Антон Иванович Первушин. Оккультные войны нквд и сс москва, 2004 г. Тираж 000 экз. Предисловие. Сколько стоит ключ к власти, или к вопросу о современном мифотворчестве книга

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 ... 42

Петербурге был основан торговый дом "Бадмаев и К". Сам же он вскоре после

этого направился в Читу, где и была организована главная контора компании,

которая вместе с тем являлась чем-то вроде штаба для предполагаемого

"завоевания Монголии, Китая и Тибета".

На первых порах работа Бадмаева проявилась, главным образом, в

подготовке "экономического завоевания" указанных стран. "Торговый дом"

организовал в Чите обширное промысловое скотоводческое хозяйство, закупил

громадное количество верблюдов для перевозки грузов, арендовал земли у

бурят и монголов, открыл несколько лавок в степях и даже завел в Чите

типографию, которая в ноябре 1895 года начала издавать газету "Жизнь в

Восточной окраине" на русском и монголо-бурятском языках.

Сам Бадмаев пробыл в Чите, по-видимому, до февраля 1895 года,

когда он возвратился в Петербург и возобновил свое непосредственное общение

как с Николаем II, так и с Витте. Пробыв некоторое время в Петербурге,

Бадмаев снова отправился на Восток. На этот раз конечной целью поездки был

Пекин.

"Мой приезд на окраину расшевелил весь буддийский мир", -

торжественно начинает Бадмаев свой доклад Николаю II (15 января 1897 года)

после посещения Востока в 1896 году. Он утверждает, что в Читу, бывшую

опорным его пунктом, услышав о его прибытии, стали съезжаться буряты,

монголы и, главным образом, ламы, и все они будто бы постоянно твердили,

что "наступило время расширения границ белого царя на Востоке".

Почерпнув от прибывших нужные сведения, Бадмаев, по его словам,

отправил в различные пункты Монголии, Кукунора, Тибета и Китая партии

вооруженных бурят и монголов. Некоторым влиятельным лицам Бадмаев делал

подарки и давал в полное их распоряжение верблюдов, лошадей, оружие и

патроны, а также деньги для приобретения имущества в тех местах, где

предполагалось устроить оружейные склады.

Потом Бадмаев направился в Пекин, встречался там со многими

князьями и ламами и знакомился с их взглядами на маньчжурскую династию.

Сюда же, в Пекин, съезжались для доклада Бадмаеву агенты, разосланные им в

разные места Китая. Вознамерившись сделать китайскую столицу своим

временным штабом, Бадмаев стал посылать отсюда экипированные партии для

подготовки "присоединения Китая к России".

Итак, все шло блестяще, но... министр финансов опять отказался

выдать Бадмаеву новую, запрошенную им, ссуду. Бадмаев обратился к нему в

декабре 1896 года с письмом, в котором отстаивал мысль, что государи,

независимо от министров, могут принимать самостоятельные решения:

"При постоянном столкновении с лучшими людьми государства у

государя могут возникать самостоятельные взгляды на дела, которыми будут

все руководствоваться, и никто не может сказать, чье влияние преобладало в

данном случае. Если бы государь был обыкновенный смертный, то поддался бы

влиянию распускаемых слухов о том, что он живет вашим умом, и непременно

постарался бы удалить вас; но так как он смертный необыкновенный, то он не

боится вашего абсолютного влияния".

Настаивая на необходимости поддержать его планы, беззастенчивый

империалист Бадмаев спрашивает не без ехидства более рассудительного

империалиста Витте:

"Маньчжурская дорога разве не результат вмешательства России в

японско-китайские дела при вашем энергичном содействии?"

А поскольку и маньчжурская дорога - уже вмешательство, то почему

бы не вмешиваться и далее? Так рассуждает Бадмаев и тут же выпрашивает

новую субсидию в два миллиона рублей:

Однако новой крупной ссуды Бадмаев не добился; выданные ему ранее

деньги пропали безвозвратно, торговый дом "Бадмаев и К" прогорел - и затея

тибетского врача по "завоеванию" Востока провалилась.

