Geum.ru

Лорен Вайсбергер Дьявол носит «Прада»

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   27   28   29   30   31   32   33   34   35

— Алло? Это Андреа Сакс, — проговорила я сугубо профессиональным тоном, в душе ни на йоту не сомневаясь, что звонит не кто иной, как Миранда.

— Ан-дре-а! Сколько времени показывают ваши часы?

Что это, какой-то подвох? Прелюдия к тому, чтобы отругать меня за опоздание?

— Сейчас посмотрю. Вообще-то на них пять пятнадцать, но я еще не перевела на парижское время. Значит, сейчас должно быть одиннадцать пятнадцать утра, — бодро объявила я, надеясь начать наше великое путешествие на мажорной ноте.

— Благодарю вас за все эти ненужные подробности, Ан-дре-а. А могу я узнать, чем конкретно вы занимались последние тридцать пять минут?

— Дело в том, что посадку несколько задержали, а потом мне еще надо было…

— Потому что, согласно тому расписанию, которое вы сами составили, ваш рейс прибыл в десять тридцать пять утра.

— Да, в это время самолет должен был приземлиться, но, видите ли…

— Мне неинтересно выслушивать, что, с вашей, точки зрения, я должна видеть, Ан-дре-а. Это совершенно непростительное опоздание, и, надеюсь, вы понимаете, что в ближайшие две недели такое поведение больше не должно иметь места.

— Да, конечно. Мне очень жаль.

Сердце у меня колотилось как бешеное, и я чувствовала, как щеки начинают пылать от унижения. Унизительным было само обращение, но еще более тошно было сознавать, что я потворствую ей. Я только что извинилась — и вполне искренне — за то, что не смогла заставить самолет приземлиться точно в указанное в расписании время, а потом еще и за то, что недостаточно сообразительна, чтобы суметь никем не замеченной пробраться через французскую таможню.

Я неуклюже прижалась лицом к стеклу и смотрела на уличную суету, которую осторожно преодолевал мой лимузин. Женщины здесь казались намного выше, мужчины — галантнее, и почти каждый, кого я видела, был одет со вкусом, хорошо сложен и обладал изысканными манерами. Я уже однажды была в Париже, но выходить на прогулку из скромного пансиона в бедном парижском пригороде — совсем не то, что смотреть с заднего сиденья лимузина, как мелькают в окне шикарные бутики и очаровательные летние ресторанчики. Я думала о том, что все это может стать для меня привычной картиной, но тут встревоженный моим видом водитель повернулся и показал мне «на всякий случай», где у него хранятся несколько бутылочек с водой.

Автомобиль затормозил перед входом, и импозантный джентльмен, одетый в безукоризненно и явно сшитый на заказ костюм, открыл мне дверь.

— Мадемуазель Сакс, какое удовольствие наконец встретить вас. Я Жерар Рено.

У него был спокойный, сдержанный голос, а по его серебристой шевелюре и сухому, с резкими чертами лицу я поняла, что он намного старше, чем мне казалось, когда я говорила с ним по телефону.

— Мсье Рено, я так рада с вами познакомиться!

Все, чего мне в тот момент хотелось, — это заползти в уютную мягкую постель и отоспаться как следует, отдохнуть от тягостного перелета. Но мсье Рено не оставил от моих надежд камня на камне.

— Мадемуазель Андреа, мадам Пристли желает, чтобы вы немедленно явились в ее апартаменты. Боюсь, прежде чем вы сможете зайти в ваш номер, — добавил он, и на лице у него было написано такое смущение, что на мгновение я пожалела его больше, чем себя. Он явно не был рад встретить меня таким известием.

— Охренеть можно, — пробормотала я, не сразу заметив, как это шокировало мсье Рено. Что ж, я тут же подарила ему обаятельнейшую из своих улыбок и попробовала загладить свой промах. — Пожалуйста, простите, у меня был такой утомительный перелет. Не подскажете ли, где я могу найти Миранду?

