Андрей Лазарчук, Михаил Успенский

Вид материала

Книга

Содержание Золотая дверь.. (Конго (Леопольдвиль), 1968, март.)

Подобный материал:

• Андрей Лазарчук, Михаил Успенский, 3458.41kb.
• Ирина Адронати, Андрей Лазарчук, Михаил Успенский, 4128.01kb.
• Составить генеалогическое древо Владимира Мономаха, 88.98kb.
• Михаил Успенский, 2949.71kb.
• Михаил Успенский, 3187.78kb.
• Уистоков горной школы в начале ХХ века стояли известнейшие ученые-горняки, 313.7kb.
• Анна андреева андрей Дмитриевич, 986.66kb.
• Основные категории политической науки (Раздел учебного пособия), 334.4kb.
• Кинетика растворения триоксида урана в 30 ном тбф в углеводороном разбавителе, насыщенном, 88.64kb.
• План: Успенский собор; Архиерейский дом; Высокий уровень древней культуры рязанского, 240.41kb.

^

Золотая дверь.. (Конго (Леопольдвиль), 1968, март.)

Глаза чудовища были круглые и отливали тусклым серебром. Морщинистые веки медленно опускались. Дракон делал вид, что не обращает на нас никакого внимания.

Он поднял лапу, поискал, куда ее поставить. Поставил. С неуклюжим изяществом переволок белое брюхо через ствол поваленного махагона, преграждавший ему путь.

Сделал два быстрых шага и приподнял тупую морду. Я возблагодарил Создателя, что дракон не может подняться на задние лапы, подобно тиранозаурусу рекс: лапы были не длиннее и не мощнее передних. Это был ползающий дракон. Кожа его отливала перламутром. Чешуйки были настолько мелки, что сливались. Негры его называли за это «голым драконом».

– Степаныч, я сейчас свалюсь, – предупредил меня Коломиец.

– Но не з переляку, а з лютой нэнависти, – сказал я. – Ты лучше хватайся вон за тот сучок.

Коломиец с сомнением посмотрел на сучок. Потом вниз. Потом на себя. Весил он вдвое больше, чем полагалось старшему лейтенанту, хотя бы и ГРУ.

Так я до сих пор и не знал: то ли Коломийца мне навязали, то ли предоставили в распоряжение. Связи у Скопина Шуйского в разведке были давние и крепкие.

Дракон между тем дважды обошел вокруг дерева, где мы нашли убежище, остановился и стал одновременно покачивать хвостом и мотать башкой, словно бы колеблясь: то ли перегрызть ствол, то ли околотить нас, как груши.

Коломиец крякнул и утвердился на случай второго варианта.

Дракон еще раздумывал, а насекомые уже вовсю нас жрали. Накомарники не пережили нашего мгновенного взлета.

– Что то гудит, – сказал Коломиец с надеждой. – Может, самолет?

– Да хоть вся Вторая воздушная армия, – сказал я. – Нам бы сейчас как нельзя кстати оказался старый добрый воздушный шар с веревочной лестницей и благородными жюльверновскими героями.

– Но что то определенно гудит!

– А разве вас не учили по звуку моторов определять тип самолета? – невинно спросил я.

– Это где? На историческом то факультете? – картинно рассмеялся Коломиец.

Почти три месяца мы лазили по джунглям, и все три месяца Коломиец валял передо мной дурака, хотя – он знал, что я знал, что он знал: – и так до бесконечности.

Дракон, кажется, принял решение. Он отошел, коротко разбежался и боднул дерево костяным бугристым лбом.

– Степаныч, – сказал Коломиец, – ты легче. Ты лезь наверх. Я его попробую гранатой.

– Не суетись. Осколками все равно посечет. Не повалит он дерево.

Дракон считал иначе.

Гудение усилилось.

– Не самолет это, – совсем упавшим голосом сказал Коломиец. – У них тут гнездо.

Я посмотрел. Над самой головой Коломийца висело что то вроде серой бумажной дыни. И огромный полосатый шершень лениво выбирался наружу – посмотреть, кто это там внизу охальничает?..