+ + +

Однако эта авантюра стала началом возвышения другого посланца

Тибета в России - ламы Агвана Доржиева. Именно о нем в своем письме царю от

26 декабря 1895 года писал Бадмаев:

"В Лхасе у Далай-ламы продолжает иметь влияние бурятский лама

Агван, благодаря чему бурятам дозволено проживать там и ездить в Тибет,

именуясь подданными белого царя, а ранее они приезжали туда под именем

монголов, подданных Богдохана".

Агван Доржиев, представитель далай-ламы XIII в СССР

*Хамбо Агван ДОРЖИЕВ* (в переводе с тибетского "Доржиев" - "Раскат

грома") известен тем, что, будучи российским подданным, долгие годы являлся

послом Далай-ламы в Российской империи, а впоследствии - в СССР.

Около 1880 года в тибетскую столицу Лхасу прибыл молодой лама. В

то время он еще ничем не отличается от сотен других монахов-послушников, за

исключением, пожалуй, того, что не был тибетцем: он родился в сибирских

степях к востоку от Байкала. В те дни в Тибете он был известен как Чоманг

Лобзанг.

После своего прибытия в Тибет молодой монах поступил в монастырь

Дрепунг - один из трех наиболее значительных центров религиозной

деятельности этой горной страны. Однако вскоре ему пришлось заняться

политикой.

В 1898 году, когда угроза со стороны Британии стала для Тибета

более чем ощутимой, Доржиев по поручению Далай-ламы отправился в

Санкт-Петербург.

Доржиев пересек Китай, а в Тяньцзине обратился за помощью к

русскому консулу Солнцеву. Волей обстоятельств в посольстве оказался князь

Эспер Ухтомский, снискавший славу защитника бурят и считавший себя

буддистом. Именно Ухтомский, благодаря своей близости ко двору, помог

"тибетскому посланнику" получить аудиенцию у царя. Николай II довольно

холодно относился к тибетским проблемам, но инициативный Ухтомский сделал

все, чтобы эта встреча состоялась. Придворный лекарь Петр Бадмаев также

способствовал земляку.

Агван Доржиев выходит из Большого Петергофского дворца после аудиенции с царем Николаем II, 1901 г.

На аудиенции в Зимнем дворце Николай II заявил Доржиеву, что

поддержка Тибета со стороны России возможна только при наличии письменного

обращения Далай-ламы, которое в таком случае должно иметь характер

официального документа. Царь намекал, что на большее рассчитывать не стоит.

В Петербурге Доржиев завел полезные знакомства и вернулся в Тибет

с многочисленными дарами от русского императорского двора. Он был полон

решимости подчинить Лхасу политическим интересам русского царя. Его

аргументы произвели огромное впечатление на тогдашнего Далай-ламу. Они были

достаточно убедительными. Ведь традиционный союзник Тибета, Китай, больше

не обладал значительной военной мощью и практически полностью находился под

контролем англичан. С другой стороны, Россия представляла собой реальную

военную силу. К тому же Доржиев видел свою задачу не во включении Тибета в

русскую сферу влияния, а в распространении тибетской религиозной мысли в

русской среде.

Доржиев совершил еще две поездки в Петербург. В конце 1901 года

он привез в Тибет предварительный текст договора между двумя странами.

Мало-помалу в Тибет стало просачиваться и русское вооружение, пока только

ружья. Однако планам Доржиева не суждено было сбыться. 12 декабря 1903 года

британцы начали крупномасштабную военную операцию против Тибета. Россия же,

связанная войной с Японией, не вмешалась.

Разгром был полный, и летом 1904-го британцы вступили в Лхасу.

Далай-лама был вынужден бежать из страны. Вместе с ним уехал в Монголию и

Доржиев. Со стороны казалось, что он навсегда перестал играть сколь бы то

ни было значительную роль в международной политике. Но это впечатление было

обманчивым. Доржиев не раз возвращался в Тибет после того, как британские

войска были выведены.

