Литературоведение как наука литературоведение и лингвистика литературоведение
Вид материала | Документы |
СодержаниеХудожественные эпитеты Словесные повторы Стонет он под овином, под стогом, Под телегой, ночуя в степи; Стонет Гренада, Гренада, Гренада моя! О, дай припасть устами к краю |
- Учебно-методический комплекс дисциплины Введение в литературоведение Специальность, 711.32kb.
- Учебная программа для поступающих в магистратуру по специальности 1-21 80 10 Литературоведение, 275.08kb.
- «Литературоведение и эстетика в ХХI веке», 102.44kb.
- Положение, 107.03kb.
- Учебно-методический комплекс по дисциплине дпп. Ф. 10 Литературоведение (уд-04. 13-002), 790.36kb.
- Литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины, 7990.44kb.
- Сергею Георгиевичу Бочарову. Его научные труды полностью отражают его профессиональное, 6648.51kb.
- Введение в литературоведение, 577.95kb.
- V II республиканская научно-практическая конференция «Литературоведение и эстетика, 37.06kb.
- Литературоведение как наука, 993.43kb.
Наиболее распространенное явление художественного синтаксиса — эпитеты. Их часто рассматривают как речевое явление, существующее наряду со словами, иносказательными по своему значению,— метафорами, сравнениями. Но это неправильно. Одно и то же слово с семантической точки зрения может быть метафорой, в синтаксическом отношении — эпитетом. Например: «Я снова здесь в семье родной, ЦМой край задумчивый и нежный» (Есенин). Сематически эпитет может быть также и метонимией («Их горделивые дружины ||Бежали северных мечей»— Пушкин), и иронией («Откуда, умная, бредешь ты, голова?» — Крылов) или может не иметь никакого ощутимого иносказательного значения («Ночным, душистым теплом повеяло от земли»— Тургенев). Но развернутое сравнение может также включать в себя метафори-
334
ческие и прочие эпитеты («Жизнь моя, иль ты приснилась мне? || Словно я весенней гулкой ранью || Проскакал на розовом коне!» — Есенин).
«Эпитет» по-древнегречески значит «прилагательное». Действительно, имена прилагательные в художественной речи очень часто бывают эпитетами, но далеко не всегда. Эпитетом имя прилагательное становится только тогда, когда оно является эмоциональн о-в ыразитель-н ы м развитием образной мысли и поэтому требует эмфатического выделения с помощью мелодии и акцента, более или менее сильного. Но прилагательное может развивать мысль логически ив таком случае не является эпитетом. Например: «Чуден Днепр при тихой погоде...» (Гоголь). В этой фразе прилагательное «чуден» является сказуемым и несет на себе поэтому логическое ударение. Но вместе с тем из-за своей ярко выраженной эмоциональности оно требует и эмфатического акцента с соответствующим повышением тона. Другое же прилагательное («тихой»), определяя обстоятельство времени («при... погоде»), казалось бы, тоже может рассматриваться как его эпитет, но на самом деле это не так. Слово «тихой» здесь не эпитет, так как оно лишено эмфатичности и требует сильного логического ударения, потому что является членом возникающей далее логической антитезы: «при тихой погоде»... «чуден Днепр»...—«Когда же пойдут горами по небу синие тучи» (т. е. когда разразится гроза), «страшен тогда Днепр».
Значит, не все имена прилагательные как определен-ния при существительных являются эпитетами. Но многие другие слова, не имена прилагательные, если они по эмоциональности своего значения требуют эмфатического акцента, могут быть поняты как эпитеты.
Таковыми могут быть отглагольные прилагательные, причастия. Например: «Что если я, завороженный, \\ Сознанья оборвавший нить, || Вернусь домой уничиженный, || Ты можешь ли меня простить?» (Блок). Первое причастие несет на себе эмфазу и выступает как эпитет, а другие («оборвавший» и «уничиженный») таковыми не являются, так как одно из них логически поясняет предыдущее, а другое есть логическое сказуемое условного придаточного предложения.
Очень распространенной грамматической формой эпитета является наречие при глаголе. Например: «Море шумело глухо, сердито» (Горький); или: «Кругом трава так весело цвела» (Тургенев). Но и наречие может иногда
335
иметь только логическое значение и не быть эпитетом. Например: «В течение всей дороги Касьян сохранял упорное молчание и на мои вопросы отвечал отрывисто и нехотя» (Тургенев). Здесь наречия логически развивают мысль всего предложения.
