Сборник статей предназначен для всех, интересующихся актуальными проблемами отечественной истории. Ббк 63. 3(2)

Вид материала

Сборник статей

Содержание В политической системе российской империи Д.В. Аронов (Орел)

Подобный материал:

• Германия: от кайзеровской империи, 3210.52kb.
• М. В. Ломоносова исторический факультет а. С. Орлов, В. А. Георгиев, Н. Г. Георгиева,, 7755.01kb.
• Департамент по делам молодёжи Министерства спорта, туризма и молодёжной политики Самарской, 161.91kb.
• Словарь-справочник по истории экономики пособие для студентов 1 курса специальности, 312.16kb.
• Имитационное моделирование, 40.74kb.
• Сборник статей под редакцией А. В. Татаринова и Т. А. Хитаровой Краснодар 2004 удк, 2633.96kb.
• Сборник литературно-критический статей, 963.73kb.
• Рабочая программа учебной дисциплины региональная реклама для направления подготовки, 215.28kb.
• Безукладникова Инна Викторовна. Камень-на-Оби, 2009г пояснительная записка, 91.11kb.
• Избранные работы, 8490.29kb.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ

^ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ


Для С.А. Муромцева в работе председателя Думы не было мелочей. И внешний вид, и слова, и тем более поступки первого лица нижней палаты должны были соответствовать ее высокому авторитету. Депутат I Государственной думы В.А. Оболенский вспоминал: «Нигде, ни при каких условиях он не забывал своего высокого положения. Выработал себе манеры, жесты такие, какие, согласно его артистической интуиции, должна была иметь его председательская особа. Мне казалось, что он даже ел и спал не так, как все, а “по-председательски”. И, несмотря на то, что во всем этом искусственно созданном им облике было много наигранного и напускного, всем казалось, что такой он и есть – торжественный, величавый и властный. Члены Думы не только уважали его, но и боялись»¹.

Мысль об особом «призвании» председателя Думы будоражила умы и преемников Муромцева. В ноябре 1912 г. Я.В. Глинка разрабатывал вопрос о придании особого значения председательской должности. В частности, предлагалось установить торжественный выход председателя в зал заседаний, а также удалить с председательской трибуны кресла его товарищей, «которые будто бы мешают председателю своими неуместными советами». На это М.В. Родзянко глубокомысленно и в то же время таинственно заметил: «В IV Государственной думе не будет товарища председателя, будет только председатель Родзянко»². По словам чинов думской канцелярии, Родзянко был преисполнен чувством огромной значимости собственной персоны³.

Действительно, способность председателя вести заседания палаты во многом определяла ее стиль и ритм работы. Очень многое зависело от личности, занимавшей эту должность. Первый же председатель задал чрезвычайно высокую планку для всех последующих. Про Муромцева один депутат-крестьянин говорил В.А. Маклакову: «Он председательствует, как обедню служит»¹. Члены нижней палаты вспоминали, что Муромцев буквально преображался на председательском кресле². При этом сам он не видел в этом никакой игры. Муромцев понимал, что в первые месяцы существования народного представительства шло постепенное формирование парламентской процедуры, которая и складывается из случайностей, частностей, прецедентов. В этом ряду стоят поступки председательствующего, его манера поведения и даже внешний облик. По словам П.Н. Милюкова, «своей не только главной, но исключительной задачей на председательской трибуне Сергей Андреевич считал творчество обычного парламентского права, которое явилось бы непроницаемой броней парламентской свободы»³. Примечательно, что о необходимости регламента работы нижней палаты Муромцев задумался задолго до ее созыва. Еще в январе 1906 г., когда не было ясно, каков будет состав первого народного представительства, он с М.Я. Острогорским составлял Наказ Государственной думы⁴. Муромцев с чрезвычайным трепетом относился к председательским обязанностям. Это удивило его коллег буквально в первый день работы законодательной палаты. Вечером 27 апреля 1906 г. лидеры партии кадетов – 10-15 человек – собрались на квартире М.М. Винавера обсудить дальнейшие шаги Думы. Они уже сходили домой, пообедали, отдохнули, оделись по-летнему – день был очень жаркий. Все были возбуждены, ничего делать не хотелось, за работу сели лишь в 10 часов вечера. И тут явился Муромцев – во фраке с белым галстуком. Кадеты озадачены. Оказывается, новоизбранный председатель – только что из канцелярии Думы, где все надо было подготовить к предстоявшей работе. «Только накормите ради Бога, – просит Муромцев, – с утра ничего не ел»⁵. И так почти каждый день: в 10 часов утра Муромцев приходил в Таврический дворец, а в 3 часа ночи уходил оттуда⁶.