А в 1909 году посланец Далай-ламы затеял построить в

Санкт-Петербурге буддийский храм (дацан). При этом Доржиев преследовал две

цели - политическую и религиозную. Во-первых, дацан должен был

способствовать русско-тибетскому сближению, а во-вторых, он позволял еще

больше "продвинуть" буддийское учение на Запад, туда, где традиционно

господствовала христианская церковь. И это ему отчасти удалось. Сохранились

фотографии, запечатлевшие петербургскую "буддийскую колонию" начала 1910-х,

на которых можно видеть русских "великосветских" буддистов, стоящих бок о

бок с простыми бурятами и калмыками на ступенях еще не достроенного дацана

в Старой деревне.

Постройка храма, долгая и трудная, благополучно завершилась в

1915 году, в самый разгар Первой мировой войны. По его освящении,

состоявшемся 10 августа, храм получил название "Источник Святого Учения

Будды Всесострадающего". Посетившие Старую деревню корреспонденты

петербургских газет были немало удивлены, увидев вместо скромной молельни

для местных бурят и калмыков величественное сооружение - "буддийскую

пагоду". Над храмом в его задней части возвышалась выложенная из красного

кирпича башня (так называемый "гонкан"), ориентированная строго на север -

туда, где, по представлению буддистов, находится блаженная земля Шамбалы

(Шамбалын орон). В этой башне помещался особый алтарь с изображением

гения-хранителя храма - богини Лхамо. Основной же алтарь с почти

трехметровой статуей Большого Будды, изваянной из алебастра забайкальскими

мастерами, находился в главном молитвенном зале - в первом этаже башни по

оси здания.

Сильное впечатление на посетителей производили и интерьеры храма,

создававшие особую мистическую атмосферу. Прежде всего поражало отсутствие

окон - свет в молитвенный зал проникал прямо с неба через остекленную часть

крыши и потолка и падал на восьмилепестковый лотос, выложенный цветными

плитками в полу и воспроизводивший символические очертания Шамбалы. Чуть

ниже лотоса, у самых дверей, из тех же плиток была составлена свастика.

Завораживало и богатое убранство молитвенного зала: позолота и яркие

краски, загадочные восточные иероглифы, унизывающие собой барельефы колонн,

писанные на ткани буддийские иконы - "тангка"...

Прообразом для петербургского дацана послужил классический

тибетский "цогчен-дуган" - монастырский соборный храм. Но по желанию

Доржиева архитекторы Барановский и Берзен придали петербургскому храму

вполне современный европейский облик в стиле модного северного модерна,

чтобы сделать его привлекательным в глазах западных буддистов. Особенно

тщательной была отделка интерьеров, которой в 1914-15 годах руководил

знаменитый русский художник Николай Рерих. Основой для его эскизов

послужили рисунки бурятских художников, которые Рерих искусно стилизовал в

духе модерна. По признанию самого Рериха, именно во время строительства

храма он впервые услышал о Чанг Шамбале (Северной Шамбале) от "одного очень

ученого бурятского ламы". Возможно, это намек на Агвана Доржиева.

+ + +

Впервые Тибет привлек внимание большевиков осенью 1918 года.

27 сентября газета "Известия" опубликовала небольшую заметку,

озаглавленную "В Индии и Тибете". В заметке шла речь о борьбе, якобы

начатой тибетцами, по примеру индийцев, против "иностранных поработителей":

"К северу от Индии, в сердце Азии, в священном Тибете идет такая

же борьба. Пользуясь ослаблением китайской власти, эта забытая всеми страна

подняла знамя восстания за самоопределение".

Рассуждения неизвестного большевистского публициста о зреющем

среди тибетцев стихийном протесте против угнетателей-англичан были чистым

вымыслом, поскольку в тот момент никаких признаков

национально-освободительного движения в Тибете не наблюдалось.

Появление же этой заметки объясняется тем, что в сентябре 1918

года ЧК освободила из Бутырской тюрьмы представителя Далай-ламы в России

Агвана Доржиева. Последний вместе с двумя спутниками был арестован на

железнодорожной станции Урбах (недалеко от Саратова) по подозрению в

попытке вывоза ценностей за пределы Советской России. На самом деле это

были средства, собранные Доржиевым среди калмыков на строительство

общежития при буддийском храме в Петрограде.