Иногда значение эпитета могуть иметь и отглагольные наречия, деепричастия. Например: «Люблю грозу в начале мая, || Когда весенний, первый гром, || Как бы резвяся и играя, ||Грохочет в небе голубом» (Тютчев). Но гораздо чаще они бывают лишены этого значения. Например: «Левин шел за ним, стараясь не отстать, и ему становилось все труднее» (Л. Толстой).
Эпитетами могут быть также и имена существительные, являющиеся приложением к другому существительному, играющему роль подлежащего или его дополнения. Например: «Едет мужичище-деревенщина, да и сидит мужик он на добром коне» (былина); или: «И вот общественное мненье! || Пружина чести, наш кумир! \\ И вот на чем вертится мир!» (Пушкин). А вот пример приложения, имеющего только логическое значение: «Сидя в павильоне, он видел, как по набережной прошла молодая дама невысокого роста, блондинка» (Чехов).
Значение эпитетов иногда получают имена существительные, играющие роль сказуемого. Например: «Онегин был по мненью многих || (Судей решительных и строгих) || Ученый малый, но педант» (Пушкин); или: «Разрешите доложить || Коротко и просто: || Я — большой охотник жить || Лет до девяноста» (Твардовский). Вот пример сказуемостного существительного, не эпитета: «Я узнал от нее, Цыганок — подкидыш... его нашли у ворот дома, на лавке» (Горький).
Даже существительные-д ополнения имеют изредка значение эпитета. Например: «Чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги...» (Гоголь); или: «...живо вспомнилось все вчерашнее — и очарование счастья... исчезло...» (Чехов) В большинстве же случаев дополнения имеют только логическое значение. Например: «Месяц-готов был погрузиться в черные тучи, висящие на дальних вершинах...» (Лермонтов).
Наконец, самый редкий случай — существительное-подлежащее, имеющее ощутимое эмоционально-оценочное значение и играющее поэтому вместе с тем роль эпитета. Например: «Задумались головотяпы над словами князя...» (Салтыков-Щедрин); или: «На тропу голубого поля ||Скоро выйдет железный гость» (Есенин). Обычно
336
подлежащие лишены эмфатичности и лишь логически связаны со сказуемым. Например: «Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына» (Л. Толстой).
Итак, эпитет — слово или словосочетание, эмоционально характеризующее предмет или действие. Значение эпитета могут получать слова с различной грамматической функцией. Рассматривая в тех или иных произведениях характерную для них систему эпитетов, надо исходить прежде всего не из грамматических соотношений слов, и из их эмоционально-выразительного значения, требующего для своей реализации соответствующих эмфатических акцентов и мелодического рисунка фраз. При таком понимании эпитетов они получают очень большое разнообразие.
Существенны и те различия, которые были свойственны эпитетам в художественной словесности различных исторических эпох и различных народов. Этим проблемам посвящена специальная работа А. Н. Веселовского «Из истории эпитета» (36, 73—92).
На ранних ступенях развития эпического творчества — как устного народного, так и литературного — эпитеты отличались тем, что в них не было отчетливо ощутимой эмоциональности, что они обладали вещественностью своего значения, раскрывающего физические свойства изображаемых явлений. Но герои сказок, эпических песен и повестей, их подвиги и приключения идеализировались и соответствующую особенность получали в их образах вещественные эпитеты. Они обозначали почти всегда наиболее совершенные, мощные, ценные физические свойства изображаемых явлений и предметов. В старинном, эпически изображенном, сказочном и песенном «мире» солнце всегда было «красным» или «светлым», ветер — «буйным», туча — «черной», море — «синим», лес — «темным» поле — «чистым», молодцы — «удалыми», девицы — «красными» (красивыми), очи — «ясными», ноги —«резвыми», кони — «борзыми», мечи — «булатными» и т. д. При традиционном исполнении сказок и песен, при заимствовании их словесного строя одними певцами и сказителями у других такие вещественно-идеализирующие изображаемую жизнь эпитеты прочно закреплялись в определенных образах и переходили из одних произведений в другие. Эта традиция распространилась и на лирическую народную поэзию. В фольклористике такие эпитеты получили название постоянных.
337
337
В художественной литературе нового времени такие эпитеты применялись только в произведениях, следующих традициям устного народного творчества, имитирующих его стиль. Так, у Лермонтова: «Не сияет на небе солнце красное, || Не любуются им тучки синие...-»; у Кольцова: «Понесут ее || Ветры буйные|| Во все стороны || Света белого...» и т. д.
