Утро. Тишь. Краса рассвета

Вид материала

Документы

Содержание Кира Тароева Сонет про Гришу Вася Алексеенко Внутренний стержень… Гори - и не сгорай Риитта Ювонен Вы же мне верите? Вадим Слуцкий

Подобный материал:

• Волшебная сказка, 18.08kb.
• Бенни Хинн Доброе утро Святой Дух Глава и правда, можно ли познакомиться с Тобой?, 4424.41kb.
• А. С. Пушкина «Зимнее утро» Цель урок, 110.32kb.
• Алексеева Глафира Юрьевна Природа и Родина в стихотворениях русских поэтов XIX века, 76.49kb.
• Сдетства мы все любим сказки, Приключения, чудеса. Вних добро срывает маски, Побеждает, 109.39kb.
• Тема: стихотворение а. С. Пушкина «зимнее утро» гимн родной природе, 45.91kb.
• Б. А. Воспитание чувств Старшинин Б. А. Мечты о ней Старшинин Б. А. От рассвета, 42.46kb.
• Вторая ифигения, 1376kb.
• Утро туманное, утро седое постановщик: Алвис Херманис. Спектакль: «Платонов». Театр:, 37.12kb.
• Собираюсь к выходу. Все радиоволны бьются, их много. Молекул воды в море меньше. Хотя, 2600.83kb.

Саша Петров


Утро. Тишь. Краса рассвета.

Открываю я глаза,

И от солнечного света

По щеке бежит слеза.


По росе бегут холодной,

За туманом по пятам

Мои мысли беззаботной,

Легкой строчкой по лугам.


Ах, ночевки, ночевки! Люблю

Ваши тихие ночи, рассветы,

И судьбу я покорно молю,

Чтобы снова пришлось быть в ответе


За костер, за источник тепла

(С ним люблю говорить среди ночи).

Только ночь так обидно мала –

Ощущенье, что часа короче.


Вот рассвет. И холодный туман

Над озерною гладью клубится.

Встанет солнце – сонливый дурман

Грузом тяжким на веки ложится.


Ах, ночевки, ночевки! Люблю

Меж двух зорь золотые мгновенья.

И судьбу я покорно молю,

И жду встречи, как в бурю спасенья.


Вы мне скажете: чушь, ерунда,

Что я мастер плести одни сказки.

Но представьте: леса, и вода,

И рассвета нежнейшие краски.


Тишина. Над туманом, в тиши,

В небесах просыпается солнце,

И за озером, в темной глуши,

Раскрываются света оконца.


Луч идет, и идет, и идет,

Осветляя болота, поляны,

И медведя, что лесом бредет,

И речные в лугах котлованы.


Вы поверьте, мой стих не браня, -

В те часы чудеса происходят,

Они душу в волненье приводят,

И ключом бьют стихи у меня.


Себе вопрос я задаю:

Зачем пишу стихи?

И отвечая, не таю:

Они порой плохи.


Они порой стыдят меня

И радуют порой.

Но для чего? Не знаю я,

Не знаю, боже мой!


Пишу, потея и дрожа,

От строчки сам не свой.

Ликую, если хороша,

Страдаю от плохой.


Здесь не ответить: «нет» иль «да»-

И, судя по всему,

Я не отвечу никогда,

Зачем и почему…



Люди творческого плана,

Что познали думы жар

Перед строчкою романа

Или одою – в пожар,

Пред простым стихотвореньем,

Перед басней и статьей

Главным делом

чтут значенье -

Быть меж холмиков горой.


Их желанье

быть получше


Перед братом по перу –

Недостаток

самый худший

(Я иные не беру).

Если, например, успешен

Новоявленный поэт,

То для них он черств и грешен –

Стихотворца хуже нет.


И законами лихими

От рожденья – навсегда

Воздана навек меж ними

Непреклонная вражда.


Люба Кириллова





Очередная неудача

Печально тлеющего дня –

Моих стихов листок невзрачный

Летит под стол, меня дразня.

Как новобранцев неученых,

Я закалял в строке слова,

Колол их рифмою точеной,

Рубил размером, как дрова.

Слова не слушались, брыкались

И блекли прямо на глазах,

И потихоньку разбегались,

И рассыпались в серый прах.

Сижу один. Темно и пусто.

Стол. Карандаш. Тетрадь. Окно.

Какое трудное искусство –

И не дается мне оно!