Совсем иначе выглядел Ф.А. Головин: «Закрученные к верху усы, высокий крахмальный воротник, картавый голос производили при первом знакомстве немного комическое впечатление. Предубеждение из-за внешности, конечно, разлетается при более близком общении, как оно разлеталось при более близком общении у тех, кто, например, имел дело с Кокошкиным, который по внешнему виду на Головина походил. Но у Головина не было ни умственного блеска Кокошкина, ни его дара слова и мысли. Он никому не импонировал, и с ним не стеснялись»¹. Г.А. Алексеев, служивший в канцелярии Думы, через несколько дней после начала работ, 25 февраля 1907 г., весьма критично оценивал председателя нижней палаты: «С грустью в сердце приходится констатировать, что во главе Государственной думы стоит очень и очень плохой председатель». Алексеев считал, что у Головина не было ни опыта, ни каких-либо теоретических знаний. Он слабо представлял обязанности председательствующего. «Вместо того, чтобы руководить прениями и по выяснении вопроса ставить его в ясной форме на баллотировку, он то и дело вносит свои собственные предложения и, не слыша на них возражений, без всякой баллотировки объявляет их принятыми»². Канцелярия жаловалась на безответственное поведение Головина, который «улетучивался» сразу по окончании пленарных заседаний и все свободное время проводил со своей знакомой А.В. Скурдиной³. Это чрезвычайно смущало кадетов, которые опасались, что правые обязательно учинят скандал в этой связи⁴. Головин «ушел с головой» в личную жизнь и к своим обязанностям относился весьма легкомысленно. Он даже не думал отвечать на важные письма П.А. Столыпина, предоставляя их составить Н.Н. Щепкину: «Да вы напишите там что-нибудь, а я подпишу»⁵. Неслучайно Наказ II Думы разрабатывался с учетом «беспомощности» председателя и в нем предусматривалось то, что обычно оставлялось на усмотрение ведущего заседания⁶. Это было тем более важно, что при всех недостатках самого Головина, его товарищи (т. е. заместители), по мнению Маклакова, были еще хуже¹.

Первые два председателя являли примеры едва ли не противоположностей, что подтверждает очевидный факт: председатель Думы – это не функция, а человек с особым характером, привычками, темпераментом. Весьма колоритным персонажем был и последний председатель нижней палаты – Родзянко. Он часто бывал бестактен, смущая министров, депутатов, сотрудников канцелярии Думы. «Я… крайне недоволен непочтительным ко мне отношением многих ваших чиновников, – говорил он руководителям канцелярии 11 мая 1912 г. – Так, я заметил, что они при встрече на улице мне не кланяются и не уступают дороги. Это крайне невежливо с их стороны и непочтительно к председателю Думы». Это заявление было тем более странным, что Родзянко не был знаком с сотрудниками думского аппарата (в отличие от Муромцева, который познакомился со всеми чиновниками нижней палаты)². К тому же беспомощность Родзянко в юридических и процедурных вопросах ставила его в полную зависимость как раз от чинов канцелярии. Так, в конце ноября 1912 г. правые намеренно создавали трудности председателю на пленарных заседаниях. Фактический глава канцелярии Глинка вместо того, чтобы помогать Родзянко, в самую критическую минуту куда-то исчезал. «И председатель беспомощно озирается, нигде не видя себе поддержки»³.

