Сюжетно-композиционная структура славяно-русской переводной агиографии Киевского периода
Вид материала | Литература |
- В. А. Вагапова Композиционная и сюжетная роль рассказ, 221.45kb.
- Экзаменационные вопросы по русской литературе ХI xviii века Для 2-ро озо и 3-ож озо, 21.73kb.
- Е. Н. Носов Институт истории материальной культуры ран, 250.14kb.
- Асеев, констатируя болезненный интерес к переводной литературе, замечает: Что с Бабелем, 240.69kb.
- Положение об общественном совете по межнациональным отношениям при Администрации Киевского, 84.14kb.
- 1. Назовите поэта, которого Белинский назвал «отцом русской поэзии», 36.23kb.
- История русской литературы имперского периода, 36.79kb.
- Лингвистическая характеристика средств разговорности в русской и переводной немецкоязычной, 315.69kb.
- Администрация Киевского сельского поселения Кашарского района Ростовской области постановление, 931.28kb.
- Торговля рязанской земли в XI 2-й половине XV вв. (по археологическим и нумизматическим, 414.23kb.
^ Первый параграф «Прием сюжетно-композиционного параллелизма», рассмотренный в первом параграфе, наиболее часто встречается в мученических житиях. По сути дела эпизод «страстей» членится на более мелкие эпизоды, которые выстраиваются в «цепочки», имеющие идентичное сюетно-композиционное строение.
«Страсти» во всех мученических житиях членятся на ряд типичных по семантике и конструкции эпизодов. Начинается эта часть, как правило, со встречи мучителя и мученика, во время которой актуализируется конфликт. В состав «страстей» входят эпизоды прений, или суда (признание героя христианином, требование отречения от веры, обличительная речь или проповедь святого, отказ выполнить приказания мучителя), собственно страсти (искушения и мучения), молитва святого, чудо, моральное фиаско мучителя и его гибель (факультативно).
В составе «страстей» мы выделили эпизоды, названные нами «собственно страстями». Они могут быть подразделены на два типа: искушение и собственно мучение.
1. Искушение. Героя искушают богатством, властью, славой, плотскими утехами и т.д. Например, в Житии Христофора героя искушают женской красотой, когда к нему в темницу приводят девиц, которые должны совратить его. Однако результат оказывается совершенно противоположным, ибо девицы принимают христианскую веру.
В Житии Февронии героине предлагается стать женой молодого, богатого епарха. В Житии Вита и Модеста юноше сулят власть и богатства за отказ от своей веры и согласие поклониться языческим богам.
Искушение, как правило, включает в себя элемент плотского соблазна, растления, нечистоты. Так, Феврония не может стать невестой молодого правителя (несмотря на то, что он является тайным христианином и сочувствует ей), поскольку она предназначена иному жениху, она Христова невеста, инокиня.
2. Собственно мучение. Героя жестоко истязают, причем способы и средства причинения боли как физической, так и моральной оказываются невероятно изощренными. Примеры подобного рода можно найти в многочисленных мученических житиях – свв. Феодосии, Ипатия, Февронии, Иринии, Георгия, Арефы и многих других.
Есть жития, в которых два типа собственно страстей чередуются: в Житии Иринии в одном эпизоде героиню истязают, в другом – искушают, предлагая выйти замуж за царя и править страной, все это в обмен за отказ от веры Христовой. Такого же рода совмещение типов испытаний можно обнаружить в Житии Вита и Модеста, Житии Христофора, Житии Февронии и некоторых других.
Особенностью строения большого числа переводных мученических житий является умножение «цепочек», что собственно, и составляет прием сюжетно-композиционного параллелизма. Так, в Житии Иринии мы семикратный сюжетно-композиционный параллелизм, в котором каждый эпизод строится по модели: суд мучителя над святым (прения, включающие в себя проповедь или обличительную речь) — требование поклониться языческим богам — отказ — собственно страсти — молитва — чудесное спасение — победа святого + поражение / наказание мучителя. Место молитвы не всегда устойчиво, но упование на Господа, молитвенное обращение к нему присутствует в качестве обязательного компонента. Композиционная цепочка всегда ограничена двумя обязательными компонентами – суд (прения) и победа святого (уверование народа) + поражение / наказание мучителя. Кроме того, следует подчеркнуть, что каждая «цепочка» представляет собой отдельный новый этап в жизни и проповеди веры святой. Умножение же однотипных эпизодов выполняет вполне ясную идеологическую задачу. Многократная демонстрация силы духа и веры святой, с одной стороны, и слабости антагонистов, с другой, убеждает читателя в нравственной правоте героини и мощи христианского мировоззрения.
