Сюжетно-композиционная структура славяно-русской переводной агиографии Киевского периода
| Вид материала | Литература |
- В. А. Вагапова Композиционная и сюжетная роль рассказ, 221.45kb.
- Экзаменационные вопросы по русской литературе ХI xviii века Для 2-ро озо и 3-ож озо, 21.73kb.
- Е. Н. Носов Институт истории материальной культуры ран, 250.14kb.
- Асеев, констатируя болезненный интерес к переводной литературе, замечает: Что с Бабелем, 240.69kb.
- Положение об общественном совете по межнациональным отношениям при Администрации Киевского, 84.14kb.
- 1. Назовите поэта, которого Белинский назвал «отцом русской поэзии», 36.23kb.
- История русской литературы имперского периода, 36.79kb.
- Лингвистическая характеристика средств разговорности в русской и переводной немецкоязычной, 315.69kb.
- Администрация Киевского сельского поселения Кашарского района Ростовской области постановление, 931.28kb.
- Торговля рязанской земли в XI 2-й половине XV вв. (по археологическим и нумизматическим, 414.23kb.
Основное содержание работы
Во Введении обоснован выбор темы, определены материал и предмет исследования, сформулированы цели, задачи, теоретико-методологические основы работы с агиографическими тестами.
^ Первая глава «Основные принципы построения древнерусского переводного жития» состоит из двух параграфов. В первом параграфе «Теоретические основы изучения строения древнерусского жития» рассматривается история исследования сюжетной «агиографической схемы», топики и имитационных моделей в древнерусской агиографии отечественными и зарубежными медиевистами.
Исследователи в настоящее время пришли к общему мнению, что древнерусская литература как часть средневековой культуры является литературой образца и основана на принципе подобия. Несомненно, это замечание более чем справедливо для агиографии, в которой принцип подобия организует все элементы художественной структуры. Неудивительно, что первые серьезные исследователи этого жанра увидели в древнерусском житии в основном черты сходства с византийскими образцами.
Так, Хр. Лопарёв, установил наличие и усвоение составителями текстов так называемой «агиографической схемы» и предложил на основании изучения житий византийских святых «теорию или схему похвального жития».1 В главной части жития исследователь обнаруживает ряд обязательных элементов: упоминания о предках (родителях) героя и о его родине, имя святого, посвящение, имущественное положение, обучение, отношение к браку, аскеза, историческая часть, кончина, чудеса. Хр. Лопарёв особо подчеркивает, что уже византийские агиографы, не обладая достаточными сведениями, например, о родителях или родине святого, тем не менее не пренебрегали указанными частями «агиографической схемы», но использовали некие общие отвлеченные выражения.
На сегодняшний день в литературной медиевистике общепризнано наличие в основной части житий общих мест. Наиболее конформной оказывается часть жития, посвященная конкретному подвижничеству святого. В диссертационном исследовании В. В. Кускова «Жанры и стили древнерусской литературы XI – первой половины XIII вв.» (1980) предлагается типология житий, основанная на разновидностях святости. Исследователь совершенно справедливо отметил существование определенной иерархии святых, возникшей на основании и в соответствии с иерархизмом средневекового мировосприятия. Особо обратим внимание на утверждение наличия особенностей структуры жития, характерной для разных видов героя. Общим же принципом является членимость текста на ряд эпизодов, которые, как правило, имеют разножанровую характеристику.2
Еще И. П. Еремин признавал стремление агиографа «устранить все черты индивидуального характера» героя, освободив его от «временного», «частного» и «случайного». Отсюда вытекает положение о том, что агиограф изображает не жизнь «в ее повседневном течении, а порожденные жизнью идеалы».3 По сути дела в житиях разных типов изображались разные «агиологические образцы» или агиотипы. Составитель жития действительно, чаще всего абстрагировался от индивидуального, исторического и зависел от образцов, входящих в «идеальную парадигму, описывающую воплощенные типы святости».4 По наблюдениям О. В. Панченко, агиограф зачастую опирался на некий «исходный» текст, в котором был представлен персонаж-образец и последовательно уподоблял ему своего героя, используя избранный текст в качестве «матрицы».5 Принцип подобия в средневековой культуре вообще достаточно широко исследуется на Западе и в России. Если на раннем этапе развития литературоведческой медиевистики работа зачастую сводилась к поиску образцов и моделей заимствования, подчас трактовалось как механическое, то более поздние труды опираются на прочную основу подробного рассмотрения мировоззрения человека и эстетической системы средневековья. Наиболее подробно и полно это сделано в книге В. Н. Топорова «Святость и святые в русской духовной культуре» (1995).