Должность председателя требовала целого ряда умений. Товарищ (заместитель) Родзянко В.М. Волконский относил к числу своих неоспоримых достоинств опыт службы вахмистром. По этой причине ему не составляло большого труда перекричать 400 человек⁴. Председательствующий должен был уметь не только кричать, но и считать. В конце легислатуры III Думы, в мае 1912 г., кворума не было практически ни на одном заседании. Тем не менее, Родзянко и Волконский умело маскировали этот факт и проводили необходимые решения. Это не удавалось другому товарищу председателя Думы М.Я. Капустину, которому приходилось постоянно прекращать заседания из-за малочисленности собравшихся¹.

Наконец, председатель должен был уметь договариваться. В определенном смысле он был наиболее зависимой фигурой в нижней палате. Он зависел и от думского большинства, его избравшего, и от думского меньшинства, способного сорвать заседания. Ситуация заметно осложнялась отсутствием ясного понимания, кто представляет большинство, а кто – меньшинство. В этом была уязвимость позиции и Муромцева. Согласно воспоминаниям С.Е. Крыжановского, в кадетской среде даже ему не слишком доверяли. Когда его однопартийцы заметили, что к председателю Думы стал регулярно наведываться товарищ министра внутренних дел Крыжановский, у них это вызвало подозрения. Очевидно, в этой связи секретарь нижней палаты кн. Д.И. Шаховской стал часто и без какой-либо надобности заходить к Муромцеву, когда у него в кабинете был столь высокопоставленный чиновник. Председателю Думы и Крыжановскому приходилось срочно менять тему разговоров².

Страх обструкции многое объяснял в поведении председательствующего. Именно по этой причине в начале работы IV Думы Родзянко, получивший столь желанное кресло в значительной мере благодаря голосам оппозиции, искал поддержки и у правого крыла, всячески отстаивая избрание секретарем нижней палаты националиста П.В. Синадино³.

Деятельность председателя Думы не ограничивалась стенами Таврического дворца. Он представлял нижнюю палату перед лицом верховной и исполнительной власти, в т. ч. и перед самим императором. Большое значение беседам с царем придавала и оппозиция. 25 марта 1907 г. принадлежавший к фракции кадетов Головин писал жене: «Мне очень хотелось бы время от времени видеть государя. Я думаю, что личные доклады могли бы способствовать более правильному взгляду государя на Думу»⁴. С ним соглашался и секретарь Думы М.В. Челноков, который считал необходимым, чтобы Головин посещал императора как можно чаще, держа его в курсе работы депутатов¹. Судя по всему, этот вопрос обсуждался Челноковым с министром императорского двора В.Б. Фредериксом, который отнесся к этой инициативе с большим интересом². Фредерикс организовал встречу Головина с императором, правда, предупредив председателя Думы, что нужно предоставить перечень вопросов, о которых он намеревался говорить³. Спустя три года, именно ради личных встреч с царем А.И. Гучков стал председателем Думы⁴.

Эти беседы придавали особый вес председательствующему, так как в разговоре с императором можно было разрешить многие проблемы. Например, в ноябре 1910 г. Гучков обсуждал с Николаем II широкий круг вопросов, явно не входивший в сферу компетенции Государственной думы. Они говорили о внешней политике России, император рассказывал о своей недавней встрече с германским кайзером. Гучков, в свою очередь, жаловался на беспорядки в морском и военном ведомствах⁵. Эта беседа имела очевидные практические последствия. На следующий день император вызвал к себе военного министра В.А. Сухомлинова и сообщил ему о замечаниях Гучкова, предлагая таким образом отреагировать на позицию председателя нижней палаты⁶. Интимный характер таких бесед исключал возможность их огласки. Характерно, что сдержанный и в высшей степени корректный Муромцев был чрезвычайно лаконичен, пересказывая свои разговоры с царем⁷. Не таков был Гучков. Согласно воспоминаниям Н.В. Савича, царь воспылал ненавистью к Гучкову, когда стало известно, что председатель Думы сообщил депутатам содержание своего разговора с императором. Неудивительно, что эта информация вскоре стала достоянием широкой гласности⁸. Впоследствии Николай II не скрывал своей антипатии к лидеру октябристов. Этим пользовался военный министр Сухомлинов, который в своих докладах императору всячески подчеркивал вмешательство Гучкова в дела армии. Царь же в ответ называл Гучкова «подлецом» и не возражал против того, чтобы эти слова дошли до «адресата»¹.