Зачем они опять подкрались?

На цыпочках, по одному

Слова бежавшие собрались, -

Пристыженные! Почему

Они теперь не колобродят?

Они послушны и тихи.

Я сам не знаю, как выходят

Сегодня у меня стихи.


Ирина Доборович


Весь день полощет облака бродяга-ветер

В разлившихся рекою небесах,

И сушит мокрые холстины эти,

Развесив их на солнечных лучах.


Украдкою, в просветы облаков

Все чаще землю солнышко целует,

И просыпается она от зимних снов,

От этих ласковых горячих поцелуев.


Снег становится талой водицей,

Запах талой воды будоражит,

Тянет срочно в кого-то влюбиться,

А в кого - пусть мне сердце подскажет.


И хочется за облаками плыть,

И понимаешь вдруг светло и ясно,

Что стоит эту жизнь любить

Лишь потому, что жизнь прекрасна!


Егор Сергеев


Он

(Тысячи тонких пальцев)


1.


Ему часто снился сон. Один и тот же сон повторялся с какой-то жуткой периодичностью, примерно раз в две недели. Ему снилось, как он уходит из дома. Ему снились две собранные спортивные сумки, стоящие у дверей, снился чехол с гитарой и молчаливые лица родителей. И дождь. Дождь, который стучал тысячами тонких пальцев по стеклу, отбивая едва уловимый ритм…

Дождь словно подгонял его. Звал его. Какое-то тайное послание передавали эти маленькие капельки, насмерть разбивавшиеся о стекло. Что-то мрачновато-таинственное было в ритме дождя. Азбука Морзе. Сломанное радио. Односторонняя связь. Ты можешь только слушать, слушать всё вокруг. Но когда тебе захочется ответить, ты будешь говорить, будешь кричать, будешь орать во всё горло…но никто не услышит. Никто не услышит. Всё это осточертело ему.

Подойдя к дверям и взяв в руки сумки, он повернулся к родителям, молчаливо стоящим в прихожей.

- Ну вот и всё. Я пошёл.

Натянул на лицо улыбку и понял, что напрасно. Их лица не изменились. Никто ничего не ответил. Как две призрачные статуи, от которых, когда он выйдет, останутся только воспоминания. Секунду помешкав, он повернулся и шагнул за порог.

- Я буду звонить, – добавил, уходя. И тут же вновь пожалел, потому что понял, что соврал.


Он вышел в дождь. Тысячи тонких пальцев обхватили его, приподняли и понесли. Куда? Он не знал. Он ещё не придумал.

Он просто расслабился и поддался течению. Дождь нёс его на руках, словно подарок кому-то на день рожденья…

И тут ему вдруг показалось, что кто-то его тихонечко целует, целует ближе к уголку губ, удивительно нежно, удивительно бережно… В этот момент он всегда открывал глаза и просыпался.


2.


Он не любил этот сон. Не любил потому, что после всегда ходил весь день унылый, задумчивый, словно чем-то озабоченный. Знакомые спрашивали его: «Что с тобой, чувак?» - а он, пожав плечами, отвечал: «Да вроде ничего…всё нормально…»

Ох, это убийственное слово: НОРМАЛЬНО!!! Самое ср..ное из всех слов, самое тихое и самое опасное. Как убийца с невозмутимо спокойным лицом. Сказать: «у меня всё нормально!» - всё равно, что сказать: «я накинул себе на шею петлю и вскоре собираюсь повеситься!»

Он понимал значение этих слов. И всё равно каждый день говорил их.

«Как дела?» - «Нормально!»

«Как учёба?» - «Нормально!»

«Как на личном фронте, чувак?» - «Нормально…»

Каждый день. Ты берёшь ручку, берёшь бумажку и подписываешь себе смертный приговор. С натянутой улыбкой на лице. Каждый день.

Он, как никто, понимает это. Он вообще много чего понимает. Он вообще понятливый. Правда иногда это стоит ему искусанных губ и мучительных бессонных ночей. Последнее время он всё чаще жалеет о том, что читает между строк. Иногда хочется забыть обо всём и стать просто тупым ублюдком, который говорит только на одну тему, делает только то, что написано в ср..ных мужских журналах и постоянно что-то жрёт…

Стать мужчиной…Мужчиной… В детстве он мало задумывался над этим словом – «мужчина». Кто это такой? Что нужно иметь, чтобы действительно назвать себя мужчиной? Ведь для этого, безусловно, мало писать стоя и говорить басом.