Анализ житийных текстов с точки зрения основного конфликта позволяет выделить несколько типов сюжетно-композиционного параллелизма, отличающихся маркерами начала и конца сюжетно-композиционной цепочки и принципами ее возникновения.
Первый тип: в основе лежит конфликт с одним мучителем, ему противостоит один или несколько героев (Мучение Анастасии Селуняныни, Житие Февронии, Мучение Варвары). Разновидностью этого типа сюжетно-композиционного параллелизма в мученических житиях следует признать такое строение, при котором сохраняется один и тот же персонаж-антагонист, но происходит последовательная смена героев-жертв (Георгиево мучение, Мучение Арефы). В некоторых житиях рассказы о страстях дополнительных героев вклиниваются в основную сюжетную линию, что позволяет говорить о вставных рассказах, с одной стороны, и существенно усложняет структуру сюжетно-композиционного параллелизма, с другой (Житие Христофора).
Второй тип: святой мученик последовательно вступает в конфликт с рядом антагонистов-мучителей. Ярким примером возникновения сюжетно-композиционного параллелизма на этом основании является Житие Иринии, к этому типу относятся также Ипатиево мучение, Житие Еразма. Смена антагонистов может происходит на основании специфики воплощения в житии «родительского» топоса (Мучение Варвары, Житие Вита и Модеста).
Прием сюжетно-композиционного параллелизма встречается не только в мученических житиях, но и в агиографических произведениях иных разновидностей. Поскольку данный прием служит накоплению информации о подвиге святого и в связи с этим усилению эмоционального и идеологического воздействия на читателя, то он вполне применим к любому житийному герою. В качестве примера можно указать на славяно-русское Житие Константина-Кирилла. Деяния святого представляют собой цепь одноструктурных частей, связанных между собой единой идеей. При этом в содержании каждой последующей части меняется место действия и персонажи, за исключением главного лица – Константина. В целом же содержание и структура частей однотипны и представляют собой набор определенных сюжетных топосов: сообщение о ереси (язычестве) в определенной земле — царь отправляет в то место Константина, человека, способного в любом споре отстоять истинную веру, — прения в вопросно-ответной форме, часто сюда вплетается проповедь — победа над оппонентом (возможна благодарственная молитва) — и, наконец, крещение народа или просто уверование во Христа. Иногда завязкой нового эпизода является возведение хулы на Константина (с традиционной подачи дьявола).
Во втором параграфе, озаглавленном «Рассказ в рассказе», рассматривается данный композиционный прием, который наиболее ясно и очевидно используется в преподобнических житиях в виде вставных новелл, повествующих о подвижниках-насельниках того или иного монастыря, организуемого и управляемого святым. Так, в «Житии Пахомия», которое помещено в Успенском сборнике, читается рассказ о некоей юродивой инокине из Тавенисийского монастыря. Прием рассказа в рассказе использован как основа композиции в Житии Марии Египетской и Сказании о Макарии Римском. Характер вставного рассказа имеет повествование о юноше Несторе в Житии Димитрия Солунского. Сближается с типом вставного эпизода рассказ о двух праведницах, принявших мученическую смерть в Житии Христофора.
