Диалог античных и христианских мотивов в романе И. А. Гончарова «Обрыв»

Вид материала

Автореферат

Содержание Капустин Николай Венальевич 26 » октября 2006 года в 13 Общая характеристика работы Методология диссертации Научная новизна Основные положения диссертации, выносимые на защиту Теоретическая значимость Практическая значимость Апробация диссертации Структура работы Первая глава «Мир античности в творчестве И.А. Гончарова» Основные положения диссертации отражены в публикациях

Подобный материал:

• И. А. Гончарова «Обломов», «Обрыв» и«Обыкновенная история» Тезисы, 97.53kb.
• Литература. Тема урока: «Очерк жизни и творчества И. А. Гончарова. Три романа- «Обыкновенная, 18.56kb.
• Штольц как антипод обломова в романе и. А. Гончарова "обломов" Произведения И. А. Гончарова, 20.12kb.
• Тема урока Домашнее задание, 32.14kb.
• Комическое и трагическое в романе И. Гончарова «Обломов», 30.25kb.
• Урок в 10 классе по теме: «Утверждение христианских ценностей в романе Ф. М. Достоевского, 115.33kb.
• Е. Н. Сороченко Ставропольский государственный университет Метапоэтические данные, 121.63kb.
• Урок литературы по теме «Роль художественной детали в романе И. А. Гончарова «Обломов», 72.38kb.
• Контрольная работа на тему образ родины в лирике есенина, 178.11kb.
• Роман И. А. Гончарова «Обломов», 25.51kb.

На правах рукописи


Тарковская Наталья Анатольевна


Диалог античных и христианских мотивов в романе

И.А. Гончарова «Обрыв»


Специальность 10.01.01. – русская литература


Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук


Кострома – 2006


Работа выполнена в Костромском государственном университете им. Н.А. Некрасова

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Лебедев Юрий Владимирович


Официальные оппоненты: доктор филологических наук, доцент

Капустин Николай Венальевич;

кандидат филологических наук

Новосельцева Оксана Николаевна

Ведущая организация Новгородский государственный университет

им. Ярослава Мудрого


Защита состоится « 26 » октября 2006 года в 13 часов 00 минут на заседании диссертационного совета Д 212.062.04 при Ивановском государственном университете по адресу: 153025, г. Иваново, ул. Ермака, д. 39, ауд. 459


С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Ивановского государственного университета.


Автореферат разослан « » ____________ 2006 года


Ученый секретарь

диссертационного совета Е.М. Тюленева


Общая характеристика работы


Так сложилось в истории русской литературы ХIХ в., что роман И.А. Гончарова «Обрыв» на протяжении многих десятилетий незаслуженно оставался на периферии интересов литературоведов. Хотя в последние 10 – 15 лет внимание к этому произведению писателя значительно возросло, в изучении и осмыслении романа до сих пор остаётся немало белых пятен. Одной из таких почти не освещённых гончарововедами проблем, бесспорно, является обращение писателя к античной и христианской символике на страницах своего последнего романа. Античные и библейские аллюзии в «Обрыве» довольно многочисленны, и без понимания их роли в произведении невозможно полное проникновение в тайну романа, в его глубокий религиозно-символический подтекст.

Актуальность настоящей работы определяется как историческими, так и собственно научными предпосылками.

История России последних десятилетий, представляющая собой бесконечную череду различного рода потрясений, заставляет задуматься о причинах такого положения дел. Сегодня перед мыслящими людьми нашей страны со всей остротой встаёт вопрос об утраченных за последние десятилетия духовных основах бытия, вследствие чего всё более актуальным становится обращение к классической литературе – носительнице и проповеднице духовно-нравственных начал, вечных общечеловеческих и православно-христианских идеалов. В этой сокровищнице духовности не последнее место принадлежит и произведениям И. А. Гончарова. Обращаясь к ним, человек, перешагнувший в третье тысячелетие, может найти для себя причины противоречивости частной и общественной жизни, может быть, уловить пути выхода из кризиса. И в этом смысле роман «Обрыв» занимает совершенно особое положение среди всего классического наследия: пожалуй, трудно найти во всей литературе Х1Х века другое произведение, столь явно корреспондирующее с современной действительностью. Как и в середине Х1Х века, когда создавался «Обрыв», российский народ сегодня стоит перед лицом серьёзнейших угроз самому существованию нашей национальной культуры. Проблема поглощения и растворения русской православно-христианской цивилизации в активно наступающей западноевропейской, столь волновавшая Гончарова, сегодня является в России одной из самых злободневных.

Гончарова не принято причислять к провидцам и пророкам (как Ф. М. Достоевского), однако его прозрения, выраженные в «Обрыве», обрели полное подтверждение в трагическом опыте русской истории двадцатого столетия.

На наш взгляд, постижение религиозно-символического смысла романа «Обрыв» способно в определённой мере помочь разобраться в проблемах и противоречиях современности. Постижение же этого смысла немыслимо без обращения к античным и христианским параллелям, имеющим место в романе. С другой стороны, рассмотрение обозначенных мотивов призвано обогатить представление как о последнем гончаровском романе, так и о творчестве и миропонимании писателя в целом.