В более поздние исторические эпохи, в связи с появлением рядом с традиционным и безымянным народным творчеством творчества «личного», выражающего уже не коллективный родовой жизненный опыт, а идейно-художественные интересы отдельной личности, выделившейся из коллектива,— эпитеты постепенно изменились. Они теряли свое постоянное и одностороннее вещественно-идеализирующее значение, обогатились различными психологическими ассоциациями, стали в большинстве случаев эмоциональными по своему содержанию. Веселовский называет их «синкретическими эпитетами новейшей поэзии».
Кульминационным моментом в развитии ассоциативных и эмоциональных эпитетов было возникновение в передовых странах мира романтического творчества. Примеры о метонимической и метафорической иносказательности художественной семантики имеют к этому прямое отношение.
В литературе эпохи расцвета реалистического принципа отражения жизни получили широкое развитие эпитеты с вещественным значением, по-своему эмоциональные. Утратив идеализирующее значение, они приобрели конкретную предметную изобразительность. Например: «В окно увидела Татьяна... || На стеклах легкие узоры, || Деревья в зимнем серебре, || Сорок веселых на дворе» (Пушкин); или: «Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно-светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо-освещенных с другой стороны. Под деревами была какая-то сочная, мокрая, кудрявая растительность...» (Л. Толстой).
Новый расцвет эмоционально-метафорических эпитетов возник в поэзии XX в. (см. примеры в предыдущей главе).
ростепенный член предложения, с помощью которого развивается эмоционально-образная мысль, то эллипсис — это пропуск одного из главных членов предложения — подлежащего или глагольного сказуемого, или даже обоих. При этом оставшиеся члены предложения получают более сильное акцентное выделение, а вся интонация фразы становится более выразительной и энергичной.
Эллипсисы нередко встречаются и в разговорной речи (например: «Ну, готово, поехали!»; «Наконец-то, завтра в театр!»; «Будьте добры, стакан чаю!»; «Пожалуйста, билет и вещи!» и т. п.); но в ней пропущенные члены предложения подразумеваются при данном контексте разговора, а пропуск их определяется стремлением к быстроте и краткости высказывания.
Иначе в художественной речи. Здесь эллипсис применяется из собственно эмоционально-выразительных целей. Например: «Они, чтоб наутек, || Но уж никто распутаться не мог...» (Крылов). «Татьяна ах! а он реветь», «Татьяна в лес, медведь за нею» (Пушкин).
Особенно характерны эллипсисы в стихотворениях и поэмах Маяковского, где они создаются повышенной эмоциональностью текста и энергией его декламационной интонации. Например: «Ведь для себя не важно ||и то, что бронзовый, || и то, что сердце — холодной железкою»; или: «...сам я IIдушу вытащу, ||растопчу, \\чтоб большая! — || и окровавленную дам, как знамя».
Иногда в художественной речи пропускаются не только сказуемые, но и другие, второстепенные члены предложения. Создаются назывные предложения, имеющие в искусстве слова особую выразительность. Например: «Ночь, улица, фонарь, аптека, || Бессмысленный и тусклый свет» (Блок); или: «Приду в четыре», — сказала Мария. || Восемь. Девять. Десять» (Маяковский).
Вот примеры на эллипсис подлежащего: «Превратила все в шутку сначала...» (Блок); «Изругивался, вымаливался, резал, || лез за кем-то вгрызаться в бока. || На небе красный, как марсельеза, || вздрагивал, околевая, закат» (Маяковский).
ЭЛЛИПСИС
Синтаксическим средством выразительности, противоположным эпитету, является эллипсис (гр. ellipsis — опущение). Если эпитет — это в большинстве случаев вто-
338
СЛОВЕСНЫЕ ПОВТОРЫ
Эмоционально-выразительное выделение слов становится более сильным в том случае, когда эти слова повторяются в одном или нескольких соседних предложениях.
339
Повторение одного и того же слова в сложном предложении нередко осуществляется из логических соображений — для разъяснения высказываемой мысли или установления более отчетливой смысловой связи между членами предложения. Например: Настали минуты всеобщей торжественной тишины природы, те минуты, когда сильнее работает творческий ум...» (Гончаров).