От расстрела, почти неминуемого, Доржиева спасло лишь

вмешательство НКИДа.

Условием освобождения тибетского дипломата, очевидно, стало его

согласие сотрудничать с советским дипломатическим ведомством - привлечь же

Доржиева к такому сотрудничеству было не очень трудно, зная о его давнишней

англофобии и активной посреднической деятельности с целью привести Тибет

под покровительство России. Таким образом, перед руководителем НКИДа

Чичериным открылась заманчивая перспектива - завязать через Доржиева

дружеские связи с Далай-ламой и другими тибетскими теократами, благодаря

чему можно было бы продвинуть революцию в страны буддийского Востока и в то

же время приступить к осаде главной цитадели британского империализма в

Азии - Индии.

Вскоре после освобождения Доржиева, 19 октября 1918 года,

состоялось заседание Русского комитета для исследования Средней и Восточной

Азии, находившегося в ведении НКИДа, на котором его председатель академик

Ольденбург выступил с проектом двух экспедиций - в Восточный Туркестан и

Кашмир - под его собственным руководством, и в Тибет - под началом

профессора Щербатского.

Обе экспедиции, хотя перед ними формально ставились чисто научные

задачи, в то же время должны были служить политическим целям большевиков.

Так, в проекте Тибетской экспедиции говорилось, что она, "между прочим,

должна собрать сведения о взаимоотношении, взаимном проникновении и влиянии

монгольских племен вдоль северной границы Тибета".

Однако из-за начавшейся гражданской войны, отрезавшей Москву от

Восточной Сибири и Монголии, этим экспедициям не суждено было

осуществиться.

Более удачливой оказалась экспедиция, организованная при

поддержке НКИДа уполномоченным Коминтерна на Дальнем Востоке Шумятским. Вот

что Шумятский сообщал Чичерину по поводу подготовки экспедиции в письме от

25 июля 1921 года:

"Тиб. экспедиция мною спешно снаряжается, я вызвал в Иркутск

начальника экспедиции Ямпилова проинструктировать его согласно вашим

указаниям. Жду присылки радиоаппарата и тех вещей, на которые я оставил вам

выписку. Мы выработали маршрут для экспедиции с расчетом обойти все опасные

пункты. Весь путь рассчитан на 45-60 дней, считая остановки и возможные

задержки. Начальника конвоя ищу из числа калмыков-коммунистов. На днях один

из кандидатов приедет ко мне для ознакомления, 22 июля, в крайнем случае, 4

августа экспедиция выступает в путь. Ранее приобретенные прежними

организаторами верблюды экспедиция не возьмет, ибо гораздо конспиративнее

следовать на наемных верблюдах, как пилигримы. Сампилон мною уже вызван в

Иркутск. Он сейчас с головою увяз в работу в Монголии. Пришлось его

оттаскивать от работы. При приезде немного его обработаю и пошлю к Вам для

полировки и для того, чтобы Вы познакомились с ним лично, окончательно

решим, стоит ли его посылать или нет".

Проблема подбора кандидата на роль "начальника конвоя"

разрешилась быстро. Им стал калмык-коммунист Василий Хомутников (настоящее

имя - Василий Кикеев), командир Калмыцкого кавалерийского полка

Юго-Западного и Кавказского фронтов.

После долгого и трудного путешествия 9 апреля 1922 года

экспедиция Щербатского-Хомугникова достигла Лхасы. Далай-лама встретил

посланцев довольно настороженно. Аудиенция состоялась на следующий же день

в зимнем дворце правителя в Потале.

"Не расстреляли ли Советы Атвана Доржиева? Здоров ли он, чем

занят? Говорят, что Советы расстреляли наших единоверцев-калмыков?" - было

первыми его вопросами, обращенными к Хомутникову.

Тот, конечно же, постарался рассеять подозрения тибетского

первосвященника, для чего в ход было пущено заранее заготовленное письмо

Доржиева.