— Ну конечно, мадемуазель. Она в своих апартаментах и, насколько я могу судить, очень жаждет вас видеть.

Я внимательно наблюдала за лицом мсье Рено и, как мне показалось, заметила на нем легкую тень недовольства; и хотя по телефону он всегда казался мне невыносимо корректным, я была рада пересмотреть свою точку зрения. Он был слишком хорошим профессионалом, чтобы проявлять свои чувства, не говоря уж о том, чтобы облечь их в слова, но я решила, что он наверняка так же ненавидит Миранду, как и я. Не то чтобы я могла чем-то подкрепить это ощущение — просто я и мысли не допускала, что кто-то может относиться к ней без ненависти.

Двери лифта раскрылись, и мсье Рено, улыбнувшись, жестом пригласил меня войти. Затем он сказал несколько слов по-французски сопровождавшему нас портье и махнул мне рукой, а портье подвел меня к дверям в апартаменты Миранды. Он постучал, а потом испарился, оставив нас с Мирандой один на один.

Я на мгновение подумала, что Миранда сама откроет дверь, но это было совершенно нереально. За те одиннадцать месяцев, что я провела с ней бок о бок, я ни разу не видела, чтобы она делала хоть что-нибудь, отдаленно напоминающее физический труд, — даже такие элементарные вещи, как ответить на телефонный звонок, повесить в шкаф собственное пальто или налить себе стакан воды. Создавалось впечатление, что у нее каждый день — суббота, день отдохновения, и сама она придерживается всех установлений, обязательных для правоверной еврейки, ну а я, конечно, была ее «субботним гоем» [19].

Хорошенькая горничная открыла мне дверь и пригласила войти; глаза у нее были влажными, и она не отрываясь смотрела в пол.

— Ан-дре-а! — раздался зов из глубин самой потрясающей гостиной, какую я когда-либо видела. — Ан-дре-а, к сегодняшнему вечеру мне понадобится выглаженный костюм от Шанель, он весь помялся за время перелета. Почему-то говорят, что «конкорд» очень заботливо обращается с багажом, но по моим вещам этого не скажешь. Кроме того, позвоните в школу Хораса Манна и проверьте, там ли девочки. Вы будете делать это каждый день, Аннабель я не доверяю. Каждый вечер вы будете связываться с Кэссиди и Каролиной и записывать, что им задали, когда и какие у них контрольные. Доклад будете подавать мне в письменном виде каждое утро перед завтраком. Да, и немедленно найдите мне сенатора Шумера. Это срочно. И последнее: скажите этому идиоту Рено, что он обязан присылать мне компетентных людей, а если их так трудно подобрать, то мне придется обратиться за помощью к менеджеру отеля. Эта девица просто умственно отсталая.

Я взглянула на девушку: она забилась в уголок, тряслась как осиновый лист и изо всех сил старалась не заплакать. Я подумала, что она, наверное, понимает по-английски, и постаралась выразить взглядом все свое сочувствие, но она продолжала дрожать. Силясь запомнить все выпаленные залпом приказы, я обвела глазами комнату.

— Будет сделано! — прокричала я в направлении ее голоса, доносившегося откуда-то из-за кабинетного рояля. Повсюду с большим изяществом были расставлены вазы с цветами; я насчитала их больше пятнадцати. — Я сейчас же займусь всем, что вы сказали.

Мысленно выругав себя за это «сейчас же», я в последний раз оглядела чудесную комнату. Никогда, никогда прежде я не видела такой роскоши, такого великолепия. В память врезались парчовые занавеси, кремовый ковер, в котором утопали ступни, узорное шелковое покрывало на королевских размеров ложе и золоченые статуэтки, прихотливо расставленные на столиках и полках из красного дерева. Один лишь телевизор с плоским экраном да серебристая, обтекаемой формы стереосистема опровергали предположение, что весь этот интерьер — дело рук искуснейших мастеров девятнадцатого века, стремившихся этим своим творением показать лучшее, на что они были способны.

