Становление системы сельскохозяйственных опытных учреждений в России, XVIII 20-е гг. XX в

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3

Глава 1. «Садовая наука – предтеча опытной агрономии: «сады монахов и монархов» и эксперименты с растениями (до начала XIX в.)»^²⁰ посвящена ранним инициативам в области сельскохозяйственного экспериментирования – изучению опытов с растениями в монастырских и царских садах.

^ В параграфе 1.1. «Истоки: монастырское садоводство средних веков» рассматривается устройство ранних садов на Руси – монастырских, начало работ по интродукции и акклиматизации иноземных растений.

Монастырский сад, символизирующий библейский Рай, являлся непременным атрибутом христианской культуры. Первые монастырские огороды, вертограды, появились в Киевской Руси уже в XI–XII вв.; их создали монахи-византийцы, обучавшие своих русских собратьев. Известны некоторые из садовых стройщиков того времени, такие как монах Антоний, после паломничества на Афон заложивший в Киево-Печерской лавре в 1051 г. яблоневый сад. Кроме интродукции плодовых культур (яблони, вишни, виноградной лозы и пр.), в садах высаживали декоративные растения; имеются сведения о кедровых рощах, живых изгородях из желтого жасмина, душистых травах и т. д.

В XII–XV вв. вертограды при монастырях возникли в Чернигове, Галиче, Путивле, Новгороде Северском, Владимире, Муроме и других древнерусских городах. Московское садоводство связывают с началом XIV в., когда сюда был перенесен великокняжеский престол и «водворилась митрополия». Так, сад Крутицкой обители на берегу Москвы-реки, основанной митрополитом Павлом как приют для переводчиков священного писания, имел прогулочные части с прудами и цветниками; для стола в саду разводили заморские фрукты и овощи. Известны монастырские сады Троице-Сергиева, Донского, Новоспасского и Николо-Угрешского монастырей.

Таким образом, история интродукции и акклиматизации растений на Руси имеет монастырские корни. Помимо религиозного символического значения, насаждение вертограда с капризными иноземными культурами становилось формой послушания монахов-садоводов.

^ Параграф 1.2. «Огороды на государевой службе. Собственные царские сады (XVII в.)» освещает историю появления ранних светских огородов (садов) – аптекарских и собственных государевых как частных владений царя-помещика.

Есть указания на то, что царские сады появились в Москве в XV–XVI вв.; считается, что первый сад был заложен в 1495 г. на правом берегу Москва-реки, напротив Кремля, по приказу первого князя «всея Руси» Ивана III. С начала XVII в. известно про кремлевские сады. Один из ранних, верховой^²¹ сад в Кремле, устраивал садовник Н. Иванов в 1623 г.; он высадил здесь «три яблони наливу да грушу сарскую»^²². Это свидетельствует о селекционной работе в садах Москвы (груша сарская, или царская, как считается, была уже селекционным сортом).

К XVII в. относится появление так называемых аптекарских огородов (где выращивали лекарственные растения) – казенных учреждений Аптекарского приказа, – в первое время тесно связанных с собственными царскими садами. Устройство аптекарских огородов – первая из известных форм участия государства в организации сельскохозяйственной науки; в конце XVII в. в Москве их было четыре^²³.

Подъем царского садоводства относится ко второй половине XVII в. – периоду правления Алексея Михайловича. Обогатились собственные сады в Кремле, в которых по распоряжению царя занялись массовой интродукцией иноземных растений. Известен указ царя от 15 апреля 1657 г., которым он повелевал «построить в своем государеве верхнем огороде всякие розные цветы дохтуру (а не простому садовнику) против того, как построено в Обтекарском огороде, не упустя времени»^²⁴. В описании Верхнего и Нижнего набережных садов присутствует немало иноземных культур: тюльпаны, нарциссы, лилии, розы, сирень, грецкие орехи, виноград. К концу XVII в. Москве и Подмосковье было 52 царских сада.

Устройство подмосковных вотчин Алексея Михайловича – Измайлова и Коломенского^²⁵ – открыло новые возможности для экспериментов. В Измайлове заложили множество прудов, разбили около десятка садов. Садовников набирали из числа стрельцов и монахов, сведущих в садоводстве; из Межигорского монастыря был выписан виноградный стройщик, старец Филарет. Общей планировкой занимались иностранные стройщики Г. Хут, И. Кашпир и В. Давиц. Среди их достижений в Измайлове – Просянский (Просяной) сад, в котором просо, рожь, гречиха и др. чередовались с цветами, высаженными согласно узорам русских изразцов; Круглый – для лекарственных и огородных растений; Виноградный, где разводили яблони, груши, сливы, вишни и, разумеется, виноград.Сказанное позволяет утверждать, что в Измайлове поощрялись дизайнерские и агрономические нововведения; усадьбу можно рассматривать как первое образцовое хозяйство, принадлежащее главному российскому помещику.

^ В параграфе 1.3. «Садовые дела Петра: «пересадить на новую почву» (первая треть XVIII в.)» освещена многогранная деятельность Петра I по продвижению садовых дел, садовой науки вглубь и вширь Российской империи^²⁶.

Интерес к садоводству следует рассматривать в контексте реформаторской политики Петра – повсеместного насаждения европейской культуры, развития наук. Если кунсткамера и академия предназначались для элит (сословной, научной), то сад был ориентирован на просвещение масс, широкой публики. Летний сад – образец регулярной планировки – стал первым открытым для публики парковым ансамблем, сочетавшим функции культурного (выставка скульптуры) и научного (коллекция экзотов) просветительства. Летний сад петровского времени содержал множество редких видов. По описаниям 1620-х гг. там имелись растения «как в лучших ботанических садах»: померанцевые, лимонные и лавровые деревья, растения «из обеих Индий», в том числе алоэ, опунции, фикусы, кофейное дерево, пальмы, ливанский кедр и др.^²⁷

Деятельность Петра в области садоводства не ограничивалась формальными приказами. Царь следовал европейской традиции высочайшего патронажа, когда монарх выступал как заинтересованный патрон: лично нанимал профессионалов, покровительствовал их работам. Среди петровских садовых мастеров лидировали иноземные – Д. Трезини, Ж.-Б. Леблон, Н. Бидлоу (Бидлоо), Я. Эйк, К. Грац, Я. Розен (Роозен), Л. Гарнихфельт и др. Из русских назовем И. Сурмина, С. Лукьянова, А. Борисова, Н. Жеребцова, архитекторов И. Земцова и И. Матвеева.

Петр выступал как патрон практикующий, знающий предмет, отдающий квалифицированные распоряжения, собственноручно осуществляющий ряд работ. Петр отбирал книги по садоводству и сельскому хозяйству, изучал принципы устройства регулярных садов (с собственными зарисовками), делал планы Летнего, Лефортовского, Стрельненского садов. По личному распоряжению Петра в столицы шла доставка растений из разных мест (от Голландии до Сибири)^²⁸. Известно немало его собственных посадок.

Забота о садах была закреплена Петром во многих указах и распоряжениях, заложивших основу государевой политики в области садоводства и агрономии. Отметим отправку молодежи за границу для изучения науки садовых дел, учреждение в 1710 г. Садовой конторы, создание в России садоводческих школ. По инициативе Петра стали издавать иностранные учебники; для переводчиков труда В.Г. Гохберга (известен как «Флоринова экономия») император составил специальное наставление.