В «Житии Андрея Юродивого» обнаруживается большое количество эпизодов, в которых главным действующим лицом оказывается не святой Андрей, а его конфидент Епифаний. Ряд из них может быть рассмотрен как «рассказ в рассказе». Однако их многочисленность позволяет говорить о второй сюжетной линии, которая, несомненно, пересекается и переплетается с основной. В то же время в данном Житии есть эпизод, который с уверенностью может быть квалифицирован как вставной. Речь идет о рассказе, который в древнерусских рукописях получил название «О видиньи рая». Это рассказ Андрея Юродивого составителю жития Никифору о своем чудесном путешествии в рай, которое он осуществил с помощью Господа во время жестоких холодов. Христос спас своего угодника, дал ему «передышку» в его подвиге и показал все прелести рая. Е. В. Желтова полагает, что в «Житии Андрея Юродивого» можно обнаружить значительное число вставных рассказов: «Помимо введения второго персонажа Никифор украшает свое произведение вереницей историй – своего рода, вставных новелл, – которые вполне могли бы претендовать на роль самостоятельных рассказов: о могильном воре, о маге Вигрине, о мученике Феодоре из Антиохии и другие».1 Однако, как нам представляется, все указанные эпизоды нельзя расценивать в качестве «рассказов в рассказе», это эффект ахронологической композиции, характерной для анализируемого текста. Вставными можно считать, пожалуй, несколько рассказов, которые сам святой рассказывает Епифанию: о сатане в облике старика-араба, пространный рассказ Андрея о конце мира, рассказ святого Епифанию о мученике Феодоре. Данные эпизоды включаются в раму связного повествования о герое и, как правило, представляют собою его монологические высказывания.
Аналогия видению Андрея о рае рассказ в рассказе, имеющий отношение к потустороннему миру, фиксируется в Житии Василия Нового. Вставным рассказом в рассказе можно признать пространное монологическое повествование Феодоры о том, как она скончалась и как ее душа проходила мытарства. Интересно, что этот вставной эпизод связан с агиобиографией Василия Нового, поскольку именно святой приходит на помощь душе старицы, рассказывая ангелам о ее служении, дарует ей злато для откупа от злых духов, возливает на нее благовония. Далее следует повествование о мытарствах. Некоторые грехи можно было искупить только с помощью даров святого Василия. Очень интересны беседы Феодоры с сопровождающими ее ангелами, экспрессивные описания потустороннего мира, поселений апостолов, пророков, мучеников и прочих святых и праведников и, наконец, покоев, уготованных святому Василию.
Итак, мы можем указать на наличие двух типов вставных рассказов в агиографических сочинениях: 1) вставное повествование, имеющее относительно завершенный сюжет, связанный с основным более или менее опосредованно; события в рассказах такого рода, как правило, рассматриваются не просто как реально бывшее, но как имеющие в том числе и земную основу; 2) вставное повествование, также имеющее относительно завершенный сюжет, но связанное с визионерским опытом персонажа; события в подобных рассказах имеют внебытовую, метафизическую природу и основание.
^ Параграф третий «Диалог и вопросно-ответная форма как сюжетно-композиционные приемы». Вопросно-ответная форма была хорошо известна в христианской книжности. Возникнув, вероятно, под влиянием античного диалога и византийских образцов ответов соборов по поводу канонических вопросов, жанр вопросно-ответной дидактической беседы стал одним из самых популярных в православной литературе. Диалогизм и вопросно-ответная форма как приемы непосредственно являются частью художественной ткани жития. Поскольку агиографический герой во многих жанровых разновидностях вступает в конфликтные отношения с антагонистами, то эта борьба, как правило, выражается не только в действии, но и в слове. Герой обличает нечестивых царей Максимилиана, Максимиана, Диоклетиана и других язычников в мученических житиях. В прениях сталкиваются идейные позиции протагониста и антагониста, в речах слышится непримиримая борьба интересов, в которой победа должна быть за святым, ибо он проповедует истину, но и язычник не собирается сдаваться.
Герой проповеднического жития также не раз вступает в споры со своими идеологическими противниками. Именно так ведет себя славянский просветитель Константин-Кирилл, которому неоднократно в различных землях приходится разъяснять не только основы вероучения, но и вести богословскую полемику. Таковы прения Философа с иудеями-хазарами, магометанами, язычниками-идолопоклонниками. Таковы и внутрицерковные споры по поводу триязычной ереси, в которых участвует святой Константин-Кирилл.
Если в мученических житиях диалог формально включает вопросы, касающиеся происхождения и имени, то в проповеднических агиографический герой вынужден именно отвечать на вопросы своих противников идеологического характера. Диалог (спор) в житиях — это своего рода испытание. Однако в мученических святой побеждает, то есть провоцирует принятие христианства жителями некоей страны, не только словом, но и делом, физической и духовной стойкостью в эпизодах страстей, чудесами и т.п. В проповеднических житиях именно слово является основным деянием, подвигом.