Священное Писание и прежде всего Евангелие исследователи совершенно правомерно рассматривают как архетип любого сакрального текста. Так, В. В. Кусков, указывая на иерархичность древнерусской системы церковных жанров, отмечал, что на высшей ступени находятся Евангелия. Ориентация на образец в плане содержания и идеологической декларации влекла за собой и установку на использование определенного текста (или группы текстов) в качестве модели. И здесь мы неизбежно подходим к проблеме топоса в агиографической традиции.
Мы принимаем точку зрения Т. Р. Руди, которая, основываясь на многочисленных исследованиях отечественных и зарубежных литературоведов, предлагает широкое толкование данного понятия: «топосом может быть любой повторяющийся элемент текста – от отдельной устойчивой литературной формулы до мотива, сюжета или идеи».1 Исследовательница полагает, что топика должна рассматриваться как элемент средневекового художественного канона. В частности, в житиях она основывается «на двух основных принципах: следование литературному этикету и ориентации на образцы (imitatio).2 Нам представляется весьма актуальной поставленная в заключении цитируемой статьи задача «исследования топосов, обслуживающих элементы житийной схемы».3
Таким образом, теоретические основы изучения структуры жития состоят в представлении о принципе уподобления в средневековой культуре и литературе, на котором основывается и устойчивость «агиографической схемы», и система топосов, и типы святости (или агиотипы), и композиционные особенности.
^ В параграфе втором «Общие принципы сюжетно-композиционного строения славяно-русских переводных житий», на основании вышеизложенных теоретических установок исследователей, показано, что основной имитационной моделью не только для создания агиотипов, но и для сюжетно-композиционного строения жития является Евангельский текст, который делится на относительно сюжетно завершенные эпизоды или части. Существенной особенностью агиографического произведения оказывается то, что оно членится на эпизоды двух типов, для которых мы используем следующие рабочие термины:
1)информационно-описательные эпизоды,
2)сюжетно-повествовательные эпизоды.
Информационно-описательные эпизоды представляют собой перечисление событий, изложение фактов, имеющих отношение к агиобиографии или к сопутствующим историческим обстоятельствам. Сюжетно-повествовательный тип включает эпизоды, раскрывающие жизнь героя в сменяющих друг друга положениях и обстоятельствах. Он предполагает наличие изображения событий, сюжетной занимательности, диалогов, монологов персонажей, конфликтных отношений, реализующихся в развитии действия. Эпизоды в свою очередь объединяются в части, в которых мы и можем обнаружить обязательные структурные части сюжета в целом. По своему текстуальному объему эпизоды могут быть весьма краткими и пространными. Причем точного соотношения содержания, типа эпизода и места в сюжетно-композиционной структуре мы не обнаружили. Например, в Житии Саввы Освященного выделяются весьма объемные сегменты текста, в которых содержится историческая информация о церковных спорах. В то же время в Житии Алексея человека Божия сюжетно-повествовательные эпизоды весьма краткие.
Устойчивые соответствия типов эпизодов с сюжетной агиографической схемой в нашем исследовании на обнаружены. Одни и те же сюжетные топосы (или устойчивые содержательные элементы) могут быть реализованы как информация и как сюжетное повествование. Например, рассказ о родителях и рождении агиографического героя, его детских годах, книжном учении и пр. (то есть начальная часть жития) выполняют функцию экспозиции, здесь в той или иной форме дается общее первоначальное представление о персонаже. В Житии Дмитрия Солунского экспозиционная часть представляет собой серию информационно-описательных эпизодов. А, например, в Житии Иринии начальная часть представляет собой весьма развернутое многоэпизодное сюжетное повествование. В Житии Февронии в экспозиционной части происходит чередование информационно-описательных и сюжетно-повествовательных эпизодов. Сюжетный топос может «сворачиваться» до информационно-описательного эпизода или «разворачиваться» в сюжетно-повествовательный в зависимости от намерений автора, его творческих установок, объема информации и пр.