Однажды кто-то сказал ему, что у каждого настоящего мужчины есть внутренний стержень. Тогда они с друзьями от души поржали, придав слову «стержень» анатомическое значение…

Но сейчас он всё чаще думает об этом. На пороге того возраста, когда тебе уже можно покупать порнуху, начинает приходить переосмысление жизненных ценностей.

^ Внутренний стержень…

Он заглядывал в себя, как в шкаф, перерывал всё внутри, раскидывал все вещи…Он спрашивал себя, искал в себе ответ, пока не понял: ему не хватает мужества.

Нет, лихой нрав, умение дать в морду, наглость – это не мужество. Но тогда что же, что же есть мужество? Он не знал. Знал лишь, что ему не хватает.


3.


Не всё в жизни происходит случайно. Но самые важные, самые главные и самые крутые вещи – это именно случайности.

Случайно он встретил её. Случайно они оказались вместе. Случайно им даже было хорошо первое время. Потом так же случайно она его бросила. А он оказался не готов к этому… должно быть, тоже случайно.

Начались бессонные ночи. Полетели в мусорку две первые пустые банки из-под кофе. Потом ещё две. На несколько месяцев он впал в странное состояние полусна и чувствовал себя так, словно его смяли в комок и смыли в трубу без всякого о том сожаления.

А потом всё прошло. Резко. В одно грёбаное солнечное утро. Начался новый период в его жизни. В голове мелькнуло: «Fuck it!» - и эта фраза стала его девизом. Он нёс её, как флаг над головой.

Он забил. Просто забил на всё огромный болт. Ему стало наплевать, что подумают о нём, что скажут. Он жил в своё и только в своё удовольствие. С натянутой улыбкой на лице.

Были знакомые. Много знакомых. Мнимые друзья, которые вместе с тобой, только когда ты с сигарой в лимузине, а когда ты спотыкаешься на улице о камень, они посылают тебя на хрен.

Были девушки. Много разных девушек. За одних платил он, другие платили за него; одни относились к нему, как к игрушке, другие по-настоящему влюблялись; одних он бросал молча, с другими сильно ругался. Но во всех случаях ему было всё равно. В конце концов, это превратилось в какое-то чудовищное хобби. Он даже извращался: наперёд угадывал, что девушка скажет, что сделает. Он даже спорил с друзьями. На деньги.

Вся эта бодяга так затянула его…Он жил каждым новым знакомством, новыми ощущениями. До тех пор, пока ощущения эти не переставали быть новыми…

Вскоре ему это осточертело. Какое-то время всё было тихо. И тут…

Тут он вновь встретил её. Ту, что когда-то случайно бросила его. Кровожадно загорелись глаза у отражения в зеркале…

Он обрушил на её голову и сердце всё, чему научился за время своего неоправданного бунтарства. Весь свой опыт. Он делал всё, что мог. Он словно осыпал её с головы до ног золотыми монетами, в которых она засветилась так ярко, как никогда. И он даже увлёкся ею…

А потом тоже осточертело. Она оказалась такой же, как и многие до неё. Ничего не вышло.

В очередной раз причинив боль и слёзы, он ушёл в себя.

Меньше слов. Меньше действий. Больше никотина. Больше выпивки с друзьями. Больше вечернего «В контакте».

Всё вновь стало НОРМАЛЬНО. Но долго так продолжаться не могло.


4.


Это было в конце зимы. Над шумным школьным обществом начинало нависать чудовище предстоящих экзаменов. Учителя и ученики по очереди страдали приступами паранойи и паники.

Несколько раз он встречал в толпе чей-то удивительно непохожий ни на кого взгляд…Случайно встречал. Потом он начал этот взгляд искать специально.

Не прошло и пары недель, как что-то новое овладело им. Он ещё не знал, что, но уже понимал, что раньше не испытывал ничего подобного.

Заходя вечером в «Контакт», он искал надпись Online лишь у одной аватарки, хотя переписывался по старой привычке с десятками милых глазок на картинках. Но по сути ему было плевать на остальных.

А время вокруг него закрутилось быстрее…Обыденная жизнь превратилась вдруг в ужасную свистопляску: со всех сторон навалились какие-то важные дела, заботы, проблемы… Среди нервных клеток началась настоящая эпидемия – дохли тысячами. Пачка сигарет теперь улетала в три раза быстрее, чем раньше. И среди всего это дерьма, один лишь лучик света – ОНА.