Цель данного исследования – рассмотреть и проанализировать диалог, в который вступают между собой в романе И.А. Гончарова «Обрыв» античные и христианские мотивы.

На пути достижения обозначенной цели нами вычленен ряд задач, позволяющих поэтапно осветить указанную научную проблему:

1. Рассмотреть античную символику в ранних произведениях Гончарова
   

(«Обыкновенная история», «Письма столичного друга к провинциальному жениху», «Сон Обломова», «Фрегат «Паллада», «Обломов»).

2. Выявить в художественной ткани романа «Обрыв» античные мотивы.
   
3. Определить идейный смысл, который несут в себе античные мотивы в
   

«Обрыве».

4. Проследить, как меняется авторское отношение к Античности в «Обрыве» по
   

сравнению с предыдущим творчеством.

5. Рассмотреть христианские (библейские) мотивы, сюжеты и образы,
   

используемые в «Обрыве».

6. Определить функции христианской символики в романе.
   
7. Выявить роль христианских мотивов в осмыслении идейно-художественного
   

смысла «Обрыва».

8. Проанализировать взаимосвязь античных и христианских мотивов в тексте
   

романа.

9. Выявить художественные функции и задачи обозначенного диалога.
   

Литературоведческой базой нашего исследования послужили труды Л.С. Гейро, В.И. Котельникова, Е.А. Краснощёковой, В.В. Криволапова, Ю.В. Лебедева, В.И. Мельника, В.А. Недзвецкого и др.

Объектом исследования является роман И. А. Гончарова «Обрыв», предметом – античные и христианские мотивы, звучащие на его страницах.

Методология диссертации основана на сочетании мифопоэтического, историко-функционального, историко-генетического и структурного методов. Основным методом научного исследования в работе является мифопоэтический. Именно посредством использования этого метода решаются главные задачи, ведущие к достижению цели исследования. В частности, реализация мифопоэтического метода в работе связана с выявлением в художественной структуре романа «Обрыв» античных и христианских мотивов, с наблюдением за их развитием, переплетением и противостоянием в произведении. Сам факт использования писателем того или иного мифа уже привносит в произведение определённые смыслы, рождает определённые ассоциации. Вскрыть эти смыслы и их семантические варианты помогает именно мифопоэтический метод, который позволяет изучить поэтику использования мифологических образов в произведении, выявить их символический смысл.

Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые детально анализируются античные и христианские мотивы в их диалогических взаимосвязях. На страницах настоящей работы мотивы эти впервые рассматриваются на фоне звучания друг друга. Автором диссертации устанавливается оппозиционный характер античной и библейской мифологии, что до сих пор оставалось вне поля зрения гончарововедов.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. В многоголосье различных мотивов и тем, звучащих в романе И.А.
   

Гончарова «Обрыв», античные и христианские мотивы играют ключевую роль. Являясь в произведении сквозными и пронизывая всю художественную ткань романа, эти две категории мотивов поддерживают (а иногда и во многом создают) его композиционный строй. Благодаря им, роман не рассыпается на множество отдельных бытовых зарисовок, а представляет собой единое целое. За счёт того, что многие ситуации в «Обрыве» явно «подсвечены» то античной, то библейской символикой, роман приобретает глубокий символический подтекст, а реализм Гончарова поднимается над бытовым планом до христианских высот.

2. Античная тема входит на страницы последнего гончаровского романа с пигмалионовским мифом, в духе которого развиваются отношения Райского и Беловодовой. Основным же античным мотивом в «Обрыве» является мотив оживших античных статуй. Начиная звучать в конце первой части, в «артистическом видении» Райского, мотив этот обогащается в дальнейшем целой сюжетной линией, связанной с судьбой Леонтия Козлова. Кульминационная точка в звучании мотива оживших античных статуй связана со сном Марфеньки о воскрешении греческих богов. Анализируя античный фон романа «Обрыв», нетрудно заметить, что отношение писателя к античности в 60-е годы Х1Х века становится более сложным и противоречивым, чем в прежние годы. В звучании античной темы в «Обрыве» читатель слышит немало тревожных нот, свидетельствующих о настороженном отношении романиста к античноязыческим идеалам. В возрождении этих идеалов в современную ему эпоху писатель видит угрозу существованию самим основам русской жизни.
   
3. Говоря о христианском мире романа, следует отметить, что вся его
   

главная коллизия (история любви и «падения» Веры) представляет собой не что иное как гончаровскую вариацию на тему ветхозаветного сюжета о соблазнении первых людей змеем-искусителем. В «Обрыве» присутствуют все необходимые атрибуты этого предания: образ рая, запретный плод, змей-искуситель (даже не один), женщина, поддавшаяся соблазну. Вся христианская символика романа связана так или иначе с реализацией этого сюжета. Доминирующими библейскими мотивами в произведении являются мотивы искушения и грехопадения. Ключевую роль в звучании этих мотивов играет образ обрыва, восходящий к евангельской легенде о гадаринском бесноватом.