Но началась аудиенция с ритуала приветствия наместника Будды и

поднесения ему подарков от лица Советского правительства - сто аршин парчи,

золотые часы с монограммой "РСФСР", серебряный чайный сервиз и, наконец,

"чудесная машина" - небольшой радиотелеграфный аппарат. Вместе с подарками

Далай-ламе было вручено официальное послание Советского правительства за

подписью заместителя Чичерина, Прием продолжался около шести часов.

Каких-то особенных результатов, кроме разве что разведданных, эта

экспедиция не принесла. Далай-лама не спешил разрывать договоры с

Великобританией, тем более что британцы поставляли Тибету оружие и военных

советников для войны с Китаем.

Свой отчет о путешествии Хомутников подал в НКИД 28 октября 1922

года. О том, какого рода сведения были добыты им в поездке, говорят хотя бы

заголовки основных разделов этого документа:

"Далай-лама и его настроение", "Министры Далай-ламы", "Тибет и

Англия", "Тибет и Китай", "Тибетская армия" и так далее.

Почти сразу речь зашла об организации следующей экспедиции, цель

которой была в закреплении успеха первой. Такая экспедиция под видом

каравана паломников состоялась в 1924 году и вошла в Лхасу 1 августа.

Возглавлял ее сотрудник Восточного отдела НКИДа Сергей Степанович Борисов.

Тибетцы встретили советскую делегацию довольно приветливо и даже с

некоторыми почестями - при ее встрече был выставлен почетный караул. На

следующий день состоялась аудиенция в летнем дворце Далай-ламы. Началась

она, по обычаю, с поднесения подарков правителю Тибета, которые включали в

себя фарфоровые вазы, золотые кубки, серебряные блюда и многое другое -

похоже, что Далай-ламе на этот раз привезли из Москвы целый столовый

сервиз. Вместе с подарками Борисов, фигурировавший под конспиративным

именем Церендоржи, вручил ему также два официальных письма - от ЦИК (за

подписью Калинина) и от правительства СССР. Подарки и письма были приняты

"благосклонно". Затем последовала традиционная чайная церемония.

Экспедиция Борисова пробыла в Лхасе около трех месяцев и

вернулась в Москву в мае 1925 года. Переговоры с Далай-ламой не увенчались

успехом, хотя их подробности во многом остаются неизвестными.

Летом 1920 года в ведомстве Чичерина обсуждался еще один проект

"научно-пропагандистской экспедиции" в Тибет, принадлежавший литератору и

ученому Александру Барченко, о котором я рассказывал в предыдущей главе.

Барченко определил официальной целью экспедиции "исследование Центральной

Азии и установление связи с населяющими ее племенами", хотя в

действительности намеревался отыскать центр "доисторической культуры" в

Тибете - легендарную Шамбалу северных буддистов.

"Единое трудовое братство" в поисках Шамбалы

Мы оставили Александра Васильевича Барченко в тот момент, когда

он вернулся из Лапландии в Петроград и сделал доклад об обнаруженных на

севере артефактах древней цивилизации.

В 1923 году Барченко вместе с женой на некоторое время поселился

в общежитии при Петроградском буддийском дацане. Здесь он пытался

постигнуть основы древней науки под руководством самого Агвана Доржиева.

В этот период жизни Барченко встречает множество людей, которые

познакомили его с преданием о Шамбале, значительно расширив познания

Александра Васильевича по этому вопросу. Среди них стоит выделить Петра

Шандаровского, монгола Хаяна (Хияна) Хирву, тибетца Нага Навена и странника

Михаила Круглова. О них и пойдет речь в этой главе.

Петр Сергеевич Шандаровский был хорошо известен до революции в

оккультистских кругах северной столицы как ученик и последователь

Гурджиева. Сын военного сановника, он окончил юридический факультет

Петербургского университета. В предреволюционные годы служил по военному

ведомству (был кодировщиком в кодировальном отделе), однако свое истинное

призвание видел в занятиях наукой и искусством. После революции

Blog