Барон Мюнхгаузен, очутившийся между львом и крокодилом, имел больше шансов выкрутиться.

Шершень, не обратив на нас ни малейшего внимания, скользнул вниз и описал несколько кругов над головой дракона. Тварь как бы нехотя клацнула зубамии в воздухе. Из гнезда на смену погибшему полез друг.

– Ты! – рявкнул Коломиец. – Пидор ползучий! Маму твою лошадь пополам! Енот гальюнный! Жираф в жопу изысканный! – (я сам чуть не полетел с ветки) – Не буди во мне зверя, понял? Пещера! Козел гофрированный!..

Дракон задрал голову и приоткрыл в изумлении рот. Наверное, он хотел ответить, но не находил слов. И шершни не вылетали, но гудели очень громко: очевидно, устроили кучу малу у выхода.

– Мудило юрское!!! – страшным голосом Тарзана взвыл Коломиец (джунгли стихли), подпрыгнул, сорвал гнездо и двумя руками – в полете – словно баскетболист, загоняющий на последней секунде победный мяч в кольцо соперника – отправил этот маленький бумажный ад в отверстую нежно розовую пасть, – грянулся грудью о сук, с хаканьем отлетел в сторону, перевернулся и угодил на самый хребет чудовища…

Раздался еще более жуткий вопль. Дракон закружился волчком, норовя укусить себя за живот. Я сам не помню, как оказался на земле и как успел выхватить обмякшего старлея из под ног взбесившейся твари.

Еще минуту длился раздирающий душу рев – и внезапно стих. Я выглянул из за дерева. Хвост мелькнул последний раз в стенном проломе храма и пропал.

Коломиец сел. Глаза его были закрыты.

– Реликт зачморенный, – слабым голосом продолжал он. – Сам напросился…

– Дай ка я тебе ребра посчитаю, – предложил я.

– А хули им сделается, – сказал он – и оказался прав.


Негров своих мы так и не нашли. Рев дракона доносился будто бы из под земли, не приближаясь и не отдаляясь.

– И как мы все это понесем? – сказал Коломиец, оглядываясь по сторонам.

Лагерь наш был разбит на мыске невысокой лесистой гряды, разделяющей два болота. Как бы в продолжение этой гряды в полукилометре поднимался пологий холм. Он то и был целью нашего похода. Вернее, моего. Что было целью Коломийца, знал только он сам да его начальики в Москве.

– Это бросим, – показал я на тюк с его секретными причиндалами. – И это тоже бросим. И это…

– Степаныч, – сумрачно сказал он. – За это меня даже под трибунал отдавать не станут.

– Как это правильно! – восхитился я. – Давно, давно пора было ввести во всех НИИ трибуналы. Или ОСО. Нечего выносить сор из избы.

Смех смехом, а положение наше было хуже некуда. До ближайшей тронутой цивилизацией деревни было километров полтораста – напрямую, через болота.

Со скоростью три километра в день. А то и два. Негры, убегая, предусмотрительно прихватили все консервы и муку, пару дробовиков и надувную лодку. Остались палатки – в избытке, – мешок сахара, пачка соли, банка с топленым салом, немного сухарей, ящик тола, десяткок детонаторов…

На наше счастье, носильщики, отправленные на заготовку дров, топоры и мачете побросали. И то ли забыли захватить, то ли убоялись прогневить белых духов, но из моей палатки они не взяли ничего. Так что остался у нас штуцер восьмого калибра и легкий «зауэр» двадцатка.

– Может, вернутся еще, – неуверенно предположил Коломиец. – Они же только аванс взяли…

– Лучше бы ты их в партию принял, – сказал я.

Он посопел.

– Степаныч: я так понял, они тебя за большого шамана держали…

Об этом следовало подумать.

– Дождемся темноты, – сказал я. – Хотя не стал бы я на это особо рассчитывать.

И вообще: не перекусить ли нам, пока еда не кончилась?

И мы перекусили, намазывая сухари салом и посыпая сахаром.

Было очень жарко.