Мы полагаем, что не только сюжетная часть, но и эпизод имеет относительную повествовательную завершенность. Маркером конца одного и начала другого эпизода можно считать:
1)появление нового персонажа и возникновение новых конфликтных отношений;
2)изменение места действия;
3)обращение центрального персонажа к новому виду деятельности;
4)семантика, свойственная данному сегменту текста и отличная от предшествующего и последующего.
Если первые три признака могут характеризовать рубеж сюжетно-композиционной части, то последний относится только к началу нового эпизода. Так, в Житии Еразма две части, рассказывающие о конфликте героя и царя-мучителя Диоклетиана, делятся на значительное число эпизодов. Начало частей маркируется изменением места действия: Еразм на допросе перед царем, очевидно, в его палатах – Еразм в темнице. Следующая часть выделяется на основании смены места действия: святой переносится в город Лукриду и т.д. Далее появляется новый антагонист – Максимиан, на основании чего можно говорить о начале следующей части. Третий из обозначенных нами признаков в данном случае также релевантен, поскольку меняется основное действие героя: прения или обличение – претерпевание мучений ради утверждения истинной веры – проповедь – прения и претерпевание мучений.
Границы эпизодов и даже частей в большинстве случаев условны. Однако неизменным является основной принцип деления жития на эпизоды, организованные в определенной последовательности.
Следует подчеркнуть, что конкретная композиционная структура отдельно взятого жития может не во всем соответствовать агиографическому плану: детские годы – «благовествование» – рассказ о подвиге святого – смерть святого – посмертные чудеса. Некоторые позиции часто оказывается невостребованными, другие же расширяются за счет дополнительных эпизодов, структура конкретного жития может отличаться большой сложностью, включать в себя большее или меньшее количество эпизодов, которые в свою очередь объединяются в относительно сюжетно завершенные части.
Эпизоды по нашим наблюдениям, объединяясь в относительно сюжетно завершенные части, имеют определенную последовательность: хронологическую, ахронологическую, смешанную.
Житие святой Февронии может быть разделено на восемь частей, Житие Феодосии – на три; Житие Вита и Модеста – на пять. Перечисленные жития относятся к разновидности мученических, но практически во всех этих текстах представлена полная агиобиография. Центральным событием и центральным конфликтом становится противостояние святого антагонисту-мучителю, поэтому именно эти эпизоды имеют наибольший «удельный вес» в произведении. События разворачиваются в хронологической последовательности, причем имеет значение и последовательность событий, а значит и эпизодов, при описании «страстей». По крайней мере, в двух мученических житиях в составе Успенского сборника – Еразма и Иринии – демонстрируются последовательно возникающие конфликты с несколькими антагонистами. Можно сделать вывод о том, что развитие действия во времени, хронологическая цепь событий и эпизодов в данных произведениях является существенным повествовательным и композиционным приемом.
Существует некоторая зависимость выбора агиографом принципа следования сюжетных эпизодов от типа центрального героя. Как правило, хронологическая последовательность выбирается при построении мученического жития (Жития Христофора, Вита и Модеста, Иринии и мн.др.). Однако строгая хронологическая последовательность эпизодов выявляется и в житиях святительских (например, комплекс текстов, посвященных Епифанию Кипрскому в составе Успенского сборника), и в житиях Христа ради юродивых (Житие Алексия человека Божьего).
Смешанный вариант наиболее распространен и может быть использован для агиобиографического повествования о святых подвижниках с разными типами святости, определяющим в данном случае является идея обычности, повторяемости или вневременности деяния героя (Жития Андрея Юродивого, Житие Саввы Освященного, Житие Нифонта Констанцского, Житие Мефодия и пр.).
Ахронологическая последовательность в строгом понимании практически не встречается, поскольку так или иначе начало и конец жития ограничены некими хронологическими рамками, связанными с рождением (или появлением) и успением святого. Определенных закономерностей в соотношении характера последовательности сюжетных эпизодов и имитационной модели нами не выявлено.