4. Античные и христианские мотивы на страницах романа вступают между собой в сложный и напряжённый диалог, перерастающий в серьёзное противостояние. Диалог этот происходит прежде всего благодаря тому, что античные и христианские мотивы выполняют в романе характерологическую функцию. Несложно заметить, что каждый из центральных персонажей соотносится либо с эпохой античности (Беловодова, Козлов, Ульяна Андреевна, во многом Райский, Марк Волохов – в наихудшем, варварском варианте античности), либо с христианским мировосприятием (бабушка, Марфенька, Вера). Борьба античных, языческих страстей с христианским долгом разворачивается в душах главных героев (Райского и Веры), олицетворяющих собой всё молодое поколение русских людей. Появлением в финале «Обрыва» Тушина, намёком на будущий союз его и Веры писатель даёт заключительный аккорд в сложном диалоге-поединке античноязыческой и христианской стихий на страницах своего романа. Именно евангельские идеалы противопоставляет Гончаров в качестве «вечной правды» материалистическому и рационалистическому учению революционеров-демократов и нигилистов, соотносимым писателем с языческим пожаром страстей. Романист надеется, что на смену Волоховым придут Тушины, чтобы воскресить погибающую и раздираемую противоречиями Россию силой христианской веры к новой, счастливой жизни.
   

Теоретическая значимость данной работы связана прежде всего с теми перспективами, которые открывает разработка обозначенной темы. Анализ античных и христианских мотивов в романе «Обрыв», их противостояния – огромный шаг на пути постижения подлинного смысла последнего гончаровского романа. Кроме того, это выход к пониманию мировоззренческой позиции автора, к философскому характеру его творчества. Эти заключения поднимают статус Гончарова как художника и как мыслителя.

Практическая значимость работы. Материалы и результаты исследования могут быть использованы в вузовских лекционных курсах и спецкурсах по истории русской литературы Х1Х века.

Апробация диссертации. Результаты работы обсуждались на заседаниях кафедры литературы Костромского государственного университета. Основные положения диссертации излагались в докладах на межвузовских научных конференциях в Костроме, Москве и Иванове.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы, включающего 182 наименования.


Основное содержание работы


Во введении даётся аналитический обзор научной литературы о творчестве И.А. Гончарова, прежде всего о романе «Обрыв», обосновывается актуальность работы, формулируются её цель и задачи, определяются объект, предмет и методология исследования.

Первая глава «Мир античности в творчестве И.А. Гончарова» состоит из двух параграфов. В первом – «Античная тема в произведениях И.А. Гончарова 1840-х – 1850-х гг.» – рассматриваются античные мотивы в творчестве писателя, предшествующем «Обрыву».

Так, в «Обыкновенной истории» античный фон ещё не слишком заметен, встречаются лишь некоторые общекультурные планы и аллюзии (вроде бюстика Софокла или Эсхила на этажерке в комнате Александра). Однако в романе есть герой – муж Юлии Тафаевой, – которого можно в условной мере назвать «причастным» к античной культуре. Посредством этого персонажа писатель, по-видимому, намерен поднять важный для него вопрос: какое место в духовном и интеллектуальном мире современного образованного человека должна занимать античность? Недаром к этой проблеме Гончаров обращается и в воспоминаниях «В университете», и в «Литературном вечере». Сам роман «Обыкновенная история» – это в значительной степени и ответ писателя на свой вопрос. Нельзя не согласиться с ульяновскими исследователями В.И. и Т.В. Мельник в том, что «Гончаров <…> органично, как ни один из современников в русской литературе, усвоил не столько определённый объём знаний об античности, сколько самые принципы античного мышления, античное мировосприятие».

В 1840-е годы практически полностью завершилось формирование античного «пласта» в мировоззрении и творческом сознании Гончарова. В ещё большей степени, нежели «Обыкновенная история», об этом свидетельствуют два других произведения, вышедшие вскоре после первого гончаровского романа. Речь идёт о «Письмах столичного друга к провинциальному жениху» (1848) и «Сне Обломова» (1849).

«Письма столичного друга…» в главном и существенном продолжают идею «Обыкновенной истории», несмотря на всю кажущуюся разницу в жанре и в содержании. На первый взгляд, в «Письмах…» обсуждаются вопросы моды в бытовой сфере (карета, одежда, стол и т. д.), на самом же деле идея произведения гораздо глубже. В нём окончательно определилось гончаровское видение идеала современного человека – «джентльмена», «порядочного человека». В слова «умение жить в обществе» романист вкладывает далеко не бытовой только, но и идейно-философский, мировоззренческий смысл.

Весьма примечательно, что адресатом «столичного друга» является провинциальный поклонник античных древностей, напоминающий Леонтия Козлова из «Обрыва». Скорее всего прототипом «провинциального жениха» мог быть родной брат Гончарова Николай Александрович, учитель Симбирской гимназии (он же, по-видимому, послужил прообразом и для Козлова в «Обрыве»).