– В джунглях, конечно, с голоду не помрешь, – рассказывал с набитым ртом Коломиец. – Но противно будет. Хотя шведы, говорят, больше всего гнилую салаку уважают – а народ, на первый взгляд, цивилизованный. Или, скажем, норвеги: те селедку сахаром посыпают. Так что с сахаром, Степаныч, все пойдет. Даже слоновье говно. Учти, если один останешься…

– Ты в Африке который раз? – спросил я, хотя отлично знал: второй. Первый раз он числился переводчиком в Тунисе.

– Третий, – гордо ответил Коломиец. – Мы идем по Африке, все по той же Африке, отдыха нет на войне…

Сало с сахаром мы запили ключевой водичкой, заправленной хлорными таблетками, и пошли по следам дракона.


Храм открывался взглядам не сразу. Нужно было очень долго и не пристально смотреть поверх крон, чтобы вдруг особым образом сложились линии и тени, световый зайчики и цветные пятна – и тогда вдруг весь пейзаж волшебно преображался, и перед тобой был не лес и не холмы, а – стены, поросшие мхом, башни, увитые лианами, ворота и мосты через ров: зеленая маска исчезала, и из под маски показывалось, усмехаясь, чужое лицо.

Рев чудовища шел буквально из под ног.

– Да вот же! – Коломиец стоял над черной дырой, едва видимой сквозь нависающую над нею траву. – То ли сослепу упал, то ли пить захотел, бедолага…

Он нагнулся и стал всматриваться во тьму.

Я встал рядом. Чернота меня манила по прежнему, но я давно научился бороться с этим.

На дне ямы, переливаясь в скупых лучах предвечернего света, маялся наш давешний гонитель.

– Что ж с тобой делать? – жалобно сказал Коломиец. – Горячего нет, хоть сама ложись…

Дракон поднял морду, раскрыл пасть во всю щирину ямы и заорал.

– Узнал, болезный, – сказал Коломиец. – Степаныч, но мы же не вытащим его оттуда…

– По частям, – предложил я.

– Разрешаешь?

– Сначала сфотографируем.

И я отщелкал целую пленку – пока во вспышке не иссякли батарейки.

Потом Коломиец жестом отодвинул меня на задний план, взял «лимонку», показал ее дракону, дождался ответного слова и аккуратно опустил гранату в яму. Сам отошел и заткнул уши.

Ахнуло глухо. Потом там заколотилось огромное тело – так, что затрепетали кусты вокруг. Камни и куски дерна посыпались вниз.

– Переждем, – сказал Коломиец. – Они твари живучие.

– Как бы не пришли друзья его и соратники, – сказал я.

– Не должно, – сказал он. – Не может много таких тварей жить по соседству. Не прокормиться им, – голос его звучал неуверенно.

У меня бы тоже звучал неуверенно голос, если бы я говорил такую чушь.

– Самое главное нам – в ихнюю африканскую тюрьму не попасть, – уверенно сказал Коломиец. – За браконьерство. Это у них запросто. И хрен кто узнает. И не откупишься…

Тут он радикально ошибался.

– Да, – сказал я, – местный рыбнадзор нам бы сейчас оказался очень кстати…

Мы помолчали. В яме тоже стояла тишина. И вокруг, как оказалось, тоже все был мертвенно тихо: не свистели птицы, не визжали и не ссорились обезьяны, не стрекотали насекомые.

– Полезу, – сказал Коломиец. – А то – сожрут его там какие нибудь термиты…

Возился он часа полтора, а я вытаскивал на веревке то куски шкуры, то лапу с когтями, то полхвоста: Потом вылез сам Коломиец, похожий на Чомбе, палача конголезского народа, с карикатуры Кукрыниксов. Мачете он держал в зубах. Я облил его водой из резинового ведра. Он ухмыльнулся и побежал к лагерю.

Возле лагеря бил ключ.

Вскоре разразилась хорошая африканская гроза с ливнем и тысячью молний.

Больше часа на нас низвергались водопады. Грохот стоял, как при извержении вулкана. Потом все стихло.

Первая ночь возле древнего храма прошла спокойно. Даже, наверное, слишком спокойно для здешних мест. Но мы были несколько выбиты из колеи вчерашними событиями и не придали этому никакого значения.