Когда ему сказали, что она не одна, что она, как они выразились, «занята», его это только раззадорило. Хотя в глубине души он бился головой о стену и орал: «Где же я, идиот, раньше был?!» - с виду оставался абсолютным пофигистом.

Однако всё чаще он ловил себя на мысли, что его мировоззрение меняется в геометрической прогрессии.

Словно какой-то график чертили в душе, много-много линий в конце концов пересеклись в одной точке, и этой точкой оказалась ОНА.

Вскоре они стали ближе друг к другу. Потом ещё ближе. И ещё. Но что это было за время!

Ты идёшь по лезвию бритвы, один неверный шаг – и в пропасть… Но твой огромный страх ничтожен в сравнении с азартом, с интересом, с желанием идти дальше…

Эта тонкая грань между «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ» и «ИДИ К ЧЁРТУ», между безумием и неуверенностью, между сердцем и совестью.

Каждый день – как новая жизнь, каждый следующий шаг – как последний…

Нужно признать, он совсем потерял голову. Когда она вспоминала или говорила о своих прежних отношениях, его словно припечатывало электрошокером. Хотелось вскочить и заорать: «Ну давай, давай! Скажи, что не любишь меня! Скажи, что любишь его, а не меня! Скажи, чтобы я ушёл, прогони меня, плесни мне кипятком в лицо, дай пощёчину, вышиби мозги! И я уйду к чёрту, и никогда ты меня больше не увидишь, и всё будет кончено!»

И каждый раз ревность зажигала в нём огонь, придавала сил. Причём чувство это становилось всё сильнее, равно как и противоположное ему – привязанность. Сначала он решил, что привязанность – это плохо, пытался сопротивляться, но ничего не вышло.

По десять раз на дню он называл её то с..кой, то любовью всей своей жизни…

Любовь. Это чувство ворвалось в его душу, как грабитель в маске с обрезом. Пожалуй впервые он был безумно рад тому, что его грабят.

«Что с тобой, чувак?» - спрашивали его знакомые.

«Да всё просто офигенно!!!» - орал он в ответ, и говорил абсолютно искренне.


5.


А время шло дальше. Летело. Неслось. Время, как и он, окончательно спятило. Чудовище предстоящих экзаменов сводило с ума учителей и родителей. Очень скоро в его семье закончились общие темы для разговора. Семейная жизнь сменилась тяжким, скрипучим сожительством. Многочисленные проблемы расплодились, как микробы. Иногда усталость зашкаливала и казалось, что ноги вот-вот отвалятся прямо от того, к чему они приделаны…

И вновь лишь один противовес всему этому – ОНА.

На чаше весов она одна имела значимость, равную всему остальному.

Ему хотелось делать её счастливой каждый день, снова и снова. Хотелось видеть её улыбку каждый день, видеть эти безумные глаза, задорные и одновременно женственные, нежные и в то же время алчные, и даже порой злые.

Он влюбился, как сопливый ребёнок. И волновался, к своему неимоверному удивлению, он волновался порой даже чересчур, что вызывало её смех и его панику… Был похож на животное, запертое в её жаркой машине летом в сорокоградусную жару. И вскоре стало действительно душновато…

Пара её случайно брошенных фраз.

Пара жестов и кивков, сделанных несознательно, но замеченных им.

Пара тройка воспоминаний о прошлом, в каждом из которых было по 220 вольт для его мозга.

И нотка в её голосе… лёгкий намёк на сожаление.

Что-то затрещало…


Он десять раз проклял себя за то, что он не тупой ублюдок, который говорит лишь на одну тему, читает ср..ные мужские журналы и постоянно что-то жуёт.

Хотя, может, этот тупой ублюдок и есть настоящий мужчина? Может внутренний стержень – это и есть та самая тупость, слепость, невозмутимость, хладнокровие? Кто есть настоящий мужчина: тот, кто пнёт скрипучую дверь с ноги и заткнёт её, или тот, кто будет хладнокровно, терпеливо ждать, пока дверь перестанет скрипеть сама?


6.


В поисках ответа стираются дни. Сейчас ему кажется, что время замедлилось и минуты стали часами. За окном не прекращается дождь. Тысячи тонких пальцев отбивают ритм. Азбука Морзе. Односторонняя связь.