Провинциальный антик консервативен и патриархален, для него образцами добродетели являются античные герои. Гончаров же (его точку зрения, без сомнения, выражает «столичный друг») и в поклонении античности стремится соблюсти чувство меры. Античность не должна заслонять собою современный мир. Забегая вперёд, отметим, что эта мысль позднее станет ключевым пунктом античной темы на страницах романа «Обрыв». «Столичный друг» (а вместе с ним и автор) хотел бы, чтобы его провинциальный корреспондент признал и другую «великую науку» – «умение жить», поставил её если не выше, то хотя бы рядом с знанием греческих и римских древностей. В. И. и Т. В. Мельник пишут: «В «Письмах…» Гончаров демонстрирует прекрасное и тонкое чувство историзма. Он как бы говорит: Всему своё время, каждая эпоха имеет свои идеалы, назад вернуться невозможно. Беря всё лучшее в древности, нужно чувствовать и дух современного общества и мира». Герой современного общества, по Гончарову, – это «порядочный человек», для которого характерно гармоничное сочетание внешней и внутренней красоты.

Особое место среди произведений Гончарова, в которых так или иначе звучит античная тема, занимает «Сон Обломова». Традиционно в понятие «обломовщина» включалось лишь социальное начало (помещичье-крепостнический уклад жизни), однако созданный Гончаровым образ Обломова – это образ многомерный, в котором присутствует несколько «исторических напластований». В данном случае нас интересует античный «пласт» образа Обломова и шире – понятия «обломовщина».

«Сон Обломова» – это своеобразное воспоминание о «золотом веке» человечества, о его детстве, его полнокровном, телесном, античноязыческом бытии. Перед нами античная идиллия, восходящая к временам Филимона и Бавкиды и олимпийским богам. Гончаров видел в античности единство человека и природы, любовную связь между ними, избыток любви во всех сферах жизни. Отсюда настойчиво проводится параллель между Обломовкой и древним миром. Писатель называет Обломовку «благословенным уголком». Идея «золотого века выражается у Гончарова целым комплексом признаков, основными среди них являются уединённость, изолированность от остального мира, гармония человека и природы, тишина, спокойствие, благополучие, отсутствие дурных страстей, долгожительство и т.д.

В «Сне Обломова» продолжает разрабатываться писателем проблема движения исторического времени и столкновения исторических эпох, намеченная ещё в «Обыкновенной истории». В дальнейших произведениях Гончарова эта проблема получит ещё более мощное развитие, явившись одной из главных проблем творчества романиста в целом. В Обломовке господствует время античное, стоящее на месте (а точнее, обращающееся по незамысловатому годовому циклу), а рядом, в Верхлёве, где управляющим служит отец Андрея Штольца, время движется по законам христианской эпохи. Это время линейное, направленное вперёд. Двигателем этого линейного времени является понятие прогресса. Обломовка – это пластичность и телесность, Верхлёво – воля и духовность. Через образы этих различных укладов жизни Гончаров передаёт борьбу античного, языческого и христианского мировосприятий, что с наибольшей силой и полнотой отразится позднее в «Обрыве». Вообще же столкновение язычества и христианства (старой и новой России) – одна из важнейших тем всего гончаровского творчества. Столкновение патриархально-родового, языческого, античного мира с миром современным, христианским Гончаров видел не только в России. Во время своего кругосветного путешествия на фрегате «Паллада» он ощутил мировой масштаб данного конфликта и осознал его как главную историческую проблему современности. Несмотря на этнографическую ценность книги очерков, по сути, главная её тема – наступление европейской цивилизации на патриархальный (во многом античный) мир.

В романе «Обломов», как и в книге очерков, читатель находит множество отдельных античных аллюзий и ассоциаций, некоторые из них требуют погружения в древнегреческую философию. Так, в образе Ильи Ильича нетрудно уловить черты эпикурейца, а Штольц весьма напоминает представителя учения стоиков.

Охватывая единым взглядом античную тему в произведениях Гончарова 1840-х – 1850-х гг., можно говорить о двойственном отношении писателя к античности. Античность для него дорога и близка, она дала начало современному миру, с его цивилизацией и культурой. Однако писатель далёк от идеализации античности, от попыток возродить её в современном мире, настоящее и будущее которого связано с христианством.

Во втором параграфе первой главы – «Античные мотивы в романе «Обрыв» – анализируются античные мотивы в последнем гончаровском романе.

Античный мир входит на страницы «Обрыва» уже с первых глав, вместе с образом Софьи Беловодовой. В сценах, рисующих её взаимоотношения с Райским, легко угадывается реминисценция пигмалионовского мифа, где с Пигмалионом очевидно ассоциируется Райский, Галатеей же является Софья Беловодова. Правда, герой-художник не властен над физическими формами привлекающей его женщины, но он охотно довольствуется поклонением тому внешнему совершенству, которое дано возлюбленной от природы. Зато на внутренний мир Софьи Райский посягает весьма решительно.