При Петре начался стремительный рост числа аптекарских огородов, расширение сфер деятельности, продвижение в провинцию. Был заложен первый огород в Петербурге (1714), новый в Москве (1706, известен как госпитальный), на Полтавщине (1721). К середине XVII в. огороды появились в Астрахани, Тобольске и других городах; были созданы коронные сады для введения в культуру древесных пород (так, в Воронеже выращивали тутовое дерево, абрикос, каштан, виноград).

Распространение огородов за пределы столиц соответствовало представлениям петровского времени о переходе к имперскому масштабу деятельности, что говорит об участии в изучении растений значительного числа специалистов уже в первой половине XVIII в.

^ В параграфе 1.4. «Наследие Петра: особенности императорского садоустройства XVIII в.» охарактеризован период массового увлечения садами среди аристократии, начавшийся в послепетровскую эпоху и достигший пика в екатерининские времена.

Основы высочайшего патронажа садоводства с модой на садовую науку среди верхушки придворной знати были заложены Петром. Его сподвижники, богатые сановники, имели «знатные сады, не хуже царских»^²⁹ как в Петербурге, так и в Москве.

Во времена правления Екатерины II возникла задача создания натуральных, английских садов. Следует особо сказать о самой императрице, для которой, как и для Петра I, садовая наука стала личным пристрастием. Объяснения Екатериной собственного участия в разбивке сада в Ораниенбауме традиционны для праздной помещицы: «Мне нужно было какое-либо развлечение, а это и было развлечение, которое могло развить воображение»^³⁰. По распоряжению императрицы в столичные сады доставляли растения из разных уголков света. Так, в сады в Павловске в 1795 г. была послана коллекция из 226 видов растений из Королевского сада в Кью – подарок от английского короля Георга III; в ответ Екатерина отправила собрание сибирских растений.

Должное внимание в екатерининскую эпоху уделяли аптекарским огородам. В середине XVIII в. под началом Ф.-Х. Стефана огород старой столицы был наделен как учебными, так и исследовательскими функциями. При этом посадки лекарственных культур сокращались, одновременно расширялись эксперименты с декоративными, хозяйственными и техническими культурами.

В аптекарском огороде Санкт-Петербурга под руководством И.Г. Сигезбека с размахом была поставлена интродукционная работа: обменивались материалами с ботаническими садами Амстердама, Гельмштадта, Упсалы; успешно выращивали несколько сот видов растений из Китая, Монголии, Сибири, Африки и Америки; коллекция огорода составляла около 1300 видов растений.

В начале правления Александра I аптекарские огороды были преобразованы в ботанические сады, получившие статус императорских. В тот же период произошло окончательное элиминирование собственных монарших инициатив в садоводстве. Вероятно, Екатерина II была последним практикующим патроном среди российских императоров. В XIX в. государев патронаж уступил место императорскому, уже государственному. Приватные же занятия с растениями продолжали оставаться частью культуры российской элиты – включая императорскую семью.

Отметим также явную политическую составляющую садовой науки XVIII в. Присоединение новых территорий требовало их естественно-исторического изучения. Многочисленные экспедиции проложили путь к ботаническому освоению Сибири и Дальнего Востока (И.Г. Гмелин, П.С. Паллас). Колонизация отошедших к России Новороссии, Азова, Запорожья и Крыма вылилась в массовое изучение южных растений (П.С. Паллас, Ф.Б. Фишер, Х.Х. Стевен). Составление очередной «флоры» –астраханской, крымской, сибирской^³¹ – по-своему «закрепляло» присутствие Российской империи на новых рубежах.

Таким образом, развитие агрономии в России тесно связано с садовой наукой. Истоки агрономических опытов можно увидеть в насаждении иноземных растений в монастырских вертоградах, по примеру которых возникли собственные царские сады и казенные аптекарские огороды. Садовые эксперименты под эгидой монархов – от Петра I до Екатерины II – основа сельскохозяйственного экспериментирования XVII–XVIII вв., ключевой эпохи для понимания потоков, питавших агрономию в России. Именно тогда были намечены базовые направления экспериментальной агрономии – опыты по интродукции и акклиматизации декоративных и промышленных растений, выработка агротехники каждой культуры, селекция. При этом государево было равнозначно государственному; существовала единая, еще не разделенная дихотомией приватное– казенное, культура монаршего садоводства.

^ Глава 2. «От частных садов к опытным станциям: инициативы русских помещиков (середина XVIII – начало XX в.)» посвящена устройству российскими помещиками собственных ботанических садов, организации опытов на усадебных полях, созданию первых частных опытных станций.

^ В параграфе 2.1. «Вельможные патроны ботаники (середина XVIII – конец XIX в.)» исследованы ранние частные ботанические сады – результат союза помещика-патрона и академических ученых, а также ботанические собрания, принадлежащие профессиональным ботаникам.

Екатерининские социальные реформы второй половины XVIII в., превратившие дворян из служилых людей в частных, сделали поместья основным местом пребывания знати. Поместья приобрели репрезентативное значение; приобщение к науке, в том числе к ботанике, разведение парадизов стало непременным атрибутом усадебной жизни. Отдельные поместья русской аристократии превратились в настоящие ботанические сады; помимо разведения экзотов, там занимались флористикой, систематикой и морфологией растений.

Так, Горенки графа А.К. Разумовского под Москвой стали самым крупным и известным частным собранием. В конце XVIII в. на территории около 750 га разбили декоративный парк в английском пейзажном стиле, где нашла себе место ботаническая коллекция; возвели оранжереи и трехэтажный дворец, где хранились колоссальная библиотека, коллекции семян и гербарий. Внушительные штат и расходы обеспечивали собраниям Горенок уникальный уход.

Коллекции создавали профессионалы. Главные из них – директор аптекарского огорода в Москве Ф.-Х. Стефан, выпускник университетов Кенигсберга и Лейпцига И.И. Редовский и Ф.Б. Фишер, доктор медицины из Халле, впоследствии – директор Императорского ботанического сада. Под редакцией Редовского в 1803 г. вышел первый каталог растений, в котором насчитывалось 2846 видов. При Фишере экспедиции по сбору растений проводили ботаники Г.И. Лангсдорф, Г.Ф. Гельм, Ф.В. Лондес, М. Таушер; в сад поступали семена из Тибета, Японии, Аляски и др. По данным каталога 1812 г., в Горенках сосредоточилось до 7000 видов растений, многие из которых были настоящими раритетами. Не менее ценным считался гербарий Горенок, число видов в котором достигало 10 тысяч. Объединившиеся вокруг Горенок и Разумовского ученые создали в 1809 г. первое в России ботаническое общество – «Societe phytographique de Gorenki» («Общество описательной ботаники Горенок»). Его членами были ведущие ботаники того времени – от Г.Ф. Гофмана до А. фон Гумбольдта^³².

В разделе рассматриваются также другие частные ботанические сады – Нескучное П.А. Демидова под Москвой, Яготин А.К. Разумовского на Полтавщине, Тростянец И. Скоропадского в Харьковской губернии, сады профессионалов – Э.Л. Регеля и Я.К. Кессельринга в Петербурге, А.И. Введенского и П.Е. Татаринова на Кавказе, О.А. Федченко под Москвой.