В главе второй: «“Сюжетные” топосы и эпизоды: соотношение и сюжетно-композиционная функция» вводится понятие сюжетной разновидности топоса. Как пишет М.Л. Гаспаров, топос – это «всякий устойчивый набор образов и мотивов, используемый при изображении ситуаций, часто повторяющихся в данной литературной системе…».1 Поскольку в агиографии для реализации сходного идейного содержания наблюдается достаточно устойчивое повторение тех или иных сюжетных ситуаций, повторяемое соотношение сюжетных мотивов и даже использование сходных языковых формул («общих мест»), то, с нашей точки зрения, можно говорить о наличии «сюжетных» топосов, которые организуют вокруг себя повествовательный эпизод или несколько эпизодов, так или иначе «встраиваемые» в структуру произведения. Задача данной главы состоит в том, чтобы на конкретных примерах «родительского» топоса и топоса «благовествования» показать, с одной стороны, типы их реализации, в связи с этим – специфику построения соответствующего эпизода (эпизодов, частей), а с другой стороны, место и роль эпизода (эпизодов, частей) в структуре конкретного жития.
^ Параграф первый «Святой и его родители» посвящен рассмотрению нак называемого «родительского» топоса. Как мы помним, наличие благочестивых (редко – нечестивых) родителей является одним из элементов «агиографической схемы». Конечно, далеко не всегда этот компонент оказывается реализован в сюжете жития, поскольку сведений о происхождении и семье святого попросту нет (в качестве примера сошлемся на Житие Христофора). Тем не менее даже при отсутствии точных данных ссылка на благочестие родителей в агиографическом каноне является обязательной.
В переводной житийной литературе Киевского периода, как показывает анализ, достаточно большое место уделяется взаимоотношениям святого с родителями, что реализуется при помощи организации в сюжете системы повествовательных эпизодов, раскрывающих данную тематику. Это говорит о наличии в структуре жития так называемого «родительского» топоса. Восходя в своей основе к евангельской модели, «Родительский» топос в агиографии имеет те же черты, но в зависимости от качества взаимоотношений героя с родителями реализуется в тексте житий в трех версиях, каждая из которых состоит из ряда эпизодов, имеет вполне определенную структуру, выполняет определенные функции и занимает фиксированное местоположение в тексте жития.
Первая версия: родители (или один из них) являются язычниками, и святой вступает с ними в конфликт. Для данной разновидности характерны следующие признаки: 1)фиксированное место в тексте: с эпизода, раскрывающего взаимоотношения героя жития с родителями, как правило, начинается собственно биографическая повествовательная часть; 2)структура повествования аналогична структуре эпизода «страстей» (мартирия); 3)во всех житиях подобная разновидность «родительского» топоса, имеет своей целью укрепление новой истинной веры в сознании народа; 4)эпизоды, связанные с родителями, выполняют единую функцию – показывают переход святого от одной формы существования к другой как первую ступень на пути к святости. Родителький топос в данной версии реализуется, например, в Житиях Иринии, Вита и Модеста, Варвары, Георгиевом и Никтином мучениях.
В Житии Иринии «родительский» топос, состоящий из ряда эпизодов, открывает собственно житийную часть. Первый эпизод – решение отца героини до времени растить и воспитывать дочь в «столпе». «Родительский» топос прерывается рассказом о переходе героини в статус христианки. Заточая дочь в столп (пряча ее красоту до брака), отец помогает Иринии пройти традиционное для святого взросление: отрешение от земных радостей, книжное учение и быстрое постижение различных знаний, знамения, символизирующие будущую жизнь героини как борьбу с язычеством, и, наконец, познание истинности христианской веры. Второй эпизод по структуре и функциям представляет собой «страсти»: героиня на первом этапе своего становления как христианки вступает в конфликт с собственным отцом-язычником. Мотивом служит отказ Иринии от брака. Это завязка конфликта. Удивленный поведением дочери отец вызывает ее к себе и с этого момента читателю понятна суть противоречий – Ириния гневно обличает отца-язычника, проповедует истинную веру, призывает отца принять христианство. Структура эпизода представляет собой типичную для «страстей» схему и заканчивается полной победой Иринии над язычником: отец принимает крещение и уединяется в келье на горе, а народ той страны принимает христианство. Эпизод борьбы святой Иринии с собственным отцом-язычником – первое испытание героини. В композиции жития данный эпизод функционально очень важен: он открывает часть, посвященную деяниям святого.