Софья действительно очень напоминает Галатею. Сходство с нею начинается уже с внешнего облика Беловодовой: Софья в романе постоянно сравнивается со статуей, что подчёркивается автором при каждом описании её внешности. Сходство Софьи со статуей возникает благодаря её ничем не возмутимому спокойствию, холодному, чуть надменному безразличию к жизни. Райскому (да и читателю) часто кажется, что перед ним не живая женщина, а холодная статуя, причём статуя олимпийской богини, что ещё больше усиливает впечатление пушкинской строки, характеризующей Софью: «Выше мира и страстей».

Мотив Пигмалиона и Галатеи перерастает в романе в мотив оживших античных статуй, который становится ключевым в звучании античной темы в последнем гончаровском романе. Впервые мотив оживших античных статуй отчётливо звучит в конце первой части романа, в «артистическом видении» Райского о пробуждении Софьи-статуи: «Женская фигура, с лицом Софьи, рисовалась ему белой, холодной статуей, где-то в пустыне… … И вдруг из-за скал мелькнул яркий свет, задрожали листы на деревьях, тихо зажурчали струи вод. Кто-то встрепенулся в ветвях, кто-то пробежал по лесу; кто-то вздохнул в воздухе – и воздух заструился, и луч озолотил бледный лоб статуи; веки медленно открылись, и искра пробежала по груди, дрогнуло холодное тело, бледные щёки зардели, лучи упали на плечи. Сзади оторвалась густая коса и рассыпалась по спине, краски облили камень, и волна жизни пробежала по бёдрам, задрожали колени, из груди вырвался вздох – и статуя ожила, повела радостный взгляд вокруг... И дальше, дальше жизнь волнами вторгалась в пробуждённое создание».

Звучание античной темы в первой части «Обрыва» ещё не несёт на себе печати драматизма. Каждый раз упоминание античности в этих главах связано с мыслью об отжившем, архаическом, мертвящем, каждый раз это уход от живой жизни. Эта функция античных образов остаётся неизменной на протяжении всего романа, но в дальнейшем ходе событий на неё будут накладываться другие (и более значимые) смысловые оттенки.

Действительно, столь напоминающая древнегреческую статую Софья Беловодова совершенно оторвана от жизни. И это не случайно: всё воспитание её было направлено на усвоение светских манер и правил хорошего тона, которые исключают всякое проявление живого чувства. Гончаров неоднократно подчёркивает, что жизнь в этих кругах, закованная в строгие рамки приличий, словно остановилась, замерла. Не случайно всё в доме Пахотиных отдаёт мертвящим холодом: «толстые массивные стены», «глубокие окошки»; «Тёмные, тяжёлые резные шкафы с старым фарфором и серебром, как саркофаги, стояли по стенам с тяжёлыми же диванами… Швейцар походил на Нептуна…».

Мотив оживших античных статуй обогащается в романе целой сюжетной линией, связанной с судьбой Леонтия Козлова. Это настоящий антик, весьма напоминающий «провинциального жениха». Леонтий весь погружён в античный мир и, почти не замечая современной жизни, мечтает о возрождении древнегреческих и римских идеалов. Поэтому в связи с каждым появлением этого героя на страницах романа неизменно возникает античная тема. За характеристиками Леонтия угадываются и гончаровские оценки античности, её роли в развитии современной культуры. Так, романист прямо называет античность «родоначальницей наших знаний, нашего развития». По его мнению, это «старая жизнь, давшая начало настоящей и грядущей жизни». Всё это вполне укладывается «в гончаровскую концепцию истории как плавного, развивающегося процесса, не отменяющего, однако, борьбы старого с новым», в частности, борьбы античного язычества и христианства.

Знаменательным является в романе разговор Козлова с Райским в 8 главе второй части романа, где выясняются взгляды Леонтия на прогресс, который он мыслит по-своему, связывая его с возрождением античных идеалов. Здесь возникает один из ключевых вопросов романа – вопрос о гончаровском понимании прогресса. Спор Райского и Козлова почти дословно повторяет спор «столичного друга» и «провинциального жениха» о значении античности в современную эпоху. Леонтий убеждённо говорит Райскому: «Вся программа и общественной, и единичной жизни у нас позади. Все образцы даны нам. Умей напасть на свою форму, а она готова. Не отступай только, и будешь знать, что делать. Позади найдёшь образцы форм и политических, и общественных порядков, и лично для себя то же самое: кто ты – полководец, писатель, сенатор, консул или невольник, или школьный мастер, или жрец. Смотри: вот они все живые здесь, в этих книгах, учи их жизнь и живи. Учи их ошибки и избегай, учи их добродетели и, если можно, подражай. Да, трудно: их лица строги, черты крупны, характеры цельны и не разбавлены мелочью. Трудно вливаться в эти величавые формы, как трудно надевать их латы, поднимать мечи, секиры, не поднять и подвигов их. Мы и давай выдумывать какую-то свою, новую жизнь».

При всей симпатии к своему герою-антику, писатель не разделяет его взглядов на прогресс. Романисту гораздо ближе позиция Райского: «Оставим римлян и греков: они сделали своё. Будем же делать и мы, чтоб разбудить это, – он указал вокруг на спящие улицы, сады и дома, – будем превращать эти обширные кладбища в жилые места, встряхивать спящие умы от застоя». Вместе с Райским Гончаров, считая античность фундаментом современной культуры, признаёт, что в девятнадцатом столетии, она устарела, не следует её абсолютизировать, иначе можно впасть в своего рода обломовщину – уход от живых, тревожных вопросов жизни.

