Язакончил "Волхва" в 1965 году, уже будучи автором двух книг(1), но, если
| Вид материала | Закон |
- Сша орландо мир уолта диснея, 113.72kb.
- «Христиане и язычники», 11.3kb.
- Семинара по хатха-йоге, 217.14kb.
- Андрей Дмитриевич Сахаров родился в Москве 21 мая 1921 г. Его отец Дмитрий Иванович, 369.46kb.
- Больше-Кочинский школьный музей этнографии и фольклора, 25.15kb.
- Джон Пол Джексон находится на переднем крае пророческого служения уже более 20 лет, 2054.58kb.
- Законопроект о президентском сроке поступит в гд в течение двух недель, 3711.67kb.
- Если, по словам Р. Барта, литература это то, что изучают в школе, то очевидна роль, 171.84kb.
- Заметки дежурного по алкогольному рынку, 656.56kb.
- Мюррей Ротбард, 4684.12kb.
- Вам отлично известно, что нет.
Я без промедления вкатил ей пощечину. Не в полную силу, дабы не вышло
синяка, только поболело немножко, но она все равно закаменела.
[523]
- Зачем вы это сделали?
- Еще не так, т-твою, получите, если дальше будете вилять. Вы всю мою почту
вскрываете?
Секунду подумала; затем, не отнимая руки от лица, созналась:
- Только те письма... в которых что-нибудь важное, по конверту судя.
- Халатность какая. Основательней надо работать. - Молчание. - Если б вы
вскрывали почту, знали бы, что в Афинах я виделся с этой несчастной шалавой.
- Не пойму, что...
- Из-за вашей сестры я попросил ее отлипнуть от меня подобру-поздорову. -
Джун слушала с нескрываемым испугом, ошеломленно, не в силах предугадать, куда
все повернется. - Через пару недель она не только от меня отлипла, но и от всего
на свете. Покончила с собой. - Я выдержал паузу. - Вот цена ваших забав и
фейерверков.
Она так широко открыла глаза, что я возликовал: дошло наконец! Но тут Джун
отвела взгляд.
- Морису такие розыгрыши лучше удаются. Я схватил ее за плечи, встряхнул:
- Да не разыгрываю я вас, дегенератка вы этакая! Она по-кон-чила с собой.
Джун никак не желала мне верить - и все же поверила.
- Но... почему вы нам не сказали?
Я отпустил ее.
- Как-то жутко становилось...
- Да кто ж кончает с собой из-за...
- Видимо, некоторым дано относиться к жизни слишком серьезно, до того
серьезно, что вам и не снилось.
Воцарилось молчание. Затем Джун простодушно-застенчиво поинтересовалась:
- Она вас... любила?
Я замялся.
- Я не хотел ей врать. Может, и зря не хотел. Если б вы тогда не уехали на
выходные, написал бы все это в письме. А встретил ее и решил, что подло молчать,
раз она... - Пожал плечами.
[524]
- Вы рассказали ей о Жюли?
В ее тоне слышалась неподдельная тревога.
- Не бойтесь. Она стала пеплом и унесла вашу тайну с собой.
- Я не то имела в виду. - Потупила чело. - Она что... сильно расстроилась?
- Но постаралась это скрыть. Если б я знал заранее... а ведь думал, что
поступаю как честный человек. Освобождаю ее от прежних обязательств.
Помолчав еще, пробормотала:
- Если это правда, не понимаю, как вы... позволили нам продолжать в том же
духе.
- Да я по уши втрескался в вашу сестру!
- Морис ведь вас предупреждал.
- Морис меня всю дорогу обманывал.
Вновь замолчала, что-то просчитывая в уме. Поведение ее изменилось; она
больше не играла роль перебежчицы. Заглянула в глаза:
- Тут дело серьезное, Николас. Вы не солгали мне?
- Доказательства у меня в комнате. Желаете, чтоб я их предъявил?
- Если можно.
Теперь она говорила неуверенным, заискивающим тоном.
- Договорились. Выждите минуты две и подходите к воротам. Не подойдете -
сами будете виноваты. Я-то вас всех в гробу видал.
Не дав ей ответить, я повернулся и зашагал восвояси, умышленно не
оглядываясь, точно меня не трогало, идет ли она следом. Но когда я вставил ключ
в скважину боковой калитки, сверкнула очередная молния - ослепительный ветвистый
разряд почти над самой головой, - и я краем глаза заметил, что Джун медленно
движется по дороге ярдах в ста позади.