^ В параграфе 2.2. «Из сада в поле. Экономии, экономы, объединения экономов (вторая половина ХVІІІ – начало XIX в.)» речь идет об агрономических экспериментах на полях поместий российского дворянства и разночинной интеллигенции.

Тех, кто начал изучать поля, не ограничиваясь разведением садов, было немного – любителей с домашним образованием, выпускников университетов, ушедших на хозяйство, экономию^³³. Первые экономы изучали европейские новшества (плодосмен, травосеяние, удобрения) с целью их для местного применения, предлагали собственные разработки.

Подробно исследованы работы тульского дворянина А.Т. Болотова – главного эконома XVIII в. Деятельность Болотова демонстрирует зыбкость границы между просвещенным любительством и профессионализмом в науке того периода: за Болотовым, не имевшим специального образования, прочно закрепилось имя патриарха русской агрономии. Первые шаги Болотов сделал в традиционной области – ставил «опыты с цветками», в том числе с гвоздиками и тюльпанами: проводил скрещивания, «добиваясь редких цветов», «получая многие новые и совсем оригинальные роды»^³⁴. В плодовом саду он устроил опытный питомник, где акклиматизировал, прививал, скрещивал, занимался селекцией. В результате многолетних экспериментов была составлена первая в России схема организации плодоводства. Описание сортов яблони и груши составили несколько рукописных томов с авторскими иллюстрациями (частично изданы как «Материалы для русской помологии»). Далее последовали полевые опыты. Болотов сумел охватить чуть ли не все актуальные для России вопросы полеводства: сложные севообороты (труд теоретического характера, не полностью реализованный на практике), удобрение полей, агротехнику сева хлебных злаков^³⁵.

Практической экономией занимались и агрономы из числа профессионалов – М.И. Афонин, И.М. Комов, М.Г. Павлов. Они воспитывались в зарубежных университетах, в России читали разнообразные курсы по экономии, выпускали учебники. Афонин – автор оригинальных идей о плодородии черноземов, классификации русских почв; Комов занимался вопросами удобрения и питания растений; Павлов известен и как пропагандист идеи А. Тэера о рациональной экономии, и как основатель практической школы земледелия, и как создатель первой кафедры (института) агрономии; он первым в России активно использовал этот термин.

Трансляция знаний – через журналы Болотова, университетские курсы Павлова (от «сведений по земледелию» в курсе натуральной истории до профессиональной кафедры агрономии) – важный итог занятий экономов. Их деятельность – веха в утверждении агрономии как профессии. Другой результат их трудов – пробуждение интереса у передовых российских помещиков к рациональному хозяйствованию, созданию агрономических школ, постановке собственных экспериментов. Иными словами, они заложили традицию частного вспомоществования сельскохозяйственной науке.

^ В параграфе 2.3. «Образцовые хозяева: экономия, вольнодумство, литература (1800–1860-е гг.)» речь идет о том, как и почему российские помещики заводили рациональное, образцовое хозяйство.

На рубеже XVIII–XIX вв. стремление наладить хозяйства образцово требовало самостоятельного изучения западноевропейских методов. В качестве примера рассмотрена деятельность калужского помещика Д.М. Полторацкого, применявшего в своем имении Авчурино английскую методику травосеяния (с распространением среди крестьян).

Во второй четверти XIX в. увлечению образцовым хозяйством способствовало появление сельскохозяйственных обществ – начиная с Императорского Московского общества сельского хозяйства (ИМОСХ, 1820); на заседаниях обществ много говорили о науке в сельском хозяйстве. Среди образцовых хозяев того периода – государственный канцлер граф Н.П. Румянцев, глава ИМОСХ И.Н. Шатилов, граф Н.Н. Муравьев, декабристы В.А. Мусин-Пушкин, М.А. Фонвизин, А.Я. Якубович. «Первыми и лучшими агрономами России»^³⁶ стремились стать славянофилы. Несмотря на консервативные взгляды в области аграрных отношений, подозрительность к западным моделям, они изучали европейские приемы хозяйствования, адаптируя их на практике. Выделялись А.С. Хомяков и А.И. Кошелев, создатели больших образцовых хозяйств.

Время реформ дало идеям новый импульс. Завести образцовое хозяйство собирались не только крупные помещики, живущие земледелием в родовых имениях, но и многие новообращенные селяне, известные больше, например, литературными трудами. Так, купивший поместье в начале 1860-х гг. А.А. Фет считал условием успешного хозяйствования наличие агрономических знаний. Поэт уловил новые веяния: приход на землю людей с университетскими дипломами – примета пореформенной России. Известны образцовые хозяйства, созданные профессионалами-агрономами – Кроткое И.А. Стебута, Большая Алешня А.С. Ермолова и др.

Ведя хозяйство рационально, «насаждая новшества среди крестьян», российский помещик заботился о «благосостоянии страны»^³⁷, приобретал репутацию просветителя, что представляло особую ценность в передовой среде середины XIX в.

^ В параграфе 2.4. «Регулярные агрономические опыты и частные станции (1860–1900-е гг.)» исследуется проведение в поместьях передовых землевладельцев сезонных агрономических экспериментов, переход к организации постоянно действующих частных опытных станций.

Подпараграф 2.4.1. «Университетские профессора: поместья под агрохимические опыты» посвящен лидеру агрономической науки XIX в. – агрохимии, роли усадебного экспериментирования в ее развитии.

Пореформенный период в России совпал с расцветом агрохимии в европейском естествознании. Во время стажировок в Англии, Франции и Германии выпускники российских университетов знакомились с идеями агрохимиков Х. Дэви, Ж.-Б. Буссенго, Ю. Либиха. Особенно популярен стал Ю. Либих; из его работ следовало: только применение минеральных удобрений может повысить плодородие почвы. О Либихе говорили и в столицах, и в провинциальных гостиных. Следуя Либиху, российские помещики завозили на свои поля разные минеральные туки: чилийскую селитру, фосфоритную и костяную муку, каинит, поташ. Возглавили движение от химии к земле профессора химии. Они занялись и «проверкой Либиха» – опытами в собственных поместьях.

В 1860-е гг. под руководством Д.И. Менделеева в его имении Боблово под Москвой (а также в Смоленской и Симбирской губерниях) в течение 5 лет выполняли программу агрономических опытов; исследовали в том числе действие костяной муки (фосфорного удобрения) на овес и озимую рожь.

Десятилетие спустя другой известный химик, А.Н. Энгельгардт, изучая действие фосфорных удобрений в своем смоленском имении Батищево, пришел к выводу: «Чудеса делает фосфоритная мука»^³⁸. Исследованием удобрений Энгельгардт занялся в Лесном институте, где преподавал химию. В 1866 г. ученый возглавил экспедицию в центральные губернии для обследования залежей фосфоритов (сырья для изготовления муки). Были обнаружены значительные их запасы, однако с разработкой не сложилось: туковый вопрос^³⁹ не интересовал власти и публику. Сам Энгельгардт вскоре уже не мог влиять на ситуацию: арестованный в 1870 г. за поддержку студенческих сборищ, он был выслан из столицы в Батищево. После успеха опытов ученый вновь попытался привлечь внимание к фосфоритам, и опять безуспешно: сказалось в целом отрицательное отношение к минеральным удобрениям.