Образ Уленьки, напоминающей древнеримскую камею, продолжает используемую в романе метафору статуи, благодаря чему мотив оживших античных статуй получает в «Обрыве» своё дальнейшее развитие. Однако семантика этого мотива в связи с образом Уленьки значительно расширяется за счёт появления новых смыслов, иного, нежели прежде, восприятия античности в целом. До сих пор (и в случае с Софьей Беловодовой, и в случае с Леонтием Козловым) античные образы на страницах романа сигнализировали о чём-то мертвящем, отжившем, об уходе от жизни, от её живых вопросов и насущных потребностей. Античная «аранжировка» образа Уленьки Козловой несёт в себе иную, новую для Гончарова семантику. Здесь античность оценивается писателем как форма жизни, внешне привлекательная, но духовно-бессодержательная. В этом значении античность в «Обрыве» составляет антиномию христианству, наполнившему, по Гончарову, европейскую культуру подлинно духовным, религиозным содержанием. В связи с образом Уленьки в теме античности на первый план выходит новая, более острая, чем читатель мог видеть раньше, грань античной темы: здесь античность символизирует некое демоническое, греховное начало.

Кульминация звучания античных мотивов в «Обрыве» – пророческий сон Марфеньки о воскрешении языческих богов – античных статуй: «Страшно, бабушка! Вдруг будто статуи начали шевелиться… … Только Геркулес не двигался. Вдруг и он поднял голову, начал тихо выпрямляться, плавно подниматься с своего места – большой такой, до потолка! Он обвёл всех глазами, потом взглянул в мой угол и вдруг задрожал, весь выпрямился, поднял руку. Все в один раз взглянули туда же, на меня, на минуту остолбенели, потом все кучей бросились прямо ко мне…»

В этом эпизоде романа наиболее отчётливо проявляется религиозно-символический смысл мотива оживших античных статуй. Сон Марфеньки звучит как предупреждение гордой Вере, заносчивому Райскому и всем представителям молодого поколения, отступившим от правды христианских истин. Таким образом, последний роман Гончарова приобретает не ведомый раньше автору драматизм.

Вторая глава диссертации «Христианские мотивы в романе И.А. Гончарова «Обрыв», как и первая, делится на два параграфа. Первый – «Тема искушения в романе» - посвящён анализу мотива искушения в изучаемом нами произведении.

Наряду с античными, христианские мотивы играют в «Обрыве» ключевую роль. Они создают и поддерживают символический подтекст романа. На христианской символике держится всё художественное целое «Обрыва», ей так или иначе подчинены и сюжетное движение, и образы главных героев, а также многие мельчайшие детали произведения.

Строго говоря, вся основная сюжетная линия романа, связанная с трагическим опытом Веры, развивается в ключе ветхозаветного предания о грехопадении первых людей, нарушивших запрет Бога и изгнанных за это из Эдема. Действительно, центральная символика «Обрыва» основывается на реализации в тексте романа атрибутов и семантики рая, а также связанных с ним мотивов искушения и грехопадения: в романе «Обрыв» нетрудно заметить своеобразные аналогии ветхозаветным образам: есть в нём и благодатное место, весьма похожее по описанию на Эдем, есть и змей-искуситель (даже не один), и подвергшаяся искушению женщина.

Усадьба Райского Малиновка нарисована Гончаровым во многом с опорой на общечеловеческую традицию понимания рая. Малиновка под заботливым присмотром бабушки превращается в кусочек обетованной земли. Но в поэтическую тему возрождённого рая в гончаровском романе вторгается мотив искушения, который играет важнейшую роль в развитии главного, приводящего к обрыву конфликта произведения (трагического финала любви Веры).

Тема искушения связана в романе с темой греховной страсти, которая у Гончарова, по сути, играет роль запретного плода с древа познания добра и зла.

Впервые мотив искушения отчётливо звучит в ретроспективном эпизоде романа – очерке Райского «Наташа», где молодой Борис выступает как совратитель и потому неоднократно сравнивается со змеем. Как змей-искуситель, завидующий чужому покою, Райский ведёт себя и по отношению к Софье, затем по отношению к Марфеньке. Его проповеди, обращённые к Вере, также призваны разжечь огонь пагубной страсти в душе девушки, и без того сбивающейся с пути под влиянием чувства к Марку. Пылкие речи Райского о свободе любви и красоте страсти во многом подталкивают героиню к «обрыву», что в конечном счёте осознаёт и сам Райский.

Однако главным совратителем в романе является Марк Волохов. Уже его первая встреча с Верой сразу же задаёт тон их дальнейшим отношениям. Марк протягивает Вере яблоко, украденное из сада Татьяны Марковны, тем самым как бы принимая на себя роль змея-искусителя. Позднее, проповедуя Вере своё учение, Волохов почти буквально повторит слова коварного совратителя Евы: «И будем как боги».