Никитино мучение открывается информационной частью, затем следует эпизод «благовествования». Далее – часть, посвященная деяниям св. Никиты. Деяния святого Никиты также начинаются с эпизода, посвященного борьбе героя с собственным отцом-язычником царем Максимианом. В структурном плане данный эпизод представляет собой «страсти» с типичными элементами: обличение, проповедь, искушение, муки святого, требование язычника принести жертву богам, чудо невредимости, уверование народа. Как и в случае со святой Иринией, с этого эпизода начинается путь св. Никиты как защитника новой веры. Борьба с отцом-язычником – первое из деяний, совершаемых святым на пути совершенствования духа.
Конфликт с родителем-язычником, не разделяющим веру героя и обрекающим его на мучения, может осложняться болезнью (увечьем) антагониста и чудесным его исцелением по молитве и вере святого (Житие Иринии, Георгиево мучение, Житие Вита и Модеста). Интересно, что конфликтные отношения у святых развиваются именно с отцами. Мать, как правило, изображается как женщина добродетельная, зачастую тайная христианка (Житие Иринии, Георгиево мучение).
Вторая версия «родительского» топоса: родители христиане, но заставляют детей жить «земной» жизнью. Однако и в этом случае родители, желая только добра, чинят разные препятствия герою на пути служения Господу. Основными признаками является: 1)фиксированное место в тексте: начало текста, первое испытание героя, первое его деяние; 2)характерный набор эпизодов: благочестивые родители воспитывают героя в страхе Божием; возникновение разногласий в мировидении родителей и детей; уход от родителей и начало собственной деятельности; поиски родителями своего чада; приход родителей к пониманию правильности поступков святого; 3)функция данного варианта «родительского» топоса – преодоление героем первого препятствия на пути к святости – уход от родителей, символизирует преодоление святым притяжения плотского, суетного, уводящего от Бога земного бытия (Житие Алексия человека Божьего, Повесть об Авраамии, Житие Галактиона и Епистемии, Житие Симеона Столпника).
Так, в Житии Алексия, человека Божия после информационной части следует эпизод о родителях. Это благочестивые люди, которые молят Бога о рождении ребенка. «Чудесное» рождение – это еще один топос, который нередко сопутствует «родительскому». Родители воспитывают ребенка в соответствии с житийными традициями, однако, едва Алексий взрослеет, его собираются женить. Родители видят в нем обыкновенного человека, в то время как сам Алексий, изначально посланный на землю Господом, стремится всю свою жизнь посвятить служению Богу. Брак становится символом мирской жизни, отказ от которого показывает отрыв святого от тварного несовершенного мира. Родители, желая устроить жизнь сына, как это не парадоксально, вступают в конфликт с ним. Алексию как святому необходимо оторваться от всего мирского и идти своим особым путем. Именно поэтому сразу же после совершения таинства брака герой, не утратив девства, покидает родной город. Родители, как и брак, – элементы обыденной жизни, поэтому герой в прямом смысле бежит от этого. Противостояние между родителями и святым – первое испытание Алексия на пути к святости. В рассматриваемом житии мать и отец пытаются разыскивать сына, однако их усилия оказываются тщетными. Мать дает обет не выходить из своей комнаты вплоть до возвращения Алексия. Своеобразное возвращение к «родительскому» топосу представляет собой последняя часть Жития, в которой святой благочестиво умирает в доме своих родителей, где он проводит в качестве никем не узнанного нищего семь лет. И только смерть Алексия позволяет матери и жене узнать сына и мужа.
В Повести об Авраамии святой также склоняется родственниками к браку, однако, ведомый зажегшимся в сердце божественным светом, убегает из дому в некую заброшенную «храмину», где и начинает свое отшельническое подвижничество. Родители святого, как подчеркивает агиограф, были не только весьма богаты, но и не в меру чадолюбивы и настойчивы в своем понимании сыновнего счастья. Они предпринимают поиски пропавшего, обнаруживают его обиталище, однако отступают от него, поняв, что решение посвятить свою жизнь Богу нерушимо.