«Кричи, твою мать, сколько угодно! Никто, никто тебя не услышит! Ты должен сам решать свои проблемы. Ты же ведь мужчина! Вышиби ногой дверь и забудь о ней, если надо! Ну, давай же, где там твой грёбаный стержень?!» - так говорит дождь, стучащий по стеклу. А, может, и не дождь. Может, он говорит это себе сам.

Ему не хватает мужества. Возможно. Но, чёрт, ему хотя бы хватает мужества в этом признаться! Забыть, махнуть рукой, уйти – это всё равно, что засунуть себе гранату в штаны и оторвать чеку.

Мужество – это не способность вышибить скрипучую дверь. Это способность смазать её, чтобы она не скрипела. Вот что такое мужество.

А любовь гораздо лучше смотрится в костюме грабителя с обрезом, нежели в одеждах ангела с крылышками и грёбаной арфой… В этом он остаётся уверен.


Не прекращается дождь. Тысячи тонких пальцев отбивают ритм…


Ефим Коган


Совесть.


Жила-была Совесть. Совесть жила у нас в Петрозаводске, на улице «Правды», в старом деревянном доме номер 26. Этому дому давно бы под снос идти: стены облезши, почерневши, а которые и покосивши. Подъезды – как, извините, открытые беззубые рты.

Как уж там жила Совесть в своей фатере, доподлинно неизвестно. В гости к ней никто не ходил.

Совесть была роста высокого, тощенькая, в джинсах. Возраста неизвестного, с лица сурьезная и вроде как изнуренная. Внешности обыкновенной. Только глаза будто бы расширенные, с искрой, исступленные. В одну точку уставленные. И движения резкие. Ходила завсегда быстро, словно торопится куда-то.

Когда Совесть поселилась в доме, первое, что сделала, - посадила под окнами растения. Смородину там, малину и все такое. Раньше там мусорка была – удобно: далеко не надо переться, сразу тут у подъезда и бросай. Правда, не вывозили, но это всем натурально было похрен через левое плечо. В смысле – плевать с большой горы. Зато удобно.

А тут растения. Мусор она убрала: три дня возилась. Соседи, конечно, осерчали: так было удобно, блин, а тут теперь обходи эти сады-огороды, тащись до мусорного бака. Стали ей растения потихоньку ломать. Она новые садила. Упертая.

И еще, главное, по фатерам стала ходить, упреки делать. Вы видели такое? Дескать, разве это плохо, что растения растут и все такое, зачем же ломать и прочая. Ну, ей вежливо говорят: «А пошла ты к такой-то матери со своими энтими растениями. Надо тебе растений – иди, блин, в парк и дыши, селедка ты мореная!»

В общем, она, сердешная, не нашлась, что делать: пожалилась во дминистрацию города. Дескать, мои растения ломают, городской интервьюер портют. Ну, пришли специлисты из дминистрации: две бабы, морды во – как у бульдогов. Все соседи им: «Она растения сажает несанкционированно, мешает жителям иметь доступ к местам опчего пользования». Через неделю вышло постановление: «Растения убрать, доступ к местам опчего пользования обеспечить».

Она не подчинилась: вишь, мымра! Ее штрафанули. Раз, другой. Потом приехали и бульдозером разровняли.

Все хорошо. Живем. Мусорная свалка на месте, под окнами. Заткнись, мымра!


Была у нас соседка. Веселая баба, но пьющая. Она кошечку завела, сереньку таку. Кошечка, натурально, гадила в подъезде. Потому животная деликатная, на улицу ей выйти – так там сыро, холодно. А в квартире тоже нельзя: запах неаппетитный.

Ну, все соседи ничего: с людьми живем – ничего не поделаешь. Зайдешь в подъезд, нос зажмешь покрепче – ничего. Главное быстро дверь свою открыть – и туда зашмыгнуть. И под ноги смотреть внимательно-внимательно, чтоб не наступить на чего-нибудь. В общем, нормально.

А этой, мымре, Совести-то - чего-то опять неймется. Она опять просить стала: «Как же так, мол: у людей кошачьи туалеты, чистота, санитария, гигиена, то-се, пятое-десятое». Мы же, мол, люди, а не свиньи. Ей Кошкина хозяйка вежливо отвечает: «А пошла ты к такой-то матери с твоей гигиеной. Кошка – животное неразумное, не понимает, где ей гадить, - вот ты терпи. Все терпят – а ты че, умнее всех, что ли?»