Пожалуй, ни с одним героем «Обрыва» не связано такое большое количество библейских аллюзий, как с Марком. Так, евангельские ассоциации вызывают уже имя и фамилия героя. Характерно, что Гончаров даёт Волохову имя святого апостола-евангелиста Марка, чьей рукой водил сам Господь при написании своего слова. Романист открыто называет своего героя «апостолом новой веры», «юным апостолом», «юным проповедником», употребляя, однако, эти слова с явным оттенком иронии. Подобные Волохову нигилисты всерьёз считали и именовали себя «апостолами нового времени», претендуя на роль родоначальников и проповедников кардинально иного мировоззрения, основателей своего рода новой религии. Не случайно Волохов требует от Веры, чтобы она ему «верила», а «не рассуждала». Падший ангел, змей-искуситель, волк в овечьей шкуре, каковым является Волохов в романе, – всё это противопоставлено писателем святости имени библейского Марка и подчёркивает лжепророческую сущность героя. В.И. Мельник заметил, что фамилия Марка также имеет новозаветный прототип. В «Деяниях святых апостолов» фигурирует лжепророк волхв Елима, пытавшийся отвратить христиан от веры. Апостол Павел обличает его: «О исполненный всякого коварства и всякого злодейства сын диавола, враг всякой правды, перестанешь ли ты совращать с прямых путей господних?» (Деяния, 13. 7–12). В качестве совратителя Марк Волохов тоже не любит прямой дороги. В Евангелии от Иоанна Иисус предупреждает: «Истинно, истинно говорю вам: кто не дверью входит в дом овчий, но прелазит инде, тот вор и разбойник, а входящий дверью есть пастырь овцам» (Иоанн, 10. 1–2). Так что за манерой Марка проникать в дома через окно скрывается не просто эксцентричность: Марк, как отмечает Ю.В. Лебедев, не любит входить дверью ещё и по особой причине – как богоотступник и слуга лукавого. Бесовские черты в натуре и поведении Волохова постоянно подчёркиваются автором. Так, Райский в ответ на нелестные высказывания о нём Марка обличает последнего: «... если много таких художников, как я, … то таких артистов, как вы, ещё больше, имя им: легион!», в ответ на что Волохов иронизирует: «…но прибавьте: легион, пущенный в стадо». Более чем прозрачный намёк на евангельскую притчу об изгнании нечистых духов из гадаринского бесноватого, к которой, по-видимому, восходит и название романа. Следовательно, в контексте всего произведения эта евангельская история играет ключевую роль, а значит, и сравнение Волохова с «легионом, пущенным в стадо» даёт ключ к пониманию авторского отношения к той «новой грядущей силе», к которой причисляет себя Марк.

Следует отметить, что Волохов сравнивается в романе ещё с одним евангельским персонажем – Вараввой. Причём эта ассоциация возникает в «Обрыве» постоянно. Варавва – разбойник, которого Понтий Пилат поставил вместе с Христом перед иудеями, предложив им, по обычаю, на выбор освободить одного из них. Ассоциация Волохова с Вараввой, по-видимому, нужна Гончарову, чтобы ещё раз подчеркнуть вневременной, вечный смысл той дилеммы, которая стоит перед современной ему молодой Россией: Христос или Варавва? Поэтому и драматическое столкновение чувств в душе Веры, олицетворяющей собой всё молодое поколение русских людей, поднимается до высот общероссийского масштаба.

Второй параграф второй главы – «Мотив грехопадения как основной библейский мотив романа» – посвящён анализу другого важнейшего библейского мотива – мотива грехопадения.

Как пишет А. Молнар, Гончаров реализует мотив «падения» именно как трудный путь женщины в поисках потерянного рая, и её падения толкуются не как возможные ошибки на этом пути, а как необходимые моменты в сложном процессе искушения, падения, возрождения и спасения человека».

Мотив грехопадения тесно связан в романе с образом обрыва – одним из наиболее значимых в романе образов, о чём свидетельствует уже тот факт, что он положен в заглавие произведения. Причём у Гончарова слово «Обрыв» имеет двоякий смысл. С одной стороны, оно используется в своём прямом, конкретно-предметном значении: «Крутой откос по берегу реки, краю оврага». С другой стороны, обрыв – метафора, наполненная глубоким символическим смыслом. В заглавии романа, на наш взгляд, отразилось именно это, непрямое, метафорическое значение слова «Обрыв», восходящее к евангельской притче об исцелении гадаринского бесноватого. В противоположность образу райского сада, символизирующему благополучие, мирное и правильное течение жизни, обрыв выступает символом разрыва связей между людьми, их трагического пути в стремлении к счастью, а в более широком, обобщённом смысле – символом трагической участи, гибели, катастрофы.