Я прошмыгнула мимо хнычущей горничной и выскочила из номера. Перед дверями топтался перепуганный коридорный.

— Не покажете ли вы мне мою комнату? — спросила я как можно любезнее, но он явно думал, что я только того и жду, чтобы наброситься на него с кулаками, и быстрыми шажками засеменил впереди меня.

— Вот, мадемуазель, я надеюсь, она вам понравится. Дверь, на которой почему-то не было номера, находилась

ярдах в двадцати от апартаментов Миранды, и за ней мне открылась их миниатюрная копия. Гостиная поменьше, и кровать не королевская, а, скажем, герцогская. На большом письменном столе красного дерева были: многоканальный телефон офисного типа, изящный компьютер, лазерный принтер, сканер и факс. Кабинетного рояля здесь не было, но все же оба номера отличала роскошь и утонченность убранства.

— Мисс, вот эта дверь ведет в служебный коридор, соединяющий вашу комнату и апартаменты мисс Пристли, — объяснил мой спутник и сделал движение, чтобы открыть дверь.

— Нет, не надо, показывать его мне вовсе не обязательно, достаточно и того, что я о нем знаю. — Я увидела на кармашке его отглаженной униформы бейдж с именем. — Спасибо… э… Стефан. — И начала рыться в сумке в поисках мелочи на чаевые, но тут вспомнила, что еще не поменяла доллары на франки, да и не заметила по дороге ни одного банкомата. — Простите, у меня только американские… Это ничего, если доллары?

Лицо у него побагровело, он рассыпался в извинениях.

— О нет, мисс, пожалуйста, не утруждайте себя. По отъезде мисс Пристли всегда заботится о таких вещах. Но поскольку за пределами отеля вам понадобятся местные деньги, позвольте мне показать вам это.

Он подошел к моему громадному столу, бесшумно выдвинул ящик и подал мне конверт с логотипом французского «Подиума». В конверте была пачка крупных французских купюр, в пересчете на доллары что-то около четырех тысяч. Была там и записка от главного редактора, Брижит Жарден, — именно она несла бремя ответственности за организацию и всей нашей поездки, и предстоящего вскоре банкета Миранды. Я прочла:

Дорогая Эмили, мы так рады, что вы присоединились к нам! В этом конверте 33 210 франков; вы можете расходовать эти деньги по собственному усмотрению. Я говорила с мсье Рено, Миранда сможет с ним связаться в любое время. Ниже вы найдете номера его рабочего и всех прочих телефонов, равно как и номера телефонов шеф-повара отеля, инструктора по фитнесу, диспетчера и управляющего. Все эти люди уже работали с Мирандой, когда она останавливалась здесь прежде, поэтому никаких затруднений быть не должно. Вы всегда можете со мной связаться по рабочему или, если возникнет необходимость, домашнему или сотовому телефону, а также по пейджеру и по факсу. Если у нас с вами не будет возможности познакомиться до большого субботнего soiree[20], мне будет очень приятно встретиться с вами там. С наилучшими пожеланиями

Брижит.

Под пачкой франков оказался сложенный листок почтовой бумаги «Подиума», на нем значилась едва ли не сотня телефонов всех специалистов, какие только могут понадобиться иностранцу в Париже, — от знаменитого флориста до выполняющего срочные операции хирурга. Впрочем, все эти номера уже значились в моем расписании — ведь, составляя его, я использовала данные Брижит, которые она присылала мне по факсу. Таким образом, не могло возникнуть никаких непредвиденных обстоятельств (ну, может быть, за исключением Третьей мировой войны), которые помешали бы Миранде Пристли насладиться весенними показами и заставили бы ее испытать хоть малейшее неудобство.

— Спасибо вам большое, Стефан, это очень важно. — Я достала ему из пачки несколько банкнот, но он притворился, что не заметил их, и вежливо удалился. Мне было приятно видеть, что на его лице уже нет того ужаса, что пять минут назад.