За время ссылки Энгельгардт сформировал не только научные, но и политические убеждения, став активным народником. В 1877–1884 гг. в его имении для ходоков в народ было развернуто обучение организации артелей и рациональному хозяйствованию. После смерти ученого имение было выкуплено «в казну» и стало одной из первых государственных опытных станций.

В подпараграфе 2.4.2. «Объединение профессионалов и любителей: частные опытные станции и поля» рассмотрена история организации первых частных опытных станций, созданных под патронажем российских помещиков на их землях.

Возвращаясь к терминологии того времени, можно назвать этот процесс частным вспомоществованием, частным поспешествованием агрономии. Одним из первых частных учреждений была Запольская сельскохозяйственная опытная станция, открытая в 1889 г. на средства офицера в отставке, барона П.А. фон Бильдерлинга в его имении в Петербургской губернии. Впоследствии станция на некоторое время была передана государству, а затем закрыта.

Примером долгого и успешного существования под частным патронажем может служить Плотянская опытная станция князя П.П. Трубецкого в Подольской губернии. Станция, основанная в 1894 г., была хорошо оснащена: располагала химической лабораторией, вегетационным домиком, метеорологической станцией, богатой библиотекой. Затраты на строительство, оборудование и научные работы нес учредитель. Программу станции разработали профессор Новороссийского университета П.Ф. Бараков и его ассистент А.А. Бычихин. В задачи входило: изучение севооборотов, сортов возделываемых растений (озимая и яровая пшеница, овес, виноградная лоза), химического и механического состава почв. Станция участвовала в российских и зарубежных выставках, работала с крестьянами (отмечалось «повышение культуры местного сельского хозяйства»^⁴⁰). Перечень частных опытных станций представлен в приложении № 1 (см. диссертацию).

Изученный материал позволяет рассматривать усадебное экспериментирование как важную организационную составляющую российской агрономии конца XVIII – XIX в. Когнитивная составляющая агрономии также испытала влияние усадебной «моды», пройдя путь от акклиматизации экзотов до закладывания основ помологии и развития агрохимии. Параллельно набирало силу движение рационального хозяйствования, тесно связанное с осознанием важности науки для прогресса сельского хозяйства. Во все перечисленные процессы был включен значительный круг русских помещиков – от литераторов до профессоров химии. Среди мотивов создания частных учреждений – научные амбиции, стремление к адаптации в новых условиях, заложение основ для будущих улучшений в хозяйстве – имения, губернии, страны.

^ В главе 3. «Общественное вспомоществование агрономическим исследованиям (конец XVIII – начало XX в.)» показано, как проявили себя на поприще общественного патронажа агрономии научно-практические общества и земства – органы местного общественного самоуправления.

^ В параграфе 3.1. «Научные, сельскохозяйственные и агропромышленные объединения в устройстве опытных учреждений» анализируется деятельность различных научно-практических обществ по организации опытной агрономии.

Общественный патронаж был связан с частным, вытекал из частного. Членство в том или ином обществе позволяло получить и интеллектуальную, и финансовую поддержку. Все частные лица, о которых шла речь выше, – и Болотов, и Румянцев, и Трубецкой, и Менделеев – являлись членами, как правило, не только известных ученых обществ, таких как Императорское Вольное экономическое (ИВЭО), но и местных сельскохозяйственных.

Со временем общества начали выступать как самостоятельные патроны опытных учреждений. В разделе детально анализируется деятельность в этом направлении крупных обществ (включая региональные): ИВЭО, ИМОСХ, Императорского общества акклиматизации животных и растений, Императорского общества сельского хозяйства Юга России и др. Перечисленные общества зарекомендовали себя активными организаторами опытных учреждений. Важны и другие их проекты – издание периодики, проведение съездов и выставок. Такого рода деятельность долгое время оставалась прерогативой общественных организаций. Между тем при малом количестве опытных учреждений именно периодическая печать, съезды и выставки играли решающую роль в консолидации российского агрономического сообщества. В качестве примера такой активности рассмотрены съезды ИМОСХ, где решались разнообразные вопросы агрономической науки и практики.

Начиная с середины XIX в. общества начали создаваться на уровне губерний и уездов. Среди первых – Ярославское (1832), Пензенское (1838), Лебедянское (1847), Калужское (1849), Смоленское (1858), Симбирское (1858). Местные общества стали главным двигателем агрономического прогресса в провинции: как правило, в союзе с земствами они создали большинство опытных учреждений империи, оставив позади государственный сектор. Губернский или уездный статус не означал, что научно-практическая деятельность общества ограничена означенной административной единицей. Деятельность губернского общества могла охватывать ряд губерний, имеющих схожие природно-хозяйственные условия (пример – работа Харьковского общества сельского хозяйства); то же относится и к уездным обществам.

^ В параграфе 3.2. «Земство как патрон агрономии» изучена земская деятельность по организации и развитию агрономии, исследована роль земств в разработке общегосударственной программы развития опытных учреждений.

Земства – органы общественного самоуправления на местах, созданные в ходе реформ в 1864 г., – обратились к агрономической науке достаточно поздно, в 1880-е гг. Их работа сосредоточивалась на трех направлениях – организации начального агрономического образования, развитии земской агрономии (служб агрономической помощи населению) и создании опытных учреждений. Последнее направление стало общим для земств и местных сельскохозяйственных обществ.

Первые службы агрономической помощи (уездные и губернские агрономы, агрономические советы, совещания и пр.) возникли в 1880-е гг. Предложение о создании земской опытной станции впервые прозвучало на областном съезде южных губерний России, созванном в Одессе в 1881 г. для решения вопроса о создания земских энтомологических служб. Проект первой станции – Харьковской, подготовили уже через год; организация затянулась из-за финансовых причин: открытие станции в виде селекционной состоялось лишь в 1908 г.

Селекция и особенности ее дисциплинарного становления в России – предмет специального исследования в разделе. Показано, как опытные исследования способствовали постановке и разрешению теоретических вопросов селекции и генетики российскими учеными – С.И. Коржинским (1899), А.И. Стебутом (1909, 1911). Проанализирована роль нового самоназвания – селекционеры (вместо старого – растениеводы) в консолидации научного сообщества в России.

Подробно изучен вклад общественного вспомоществования в формирование селекции – ее поддержка южнорусскими обществами сельского хозяйства и земствами. Именно на земледельческом Юге, в главном хлебном регионе, где действовали специфические природно-хозяйственные факторы (частые засухи и весенние заморозки, наличие крупных капиталов в сельском хозяйстве и пр.) была осознана необходимость проведения собственных агрономических исследований, в том числе селекционных, для подъема местного земледелия, производства конкурентоспособной продукции. В разделе проанализирована роль земледельческого Юга России как одного из центров формирования селекции: проведение там первого общероссийского съезда по селекции, организация многочисленных станций, создание профессионального общества и периодической печати. Подробно охарактеризованы некоторые селекционные учреждения (отделы): Харьковская селекционная станция (где работали селекционеры П.В. Будрин, В.Я. Юрьев), Одесское опытное поле (А.А. Сапегин), Екатеринославская опытная станция (В.В. Таланов), Саратовская опытная станция (А.И. Стебут) и др. Земские селекционеры должны были освоить научные основы менделизма, западноевропейские методики селекции, с которыми им предстояло ознакомиться на опытных станциях Германии, Австрии, Швеции и Англии. Такие зарубежные стажировки земства и общества организовывали на собственные средства.