Метафоричность образа обрыва всё более усиливается по мере развития действия, а следовательно, с каждым упоминанием об обрыве в романе всё больше нарастает предощущение катастрофы, которая неминуемо должна разразиться над обитателями Малиновки. Интересно, что два значения слова «Обрыв» (прямое и переносное) в произведении тесно слиты, обрыв на страницах романа всегда выступает сразу в обоих значениях. Причём с первого взгляда может показаться, что речь идёт о реальном обрыве (том, который тянется за садом на полверсты вдоль берега Волги), но рядом с прямым значением неизменно присутствует и другой, метафорический смысл этого образа, который легко чувствуется в контексте всего романа. Как отмечает Ю. В. Лебедев, именно «на этой игре прямых и переносных значений, на сдвиге быта в бытие держится весь образный мир романа». Не случайно, что не где-нибудь, а именно в беседке на дне обрыва происходят встречи Веры с Марком, и там же проходит их последнее, роковое свидание. Характерно, что все герои, с которыми ассоциируется у Гончарова молодая Россия, испытывают непреодолимую тягу к обрыву. Райский в первый же день приезда в Малиновку напугал Марфеньку тем, что «точно по крутым уступам лестницы, прыгал по горбам и впадинам оврага». Реализм Гончарова снова поднимается в этой сцене к символике. За бытовым планом встаёт другой – метафорический. Слово «упасть» наряду с прямым («запнуться при спуске») приобретает переносный смысл («нарушить моральные нормы, совершить грех»). Здесь становится очевидной и ещё одна грань значения образа обрыва: обрыв – это средоточие всего греховного, бесовского, опасного для христианина. Но в том-то, по мнению Гончарова, и беда современного ему человека, что он утратил христианский инстинкт самосохранения.

Мотив грехопадения стремительно нарастает в романе, читатель всё явственней ощущает приближающуюся катастрофу. Предчувствует её и Вера, но она уже не в силах справиться с охватившей её страстью. В отчаянии она бросает Райскому горький, но справедливый упрёк: « «Это жизнь! – говорили вы: – вот она – мучайтесь, и я буду мучаться… «Страсть прекрасна: она кладёт на всю жизнь долгий след, и этот след люди называют счастьем!...» Кто это проповедовал? А теперь бежать: нет! Оставайтесь, вместе кинемся в эту бездну!» «Ты гибнешь, Вера!» – в ужасе сказал он, отступая.

Причину случившегося с внучкой несчастья объясняет мудрая бабушка: «Ты горда, Вера. … Не Бог вложил в тебя эту гордость!» Как известно, в христианской иерархии грехов гордость – один из самых тяжких. Гордец забывает о том, что ни один волос не упадёт с головы человека, если нет на то воли Всевышнего. Путь его неизбежно полон «обрывов» и «падений», ибо, как учит Феофан Затворник, «духи злобы поспешно стекаются вокруг своевольника сначала по одному, потом отрядами и легионами, а наконец и всем полчищем». Человек, вознамерившийся жить своей волей, постоянно подвергается различного рода искушениям и переживает «падения». Так происходит и с Верой.

В заключении подводятся итоги диссертации. Рассмотренные в работе античные и христианские мотивы, а также проанализированные сцены не оставляют сомнения в том, что за бытовым планом романа «Обрыв» скрывается глубокий символический смысл. Эта символика в романе имеет религиозную направленность. Особенно отчётливо этот религиозно-символический подтекст ощущается на уровне противопоставления двух категорий мотивов – мотивов античных и христианских.

Античные и библейские мотивы вступают на страницах произведения в напряжённый диалог друг с другом, то скрытый и завуалированный, то открыто звучащий, но не прекращающийся вплоть до финала. По мысли Гончарова, современная ему Россия как бы проходит вторичное искушение античноязыческими соблазнами. Языческие идеалы, казалось писателю, претендуют на второе рождение, стремясь отодвинуть в область прошлого эпоху христианства. И лишь в финале Гончаров, по праву авторской воли, определяет «победителя» в этом споре, связывая свои надежды на возрождение России из хаоса с возвращением к христианским святоотеческим ценностям.


Основные положения диссертации отражены в публикациях:

1. Тарковская Н.А. Роль «петербургских» сцен в структуре романа И.А. Гончарова «Обрыв» // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. Научно-методический журнал. Кострома, 2004. № 4. 0,3 п.л.
   
2. Тарковская Н.А. Христианская символика в романе И.А. Гончарова «Обрыв» // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова: Научно-методический журнал. Кострома, 2005. №10. 0,2 п.л.
   
3. Тарковская Н.А. К изучению романа И.А. Гончарова «Обрыв» // Литература в школе. М., 2006. № 3. 0,4 п.л.
   
4. Тарковская Н.А. Библейские мотивы в романе И.А. Гончарова «Обрыв» // Молодая наука в классическом университете: Материалы научной конференции фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых. Иваново, 12–22 апреля 2005 г.: В 7 ч. Иваново: ИвГУ, 2005. Ч. 6. Русская словесность: текст и контекст. 0,2 п.л.
   
5. Тарковская Н.А. Художественная функция античных мотивов в романе И.С. Гончарова «Обрыв» // Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании. Вып. 3. В 2 т. М.: МГПИ, 2004. Т. 1. 0,2 п.л.