Но очень часто в художественной речи слово или несколько слов повторяются даже в одном простом предложении. Они повторяются только для того, чтобы вызвать эмоционально-выразительное их произнесение. Такой синтаксический прием называется словесным повтором.
Сравним, например, следующие стихи из разных произведений Пушкина: «Мой бедный Ленский! изнывая, || Не долго плакала она» и «Но бедный, бедный мой Евгений... || Увы! Его смятенный ум...». Во втором случае повтор эпитета «бедный» создает гораздо более ощутимую эмфазу, нежели в первом, где повтора нет.
В художественной литературе, особенно стихотворной, простые словесные повторы применяются часто. Например: «Зовет меня, зовет твой стон, || Зовет и к гробу приближает» (Державин); «Еду, еду в чистом поле, || Колокольчик дин-дин-дин... || Страшно, страшно поневоле || Средь неведомых равнин!» (Пушкин); «Да не робей за отчизну любезную... || Вынес достаточно русский народ, II Вынес и эту дорогу железную — || Вынесет все, что господь ни пошлет!» (Некрасов); «Наш путь степной, наш путь в тоске безбрежной, || В твоей тоске, о Русь!) (Блок); «Переправа, переправа! || Пушки бьют в кромешной мгле» (Твардовский); «Я слушал, слушал этот мягкий слитный гул, и пошевельнуться не хотелось» (Тургенев).
Нередко применяется повтор эпитета при разных словах одного предложения, это приводит к различиям смысловых оттенков повторяющегося слова. Например: «И горько жалуюсь, и горько слезы лью, || Но строк печальных не смываю» (Пушкин): «Но рано надо мной отяготели узы || Другой, неласковой и нелюбимой Музы, || Печальной спутницы печальных бедняков» (Некрасов); «Россия, нищая Россия, || Мне избы серые твои, / Твои мне песни ветровые — Как слезы первые любви!» (Блок); «И остались вдруг пустые поля, деревня впереди, и он сам, одинокий и чужой всему, одиноко идущий по заброшенной большой дороге» (Л. Толстой).
Подобных словесных повторов немало и в произведениях устного народного творчества. Например: «Скинусь
340
я, сброшуся горькой пташечкой, || Полечу я, горькая, в матушкин садок, || Сяду я, горькая, на сладкую яблонь» и т. п.
Но в фольклоре часто применяются и повторы другого вида, которые можно назвать корневыми. В них рядом ставятся слова одного корня, но разной грамматической формы. Например: «Как увидели-то они чудо-чудное, || Чудо-чудное, диво-дивное»; «Под Черниговом силушки черным-черно, || Черным-черно, как черна ворона»; и т. п. Подобные повторы можно найти в произведениях поэтов, подражающих стилю народного творчества: «Вся птичками летучими, певучими полным-полна» (Кольцов); «Ах ты, горе-горькое, || Скука-скушная, смертная» (Блок). Но иногда они являются и результатами самостоятельного творчества: «Так еще живы мои раны, так горько мое горе» (Тургенев).
Для устного народного творчества характерны также повторы синонимические. Это повторение слов в их синонимичности, в которой они так тесно связаны между собой по смыслу, что в тексте пишутся через дефис. Например: «Стал Вольга растеть-матереть»; «Говорит ему отец-батюшка»; «Ты какого будешь роду-племени»; «Пропил-промотал все житье-бытье»; «Нам не делать бою-0раки-кровопролития» и т. п. Также и у поэтов, тяготеющих к стилю народной поэзии: «Царь с царицею простился, || В путь-дорогу снарядился»; «ждет-пождет с утра до ночи» (Пушкин).
Особенную выразительность словесный повтор получает тогда, когда одно и то же слово стоит в начале двух и более соседних стихов или двух и более соседних прозаических фраз. Такой синтаксический прием называется анафорой (гр. anaphora — вынесение), или «едино-начатием». Например: «Познал я глас иных желаний, ||Познал я новую печаль» (Пушкин); «Лениво дышит полдень мглистый, || Лениво катится река, ||И в тверди пламенной и чистой ||Лениво тают облака» (Тютчев).
Или:
Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам, В рудниках, на железной цепи; Стонет он под овином, под стогом, Под телегой, ночуя в степи; Стонет в собственном бедном домишке, Свету божьего солнца не рад; Стонет в каждом глухом городишке, У подъездов судов и палат.