Ну, она написала в санпидемстанцию, что мол, так и так: никакой в таком-то подъезде такого-то дома санитарии и никакой гигиены. Санпидемстанция приехала, понюхала и составила акт: «Вследствие невозможности установить причины неблагополучной экологической обстановки в подъезде, рекомендуем жильцам почаще производить влажную уборку».

Понятно, Кошкина хозяйка, прочитав такую бумагу, с одной-то стороны обрадовалась, что ей штрафа не будет, но с другой-то стороны она огорчилась, потому как кошку свою сереньку перед приездом комиссии в ведре на всякий случай утопила.

Потому Хозяйка кошкина сначала от горя и для смелости надралась, как свинья, а потом пошла и стала сильно стучать к Совести в дверь и по матушке ее ругать, что та ее любиму кошку сгубила. А как же? Кошка – тоже божья тварь, все же ее жалко ведь. Колотила-колотила, наверно, два часа, аж руки-ноги заболели. Наконец, уже дверь стала поддаваться – глядь: милиция приехала.

Это ж какая падла, а! Милицию она вызвала. Это на соседей-то на своих, из своего же подъезда – в милицию. Это что же такое? Как такое возможно терпеть нормальным людям?!

Конечно, милиция честь по чести всех жильцов опросила, все говорят: «Так и так, Кошкина хозяйка нормальная, хорошая, с ней дружим, претензиев не имеем, - а эта, которая Совесть, неадекватного поведения». «А в чем, примерно сказать, ее неадекватность?» - интересуются стражи порядка. «А на всех пишет, жалуется, жить нормально с людями не могет». Ну, милиция в затылках почесала и уехала.

А Кошкина хозяйка говорит: этого терпеть никак невозможно. Мы, натурально, киваем, поддакиваем, потому как у Кошкиной хозяйки крыша набекрень: она любому жизнь отравит, скандалами замучит – с нею лучше, ребяточки, не ссориться. А эта вобла что? Супротив кого пошла? С соседями надо жить мирно.

Ну, Кошкина хозяйка и говорит: мы на нее подростков напустим. Мы головами киваем, что, мол, правильно.

А у нас во дворе собирались подростки. Ну, они собрались: Кошкина хозяйка сразу – звяк! – в милицию. Хулиганы, мол! Приехали, всех забрали. На следующий день те опять собрались, Кошкина хозяйка вышла и им говорит: «Ребята, это на вас Совесть, подлая, наклепала!»

Ребята обиделись: как так, они тихо орали, на гитарах дренькали, никому не мешали, а на них – в милицию. И не стало Совести житья: по все дни ее изводили. В окна землей бросали, в замок щепочки тыкали, чтоб выйти не могла. А выйдет – ей вслед всякие пожелания.

Думаете, она успокоилась? Ни хрена! Неадекватная - она и есть неадекватная.

У нас дом старый, зимой, чтоб не замерзло,

все жильцы протечку делают.

Краны то есть открыты круглые сутки, чтоб, значит, не замерзло. Ну, Совесть предлагает: надо требовать капитального ремонта и утепления, потому от протечки убытку больше и для людей неудобно. Мы, конечно, посмеялись: кто нам ремонты делать будет?!

Она пошла в городской совет, во дминистрацию, стыдила их: «Как же так, вы средства не экономите, у вас из кранов миллионы текут, а вы и не видите. Установите счетчики – вы в ужас придете».

Ну, пришла комиссия. Летом. Зашли, минуту постояли. Человек двадцать. Сурьезная комиссия. И люди такие все сурьезные: с блокнотами, в пинжаках, все пишут, пишут.

Прислали бумагу: состояние дома хорошее, живите дальше.

Думаете, Совесть угомонилась? Бес ей в ребро.

Пошла Совесть работать в Отдел защиты прав детей. Ну, там видят, что она активная, детям преданная, - взяли ее. Она изучила положение. Что ж получается? Всем выпускникам сиротских учреждений квартиры положены от государства, а их не дают. Бедные сиротки без квартир, кончают самоубийствами, в тюрьмы попадают, спиваются. А всем до лампочки.

Она начала по судам ходить, прокурорам писать, квартир для сироток требовать. Прокуроры, понятно, недовольные: чего ты ходишь, нас от дел отвлекаешь? Мало без тебя забот?