Для более широкого изучения иностранного опыта создавались новые для России учреждения – земские сельскохозяйственные агентства за рубежом. Эти должны были выполнять многочисленные функции – от закупки семян и сельскохозяйственных машин до изучения агрономических инноваций. Создавать заграничные агентства первыми начали южнорусские земства, особо заинтересованные в изучении американского опыта. Цели и результаты подобного проекта прослежены на примере Агентства Екатеринославского губернского земства в США.

В разделе рассмотрены мотивы земского (и в целом общественного) вспомоществования агрономии. На первом месте – стремление повысить рентабельность земледелия и тем самым собрать больше налогов с земельных угодий, что заставляло земства модернизировать сельскохозяйственное производство, делать его наукоемким. Конкуренция в торговле – необходимость решить проблемы хлебного экспорта (структурные: отсутствие продуктов переработки, биологические: низкое качество зерна и пр.) для увеличения его доходности – другой мотив, побуждавший земства и сельскохозяйственные общества выделять деньги на исследования. Научно-практические связи земств с аграрным сектором США, важность местного апробирования американских инноваций – еще одна, вполне конкретная, причина, подвигнувшая земства на открытие опытных станций. Значимый мотив для поддержки агрономии – местный патриотизм, конкуренция губерний.

Земское лидерство признавала и центральная власть. Непростые отношения, долгое время связывавшие земство и правительство, к началу XX в. сменились признанием земства как равного партнера в разработке государственной политики в сфере агрономии.

Таким образом, придя на помощь частным лицам, научные общества поддерживали и развивали их начинания, а со временем при поддержке земств стали самостоятельными патронами опытных учреждений. Земства завоевали авторитет наиболее эффективных организаторов агрономической науки. Центр активности в поддержке агрономии оказался явно смещенным в сторону общественных организаций, располагавшихся на периферии. С провинцией, местными сельскохозяйственными обществами и земствами связано становление ведущей агрономической дисциплины того времени – селекции.

^ В главе 4. «Государство и сельскохозяйственное опытное дело (XIX – начало XX в.)» прослежено формирование государственной политики в области агрономии, рассмотрена история программы создания сети отечественных опытных учреждений.

^ Параграф 4.1. «Медленное начало. От ботанических садов к ведомству земледелия» посвящен государственным инициативам на раннем этапе – до второй половины XIX в.

Агрономическая наука в Российской империи – стране аграрной, где три четверти населения были связаны с сельским хозяйством, – до рубежа XIX–XX вв. не являлась предметом постоянного внимания правящих кругов. Во властных структурах, как и в обществе в целом, бытовало мнение, что сельское хозяйство – исконное занятие российских крестьян – может развиваться само по себе, без поддержки правительства, без участия науки.

Отдельные проявления государственных инициатив – умножение теперь уже императорских ботанических садов, где всё большее внимание уделяли исследованиям агрономического характера. Среди примеров рассмотрен Таврический казенный экономо-ботанический сад (1812, далее – Императорский Никитский ботанический сад) и его агрономическая программа: создание коллекций сельскохозяйственных и технических растений, основание крупнейшего помологического собрания России, проведение селекционных работ (Х.Х. Стевен, Н.А. Гартвис).

С первой половиной XIX в. связано учреждение после голода 1833 г. Комитета об усовершенствовании земледелия в России при Государственном совете. Комитет пришел к заключению о необходимости открытия высших сельскохозяйственных школ и создания специального земледельческого департамента. Так, в 1836 г. открылись кафедра агрономии в Петербургском университете и земледельческая школа в казенном имении Горы-Горки Могилевской губернии (одно из отделений школы в 1848 г. было преобразовано в Горы-Горецкий земледельческий институт, первый в России). 26 декабря 1837 г. было создано Министерство государственных имуществ (МГИ), которое предназначалось в том числе «для ведомства дел, принадлежащих… к усовершенствованию и распространению сельского хозяйства»^⁴¹. В структуру МГИ входили Ученый комитет (УК) и специальный департамент сельского хозяйства (ДСХ, далее – Департамент земледелия, ДЗ). Несомненным достижением ведомства в пореформенный период можно считать создание новых агрономических школ – Петровской земледельческой и лесной академии (1865), преобразование Горы-Горецкого института в Петербургский земледельческий (Лесной) институт (1865), а также открытие Института сельского хозяйства и лесоводства в Новой Александрии (1869) и ряда университетских кафедр, связанных с преподаванием агрономии. Другим направлением государственного внимания к данной области стало издательское дело: на средства казны начали выпускать агрономическую периодику, учебную и научную литературу. Однако общей программы ведомства в области сельского хозяйства и агрономии так и не было разработано.

^ В параграфе 4.2. «Аграрный кризис и война как двигатели агрономии» рассмотрено воздействие общественных катаклизмов на развитие опытных учреждений, проанализировано влияние военной перестройки экономики на разрешение некоторых теоретических вопросов и практических проблем агрономии.

Подпараграф 4.2.1. посвящен анализу процессов, приведших к преобразованию ведомства земледелия и развертыванию программы создания сети сельскохозяйственных опытных учреждений как части государственной аграрной политики.

Перемены в отношении к сельскому хозяйству и агрономии наметились в конце 1880-х гг., когда в России стали осознавать последствия мирового аграрного кризиса. Перелом наступил в 1890-е гг.: правительство, вслед за общественными организациями, отозвалось на призыв «помочь земледельцам», переживавшим катастрофу засухи и голода 1891–1892 гг. Первым шагом стало преобразование МГИ в Министерство земледелия и государственных имуществ (МЗиГИ, 1894). Его впервые возглавил ученый – агрохимик, ученик Энгельгардта А.С. Ермолов; на ключевые посты глав ДЗ и УК также были приглашены профессионалы-аграрии. Одной из главных мер по выходу из кризиса новое ведомство сделало поддержку науки, создание учреждений для агрономических исследований. Важной характеристикой политической линии министерства в то время являлось изучение и заимствование американского опыта.

В середине 1890-х гг. открылось 8 государственных станций. Однако, несмотря на стремление решить вопрос исключительно средствами казны, без поддержки общественных структур и частных лиц обойтись не удалось. Опираясь на очевидные успехи общественного сектора, прежде всего земств, МЗиГИ своей сбалансированной политикой смогло объединить все разнообразие российских агрономических инициатив и направить их в единое государственное русло. Потребовалось проведение многочисленных съездов и совещаний с участием ученых, представителей земств и научно-практических обществ. Наконец, в 1912 г. был проведен через Думу и высочайше утвержден «Закон о государственной сети опытных учреждений»; он предписывал совместное – земское и правительственное – подчинение и финансирование создаваемых по всей России крупных, хорошо оснащенных областных опытных станций^⁴². За короткое время объединенными усилиями были созданы десятки опытных учреждений. Сложившаяся к 1915 г. опытная сеть включала в себя более 300 станций и полей.

