборные депутаты, окружные и участковые начальники.

Как и предыдущие авторы консервативного течения, Гаибов утверждал, что народы Терека в дореформенный период не знали феодального землевладения и пользовались землей на общинном праве. Приведенный в книге материал о земельной реформе отразил многие стороны деятельности администрации: подготовку проектов, их обсуждение и утверждение, размежевание и наделение землей народов Терской плоскости на двух основополагающих принципах: в частную собственность – феодалам, в аульную собственность – крестьянам. Значительный корпус документов, опубликованный в приложении к книге, имеет существенное значение в расширении источниковой базы исследуемой темы.

Освещая аграрные отношения, С. Эсадзе придерживался официального мнения о характере землепользования у народов Северного Кавказа в дореформенный период и утверждал, что даже в аристократической Кабарде «частной земельной собственности не было: земли искони считались достоянием всего кабардинского народа»¹⁶⁰. Непосредственный материал о земельной реформе компилятивен. Автор «заимствует» фактические данные у Гаврилова, Гаибова и др. Несамостоятелен он и в обобщающей мысли о значении крестьянской реформы: «И эта реформа проведена была с замечательным успехом; зависимые горские сословия постепенно получили права личные и имущественные, не вызвав тем никаких важных недоразумений в обеих заинтересованных в этом деле сторонах»¹⁶¹. В целом, Эсадзе посвятил свою работу обоснованию официального мнения «органического единения горских народов с Россией», которое «должно было произойти посредством установления над местным населением твердой правительственной власти»¹⁶². Призыв к установлению твердой власти был особенно популярен у дворянской историографии в период первой буржуазно-демократической революции, пытавшейся на примерах прошлого обосновать необходимость установления в стране «железного» порядка.

К 50-летнему юбилею отмены крепостного права газета «Батумские вести» опубликовала статью Н. Зинченко¹⁶³ о развитии рабства и крепостного права у иберийцев, осетин и черкесов. Опираясь на исследование М. Летурно, автор отмечает, что «осетинское общество было построено на феодальной системе». Какими же были отношения у черкесов, он не указывает. Структура общества у обоих народов однотипна: дворяне, вассалы, сервы, рабы. Рабы добывались во время военных походов, но при этом «рабство было скорее крепостным правом». Качество статьи и приводимого материала чрезвычайно низкое. Н. Зинченко не разобрался в сложной проблеме социальных отношений у горцев.

Мы уже отмечали ценность публикации документов и появление в печати «Законодательных актов, касающихся Северного Кавказа и, в частности, Терской области»¹⁶⁴. Но, поставив слишком широко задачу, составитель сборника А.А. Кануков не сумел ее воплотить в жизнь. Среди опубликованных документов интересны два: «Высочайше утвержденный журнал Кавказского комитета о наделении земель в Большой Кабарде» и «Высочайше утвержденное положение Кавказского комитета о наделении землей туземных племен Северного Кавказа». К сожалению, в них приведены только отдельные материалы по этим двум большим проблемам. Идейные позиции составителя определяются характером и содержанием официальных документов, опубликованных в сборнике.

Влияние духовенства на освобождение крестьян освещено в статье председателя церковно-археологического общества, епархиального миссионера-проповедника, протоирея Симеона Никольского¹⁶⁵. Автор подчеркивает мысль о том, что «единодушие правительства с церковью всегда и во всем приносило благие плоды отчизне»¹⁶⁶. В переходное время – от крепостной зависимости к освобождению – «история наложила и на сельского пастыря обязанность быть истолкователем народу совершавшихся в государстве перемен и проводником в сознание и жизнь народа тех священных его обязанностей по отношению к церкви, престолу и отечеству»¹⁶⁷. Помимо славословий в честь царя-освободителя, С. Никольский приводит любопытные факты. Так, по согласованию с руководством казачьего войска Донского одновременно в Ставропольской губернии и на Дону 25 марта 1861 г. во всех церквях должны были прочитать Манифест о даровании свободы всем крепостным России. Но неожиданно для губернского начальства священник военного госпиталя в Ставрополе прочитал его 19 марта¹⁶⁸. Поэтому было принято решение прочитать Манифест 20 марта в кафедральном соборе г. Ставрополя, а 25 марта в остальных церквях епархии. Этим объясняется путаница в датировке начала крестьянской реформы в Ставропольской губернии, которая встречается у разных авторов.

В 1917 г. чиновник особых поручений при наместнике Кавказа В.К. Линден опубликовал исторический очерк¹⁶⁹ о поземельном устройстве и сословных отношениях у народов Северного Кавказа. Как и другие представители этого течения, Линден связывал проведение аграрно-крестьянской реформы с волеизъявлением Александра II: «Начиная с 1861 г., после посещения Северного Кавказа императором Александром II, признавшим необходимым «наделить туземцев достаточным количеством земли для хлебопашества и пастбищ», делу практического устройства быта туземных народностей был дан значительный толчок»¹⁷⁰. Это повлекло за собой изменения структуры и функций учреждений, занимающихся сбором информации и подготовкой проектов аграрной реформы, а вскоре, в 1863 г., была создана одна комиссия под руководством Кодзокова. Но новой информации о ее деятельности Линден не сообщил. Очень бегло и схематично автор осветил поземельное устройство народов Северного Кавказа и условия освобождения зависимых сословий, причем отдельные факты совершенно исказил. Так, вопреки свидетельству ряда авторов (Грабовского, Абрамова, Ковалевского, Баранова и др.) и архивных документов, Линден утверждал, что «движимое имущество оставалось в неотъемлемой собственности освобождаемых в Терской области»¹⁷¹. Искажение событий, связанных с преобразованием социальных отношений у горских народов, нужно было автору только с одной целью – «облагородить» качество проведенных мероприятий царского правительства.

Таким образом, рассмотренная литература охранительного течения дореволюционной историографии позволяет сделать некоторые выводы. Особое внимание авторы уделили аграрно-крестьянской реформе. Эта тема давала возможность восславить «великого царя-освободителя», даровавшего «свободу и равенство» народам. В прямую зависимость от благодеяний высшей власти ставилось будущее народов. Красной нитью через все работы проходит мысль о мирном и спокойном проведении реформы, подчеркивается, что все сословия с радостью встретили волеизявление царя-освободителя, которое одинаково учитывало интересы всего населения. Работы этого направления явились отражением официальной версии об освобождении крестьян на Северном Кавказе.

Вместе с тем в них были и определенные достоинства: во-первых, в научный оборот введено значительное количество фактических данных, освещающих условия освобождения, ход реформы и численность освобожденных, во-вторых, показана общая картина проведения реформы на всем Северном Кавказе, причем, возможно непроизвольно, сделана попытка отразить определенные особенности реформы в различных областях края¹⁷².