В ряде житий само повествование о жизни святого становится частью его диалога с неким праведником, который желает найти человека, превзошедшего его в своем служении Господу. Такова, например, структура «Сказания о Макарии Римском» или «Жития Марии Египетской», где агиографический герой рассказывает собеседнику (собеседникам) историю своей жизни.
Вопросы и ответы, диалог, в славяно-русских житиях появляются еще в одной ситуации — беседа с учеником, акт наставничества. Наиболее яркий пример — «Житие Андрея Юродивого», в котором одна из частей представляет собою вопросно-ответную беседу героя и его конфидента Епифания о принципиальных проблемах вероучения.
Однако ни в одном из вышеупомянутых текстов наличие диалога или вопросно-ответных структур не оказывает решающего воздействия на жанровую природу. На фоне наличия в рамках агиографического текста родословия, проповеди, поучения, молитвы, видения, знамения, а также вставной новеллы, появление вопросно-ответной беседы или включение диалога (полилога) в повествование является вполне закономерным и естественным, особенно с учетом дидактической направленности жанра.
Совсем иного рода случай представляет собой «Житие Нифонта Констанцского», славяно-русской перевод которого известен уже к началу XIII века. Во вступлении агиограф заявляет, что он пользуется личным опытом общения со святым и записывает то, что он него услышал. Такая позиция составителя может быть отнесена к разряду житийной топики, поскольку зачастую книжник стремится подчеркнуть достоверность сообщаемых сведений ссылками на очевидцев или личный опыт (например, комплекс текстов, посвященных Епифанию Кипрскому). Но в данном тексте этот прием становится сужетообразующим и определяет особенности композиции. После «благовествования» повествование о Нифонте в Выголексинском сборнике представляет собою чередование фрагментов, воспроизводящих беседы агиографа и его героя, и эпизодов, рассказывающих о чудесах и видениях святого. В основе композиции «Жития Нифонта» лежит ситуация общения агиографического героя и книжника. С одной стороны, все эпизоды бесед имеют вопросно-ответную структуру: автор задает вопросы и получает более или менее развернутые ответы. С другой стороны, все сюжетно-повествовательные эпизоды вводятся фразами, которые дают читателю понять, что они записаны со слов агиографического героя. В структуре авторского повествования о святом несомненна установка агиографа на воспроизведение ситуации личного общения с Нифонтом, которая реализуется как цепь эпизодов, имеющих характер вопросно-ответной беседы-поучения. Данные эпизоды чередуются с рассказами о подвигах и видениях святого, служащих конкретными примерами идеального праведного поведения или подтверждающих истинность наставлений героя. Разумеется, эта особенность композиции накладывает отпечаток на специфику жанра рассматриваемого жития.
Заключение. Результаты анализа 31 текста переводных и славяно-русских произведения агиобиографического типа, бытование которых на русской почве приурочено к начальному этапу развития книжности на Руси, позволяют сделать выводы о том, что корпус известных на Руси в Киевский период переводных агиографических произведений представлял древнерусскому книжнику весьма гибкую модель, на основании которой следовало и было разрешено создавать оригинальные произведения. Она включала в себя не только имитационные идеологические модели, которые столь успешно изучаются многими современными исседователями, но и сюжетно-композиционные структуры, реализуемые при помощи определенных принципов поэпизодного строения текста, организации эпизода (эпизодов) вокруг сюжетного топоса, приемов сюжетной композиции.
^ Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях:
Публикации в научных изданиях, рекомендованных ВАК РФ
1. Семенюк Ю.В. Особенности сюжетно-композиционного строения славяно-русского Жития Константина-Кирилла// Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. № 99: Научный журнал. – СПб.: -2009. – C184-187.
Публикации в других научных изданиях
2. Заянцева Ю.В. (Семенюк Ю.В.) Эпизод «благовествования» в древнерусском переводном житии (на материале Успенского сборника) //Православная и отечественная культура: наука, образование, искусство: Материалы VII Всероссийского Образовательного форума, посвященного памяти свт. Феофана (Вышенского Затворника) с участием «Глинских чтений». Т.2. Орел, 2006. С.219-226.