В подпараграфе 4.2.2. анализируется воздействие Первой мировой войны на общую ситуацию в организации опытных учреждений; на примере рассмотрения тукового вопроса в период военной перестройки промышленности выявляется взаимодействие фундаментальных и прикладных исследований.

Война нарушила динамику развития опытного дела: основной проблемой стал кризис финансирования. Не менее серьезный урон нанесли мобилизационные процессы, затронувшие как научный персонал опытных учреждений, так и их техническую базу. Одной из иллюстраций развития опытных исследований в сложную эпоху войн и революций послужила история тукового вопроса. Речь идет, прежде всего, о работах Д.Н. Прянишникова (1910, 1914, 1916, 1920), В.Я. Самойлова (1910, 1913, 1915), Э.В. Брицке (1916) по созданию методов получения удобрений на базе отходов военных производств; о фундаментальных исследованиях П.С. Коссовича (1901) и Д.Н. Прянишникова (1904, 1914, 1916) по формам усвоения азота растениями, в том числе в условиях вынужденного использования аммиачных солей, ранее считавшихся неэффективными (с итоговым опровержением этого утверждения формулой «Аммиак – альфа и омега азотистого обмена веществ в растении»^⁴³). Эти сюжеты позволяют увидеть, как на практике работало объединение частных, общественных и «казенных» инициатив в организации туковых отделений при заводах взрывчатых веществ; как фундаментальные исследования связаны с прикладными разработками (не только в привычном направлении – от науки к практике, но и наоборот). Одновременно история тукового вопроса продемонстрировала преемственность задач при переходе через революции, связь имперских агрохимических институтов (Общественного комитета по удобрениям) и научно-технических центров Советской России (Институт удобрений), превращение проектов времен Первой мировой войны в «научные достижения нового строя» (программа «химизации сельского хозяйства СССР»)^⁴⁴.

Таким образом, на протяжении XIX в. наблюдалось постепенное увеличение присутствия государства на агрономической сцене. На ранних этапах государственная поддержка имела традиционное направление – создание новых и расширение деятельности существующих ботанических садов. Начало внимания государства к аграрной науке связано с неурожаем 1830-х гг., когда в результате общественного вмешательства было создано МГИ, стали создаваться высшие сельскохозяйственные школы. Одним из главных направлений формирующейся государственной политики к концу XIX в. стало создание сети сельскохозяйственных опытных учреждений объединенными усилиями правительства, земства и других общественных структур. Форсированное развитие некоторых направлений агрономии оказалось связано с реалиями первой мировой войны (решение тукового вопроса в агрохимии благодаря связи фундаментальных исследований и практических задач).

^ В главе 5. «Большевики и агрономия: военно-революционное ускорение и успехи опытного дела в Советской России (1917–1920-е гг.)» изучен ранний советский период, во многом опиравшейся на сложившуюся на рубеже XIX–XX в. идеологию программного государственного строительства системы опытных учреждений, представлен анализ деятельности Наркомзема по налаживанию опытной работы, проанализированы основные результаты деятельности опытных учреждений к концу 1920-х гг.

^ В параграфе 5.1. «Революционный передел: власть, поместья, ученые» речь идет о политике в области агрономии при установлении советской власти, участии ученых-опытников в революционном переделе собственности, создании опытных станций в национализированных поместьях, возникновении советских управленческих структур.

До октябрьских событий положение сельскохозяйственных опытных учреждений оказалось связано с аграрной политикой новой власти: в марта 1917 г. было образовано Министерство земледелия (МЗ), принявшее в июле закон «о запрещении земельных сделок»^⁴⁵, что позволило сохранить опытную сеть России. Этому же способствовала и проводимая после октября 1917 г. земельная реформа, в основе которой – формула эсеров: земля – «всенародное достояние»: «Земельные участки с высококультурными хозяйствами… не подлежат разделу, а превращаются в показательные (выделено нами – О.Е.) и передаются исключительно в пользование государства или общин»^⁴⁶. Статья 13 «Закона о земле» предоставляла органам Советской власти право «для устройства сельскохозяйственных образцовых ферм или опытных полей занимать из фонда запасных земель (бывших монастырских, казенных, удельных, кабинетских и помещичьих) определенные участки земли»^⁴⁷. Это открыло законный путь к расширению опытной сети. Ученые развернули активную кампанию по скорейшей организации новых станций.

Высокие показатели опытного строительства (к концу 1918 г. возникло более 150 новых учреждений) имели и обратную сторону. Местные земельные отделы, не препятствуя созданию опытных станций, не могли выполнять свои финансовые обязательства. Поддержка верховной власти, централизация управления казались ученым единственным способом сохранения опытного дела в стране. Эти настроения составили разительный контраст с дореволюционными тенденциями в опытном деле, связанными, прежде всего, с активной деятельностью земств и региональных обществ. Отличалось положение в агрономии и от ситуации в академической науке, где до конца 1920-х гг. удавалось поддерживать относительную организационную автономию.

^ Параграф 5.2. «Опытное дело должно быть централизовано. Наркомзем и его опытная команда» посвящен роли НКЗ в организации агрономии в послереволюционные годы.

В период своего создания в октябре 1917 г. НКЗ не относился к числу «командных постов» большевиков. По соглашению с левыми эсерами большевики предоставили им все руководящие посты в НКЗ, сохранив в целом структуру ведомства. Так, в НКЗ остались главные центры научного руководства и координации работ опытных учреждений – УК (теперь – Сельскохозяйственный УК, СХУК) и некоторые подразделения ДЗ, в том числе Опытный отдел (ОО). Между УК, оставшимся в Петрограде, и столичным ОО началась конкуренция, переросшая в открытую вражду. УК начал утрачивать свои функции координации общих вопросов опытного дела (сказывалась оторванность от московских властных кабинетов) и превратился в чисто исследовательское учреждение; научное и административное руководство сосредоточивалось в Москве.

Для обсуждения кризисного положения в опытном деле в ноябре 1918 г. в Москве было организовано совещание. Среди основных задач – объединение учреждений сельскохозяйственной науки, централизация руководства в НКЗ, поддержание работы съездов и общественного Бюро по опытному делу. Среди докладчиков были многие известные представители дореволюционной агрономии: Д.Л. Рудзинский, А.Г. Дояренко, Н.М. Тулайков, А.И. Стебут, А.П. Левицкий, В.В. Винер, Н.В. Рудницкий и др. Совещание открыл нарком земледелия С.П. Середа с докладом о государственной поддержке сельскохозяйственной науки. Важным моментом речи наркома было признание самостоятельности ученых в выборе приоритетов научной работы. В то же время, от ученых ждали помощи в поднятии культуры и доходности аграрного труда.

Совещание продемонстрировало единство позиций ученых и власти. 4 января 1919 г. коллегия НКЗ приняла разработанное совещанием «Положение о сельскохозяйственном опытном деле»: все опытные учреждения составили опытную сеть НКЗ с финансированием из центрального бюджета. В конце января 1919 г. при Бюро по опытному делу прошло совещание по сельскохозяйственному районированию Российской Федерации; в 15 выделенных областях создавались крупные опытные станции с сетью районных опытных станций и полей. Выдвинутые проекты узаконил декрет СНК РСФСР от 8 февраля 1919 г., закрепивший централизацию руководства опытным делом в НКЗ.