Самые деликатные вопросы обсуждались и во время встреч императора с М.В. Родзянко. Так, в феврале 1912 г. на приеме у Николая II Родзянко заявил, что сведения о Г.Е. Распутине компрометируют царскую семью. В этой связи 29 февраля к председателю Думы явился дворцовый комендант В.А. Дедюлин и объявил о решении императора возложить на Родзянко подготовку доклада о Распутине. Председатель Думы был столь горд этим поручением, что вскоре распространил сведения о нем по всей нижней палате, правда, всякий раз подчеркивая необходимость сохранить эту новость в тайне. При этом он так и не приступал к непосредственной подготовке доклада². Прошло около двух недель. Родзянко опять собирался в Царское Село. «Он, конечно, ничего компрометирующего Распутина не отыскал и, кроме сплетен, ничего рассказать не сумеет. Письменного доклада Родзянко не представляет, а ограничится словесным изложением»³. Тем не менее, и в дальнейшем председатель Думы шел на откровенный разговор с императором, ставил перед ним неприятные вопросы. 17 ноября 1912 г. Родзянко обратил внимание царя, что выборы в IV Думу прошли под сильным давлением администрации. На реплику императора, что даже в республиках правительство пытается влиять на исход выборов, Родзянко заметил, что там администрация обычно не нарушает законов⁴.

Впрочем, такие беседы были полезны не только председателю Думы, но и императору. На этих встречах Николай II говорил о своем отношении к недавним событиям в Таврическом дворце, донося таким образом свою точку зрения до депутатов. Например, в апреле 1907 г. он вынудил Головина оправдываться, заявив о необходимости пресекать политические демонстрации со стороны левого крыла Думы⁵. 20 марта 1910 г., беседуя с помощником военного министра А.А. Поливановым, Николай II сожалел, что Дума исключила из сметы ассигнования на оркестр балалаечников. «Я у Гучкова потребую этих денег», – заключил император¹. 17 ноября 1912 г. Николай II попросил Родзянко, чтобы комиссия, занимавшаяся военными делами, более не называлась комиссией по государственной обороне, так как это совпадало с названием подчиненного императору Совета².

Предстоявшее общение с императором учитывалось при выборе председателя. По воспоминаниям Н.В. Савича, в 1907 г. октябристы сошлись на кандидатуре Н.А. Хомякова, как раз имея в виду его будущие аудиенции в Царском Селе: «Хомяков имел свойство приятного собеседника, обладал светским тактом, мы надеялись, что при личных сношениях с царем он найдет надлежащий язык, что его манера подходить к вопросам с легкой иронией, порой с некоторой насмешливостью, всегда остроумно и без необходимости для собеседника дать немедленный ответ по существу, помогут ему установить добрые отношения с царем, подозрительным, недоверчивым и относившимся к нам с большим предубеждением»³.

В этом отношении выбор председателя оказался в высшей степени удачным. Николай II общался с Хомяковым куда более охотно, чем с Гучковым или Родзянко. Характерно, что за I сессию III Думы Хомяков имел 5 всеподданнейших докладов; за II сессию – 6; за III сессию один доклад сделал Хомяков, другой – Гучков; за IV сессию Гучков имел два доклада, Родзянко – один; за V сессию Родзянко имел два доклада⁴.