Сходная конструкция «родительского» топоса обнаруживается, например, в Житии Галактиона и Епистемии. Родителям и истории рождения Галактиона в данном сочинении посвящена достаточно обширная начальная часть, в которой рассказывается о бездетности супругов, тайном крещении жены и обращении мужа, а затем и о рождении долгожданного ребенка. Как видим, здесь опять вклинивается топос чудесного рождения. Тем не менее, отец не мыслит для своего чада иного пути, кроме светской жизни, продолжения своего рода, и поэтому в 24 года, когда мать уже скончалась, склоняет Галактиона к браку. Юноша не противится отцу, однако тайно приобщает к христианству свою невесту Епистимию, с которой уговаривается бежать из дому и принять монашество. Как видим, конфликт в данном случае не выражен явно: активного противодействия воле молодых людей со стороны родителей нет в том числе и потому, что отец не приедпринимает никаких попыток отыскать сына.
Нередко «родительский» топос во второй версии оказывается «разделен» на несколько частей в связи с тем, что поиски героя, бежавшего от семьи и мирской жизни могут сильно затянуться во времени. Так происходит в уже упомянутом «Житии Алексия, человека Божия». Аналогичная ситуация имеет место в Житии Симеона Столпника. Причиной бегства в монастырь 18-летнего юноши Симеона является не угроза брака и потери невинности, как в других текстах, а удивительное воздействие, которое произвели на героя отрывок из Апостола «о воздержании души» и беседа в церкви со старецем о монашеском пути. После семидневного уединененного размышления и молитв в пустыне Симеон и отправляется в монастырь, где удивляет всех подвигами смирения и терпения. Возвращение к «родительскому» топосу происходит через 27 лет агиографического времени. Воссоединение с родителями, а точнее – с матерью, в бренном мире невозможно. Именно поэтому женщина, узнавшая, где «стоит» ее сын, не может его даже увидеть. Желание матери обрести свое дитя настолько велико, что она взбирается ограде, срывается с нее и, упав, разбивается, что в итоге приводит к смерти. Но в то же время оказывается, что смерть – это единственный путь, который может привести к соединению матери и сына.
Можно предположить, что во второй версии «родительского» топоса могут быть две разновидности разрешения конфликта между святым и его родителями. В первом случае либо родители (родственники) отступаются от святого (Повесть об Авраамии), либо о поисках святого семьей вообще не упоминается (Житие Галактиона и Епистимии). Во втором случае своего рода воссоединение и разрешение конфликта происходит, но оно посмертное. В Житии Алексия, человека Божия такое воссоединение становится возможным после смерти героя. В Житии Симеона Столпника – после смерти его матери. Причем в обоих произведениях обнаруживается своего рода сильная деталь, подчеркивающая снятие конфликта (грамота Алексия, написанная незадолго до смерти, молитва Симеона о матери).
Третья версия «родительского» топоса: родителями святого являются христиане, всецело поддерживающие свое чадо. Основными чертами третьей версии являются: 1)характерный набор эпизодов: благочестивые родители (иногда опекуны) воспитывают свое дитя по христианским законам; при достижении определенного возраста герой покидает свой дом, полностью предаваясь служению Господу, родители сами благословляют свое чадо на это; 2)фиксированное местоположение в тексте – начало собственно житийной части. Несмотря на бесконфликтность во взаимоотношениях героя с родителями, уход из дома обязателен, – это обязательный сюжетный ход, являющийся показателем духовного перелома (Житие Феодосии, Житие Косьмы и Дамиана, Житие Николая Мирликийского).
Так, в Житии Феодосии благочестивые супруги долго не могут иметь детей. Они отправляются в церковь, перед иконой мученицы Анастасии молятся о рождении ребенка, который и рождается через некоторое время. Как и положено, после смерти отца в возрасте семи лет «обетного» ребенка отдают в монастырь, где и воспитывается Феодосия. Когда девочке исполнияется десять лет, мать умирает, чем собственно исчерпывается «родительский» топос в данном тексте.
В Житии свв. Космы и Дамиана мать святых отличается благочестием и целомудрием. Она воспитала детей во всяком благочестии и обучила священному писанию. Когда святые выросли, они оставили отчий дом и стали служить Господу.
В Житии Николая Мирликийского (Симеона Метафраста) супруги Феофан и Нона также отличаются добронравием и держатся в правоверия. Именно это, по замечанию агиографа становится причиной рождения доброго сына. Участие родителей в правильном воспитании героя постоянно подчеркивается агиографом: отрок растет, собирая благие «обычаи», в том числе и научаясь от родителей; в необходимое время мать и отец позаботились о научении ребенка грамоте.