Экономические трудности, связанные с годами гражданской войны, упрочили положение Москвы как «центра» решения проблем опытной сети. Усилилась роль ОО НКЗ; переименованное Бюро по защите интересов опытного дела в военное время взяло на себя непосредственную охрану опытных станций. СХУК же приобретал значительный вес как крупный исследовательский центр, в итоге преобразованный в 1922 г. в Институт опытной агрономии.

^ В параграфе 5.3. «В преддверии «великого перелома». Кризис и реформа сельскохозяйственного опытного дела» рассмотрены причины и последствия реформы опытной сети 1923 г., изменения в ориентирах опытной работы в преддверии «великого перелома».

В задачи НКЗ начала 1920-х гг. входило решение многих проблем, вызванных войной. Проведению в жизнь намеченных мероприятий способствовало введение в 1921 г. НЭПа, ознаменовавшее поворот в хозяйственной жизни страны. Наряду с увеличением посевных площадей, активным привлечением западной помощи, в том числе – машинами и семенами, был выбран курс на одновременную интенсификацию сельского хозяйства. Согласно плану НКЗ на 1922 г., опытные станции должны быть поставлены «во главу всей агрономической работы»^⁴⁸.

Новая политика требовала радикальных перемен и в самом НКЗ. Преобразовали его Центральное управление земледелия (ЦУЗЕМ), куда входил ОО; поменяли коллегию наркомата, откуда убрали «старых большевиков» (сменивших левоэсеровскую верхушку). В начале 1923 г. новый нарком А.П. Смирнов первоочередной задачей назвал реформу опытного дела. Постановка опытной работы в стране признали неудовлетворительной: главные проблемы – отсутствие практических результатов и нехватка денег. Были предложены направления реформирования: усиление практической стороны опытной работы; пересмотр и сокращение государственной сети опытных станций; передача части опытных учреждений на местные бюджет и подчинение; введение контроля НКЗ за работой опытных учреждений через отчетность и институт уполномоченных; усиление работ по селекции.

Была создана Комиссия по пересмотру программ и состава опытной сети, которая определила детали сокращения и новые ориентиры работы. Многие из известных ученых, включенных в состав комиссии (А.Г. Дояренко, Н.М. Тулайков, А.П. Левицкий), не смогли принять участия в ее заседаниях: все решения приняли стремительно, на двух-трех встречах. Комиссия пошла по пути радикального сокращения: из 128 опытных учреждений меньше половины (59) оставили на государственном бюджете, 50 передали на местное финансирование (которое практически отсутствовало), остальные 19 сократили. При этом, оценивая работу станции, смотрели не на научные показатели: на прибыльность хозяйства, качество техники, наличие плана исследований. Так, под сокращение подпадали станции, не составившие плана, не научившиеся зарабатывать.

Ученые критиковали проект и в целом, и по ряду параграфов, что не помешало объявить его итоговым документом. В июле НКЗ рассмотрел «Положения о сельскохозяйственном опытном деле», постановив «принять за основу» и «перестроить организацию опытного дела РСФСР»^⁴⁹.

Отметим ряд отличий нового «Положения». Главное – внимание к практическим задачам опытной работы (что соответствовало настроениям ученых). Далее, выделялись исследовательские институты, непосредственно не связанные с практикой. Третье нововведение – отмена демократического руководства: распускалось общественное Бюро, упразднялись опытные бюро и комитеты на местах – носители традиций земской работы. Вводился «контроль сверху» – через уполномоченных инспекторов НКЗ (на что отрицательно отреагировали ученые). Лишь четвертый пункт – приоритетное развитие селекции и семеноводства – был принят безоговорочно. Его следствием явилось активное создание селекционных станций и отделов, кафедр селекции в высших школах. К концу 1924 г. в стране действовало более 100 опытных учреждений, работавших в области селекции (приведены в приложении № 3 к диссертации). Внушительным оказался и материальный итог труда советских селекционеров – десятки новых сортов (результаты работ, начатых до революции). В 1925 г. открыли первый институт, специализирующийся на вопросах селекции и сортоиспытания – Институт прикладной ботаники и новых культур (ИПБиНК, впоследствии ВИР).

Советское время придало государственному патронажу селекции особую форму личной поддержки со стороны высших чиновников. Так, заведующий отделом селекции Шатиловской станции П.И. Лисицын безуспешно обивал пороги московских кабинетов с оригинальной схемой кооперативного размножения сортовых семян. Но лишь поломка машины и вынужденный осмотр станции заместителем наркома Н. Осинским в апреле 1921 г. сделали высокого чиновника сторонником идей селекционера: уже 13 июня СНК издал «Постановление о семеноводстве», в основу которого был положен проект Лисицына, касающийся создания на базе селекционных станций семенных рассадников – так называемых госсемкультур. НКЗ предписывалось «поручить эту задачу в первую очередь Шатиловской опытной станции»^⁵⁰. Создание Шатиловской госсемкультуры контролировал зампред Совета труда и обороны, агроном по образованию А.Д. Цюрупа; успехами интересовался лично В.И. Ленин.

Ученые высоко оценили проведенные мероприятия: так, Н.И. Вавилов полагал, что «вмешательством государства в селекционную работу созданы условия, ускоряющие производство сортового зерна»: сортосмена 1920-х гг. «обеспечила улучшение качества зерна и рост урожайности», вернула Россию в число мировых экспортеров^⁵¹.

Итак, «Положение» 1923 г. следует рассматривать прежде всего в контексте государственной поддержки селекции и семеноводства. Другие направления реформы привели к негативным последствиям: на госбюджете осталось лишь 49 опытных учреждений, среди них – научно-исследовательские институты. Сложно проходила разработка научных программ опытных учреждений в НКЗ; только в апреле 1927 г. был утвержден перспективный план по сельскохозяйственному опытному делу. Со сложностями столкнулись и госсемкультуры: их объединили в местные тресты; налаженная система кооперативного семеноводства была разрушена. Тем не менее общее внимание новой власти к опытным учреждениям и подстегнутые реформой успехи селекции и семеноводства позволили СССР к периоду «великого перелома» выйти в лидеры в области сельскохозяйственной науки.

Таким образом, преемственность агрономической политики при утверждении советской власти позволила сохранить значительную часть созданных на рубеже XIX–XX вв. опытных учреждений. Открытию новых способствовали положения «Закона о земле», который давал возможность занимать под опытные учреждения участки с «культурными хозяйствами». Созданную в результате опытную сеть взял под свое начало НКЗ. Перемены в политической линии ознаменовала проведенная в 1923 г. реформа опытных учреждений. Ее заметные результаты – потеря многими опытными станциями бюджетного финансирования, сокращение оригинальных исследований, введение контроля над работой. Реформа имела и важные долгосрочные результаты – приоритетное развитие селекции, создание крупных селекционных центров, что уже к 1929 г. позволило вывести СССР в число стран–лидеров в этой области.