Учитывая ценность личной беседы с императором, председатель обычно тщательно готовился к такой встрече, проводя необходимые консультации. Например, в конце марта 1907 г. Головин советовался со своими знакомыми по земской работе (Д.Н. Шиповым, кн. Г.Е. Львовым, Н.Н. Львовым, А.А. Свечиным, М.В. Челноковым и др.) относительно предстоявшей поездки в Царское Село¹. Тем не менее, всеподданнейший доклад председателя далеко не всегда служил интересам думского большинства. Председатель, выступая от имени всей Государственной думы, не мог отречься от своих собственных взглядов и симпатий. Так, по словам Савича, позиция думского большинства часто не находила своего отражения в беседах Хомякова с императором, что вызывало раздражение октябристов и в итоге привело к отставке председателя нижней палаты². Все попытки бюро фракции убедить Хомякова защищать точку зрения своей партии хотя бы в ходе аудиенций в Царском Селе были тщетны. «Хомякову были органически противны подпольная борьба и дрязги политических противников, с которыми ему нужно было бороться, если бы он пошел по пути, на который его толкало бюро. Он поступил как избалованный барин – ушел, отряс прах с ног своих»³.

Фигура председателя была небезразлична и для правительства. Неслучайно, в начале ноября 1907 г. Столыпин провел целый вечер в обществе Хомякова и уговаривал его стать председателем Думы. Премьер-министр чрезвычайно опасался, что мог быть избран представитель правых – гр. А.А. Бобринский⁴. В марте 1910 г. Столыпин настаивал на избрании на эту должность хорошо знакомого ему Гучкова⁵, когда это казалось сомнительным и октябристам, и самому их лидеру. Конечно, правительство хотело иметь в председательском кресле удобного ему человека, дабы более не случались инциденты, подобные тому, что имел место во II Думе. Тогда, в марте 1907 г., Столыпина возмутил противоречивший законодательству отказ председателя Думы Головина предоставить слово премьер-министру на пленарном заседании нижней палаты. 18 марта 1907 г. в этой связи близкий к Столыпину журналист С.Н. Сыромятников писал И.Я. Гурлянду: «Для нас указ – Пруссия и Америка, а не Франция, где палата имеет в министрах своих приказчиков»¹.

Однако, внимание к личности председателя объяснялось не только влиянием последнего на законотворческий процесс. Важно было то, что именно председатель Думы вел переговоры с правительством по многим вопросам как технического, так и принципиального характера. Через председателя Думы премьер-министр оповещал депутатов о предпочтительной очередности рассмотрения правительственных законопроектов². Соответственно, в случае конфликта министров с руководством Думы вся деятельность нижней палаты ставилась под угрозу. Эта проблема имела место в конце 1912 – начале 1913 гг. За время рождественских каникул Родзянко неоднократно пытался договориться с правительством относительно плана работы нижней палаты. Однако из этого ничего не вышло, что сильно осложнило и замедлило работу депутатов³.

При посредстве председателя законодательной палаты премьер-министр пытался воздействовать и на общее собрание Думы. Так, в марте 1913 г. В.Н. Коковцов просил Родзянко сделать все возможное, чтобы сведения о поражении турецких войск при Адрианаполе были спокойно восприняты депутатами⁴.

Большое значение придавалось не только содержанию, но и форме бесед председателя Думы с министрами. Муромцев с чрезвычайным вниманием относился к протокольным подробностям его общения с правительственными чиновниками. Обсуждая с Крыжановским свою будущую встречу с министром внутренних дел Столыпиным, он специально оговаривал, где эта встреча произойдет, какой будет избран повод, кто первый сделает шаг навстречу⁵. Также и председатель II Думы Головин считал для себя неприемлемым нанести первым визит Столыпину¹. В разговоре по телефону 23 февраля 1907 г. Головин и Столыпин пытались прийти к соглашению о месте встречи. Премьер-министр указал, что было бы лучше побеседовать на «нейтральной» территории, т. е. в Думе, где их общение может остаться незамеченным². Уже в III Думе журналисты с ностальгической грустью вспоминали поведение Головина как председателя нижней палаты. Однажды, в период работы II Думы, Столыпин стоял у министерской ложи и ждал Головина, желая с ним переговорить. Головин же, не торопясь, давал распоряжения своему секретарю. И лишь после того, как Столыпин второй раз подослал чиновника особых поручений, председатель Думы подошел к премьер-министру³.