Я разыскала людей, которых она приказала найти, и решила, что теперь могу ненадолго опустить голову на подушку в белоснежной шелковой наволочке; в тот момент, как я закрыла глаза, раздался телефонный звонок.

— Ан-дре-а, я жду вас у себя в номере немедленно! — рявкнула она и швырнула трубку.

— Конечно, Миранда, благодарю вас, вы так любезны. С огромным удовольствием, — сказала я в пустоту. Затем стащила с кровати свое измученное перелетом тело и поплелась по коридору, думая только о том, как бы не сломать каблук, запутавшись в густом ворсе коврового покрытия. Я постучала, и снова мне открыла горничная.

— Ан-дре-а! Мне только что звонила одна из ассистенток Брижит, спрашивала, на сколько минут я планирую сегодняшнюю речь, — объявила Миранда. Она листала копию «Женской одежды», которую кто-то из офиса (наверное, Элисон: она ведь сама прошла боевое крещение в качестве секретарши) переслал ей по факсу. Два красавца мужчины — парикмахер и визажист — колдовали над ней. Рядом, на антикварном столике, стояла тарелочка с сыром.

— Простите, вы сказали «речь»?

— Именно так. — Она спокойно закрыла газету, аккуратно сложила ее вдвое, а потом гневно швырнула ее на пол, едва не задев при этом одного из коленопреклоненных молодых людей. — Почему, спрашивается, меня не поставили в известность, что они собираются сегодня вручать мне эту свою чертову награду? — прошипела она, и ее лицо исказилось такой злобой, какой я никогда не видела. Я видела ее досаду и — довольно часто — недовольство, видела раздражение, разочарование и вообще всяческое неодобрение, но еще никогда я не видела ее такой оскорбленной.

— Э… мне очень жаль, Миранда, но это… парижское отделение пригласило вас на сегодняшнее мероприятие, и они не…

— Перестаньте! Прекратите бормотать одно и то же! От вас, кроме оправданий, никогда ничего не дождешься. Это вы мой секретарь, и вы тот человек, которому я поручила организацию парижской поездки; вы и только вы обязаны всегда держать меня в курсе всего происходящего! — Она сорвалась на крик.

Визажист мягко спросил по-французски, не желаем ли мы остаться на минутку одни, но Миранда не обратила на него никакого внимания.

— Сейчас полдень; через сорок пять минут я выезжаю. К этому времени на моем столе должна лежать ясная и лаконичная речь, в отпечатанном виде. Если вы на это не способны, в «Подиуме» вам делать нечего. Это все.

Я поставила рекорд в беге на высоких каблуках и, еще даже не добравшись до своей комнаты, вытащила мобильник. Руки у меня тряслись, не знаю, как я набрала номер Брижит, но это произошло. Ответила одна из ее ассистенток.

— Мне нужна Брижит! — завопила я, поперхнувшись этим именем. — Где она? Где она? Она мне нужна! Сейчас же!

На мгновение воцарилось молчание.

— Андреа? Это вы?

— Да, это я, и мне нужна Брижит. Это срочно, где она сейчас?

— Она на показе, но вы не волнуйтесь, у нее всегда при себе сотовый телефон. Вы в гостинице? Я сейчас же скажу ей, чтобы она вам перезвонила.

Телефон зазвонил уже через несколько секунд, но мне показалось, что прошла целая вечность.

— Андреа, — у нее был очень милый французский акцент, — что случилось, дорогая? Моник сказала, ты в истерике.

— В истерике? Так она права, я в истерике! Брижит, как ты могла так со мной поступить? Ваше отделение занималось подготовкой этого чертового обеда, и никто даже не потрудился сказать мне, что ей не только присудили награду, но она будет еще и произносить речь!

— Андреа, успокойся, я уверена, мы говорили…

— И я должна эту речь написать! Ты слышишь меня? У меня, черт возьми, сорок пять минут, чтобы написать речь с благодарностью за награду, о которой я ничего не знаю, на языке» которым я не владею. Иначе со мной покончено. Что мне делать?