ВЫВОДЫ

Основным итогом диссертационной работы является выявление и анализ обширных фактических материалов, связанных с историей сельскохозяйственных опытных учреждений в России на протяжении длительного исторического периода – от ранних монастырских экспериментов с растениями до создания селекционных институтов в СССР. Получены следующие результаты, обладающие научной новизной:

Впервые поставлена, теоретически осмыслена и решена крупная научная проблема – реконструирована история зарождения, становления и развития сельскохозяйственных растениеводческих опытных учреждений в России с XVIII в. по 20-е гг. XX в.

Для систематизации и обобщения был использован обширный корпус архивных материалов крупных российских и зарубежных архивов, многие из которых впервые вводятся в научный оборот.

Установлено, что на протяжении большей части исследуемого периода агрономическая наука, в отличие от других дисциплин, развивалась вне государственных институтов, благодаря частной и общественной поддержке. Это нарушает традиционные представления о модернизаторской активности центральной власти как ключевом факторе в развитии науки в России.
Показано, что истоки агрономического экспериментирования связаны с ранними монастырскими опытами по интродукции и акклиматизации растений. Перенесенная «в мир», эта традиция заложила основы декоративного и плодового садоводства в садах российской знати.
Выявлен важный этап высочайших инициатив – устройство собственных царских садов и казенных аптекарских огородов в XVII–XVIII вв. Царские сады с их экзотическими иноземными растениями служили просветительству, становились центрами исследований, «закрепляли» силами науки присутствие империи на новых рубежах. Данный период истории агрономии важен для понимания истоков опытных исследований не только в сельском хозяйстве, но и в естествознании в целом.
Прослежена роль поместного дворянства как главного носителя культуры усадебного экспериментирования, организатора разнообразных агрономических институций последней трети XVIII – конца XIX в. – от частных ботанических садов и рациональных хозяйств до постоянных опытных станций. Установленные мотивы этих начинаний также разнообразны – от приобретения репутации образцового хозяина, соображений будущего процветания губернии до просвещения крестьян или еще выше – модернизации России.
^ Научно-практические общества и земства охарактеризованы как главная сила в организации опытных учреждений. Прослежен спектр мотивов общественного патронажа агрономии – от стремления к высокорентабельному земледелию (позволявшему повысить земские налоги) до местного «научного патриотизма», заставлявшего губернии соперничать между собой. Исследованы отдельные дисциплины (в их числе селекция), обязанные своим успехом общественной поддержке; показана взаимосвязь опытных исследований и разработки теоретических вопросов селекции российскими учеными (С.И. Коржинский, А.И. Стебут).
Установлена консолидирующая роль центрального правительства в деле объединения всех агрономических сил империи, эффективность сочетания частных, общественных и «казенных» инициатив при создании опытных станций.
События военных лет рассмотрены в контексте решения ряда прикладных проблем, связанных с фундаментальными исследованиями. Изучена история тукового вопроса: его практическое разрешение усилиями ученых (Д.Н. Прянишников, В.Я. Самойлов, Э.В. Брицке), земств и земских союзов, влияние на разработку теории обмена азотистых веществ в растениях (Д.Н. Прянишников, П.С. Коссович). Показано, что задуманная еще в годы войны трансформация оборонных производств в туковые была реализована как советская инновационная программа «химизации земледелия».
Первое советское десятилетие представляется частью единого – с точки зрения идеологии и политики в области агрономии – этапа развития, начавшегося накануне войны и завершившегося к середине 1920-х гг. Заинтересованность в агрономии и наличие земельных ресурсов позволили новой власти сохранить и умножить преимущества дореволюционной организации опытного дела.
Отличительной чертой раннего советского времени стали отношения личного патронажа, возникшие между представителями высшего эшелона власти и учеными-опытниками. Особое покровительство дало жизнь идеям селекционеров по массовой организации сортового семеноводства, что к концу 20-х гг. вернуло Россию в число мировых экспортеров зерна.
Предпринятая в середине 1920-х гг. реформа опытного дела, поставившая во главу угла практическую отдачу опытной работы, хотя усилила контроль государства за наукой и сократила число опытных учреждений, в целом не помешала успешному развитию агрономических изысканий. К концу 1920-х гг. отечественная агрономия располагала богатым институциональным фондом, внушительным научным потенциалом, что позволило вывести страну на путь агрономической модернизации. Одновременно в правительстве вызревали решения, которые послужили предвестником «перелома» в науке и сельском хозяйстве. Период конца 1920-х гг., который можно назвать временем триумфа российской агрономии, одновременно стал и началом ее «советской реконструкции».
Впервые собраны, проанализированы и систематизированы сведения о большинстве сельскохозяйственных опытных учреждений Российской империи и СССР в 1920-е гг.; приведена оригинальная авторская классификация опытных учреждений; составлен их полный реестр, включающий краткие характеристики организационной и научной деятельности.
Разработана и обоснована периодизация истории опытных учреждений, включающая шесть этапов: до XVII в. – начало опытов с растениями в монастырских садах; конец XVII – первая половина XVIII в. – развитие агрономии в рамках царского садоводства; середина XVIII – начало XIX в. – расцвет усадебного экспериментирования, создание частных ботанических садов; первая четверть XIX в. – 1860-е гг. – движение образцового хозяйствования; 1860-е – рубеж 1890-х гг. – создание опытных полей при высших учебных заведениях; агрохимические опыты в частных поместьях; земская активность в институционализации агрономии; 1890–1920-е гг. – правительственные инициативы в организации агрономии; создание государственной сети опытных учреждений; широкая институционализация и успехи селекции в СССР.

Результатом работы стали также общие социокультурные выводы:

^ Истоки агрономических институций уходят в декоративное садоводство, тесно связанное с религиозными, культурными и политическими традициями России. В появлении первых монастырских садов важную роль играл как символический мотив, так и мотив религиозного послушания. С петровских времен сады в России (впервые открытые для публики) призваны были «насаждать», «прививать» культуру и знания. Очевидна и политическая составляющая садовой науки. Расширение империи требовало освоения новых территорий; составление очередной «флоры» – сибирской, крымской – «закрепляло» присутствие России на новых рубежах.
^ Институции опытной агрономии – от ботанических садов до селекционных станций – во все времена имели отношение к российской усадьбе. Даже в советский период новые станции открывали в национализированных поместьях. Таким образом, в истории опытного дела в России можно увидеть определенную цикличность: опытные учреждения возникли в частных усадьбах, прошли через стадию специализированного строительства, снова вернулись в «дворянские гнезда»; на смену прежним владельцам и патронам – просвещенным помещикам – пришли просвещенные большевики.
Анализ процессов принятия организационных решений в области сельского хозяйства и агрономии выявил отсутствие политики упреждения, вынужденное реагирование на бедствия и катаклизмы. Недороды и голод – движущие силы российской государственной организации опытных учреждений, движущие силы общества в деле поддержки агрономии.
Анализ основных исторических групп, типологизация российских опытных учреждений обнаружили их национальные особенности: явный просветительский характер, связь с народническими идеями и другими вариантами «помощи крестьянству» со стороны русской интеллигенции.
Принципиально новым результатом диссертационного исследования стало рассмотрение в историческом контексте вопросов научной политики, властных отношений в науке: впервые детально раскрыта такая малоизученная для России проблема, как частное и общественное вспомоществование агрономической науке.

Blog

Становление системы сельскохозяйственных опытных учреждений в России, XVIII 20-е гг. XX в

Содержание