И все же во II Думе, ожидавшей роспуска со дня ее созыва, председательствующий далеко не всегда мог позволить себе такое поведение. 16 апреля 1907 г., сразу после скандального выступления А.Г. Зурабова, обвинявшегося в том, что он оскорбил российскую армию, Головин явился в министерский павильон, где пытался доказать, что случившееся – недоразумение, а он лишь не расслышал сказанное. Ему же говорили об «оскорблении знамени». Головин явился и второй раз, уже со стенограммой, убеждая, что ничего обидного для армии сказано не было. Однако эти объяснения министров не удовлетворили. Они получили указания от Столыпина в Думе не показываться до полного разрешения конфликта. В итоге им пришлось до 8 часов вечера гулять в Таврическом саду⁴. Головин беседовал со Столыпиным о «зурабовском инциденте» в 12 часов ночи⁵. На следующий день, в 8.30 утра, он был с визитом у военного министра А.Ф. Редигера, который готовился к отъезду в Царское Село. Вернувшись в столицу, Редигер заехал к Головину в Европейскую гостиницу⁶. Только так можно было разрешить конфликт, который грозил оборвать «жизнь» Думы второго созыва на два месяца раньше отведенного ей срока.

В III Думе, рассчитывавшей на конструктивное взаимодействие правительства с депутатами, «муромцевский» эталон поведения был неприемлем для председателя. Порой это возмущало оппозицию. Например, она с гневом писала о том, как в самом начале думских работ, 6 ноября 1907 г., во время перерыва пленарного заседания Хомяков, будучи на трибуне, заметил государственного секретаря и тут же покинул свое место и поспешил к правительственному чиновнику¹. Хомяков регулярно приходил в министерский павильон после окончания думского заседания². 24 апреля 1908 г. в кулуарах Думы Коковцов, Столыпин и Хомяков обсуждали только что случившийся инцидент, когда председательствующий назвал неудачными слова министра финансов – «у нас парламента, слава Богу, нет». Этой беседы оказалось недостаточным, и 25 апреля 1908 г. Хомяков вновь поехал объясняться по этому поводу со Столыпиным³. 15 октября 1908 г., сразу после принятия Думой запроса об аннексии Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией, Хомяков поспешил объявить перерыв и, «сойдя с кафедры, рысью пустился в павильон министров, дабы узнать, не обидится ли Столыпин на принятие запроса»⁴. Гучков поддерживал тесные контакты с Столыпиным и до своего избрания председателем Думы. Конечно, они не пресеклись тогда, когда он занял этот пост. Гучков часто выполнял роль посредника между Столыпиным и различными группами интересов, организовывал встречи председателя Совета министров с делегациями из провинции. Так, в 1910 г. он добился, что Столыпин принял представителей Кубанского казачьего войска, которые были разочарованы аудиенцией у императора и военного министра Сухомлинова⁵.

Таким образом, председатель Думы постепенно встраивался в политическую систему Российской империи. Он «нащупывал» инструментарий, который позволял ему оказывать влияние на принятие решений как Думой, так и правительством. Вместе с тем, партии, фракции, министры, император также учились использовать политический ресурс, находившийся в распоряжении у председателя. Все это не было прописано ни в Основных государственных законах, ни в Учреждении Государственной думы, ни в Наказе нижней палаты. Это формировалось в результате проб и ошибок. В итоге вырисовывалась самостоятельная политическая фигура председателя Думы, на которой сходились различные интересы, что давало известную свободу маневра «спикеру» нижней палаты.


^ Д.В. Аронов (Орел)