— Андреа, не переживай так, я тебе сейчас помогу. Во-первых, церемония вручения состоится там же, в «Ритце», в одном из салонов…

— Что? В каком салуне? — У меня еще не было времени осмотреться, но я была вполне уверена, что в местах, подобных этому, не бывает пивных.

— Это по-французски, а вы как их называете? Гостиная, зал? В общем, ей надо будет только спуститься. Устроитель — Французский совет моды, эта парижская организация постоянно проводит вручение во время показов, потому что все всегда бывают в городе. «Подиуму» присудили награду в номинации «Широта освещения темы». Это, в общем, не бог весть что, почти формальность.

— Хорошо, по крайней мере теперь я знаю, за что награда. И что мне писать? Может, ты будешь диктовать по-английски, а я дам мсье Рено, чтобы он перевел? Начинай, я готова. — Голос у меня немного окреп, но я даже не могла как следует держать ручку. От голода, усталости, только что пережитой нервной встряски или всего, вместе взятого, почтовая бумага «Ритца» расплывалась у меня перед глазами.

— Андреа, тебе снова повезло.

— Да неужели? Я что-то не очень это чувствую.

— Подобные мероприятия всегда проводятся на английском. Так что в переводе нет нужды. Ну что, начнем, ты взяла ручку?

И она принялась диктовать, а я — записывать на удивление ясные, отточенные фразы, которые сами, безо всяких усилий, лились из ее рта. Когда я повесила трубку и принялась печатать речь со скоростью шестьдесят слов в минуту (быстро печатать я научилась еще в старших классах, и только это мне потом и пригодилось), я сообразила, что на то, чтобы ее прочитать, у Миранды уйдет две, от силы три минуты. У меня как раз оставалось время, чтобы глотнуть «Пеллегрино» и съесть несколько ягод клубники, которую кто-то догадался оставить в моем мини-баре. Если бы только у них хватило сообразительности оставить чизбургер, подумала я. Тут я вспомнила, что где-то в моих чемоданах спрятана упаковка Твикса», но на поиски уже не было времени. С тех пор как я получила боевое задание, прошло сорок минут. Время пожинать лавры.

Уже другая, но такая же испуганная горничная открыла мне дверь и проводила в гостиную. Мне, по всей видимости, следовало остаться стоять, но кожаные брюки, которые были на мне целый день, будто приклеились к ногам, а ремешки босоножек, не доставлявшие особых неприятностей в самолете, теперь превратились в лезвия, безжалостно впившиеся в кожу. Я решила присесть на диван, но в тот момент, когда мои колени согнулись, а ягодицы ощутили под собой подушку, дверь ее спальни распахнулась. Я вскочила на ноги,

— Где моя речь? — без всякого выражения спросила она. По пятам за ней шла еще одна горничная — она держала сережку, которую Миранда забыла надеть. — Вы подготовили ее, не так ли? — На ней был один из классических костюмов от Шанель (воротник-шалька с меховой оторочкой) и ожерелье из необычайно крупного жемчуга.

— Разумеется, — гордо ответила я, — надеюсь, это подойдет.

Я направилась к ней, поскольку она не потрудилась сделать это сама, но, прежде чем я подала ей бумагу, Миранда выхватила ее у меня из рук. Ее глаза забегали по листку, а я даже не сразу заметила, что затаила дыхание.

— Неплохо. Это неплохо. Ничего сногсшибательного, но сойдет. Идемте. — Она повесила на плечо подобранную в тон костюму сумочку от Шанель.

— Простите?

— Я сказала, идемте. Эта дурацкая церемония начнется через пятнадцать минут, и, если повезет, через двадцать нас там уже не будет. Ненавижу подобные мероприятия.