За письмом Энн Тейлор и газетными вырезками я сбегал как раз за две минуты.
Джун стояла на виду, напротив ворот, у дальней обочины. В освещенном
прямоугольнике двери топтался барба Василий; я не обратил на него ни малейшего
внимания. Она шагнула навстречу, и я молча сунул ей в руки
[525]
конверт. Джун так разнервничалась, что, достав оттуда письмо, выронила его, и
мне пришлось нагибаться. Повернув бумагу к свету, углубилась в чтение. Дойдя до
конца записки Энн, быстро перечла ее; перевернула листок, пробежала глазами
вырезки. Вдруг ресницы ее опустились, голова поникла - молится? Не спеша сложила
листочки вместе, сунула в конверт, вернула мне. Голова все так же опущена.
- Мне очень жаль. Не могу подыскать слов.
- В кои-то веки!
- Об этом мы правда не знали.
- Зато теперь знаете.
- Надо было сказать.
- Чтоб услышать от Мориса новое резюме типа "Смерть, как и жизнь, не стоит
принимать близко к сердцу"?
Встрепенулась как ужаленная.
- Ох, знай вы, что к чему... до чего ж все гнусно, Николас.
- Ох, знай я, что к чему!
Скорбно уставилась на меня; отвела глаза.
- У меня действительно нет слов. Для вас это, наверное, было...
- Не "было", а "есть".
- Да, могу себе... - И, внезапно: - Простите меня, простите.
- Вам-то, в общем, не за что извиняться.
Покачала головой.
- В том и штука. Есть за что.
Но за что конкретно, объяснять не стала. Мы помолчали - два незнакомца на
похоронах. Снова блеснула молния, и в момент удара Джун приняла решение. Слабо,
сочувственно улыбнулась мне, тронула за рукав.
- Подождите минуточку.
Шмыгнула в калитку, приблизилась к барбе Василию, что тупо наблюдал за нами
с порога сторожки.
- Барба Василий... - и затараторила по-гречески - куда свободнее, чем
изъяснялся на этом языке я сам. Я расслышал только имя старика; Джун говорила
понизив голос. Вот он согласно кивнул, вот еще и еще, выслушав
[526]
некие указания. Джун вышла на дорогу и остановилась в пяти шагах от меня; маска
чистосердечья.
- Пойдемте.
- Куда?
- В дом. Жюли там. Ждет.
- Какого ж дьявола...
- Теперь это неважно. - Метнула взгляд вверх, на сгущавшиеся тучи. - Партия
закончена.
- Быстро же вы выучили греческий.
- Не слишком быстро. Я третий год сюда приезжаю. Видя мою неуклюжую ярость,
мирно улыбнулась; порывисто схватила за руки, притянула к себе.
- Забудьте все, что я наболтала. Меня зовут Джун Холмс. Ее - Жюли. И
мамочка у нас с придурью, хоть и не в Серн-Эббес проживает. - Я все еще
трепыхался. - Стиль-то ее, - сказала Джун. - Но письмо мы подделали.
- А Джо?
- Жюли к нему... неровно дышит. - В глазах ее проступила строгость. - Но не
спит с ним, будьте покойны. - Теперь она из кожи лезла, не зная, как еще убедить
меня и умилостивить. Молитвенно воздела руки. - Ну же, Николас. Прошу вас,
отбросьте подозрения. Хоть ненадолго - пока не доберемся до дома. Всем святым
клянусь, мы не знали, что ваша подружка умерла. Иначе сразу перестали бы вас
мучить. Поверьте, это именно так. - В ней откуда-то взялись и сила воли, и
красноречие; совсем другая девушка, совсем другой человек. - Едва вы увидите
Жюли, вам станет ясно, что ревновать не к кому; а не станет - разрешаю утопить
меня в ближайшем резервуаре.
Я не поддавался:
- Что вы сказали привратнику?
- У нас имеется чрезвычайный пароль: прекратить эксперимент.
- Эксперимент?
-Да.
- Старик на острове?
- В Бурани. Пароль ему передадут по радио.
Я увидел, как барба Василий запер калитку и отправился
[527]
через сад к учительскому корпусу. Джун взглянула на него через плечо, потянула
меня за руку.
- Пошли.
Ее ласковое упорство сломило мою нерешительность. Я покорно поплелся рядом;
ладонь Джун наручником охватывала запястье.