Мясо дракона было удивително вкусно: гораздо вкуснее крокодильего. («Так если он одними людьми питался», – сказал Коломиец)

Немного отрешась, я погадал на наших негров. Они были уже далеко и неслись во все лопатки.

Утром, как то и положено, мы держали военый совет. Решено было панику отставить, съемку местности произвести и вообще поискать, что тут есть интересного. А там – как повезет…

Сначала я носил за Коломийцем рейку, вспоминая офицерскую школу и рассказы Куприна. В полдень Коломиец развернул свою походную обсерваторию и принялся за астрономические вычисления. Я мог бы, пожалуй, сделать то же самое с помощью спичечного коробка и зеркальца из бритвенного прибора, но предлагать свои услуги не стал, а забрался на одну из башен – с помощью якоря– кошки – и обозрел окрестности.

Зеленый океан тянулся до горизонта. Две низкие столовые горы виднелись далеко на севере.

Я знал, что если тупо идти на север, то рано или поздно болота кончатся, и мы упремся в дорогу, ведущую к пограничному городу Банги. Если идти на юг, то где то там среди болот найдется рукав, выходящий к основному руслу Гири, и можно будет сделать плот и плыть, плыть, отгоняя назойливых крокодилов…

Повторить же в обратном порядке наш маршрут было трудно: начинался разлив рек. Но, видимо, ничего другого нам не оставалось.

Потом я перевел взгляд на окрестности ближайшие.

Храм, кажется, был куда больше, чем нам казалось поначалу. В сущности, «храмом» мы его называли по инерции вслед за неграми. Похоже, что когда то это был настоящий город с административным центром, торговыми рядами, мастерскими, казармами: Все было каменное, обросшее мхом и кустарником – и почему то совершенно нечеловеческое. Непонятно было, как тут люди могли жить. И непонятно было, где именно те, кто жил здесь – жили.

Годы нужны были только на то, чтобы расчистить эти постройки. И, думаю, десятки лет – чтобы докопаться до истины.

Спускаясь, я заметил на выступющем из стены выступе костяую фигурку носорога. Лежала она, зацепившись за корешки, и только поэтому не была смыта вечерним ливнем.

Кто то был здесь совсем недавно…

Я вырвал с куском дерна прижившийся на стене кустик. Потом ножом располосовал ковер высохших и свежих корней и стеблей, поковырял земляную корку. На глубине в пол лезвия тускло заблестело.

Сплошная плита из матово черного, похожего на графит, камня предстала перед глазами. Даже наощупь он мне сначала показался подобным графиту: жирным.

Но клинок скользил по нему, как по стеклу, не оставляя следа. С большим трудом мне удалось отколоть кусочек.

Коломиец махал руками, предлагая пообедать.

На обед был все тот же дракон.

– Я тут подумал, – сказал он, – и вот что получилось: должны люди здесь бывать. В яме той водосток – незабитый. А должен бы. И вот еще нашел, – н протянул мне просверленый львиный коготь. – Так, может быть, нацелиться нам на то, чтобы дождаться их?

Я покрутил коготь в руках. От него исходило что то темное, злое. Потом – показал свою находку.

– Не сомневаюсь, что есть племена, которые посещают это место, – сказал я. – Но эти штучки к культуре банту отношения не имеют. И я сомневаюсь, что мне хочется заводить новые знакомства без артиллерийской поддержки. Бог его знает, кого занесло сюда после гражданской войны: А кроме того, побывали люди здесь недавно – значит, придут нескоро.

Уже на третью ночь я понял, как ошибался.

:Каким то чудом я успел замкнуть белую линию вокруг палатки и костра. Мела, естественно, не было, и пришлось использовать простую веревку. Коломиец, ощеломленный увиденным, крутил в руках штуцер, то заряжая его, то разряжая.

Потом – просто на земле и просто ножом я нацарапал необходимые запрещающие руны, совершенно не будучи при этом уверенным, что против местных сил они возымеют действие. И – повалился ничком, сраженный очередным акустическим ударом.