(Н. Некрасов)
341
Так же и у поэтов нашего времени. Например: «Спокойно трубку докурил до конца, || Спокойно улыбку стер с лица» (Н. Тихонов); «По русским обычаям, только пожарища II На русской земле раскидав позади, || На наших глазах умирают товарищи, || По-русски рубаху рванув на груди» (Симонов). То же в прозе: «Он не мог ошибиться. Только одни на свете были эти глаза. Только одно было на свете существо, способное сосредоточить для него весь свет и смысл жизни» (Л. Толстой).
Своеобразным оттенком выразительности отличается прозаическая анафора союза «и». Она была очень употребительна в христианской церковной литературе — в евангелии: с ее помощью передавалась торжественность мифологического повествования. По ассоциации с этим цер-ковно-книжным стилем такой же синтаксический прием, с тем же свойством выразительности применяется иногда и в новой литературе. Например: «И теперь, утомясь призывами к оружию, пришел в свой дом отдохнуть. И, смотря на багрянец заката и на синее небо, он плакал... И казалось, оно (его сердце. — Г. Я.) смягчается от ласкового дыхания короткой зари. И в душу Гамалиота опускается тихое спокойствие... И все молчали, потому что молчал учитель...» (Короленко).
Синтаксическим приемом, подобным анафоре, является эпифора — вынесение одних и тех же слов или словосочетаний в конце нескольких соседних стихов, или строф, или прозаических абзацев. Такова, например, развернутая эпифора в стихотворении Пушкина «Моя родословная». В нем каждая строфа заканчивается одним словом, выражающим основную мысль целого и выступающим в разных смысловых вариациях: «И я родился мещанин», «Я просто русский мещанин», «Я мещанин...я мещанин» и т. п. Эти повторы в конце строф передают горький и вместе с тем вызывающий юмор поэта, потомка знатного и знаменитого рода, оказавшегося почти разночинцем, «мещанином».
Совсем иную, например героическую, направленность получает иногда эпифора у других поэтов. Так, в стихотворении А. Межирова «Коммунисты, вперед!» четырежды, завершая строфы стихотворения, повторяется призыв: «Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!»
Иногда эпифора встречается в прозе. Так, «золотое слово» Святослава Киевского в «Слове о полку Игореве» состоит из обращений к ряду русских князей той эпохи и каждое обращение заканчивается призывом восстать «за землю Русскую, за раны Игоря, буего Святославича».
342
От эпифоры надо отличать стихотворный рефрен (фр. refrain — припев). Рефрен пришел в литературную лирику из хоровых припевов произведений устной народной поэзии. В отличие от эпифоры, которая бывает завершением мысли, рефрен — самостоятельное предложение, часто вопросительное или восклицательное, логически обособленное от основного текста строф. Так, в стихотворении Михаила Светлова «Гренада» каждая строфа завершается двумя восклицательными стихами, повторяющими и усиливающими его заглавие.
Не надо, ребята, О песне тужить. Не надо, не надо, Не надо, друзья... Гренада, Гренада, Гренада моя!
Наряду с повторами отдельных слов и небольших словосочетаний и в устном народном творчестве, и в художественной литературе употребляются более широкие повторы целых сложных предложений и больших обособленных групп слов, создающих эмоциональную значительность их интонирования. При этом, в зависимости от контекста, эта значительность может быть совершенно различной. Такой прием называется синтаксической тавтологией.
Вот пример из «Мертвых душ», в котором синтаксическая тавтология имеет комическое звучание: «...он вновь начал выглядывать: нельзя ли по выражению в лице и в глазах узнать, которая была сочинительница; но никак нельзя было узнать ни по выражению в лице, ни по выражению в глазах, которая была сочинительница».
В стихотворении Брюсова «Кубок» подобным же приемом создается лирико-романтическая интонация:
О, дай припасть устами к краю Бокала смертного вина! Я бросил щит, я уступаю,— Лишь дай, припав устами к краю, Огонь отравы пить до дна!
Приему словесного повтора подобен прием словесной градации. Он заключается в том, что повторяется не одно и то же слово, а семантически близкие слова, которые, постепенно усиливая друг друга, создают один образ со все большей эмфатичностыо интонаций. Например: «В старину любили хорошенько поесть, еще лучше любили попить, а еще лучше любили повеселиться» (Гоголь);
343
еще: «Вдалеке возник невнятный || Новый, ноющий, двукратный || Через миг уже понятный \\ И томящий душу звук» (Твардовский); или: «Сгорели в танках мои товарищи II До пепла, до золы, дотла» (Слуцкий).