- В чем суть эксперимента?
Сжала пальцы, но отвела не сразу.
- Морис лопнет от огорчения.
- Почему лопнет?
- Ну, ваша подружка сделала то, против чего он всю жизнь искал лекарство.
- Кто он такой?
Чуть помявшись, отважилась на откровенность:
- Почти тот, за кого себя выдавал на одном из этапов. - Ободряюще пожав мою
кисть, отняла руку. - Отставной профессор психиатрии, живет во Франции. Еще пару
лет назад был светилом сорбоннской медицины. - Посмотрела искоса. - Я не в
Кембридже училась. Закончила психфак Лондонского университета. Потом поехала в
Париж в аспирантуру, Морис мой научный руководитель. Джо из Америки, тоже его
аспирант. С остальными вы скоро познакомитесь... Да, кстати, у вас, конечно,
правда к ложь в голове перепутались, но уж будьте добры, не обижайтесь на Джо за
его тогдашнее поведение. В жизни он парень душевный я добрый. - Я внимательно
посмотрел на нее; Джун явно смутилась, развела руками: чего тут скрывать. - Его
обаянию не одна Жюли подвержена.
- Кошмар какой-то.
- Не волнуйтесь. Сейчас поймете. Тут вот в чем дело. Жюли вам правду
сказала, она здесь впервые. Точно-точно. Она была почти в том же положении, что
и вы.
- Однако понимала, кто есть кто?
- Да, но... в лабиринте ей приходилось блуждать самостоятельно. Мы все
через это прошли. Каждый в свой срок. Джо. Я. Остальные. Мы прочувствовали, что
это такое. Неприкаянность. Отверженность. Исступление. Но мы знаем и то, что
игра стоит свеч.
[528]
В вышине вовсю трепетали узкие крылья молний. На востоке - в десяти, в
пятнадцати милях от нас - бледно высвечивались и меркли соседние острова. Воздух
был напоен свежестью, пронизан заполошными сырыми порывами. Мы быстро шли по
деревенским улицам. Где-то хлопнула ставня, но навстречу никто не попадался.
- Какие научные результаты вы собираетесь получить? Она вдруг остановилась,
взяла меня за плечо, повернула к себе.
- Начнем с того, Николас, что из всех наших испытуемых вы самый интересный.
А во-вторых, ваши тайные соображения, ощущения, догадки... которыми вы даже с
Жюли не делились... для нас представляют первостепенную важность. Мы заготовили
сотни и сотни вопросов. И если все вам объяснить до того, как мы их зададим,
чистота опыта будет нарушена. Пожалуйста, потерпите еще денек-другой.
Я не выдержал ее прямого взгляда.
- Терпенье мое на исходе.
- Я понимаю, вам кажется, что я прошу слишком многого. Но и наградят вас
по-царски.
Я не стал соглашаться, но и спорить не стал. Мы пошли дальше. Похоже, она
почувствовала во мне внутреннее сопротивление. И через несколько шагов
расщедрилась на подачку:
- Так и быть, подскажу вам. Давняя область Морисовых исследований -
патология маниакального синдрома. - Сунула руки в карманы. - Но внимание
психиатров все чаще и чаще привлекает лицевая сторона монеты - почему нормальные
нормальны, почему отличают галлюцинацию и игру воображения от реальности. И в
этом ни за что не разберешься, если сообщить нормальному кролику, а в данном
случае - аж супернормальному, что все слышимое им во время опыта говорится для
того лишь, чтоб его заморочить. - Я не ответил, и она продолжала: - Вы, верно,
считаете, что мы вторгаемся в сферы, в которые врачебная этика вторгаться не
позволяет. Что ж... мы отдаем себе в этом отчет. И оправдываем себя тем, что
рано или поздно наблюдение за нормальными людьми, которые, как вы, попа-
[529]
дают к нам в оборот, поможет исцелять людей тяжелобольных. И вы даже не
представляете, до чего поможет. Я помедлил с ответом.
- И какую иллюзию вы собирались внушить мне сегодня?
- Что я единственная, на кого вы можете положиться.
- И, торопливо: - Это отчасти верно. Насчет единственной не знаю, а
положиться можете.
- На это бы я не купился.
- А от вас и не требовалось. - Снова скользящая улыбка. - Вообразите
шахматиста, который не стремится победить, а лишь наблюдает за реакцией партнера
на очередной ход.