Как и в предыдущих двух версиях «родительского» топоса, в третьей эпизоды, связанные с родителями, имеют сходную структуру и функционально близки. Различие составляет то, что в последней версии отсутствует конфликтная ситуация: святой беспрепятственно покидает родительский дом и начинает свой собственный путь. При этом здесь остается та же идеологическая модель: святой оставляет родителей и дом, отрекается от всего мирского, полностью посвящая свою жизнь служению Господу.
Первая версия «родительского» топоса в рассмотренных текстах характерна практически только для мученических житий. Вторая версия встречается в житиях разного типа – преподобнических, столпников, Христа ради юродивых, однако не зафиксировано данной версии топоса в мученических житиях. Третья версия охватывает вновь жития разного типа, но на сей раз в перечень могут быть включены и мученические. Данные замечания, конечно, носят предварительный характер и требуют дополнительной проверки, однако, имея в виду налличие текстов с отсутствием рассматриваемого топоса, использованный для анализа объем текстов представляется нам достаточно репрезентативным.
^ Второй параграф «Эпизод “благовествования” в древнерусском переводном житии». В качестве одного из значимых компонентов структуры, влияющих на построение житийного текста, нами был выделен повторяющийся и обладающий сходными функциональными и композиционными качествами фрагмент текста, условно названный эпизодом «благовествования». Его содержание, как правило, сводится к следующему: некое высшее существо (Бог, ангел, архангел, святой) является герою в «тонком» сне, после молитвы или в иной ситуации и сообщает о том, какой путь ему надлежит выбрать или какой путь ему определен. По своему характеру и структуре агиографические эпизоды «благовествования» схожи с известным евангельским эпизодом и, очевидно, генетически восходят к нему.
Мы можем отметить, что в Евангелиях эпизод «благовествования» по своей конструкции состоит из нескольких элементов: 1) явление ангела, посланного Богом с определенной целью; либо сам Глас Божий снисходит на избранного; 2) сообщение об избранности; 3) пророчество великих деяний. В конце эпизода отмечается, что все реченное сбылось. Справедливости ради надо отметить, что эпизод «благовествования» в Евангельских текстах соотносится с мотивом «чудесного рождения», тогда как в агиографии этот эпизод возникает на иных этапах повествования и с рождением героя связан достаточно редко.
С точки зрения композиции образов евангельские эпизоды двукомпонентны и внутренне диалогичны: представлены два субъекта общения – ангел (глас Божий), от которого исходит благая весть, и лицо, ее воспринимающее. Житийный эпизод «благовествования», кроме вышеуказанных компонентов, практически обязательно включает в себя молитву святого, с которой и начинается повествование и которая мотивирует последующие события – явление высшей силы, «глас», вещающий об избранности героя или о его дальнейшей судьбе. Дело в том, что начало диалога в Евангельском «благовествовании», как правило, имеет имплицитно выраженную мотивировку, что оказывается невозможно в житиях и влечет за собой появление структурных отличий эпизода «благовествования» в повествовании о святом.
Так, в Житии Иринии эпизод благовествования начинается плача-обращения героини к богам языческим и к Христу за советом и помощью. Далее следует типичный набор компонентов: видение героиней ангела, который предсказывает великие деяния святой, отмечает ее избранность. После этого разворачивается сюжет, посредствам которого реализуется данное предсказание. Мы видим, что в данном случае дополнительным в сравнении с евангельскими текстами элементом структуры эпизода оказывается молитвенное обращение агиографического героя к Богу, что служит отправной точкой для возникновения диалогического общения персонажа и ангела или самого Господа.
Аналогичное строение имеет эпизод «благовествования» в других переводных мученических житиях Успенского сборника: Житии Феодосии, Житии Христофора, Житиии Вита и Модеста, а также в Житии Нифонта Констанцского (в составе Выголексинского сборника) Эпизод «благовествования», как правило, присутствует в начальной части произведения. Его основная функция состоит в мотивировке того жизненного пути, который суждено пройти святому.