3. Заянцева Ю.В. (Семенюк Ю.В.) Святой и его родители (на материале древнерусских переводных и оригинальных житий) // Духовные начала русского искусства и просвещения: материалы VII Международной науч.конф. «Духовные начала русского искусства и образования» («Никитские чтения»). – Великий Новгород, 2007. С. 111-114.
4. Заянцева Ю.В. (Семенюк Ю.В.) Евангельский канон как модель композиции переводных древнерусских житий (на материале Успенского сборника) // Славянскiя лiтаратуры кантэксце сусветнай. VII Мiжнар. навук. канф., 12-14 кастр. 2005г., Мiнск: зб.навук.арт. У 3 т. Т.1. – Мiнск, 2007. С.105-109.
5. Заянцева Ю. В. (Семенюк Ю.В.) Композиционное своеобразие переводных мученических житий (на материале Успенского сборника) // Духовные начала русского искусства и просвещения: материалы VI Международной науч.конф. «Духовные начала русского искусства и образования» («Никитские чтения»). Выпуск 2. – Великий Новгород, 2008. С.21-28.
6. Семенюк Ю.В. Общие принципы композиционного строения славяно-русских переводных житий Киевского периода // Ученые записки Орловского государственного университета. Научный журнал. Серия «Гуманитарные и социальные науки». – Орел, 2008. №1. С.147-155. (в соавторстве с Антоновой М.В., ½).
7. Семенюк Ю.В. Вопросно-ответная беседа и житие: жанровое взаимодействие (на примере «Жития Нифонта Констанцского») // Грехневские чтения. Сборник научных трудов. Выпуск 5. – Нижний Новгород, 2008. С.311-317 (в соавторстве с Антоновой М.В., ½).
8. Семенюк Ю. В. Сюжетно-композиционный параллелизм в Мучении святого Ипатия // Славянский сборник. Вып. 7: Материалы VII Международных славянских чтений «Русская цивилизация: диалог в культурном пространстве», проведенных 30 апреля 2009 года. - Орел: ОГИИК, 2009. С. 74-77.
1 Творогов О.В. Переводные жития в русской книжности XI-XV веков. Каталог. – М., СПб., 2008. С.3.
2 См.: Панченко О.В. Поэтика уподоблений (к вопросу о «типологическом» методе в древнерусской агиографии, эпидейктике и гимнографии) // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН России (Пушкинский Дом). – СПб., 2003. Т.54. С. 491-534.
3 См.: Лопарев Хр. Византийские жития святых VIII-IX веков // Византийский временник. Т. XVII (1910 г.). – СПб., 1911; Дмитриев Л.А. Житийные повести русского Севера как памятника литературы XIII-XVII вв.: Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний. – Л., 1973. С.13-15; Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. – Л., 1987. С.117-118 и пр.
1 Кожинов В.В. Сюжет, фабула, композиция // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры. М.,1964. С.421.
2 Есин А.Б. Принципы и приемы анализа литературного произведений. – М.,2004. С.127.
1 Лопарев Хр. Византийские жития святых VIII-IX веков // Византийский временник. Т. XVII (1910 г.). – СПб., 1911. С.15.
2 Кусков В.В. Жанры и стили древнерусской литературы XI – первой половины XIII вв. Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук. – М., 1980. С.57. Аналогичная точка зрения высказана С.В. Минеевой в статье «Истоки и традиции русского агиографического жанра» ( Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2001. № 1. С.21-30).
3 Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. – Л., 1987. С.117.
4 Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. – М., 1995. Т. 1. С.617.
5 См.: Панченко О.В. Поэтика уподоблений (к вопросу о «типологическом» методе в древнерусской агиографии, эпидейктике и гимнографии) // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН России (Пушкинский Дом). – СПб., 2003. Т.54. С. 493.
1 Руди Т.Р. Топика русских житий (вопросы типологии) // Русская агиография. Исследования. Публикации. Полемика. – СПб., 2005. С.61.
2 Там же. С.62.
3 Там же. С.101.
1 Гаспаров М.Л. Общие места // Литературный энциклопедический словарь. – М.,1987. С.257.
1 Желтова Е.В. О житиях юродивых и «Житии Андрея Юродивого» // Житие Андрея Юродивого. – СПб., 2000. С. 15.