То, что выходило сейчас из леса, не поддавалось описанию – потому что у него не было ни морды, ни лап, ни хвоста – и даже размеров определенных не было.

Но двигалось создание удивительно быстро.

Изменился свет: из лилового стал розовым, с кровавым отсветом. Я так и не мог понять, от чего он исходит. Тени были зыбкие и дрожащие.

Тварь пронеслась мимо нас, обдав волной гнилостной вони. Я вдруг подумал, что это могла быть жена нашего убиенного противника, не успевшая стряхнуть с себя тину, водоросли и болотные кусты.

– Сте:паныч: – прочистил горло Коломиец. – Глянь.

Он смотрел совсем в другую сторону.

Скелет быка неспешно брел к воротам храма. Обрывки шкуры висели на нем, как пробитые шинели на колючей проволоке. Раздувшийся негр шел рядом с ним, подволакивая гнущуюся в неположенном месте ногу.

– Это что же? – продолжал он слабо. – Это я с ума сдернулся? Или кто? Z

– Молитвы знаешь? – спросил я.

– Откуда?

– А стихи?

– Ну: знаю.

– Читай, только негромко.

Он задумался, а потом начал…

– Кохайтеся, чорнобривi, та не з москалями, бо москалi – чужi люды, роблять лихо з вами. Москаль любить жартуючи, жартуючи кине…

Мертвецы – человек и бык – прошли мимо, спрыгнули с двухметрового обрывчика и деловито направились к храму. За ними повалили веселой толпой маленькие бегемотики, тоже раздутые и даже полопавшиеся. Скелет обезьяны сидел на спине одного из них, постегивая прутиком по крутым бокам.

– Кличе мати вечеряти, а донька не чуе, де жартуе з москаликом, там i заночуе.

Не двi ночi карi очi любо цiлувала, – продолжал Коломиец.

Я вдруг поймал себя на том, что и сам бормочу какой то чудовищный текст, в котором слова воскресной молитвы переплетались с «Пьяным кораблем» Рембо.

В ситуациях, подобой этой, главное – занять голову чем то отвлеченным, и нет разницы, что это: молитва ли, текст ли присяги, или же таблица логарифмов…

Брюс, вызывая мертвых, читал Баркова. Помогало.

Прошли, подпрыгивая, как на пружинках, два мертвеца явно европейского происхождения: в военного образца френчах и пробковых шлемах, но босые и без штанов. Плоть с них опадала на ходу. Следом двигались десятка полтра негров банту, мужчин, женщин и детишек, все очень свеженькие, неразложившиеся – явно сегодняшние. Вел их человек в глиняной маске, тоже негр, но нездешний, светлокожий и, кажется, совершенно живой. Во всяком случае, движения его были вполне естественные.

Коломиец на полуслове прервал рассказ о горестной судьбе Катерины, сказал: «Непорядок,» – схватил штуцер и выстрелил не целясь. Восьмой калибр с такого расстояния останавливает бегущего слона. Маска вместе с головой просто исчезли. Светлый негр взмахнул руками, покатился – но его подняли, поддержали, и через секунду он шагал вместе со всеми той же подпрыгивающей походкой…

Мы по прежнему оставались невидимы для всех.

Происшествие с колдуном в маске на время отвлекло меня, и я не увидел, как на границе нашего белого круга начали скапливаться и сплетаться змеи, мертвые и живые, всех видов и размеров. Их становилось все больше. Переползти через веревку они не смели, но местами, как мне показалось, просто оттеснили ее к центру.

– Зараз придэ Вий, – сказал Коломиец тоненьким детским голоском.

– Спокийно, товарыщу шпиёнэ, – сказал я. – Ще панночка нэ вмэрла.

Невдалеке от нас прошествовал слон без хобота и бивней, и на этом парад алле завершился.

– Ты чего, дурак, стрелял? – спросил я не оборачиваясь.

– Я? Стрелял? – удивился Коломиец. – В кого?

– Хотел бы я это знать, – пробормотал я, а сам подумал: не хотел бы. Ибо то, чему я повторно оказывался свидетелем и что в «Некрономиконе» именовалось арабским словом «аль джах», считалось искусством давно утраченным и запретным даже для адептов некромантии.