Не было времени размышлять над этими «идемте» и «нас»: само собой разумелось, что я должна была сопровождать ее. Я взглянула на свои кожаные брюки и приталенный пиджак и решила, что, если она не возражает против такой формы одежды (а нет никаких сомнений, что если бы она возражала, то тут же довела бы это до моего сведения), тогда какая мне, собственно, разница. Там наверняка будет много таких, как я, секретарей, заботливо опекающих своих начальниц, и, конечно, никто из них не обратит ни малейшего внимания, во что я одета. «Салон» был именно таким, каким его описала Брижит: обычный обеденный зал с двумя дюжинами круглых столов и небольшой сценой с трибуной. Вместе с другим обслуживающим персоналом я стояла в глубине зала, прислонившись к стене, и смотрела, как президент совета демонстрирует скучнейший, зануднейший видеоклип о том, как мода определяет всю нашу жизнь. Прошло полчаса, к микрофону подходили все новые и новые люди, и не была еще вручена ни одна награда, но армия официантов принялась разносить салаты и бокалы с вином. Я с опаской покосилась на Миранду — на лице у нее было написано крайнее раздражение — и попыталась спрятаться за декоративное деревце. Не знаю уж, сколько я простояла с закрытыми глазами, но мало-помалу шейные мышцы расслабились, голова начала клониться на грудь — и тут я услышала ее голос.

— Ан-дре-а! У меня нет времени на весь этот вздор! — громко прошипела она — достаточно громко, чтобы трещотки за соседним столиком навострили уши. — Меня никто не предупреждал об этом вручении, и я сейчас совсем не в настроении. Я ухожу. — Она развернулась и стремительно направилась к двери.

Я, спотыкаясь, поспешила за ней, но решила воздержаться от того, чтобы схватить ее за плечо.

— Миранда! Миранда! — Она не обращала на меня никакого внимания. — Миранда! А кто же примет награду «Подиума»? — шептала я, пытаясь сохранять спокойствие, но так, чтобы она меня услышала.

Она круто повернулась и уставилась на меня.

— Вы думаете, мне есть до этого дело? Идите и сами ее принимайте. — И не успела я вымолвить слово, как ее и след Простыл.

О Боже! Это неправда. Сейчас я проснусь в своей собственной — не шикарной, не королевской — самой обычной кровати и пойму, что весь этот проклятый день — да чего там, весь этот проклятый год — были всего-навсего изощренным ночным кошмаром. Не может быть, чтобы эта женщина и вправду рассчитывала, что я, младший секретарь, взойду сейчас на эту сцену и стану получать награду за заслуги «Подиума» в модной индустрии. Я с надеждой оглядела зал: может, здесь есть еще кто-нибудь из «Подиума»? Никого. Я тяжело опустилась на стул и попыталась привести в порядок мятущиеся мысли. Позвонить Эмили или Брижит, попросить совета? Или просто уйти? Ее, похоже, эта награда не слишком волнует. В трубке раздался гудок (я решила-таки позвонить Брижит — надеялась» что она незамедлительно прибудет сюда и сама получит эту чертову награду), — и тут я услышала: «…с благодарностью отдаем должное американскому „Подиуму“ и той широте и профессионализму, с какими его сотрудники знакомят американскую публику со всем происходящим в мире моды. Давайте же поприветствуем всемирно известного редактора, истинную богиню модной индустрии миз Миранду Пристли!»

Зал взорвался аплодисментами, и сердце мое остановилось. Не было времени думать, проклинать Брижит за то, что она все это допустила, проклинать Миранду за то, что она удрала и свалила получение награды на меня, не было времени проклинать себя за то, что я придавала такое значение этой своей ненавистной работе. Ноги сами несли меня к сцене: левой-правой, левой-правой, три ступеньки вверх, вроде бы пока все в порядке. Если бы я не была до такой степени потрясена, я бы обратила внимание, что бодрые аплодисменты уступили место напряженному молчанию: зал пытался сообразить, кто я такая. Но я ничего не замечала. Напротив, какая-то высшая сила заставила меня улыбнуться, я приняла почетный знак из рук сурового на вид президента и положила награду на трибуну. Только тут я подняла голову и увидела сотни устремленных на меня глаз — любопытных, изучающих, удивленных. Я поняла» что пропала.