- Что это за глупости насчет Лилии и Розы?
- Это не имена, а прозвища. В колоде таро есть карта под названием "волхв".
Чародей, волшебник. Цветки лилии и розы - его постоянные атрибуты.
Мы миновали гостиницу и очутились на площадке с видом на новую гавань.
Грозовые сполохи выхватывали из темноты наглухо задраенные фасады домов, в
мертвенном свете казавшиеся картонными... и рассказ Джун похож был на вспышки
молний: сцена то высвечивается до дна, то заволакивается мраком былых сомнений.
Но буря приближалась, и сияние постепенно торжествовало над тьмой.
- Почему вы раньше Жюли сюда не брали?
- Ее личная жизнь оставляла... впрочем, она, наверно, рассказывала.
- Она-то в Кембридже училась?
- Да. Роман с Эндрю потерпел крах. Она никак не могла оправиться. И я
подумала, что поездка сюда пойдет ей на пользу. А Мориса привлекали богатые
возможности использования двойняшек. Это вторая причина.
- Мне так и полагалось в нее втюриться?
Замялась.
- На протяжении опыта никому, по существу, ничего не "полагается". Эмоции
управляемы, но половое влечение к кому-то внушить человеку нельзя. Как нельзя и
вытравить.
- Уткнулась взглядом под ноги, в булыжную мостовую. -
[530]
Влечение зарождается само по себе, Николас. Его не предусмотришь. Если
хотите, белая мышь в чем-то равноправна с исследователем. От ее воли контур
лабиринта зависит в не меньшей степени. Пусть ей самой это и невдомек, как вам
было невдомек. - Помолчав, весело сообщила: - Открою еще секрет. Жюли не
нравился наш воскресный план. С похищением. Честно говоря, мы вовсе не
рассчитывали, что она его выполнит. Однако выполнила.
Я немедля припомнил, с каким жаром Жюли отказалась спускаться в то чертово
подземное убежище, пока мы не перекусим, да и после еды кобенилась; а я почти
насильно заставил ее спуститься.
- Если отвлечься от сценария - вы одобряете выбор сестры?
- Видели б вы предыдущего властелина ее девичьих грез. - И быстро добавила:
- Нет, я пережала. Эндрю умный. Все понимает. Но он бисексуал, а все бисексуалы
в любви испытывают непреодолимые трудности. Ей нужен человек, который бы... -
Прикусила язычок. - Весь мой врачебный опыт подсказывает, что именно такого она
в вашем лице и встретила.
Мы взбирались по бульварчику, ведущему к площадке, где расстреляли
заложников.
- А россказни старика о прошлом - сплошной вымысел?
- Нет, сперва уж вы с нами поделитесь своими догадками и выводами.
- А сами-то вы знаете, как было взаправду?
Заколебалась.
- Мне кажется, в основном знаю. Знаю то, что Морис не счел нужным утаить.
Я указал на мемориальную доску, посвященную жертвам расстрела.
- А как насчет этой истории?
- Спросите у деревенских.
- Ясно, что он принимал участие в тогдашних событиях. Но вот какое участие?
Короткая пауза.
[531]
- У вас есть основания не верить его рассказу?
- Момент, когда на него низошла абсолютная свобода, описан убедительно. Но
не слишком ли дорого встало откровение, восемьдесят человеческих жизней? И
потом, вы говорили, он чуть не сызмальства терпеть не мог самоубийц, а одно с
другим как-то не вяжется.
- Так, может, он совершил роковую ошибку, понял все превратно?
Я растерялся.
- Меня эта мысль посещала.
- А ему-то вы говорили?
- Говорил, но вскользь как-то.
Улыбнулась.
- Скорей всего, ошиблись вы, а не он. - Не дала мне ответить. - Когда я
находилась... в вашем нынешнем положении, он раз целого вечера не пожалел, чтоб
убить во мне веру в мой здравый смысл, в мои научные возможности, причем
обставил все так, что возразить было нечего... и я наконец сломалась, только
твердила как заведенная: лжешь, лжешь, я не такая. А потом смотрю - он смеется.
И говорит: ну вот и ладненько.
- Хорошо б он еще во время своих садистских выкрутасов такую сладострастную
морду не корчил.