Но вот проползли и змеи. Ненадолго стало почти тихо.

Странный свет почти погас. Лишь под двумя деревьями будто бы тлели угли.

– Степаныч, – жалiсно казав Коломиец, – я з глузду з'iхав чi нi?

– Нормальный, – сказал я.

– Но так же не бывает.

– Бывает, только редко.

– Не, не бывает, – уверенно сказал Коломиец. – Ну, вон: чего воно пухнет?

– Кто пухнет?

– Та дерево же!

И в этот момент одно из тех деревьев, что подсвечены были несуществующими углями, лопнуло с костяным хрястом, расселось от вершины до комля – и из щели кто то стал осторожно выбираться.

Коломиец напрягся.

Это был паук. Сначала мне показалось, что он с лошадь размером.

За ним выбрался еще один и еще.

Каким то чудом я успел поймать Коломийца за лодыжки. Он грохнулся плашмя и задергался. Я навалился сверху и крикнул: «Читай!» – для вящей доходчивости стукнув его ладонью по оттопыренному уху.

– Не слухала Катерина, – начал он, запнулся, забыл, проскочил через строфу и продолжил: – Пiшов Москаль в Туреччину, Катрусю накрили…

Мертвое негритянское семейство двинулось со стороны храма навстречу паукам.

Рядом с людьми пауки оказались чуть поменьше, чем померещилось вначале: по грудь мужчине. Они в долю секунды запеленали женщину и малышей в паутину, вскинули на спины и понесли к дереву. Мужчина поднял копье негнущейся рукой и судорожными скачками последовал за ними. Один из пауков развернулся ему навстречу, поднял передние волосатые лапы и прыгнул.

Несколько секунд мужчина изображал сопротивление, потом сдался. Паук поволок его за собой.

И тут лопнуло второе дерево.

В белом искристом блеске оттуда шагнул некто тонкий и стройный. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы воспринять увиденное.

Похож на человека, но не человек. Ноги с очень длинными ступнями, движется на носках, колени чуть согнуты. Гибкий сильный хвост. Небольшие руки вытянуты вперед, блестят кривые клинки. И – совершенно змеиная голова на удлиненной шее…

Когда он повернулся в профиль, я разглядел аккуратный костяной гребень от затылка до крестца.

Пауки попятились от него, но он неуловимо быстро настиг одного, короткий высверк – и паук осел бесформенной кучей. Два других, бросив ношу, попытались спастись бегством, но в этой погоне по кругу человек змея оказался быстрее. Потом, покончив с пауками, он встал над людьми, подняв к небу руки с мечами.

Паутина опала с людей, они зашевелились и начали подниматься, будто их не слишком умело тянули за веревочки.

Барабаны вступили внезапно и веско. Странный свет померк, и в пришедшей тьме не стало видно ни людей, ни серебристого их избавителя. Зато над храмом занялось туманное сияние, похожее на подсвеченный дым.

Порыв ветра ударил в лицо. Зашевелились кроны.

Начиналась новая гроза.

Первая молния ударила совсем рядом с силой пушечного залпа. Потом – началось: Наверное, все грозовые тучи Центральной Африки собрались в эту ночь над нами. Дождя почти не было, но ветер бушевал – и непрерывно, страшно, с истошным воем, с клекотом били, и били, и били в башни храма бесчисленные молнии. Огненная дорога соединила небо и землю: Так продолжалось часа четыре.

Мы оба настолько одурели от грома, что не заметили, когда это кончилось.

Просто в какой то моммент обнаружилось, что вновь рокочут только барабаны – тихо, устало, – а одна из башен храма светится, как гнилушка на болоте…


Уже под утро – умолкли крики и барабаны стихли, – из за храмовой стены послышался знакомый рев, в небо поднялся стлб белого света, и в этом свете огромный, как океанский пароход, поднялся над кронами деревьев дракон: искалеченный, трехлапый: Он взлетел высоко и распался зелеными искрами, медленно растаявшими в первых лучах еще невидимого солнца.