В общем, чем кончилось: установили, что она сама к тем сироткам приставала, что, мол, если квартиры получат, то ей чтобы процент заплатили за услуги. Так одна сиротка сказала, которой как раз квартиру-то и дали. Натурально, ее осудили: дали 3 года условно. И правильно: не надоедай сурьезным людям.

Вроде бы вздохнули, можно жить. Ан нет! Она и тут не успокаивается!

Не понравилось ей, что у нас в школах большие домашние задания задают, детям здоровье портят. Мол, по статистике 17, что ли, процентов детев еще боль-менее здоровых, остальные больные – краше в гроб кладут. А все, мол, нагрузки виноваты. И всем фиолетово: и директорам, и учителям, и властям – никто с нагрузками не борется.

Придумала: в каждой школе домашние задания учитывать, кто сколько задал, и чтоб не больше такой-то нормы в день. А больные которые – тем вопче не задавать. Подала проект в комитет по образованию. А она учительница была, в школе работала. Детей, вишь, шибко любила.

Ну, комитет по образованию сразу же проверку. Пришли к ней на уроки, посидели: оказывается, она то не так делает, и другое не так. Уволили ее.

Стала она искать работу: то туда устроится, то сюда. Нигде долго не удерживается. Потому – неадекватная. До всего ей дело, нос всюду сует. Начальство раздражает. Подчиненных смущает. Всем мешает.

В общем, осталась Совесть окончательно без работы. А семьи-то своей у нее не было: кто за такую пойдет? Чтоб человек нормально жил, ему должно быть все параллельно – а тут такое беспокойство под боком. Кому такое надо?

Стала Совесть повести писать. Про нравственность, про то, как надо жить по совести. И посылать их на всякие конкурсы. Ну, получат там в жюре ее повесть, почитают: правильно все. По совести жить нужно. А кто написал? Не знаем такую. Нам призы-награды давать, неужели же чужому незнакомому человеку? Нет, мы своим дадим, которых знаем, чтобы, значит, поддержать развитие литературы.

Опять ничего у Совести не вышло.

Ей добрые люди говорят: перестань ты выкобениваться! Живи нормально, как все. Всем по фиг – и тебе до фени. В смысле – по фонарю. А она им: «Нет, равнодушие – это самое страшное. Оно опчество разрушает».

Вы видели такую? Это мы, что ли, опчество разрушаем? Мы, блин, и есть опчество. Столпы отечества. Великий народ! А ты – мошкара!

Ну, на нее все рукой махнули, вопще разговаривать перестали.

В общем, она вроде как с ума сбрендила. Стала сама с собой разговаривать, какие-то жесты на ходу делать.

Ну, добрые люди написали, куда следует. Ее забрали на принудительное лечение. А уже оттуда – на кладбище.

Фатеру соседи хотели занять – не дали. Город ее себе забрал. Несправедливость!


А потом время прошло. Стали мы вспоминать. Совесть-то хорошая была! За наши права боролась. Деток любила.

Написали, куда следует: присвойте ее имя нашей улице. Чего у нас будет «Правда» в кавычках? Пусть будет улица Совести.

Потом памятник ей установили: как борцу за опчее благо.

Кошкина хозяйка, она бойкая у нас, сочинила воспоминания: какая, мол, Совесть была вся из себя, боролась, злу спуску не давала, и как она, Кошкина хозяйка, с ней дружила и ей помогала. Молодец, хорошо написала. В газете пропечатали. Все читали, аж прослезились. Совесть описана – прям, как живая.

В общем, через 20 лет Совесть стала главной знаменитостью нашего города. Все, и из начальства, и простой народ, так и говорили: Вот наша Совесть! Наше, блин, Всё! Кто теперича скажет, что мы не самые совестливые в мире, когда у нас такая Совесть жива? В наших душах – жива!

Книжки про нее написали. В школах стали изучать. Улицу, конечно, переименовали.


А у нас под окнами, между прочим, мусорная куча уже до второго этажа доросла. С первого этажа которым, тем неудобно: приходится высоко мусор забрасывать. Которые бабульки – те даже жалуются: вот, мол, совести на вас нету – какую гору мусора набросали прямо у дома. А нам по барабану.

Мы им говорим, бабулькам: «Вы че? Соображать надо. Поднимись, дура старая, к соседям со второго этажа и выбрось через их окно. У них куча прямо под окном растет. Чего непонятно?»

Вот так. Жить с людьми умеючи надо.

А главное – совесть иметь!