- Да что вы, как раз эта манера и вызывает у испытуемого наибольшее
доверие. Как сказал бы Морис, эффект нерукотворности. - Посмотрела на меня без
иронии. - Ведь и эволюцией, существованием, историей мы зовем умыслы природы,
человеку враждебные и, вне всякого сомнения, садистские.
- Когда он рассказывал о метатеатре, мне приходило в голову нечто подобное.
- В его курсе лекций была одна особенно популярная - об искусстве как
санкционированной галлюцинации. - Гримаска. - При подборе испытуемых каждый раз
боишься нарваться на кого-нибудь, кто читал его статьи на эту тему. И французов
с высшим гуманитарным образованием мы поэтому за километр обходим.
- Морис - француз?
[532]
- Грек. Но родился в Александрии. Воспитывался большей частью во Франции.
Отец его был очень богат. Настоящий космополит. Если я правильно поняла.
Кажется, Морис взбунтовался против судьбы, какую отец ему уготовил. И в Англию,
по собственным словам, поехал, чтоб спрятаться от родителей. Они запрещали ему
поступать на медицинский.
- Вижу, он для вас - недосягаемый идеал.
Не замедляя шага, кивнула и тихо проговорила:
- По-моему, он величайший в мире наставник. Да что там "по-моему". Так оно
и есть.
- Прошлым летом вам удалось чего-нибудь добиться?
- О господи. Жуткий был тип. Пришлось другого подыскивать. Уже не в школе.
В Афинах.
- А Леверье?
При воспоминании о нем Джун не сдержала теплой улыбки.
- Джон... - Тронула меня за руку. - Это долгая история. Давайте завтра.
Теперь ваша очередь рассказывать. Как же все-таки... ну, это несчастье
случилось?
И я рассказал об Алисон подробнее. Дескать, при встрече в Афинах я себя
повел безукоризненно. Просто Алисон слишком стойко держалась, так что я и
представить не мог, до какой степени она потрясена.
- А прежде она на самоубийство не покушалась?
- Ни единого раза. Наоборот, казалось, она-то, как никто, умеет мириться с
неизбежным.
- А приступы депре...
- Никогда.
- Да, с женщинами такое случается. Без видимых причин. Ужаснее всего, что
при этом они, как правило, не собираются умирать по-настоящему.
- Она, к сожалению, собиралась.
- Возможно. В таком случае весь процесс был загнан в подсознание. Хотя, в
общем, симптомы-то не могли не проявиться... И уж определенно вам скажу: разрыв
с любовником - причина недостаточная, тут еще что-то наложилось.
- Хотелось бы в это верить.
[533]
- Вы ей, по крайней мере, ни словечком не соврали. - Порывисто сжала мою
ладонь. - А значит, ваша совесть чиста.
Мы наконец добрались до дома, и как раз вовремя: с неба брызнули первые
капли, еще редкие, но крупные. По всему, главный свой удар буря нацелила именно
на остров. Джун толкнула створку ворот и повела меня по садовой дорожке. Вынула
ключ, отперла парадную дверь. В прихожей горел свет. Правда, нить лампочки то и
дело тускнела, не в силах противостоять электрическим вихрям в вышине. Джун
изогнулась, с какой-то робостью чмокнула меня в щеку.
- Подождите тут. Она, наверно, уснула. Я мигом.
Взбежала по лестнице, скрылась в боковом коридоре. Я расслышал стук,
негромкий зов: "Жюли!" Звук открываемой и закрываемой двери. Тишина. Гром и
молния за окном; в стекла ударил дождь, теперь уже проливной; по ногам потянуло
холодом. Прошло две минуты. Незримая дверь наверху отворилась.
Жюли вышла на площадку первой - босая, в черном кимоно поверх белой ночной
сорочки. Застыла у перил, горестно глядя на меня; сбежала по лестнице.
- Ах, Николас.
Упала мне на грудь. Мы даже не поцеловались. Джун улыбнулась мне с верхней
ступеньки. Жюли отстранилась на расстояние вытянутых рук, пытливо посмотрела в
лице.
- Как ты мог молчать?
- Сам не знаю.
Вновь приникла, словно утрата постигла не меня, а ее. Я потрепал ее по
спине. Джун послала мне воздушный поцелуй - сестринское благословение - и
удалилась.
- Джун все тебе рассказала?
-Да.
- Все-все?
- Все, я думаю, не успела.
Крепче прижалась ко мне.
- Какое счастье, что это позади.
- Проси прощения за воскресное, - шутливо сказал я, но вид у нее сделался и