Повествование о «благовествовании» не может иметь четкой жанровой характеристики, поскольку соединяет в себе элементы знамения, чуда и пророчества. Можно обозначить рассматриваемый тип эпизода как сюжетно-композиционный компонент, который выполняет ряд функций в структуре жития. Для того чтобы более полно определить эти функции, необходимо рассмотреть, какое место эпизод занимает в структуре всего жития. Так, в Житии Феодосии эпизод «благовествования» как бы предваряет развитие сюжетного действия, с него начинается собственно рассказ о святой. В данном случае его функция – быть начальным звеном, отправной точкой всего повествования. Именно с этого эпизода начинается путь героя как избранного Богом. Такую же функцию выполняет эпизод рассматриваемого типа в Житиях Еразма, Христофора, Вита и Модеста. Тем не менее, в ряде случаев данный эпизод может отсутствовать. Так, нет эпизода «благовествования» в житиях Саввы Освященного, Феодора Студита, Мефодия и некоторых других. Рассматриваемый эпизод может быть редуцирован до нескольких строк, информирующих о существенном изменении жизни святого (по сути дела сюжетно-повествовательный эпизод превращается в информационный): Повесть об Авраамии, Житие Константина-Кирилла. Однако рассматриваемый эпизод может и существенно расширяться и видоизменяться (Житие Андрея Юродивого – сонное видение о битве с бесами «на позорищи»).
Одна из смысловых и сюжетообразующих функций эпизода «благовествования» в рассматриваемых агиографических произведениях – обретение героем своего жизненного пути, получение некоего дара, о котором просит герой или который он внутренне готов принять, что и определяет дальнейшее развертывание сюжета в рамках всего текста. Поскольку данная функция оказывает влияние на все дальнейшее повествование и организацию сюжета, то условно ее можно назвать «целостной сюжетообразующей».
В ряде случаев эпизод «благовествования» не только определяет в самых общих чертах путь подвижничества агиографического героя, но и «программирует» дальнейшее развитие действия. Так, в Ипатиевом мучении эпизод «благовествования» представляет собою пространную речь Господа, в которой довольно подробно перечисляются все подвиги святого, которые ему предстоит совершить. В Житии Пахомия (в составе Успенского сборника) в эпизоде «благовествования» ангел передает святому устав монастыря, который должен быть им организован. И, хотя, дальнейшего развития собственно агиография не получает, эпизод также «программирует» последующее содержание сочинения, так как в нем излагаются конкретные примеры следования Божественным правилам в монастырях, где житие иноков подчинено чудесным образом обретенному уставу.
В житийных произведениях с использованием композиционного приема «рассказ в рассказе» возникает удвоение эпизода «благовествования», связанное с удвоением сюжетных линий (Житие Марии Египетской – «благовествование» героине и и старцу Зосиме, Сказание о Макарии Римском – «благовествование» Макарию и странствующим инокам).
Следует отметить, что эпизоды «благовествования» встречаются не только в начальной части рассказа о жизни святого и знаменуют не только обращение героя к тому или иному типу подвижничества. «Благовествование» в ряде переводных славяно-русских житий ритмично повторяется на всем протяжении текста, отмечая поворотные моменты судьбы героя. Так, в Житии Вита и Модеста, кроме начального, есть еще два эпизода «благовествования», в которых святой слышит Глас Божий. Особенностью Жития Еразма является наличие пяти эпизодов «благовествования», каждый из которых открывает новый этап пути святого, мотивирует дальнейшее развитие действия и перемещение героя в пространстве, которое осуществляется при непосредственной помощи сверхестественного покровителя. Эту функцию повторяющихся на протяжении всего текста эпизодов «благовествования» мы условно назовем «локально сюжетообразующей». Примечательно, что эпизоду успения святого также зачастую предшествует «благовествование». Предсмертный эпизод «благовествования», естественно, чаще всего появляется в мученических житиях, где обращение к Богу с просьбой о поддержке мотивировано немыслимыми физическими страданиями (Георгиево мучение, Житие Христофора и пр). Наиболее показательна сюжетообразующая функция эпизода «благовествования» в «Сказании о Евстафии Плакиде». В этом сочинении выделяются три эпизода «благовествования», в которых «разговор с Богом» (О.В. Гладкова) в целом определяет дальнейшую участь героев и развитие сюжета. Каждый из последующих эпизодов ставит Евстафием в ситуацию проверки прочности веры, причем Господь каждый раз определяет, какие лишения предстоит перенести герою. По существу это и есть предсказание подвижнического пути, однако подается оно в тексте как испытание, которое должно возвести Евстафия на определенную ступень духовного совершенства.