Книга Сергея Баймухамегова "Сны золотые. Исповеди наркомов* стала в России бестселлером. Оней постоянно пишет и говорит пресса, призывая "
| Вид материала | Книга |
СодержаниеА если наркотики продавать в аптеках? Как это делается в голландии Сон одинндцтый В конце туннеля есть свет! Нельзя построить капитализм в отдельно взятом особняке... Сон двенндцатый |
- Psyhoanalytic diagnosis, 5633.34kb.
- Жорж Нива Франция, 103.21kb.
- Нэнси Мак вильямс, 5646.47kb.
- Редактор Валерия Ахметьева 1 Критик и советчик Маргарита Пушкина книга, 3260.91kb.
- Исследование интеграционных, 124.05kb.
- Алекс Лесли Новая жжизнь без трусов, 5061.18kb.
- Санкт-Петербург Издательство "азбука" 2001 Nesmrtelnost ё Milan Kundera, 1990 Перевод, 4205.97kb.
- Gutter=185> John Perkins confessions of an economic hit man, 4054.4kb.
- Программа «К 70-летию пакта Рериха», 47.98kb.
- О векторе развития России в XXI веке: факты и размышления, 94.83kb.
А ЕСЛИ НАРКОТИКИ ПРОДАВАТЬ В АПТЕКАХ?
Как вы понимаете, вопрос более чем рискованней. И я здесь не свое мнение выражай; нет у меня однозначного мнения, и даже не предлагаю, а всего лишь выношу на обсуждение один из вариантов борьбы с наркоманией и наркобизнесом...
У врачей, милиционеров, наркоманов я спрашивал, как они относятся к тому, чтобы открыть свободную продажу наркотиков в аптеках. Что будет, если государство само возьмется производить наркотики в достаточных количествах и довольно дешево продавать их всем желающим? Скажем, как водку...
После долгих, горячих дискуссий наркоманы все, за редким исключением, посчитали, что такой шаг был бы не то что гуманен, но и полезен. То есть вели речь не о том, что кайф будут давать бесплатно, а размышляли о том, что неизбежно сопутствует наркомании.
После столь же долгих, сумбурных дискуссий врачи и милиционеры все же склонялись к тому, что этого делать нельзя, это будет страшно, это чересчур...
А почему, собственно, нет?
Тут возражение одно (кстати, во все времена излюбленное начальством): если народу что-то позволить, тогда все начнут... Представляется, что все мы - быдло, скоты, твари неразумные, тотчас же начнем "ширяться" и "обкуриваться" иа дармовщинку. Наверно, действительно найдутся такие, что соблазнятся легкостью и доступностью. Раньше бы ни за что осмелились, а если в аптеках продают, то почему ж не попробовать? Ну так неразумных надо вразумлять, воспитывать. Рассказывать и показывать.
Только и всего. то же время всем ясно, что запретами порок не победить. Если для нас наш опыт – не указ, то обратимся к чужому. Опыт развитых стран показал и доказал; что полицейская борьба с наркоманией и наркобизнесом успеха не принесла, не приносит, и, главное, нет никакой уверенности, что принесет, А ведь их возможности, их полиция - не чета нашей, а тем не менее ничего не изменилось; идет нескончаемая, вечная игра в "сыщиков-разбойников». Только игра-то - на костях общества, на наших костях. Хотя и в нашу защиту.
Там, где порок, - там и преступность, которая паразитирует на этом пороке. А в наших условиях смешно говорить - "паразитирует». Сто тысяч процентов рентабельности бизнеса - это уже не "паразитизм", это тяжелый танк, который подминает под себя всё, что попадается на пути. Деньги наркомафии вкладываются в концерны, в фирмы, ассоциации, то есть в основу будущего общества. Всё это знают, и, похоже, никого сие особо но волнует. А вернее, относятся к сему, словно к атмосферному явлению: дождю, снегу, граду. Ничего, мол, не поделаешь".
А во-вторых, и это главное, пока существует запрет - до тех пор будут существовать, плодиться миллионы и миллионы мелких и средних преступников, несчастных пацанов и девчонок, идущих ради одной дозы на всё: на воровство, обман, грабеж, проституцию. Пацанов и девченок, составляющих армию, рядовой личный состав уголовной империи, которой правят не известные никому императоры.
Приведу один пример. Начиная с 1997 года Москву начали планомерно сажать на героиновую иглу. Цены по сравнению с мировыми - просто бросовые. Вначале всегда так делается. Но даже по московским ценам этот один из самых дорогих наркотиков мало кому доступен, тем более молодежи. Однако я знаю, что тысячи и тысячи подростков, юношей и девушек почти регулярно употребляют героин. Откуда деньги? А они денег не платят. Они – работают в героиновой цепочке. То есть -распространяют наркотик. И за это получают свою дозу. А ведь распространение наркотика - уголовная статья. То есть, мы имеем десятки тысяч уголовных преступников, которые совершают уголовные преступления всего лишь за дозу... Точно по такому же принципу работают опийные и другие цепочки..
На пристрастии больных людей к зловещему дурману, как на фундаменте, воздвигалось многоэтажное здание организованной преступности. И с каждым годом оно обустраивается всё лучше: его нижние этажи все глубже врастают в почву общества, превращая, ее в гниль в грязь, а верхние этажи приобретают все большую респектабельность, получают официальный статус в бизнесе и, значит, в государстве.' Начать государственное производство и открытую продажу наркотиков - значит выбить фундамент из-под здания наркомафии, лишить чудовищный раковый нарост его питательной почвы. Конечно, останутся боссы, успевшие легализовать свой новый бизнес, но сама наркомафия, как таковая, просто-напросто перестанет существовать.
И самое главное - исчезнет почва для миллионов и миллионов преступлений, десятки миллионов подростков избегнут уголовной участи, исчезнут миллионы и миллионы мелких средних преступников.
А будут только больные люди. Люди, которых надо лечить.
Для справки: Семь процентов молодых мужчин-наркоманов официально признаны инвалидами.
.
КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ В ГОЛЛАНДИИ
Хелла Ротенберг, журналистка.
Меня в Москве часто спрашивают, а правда ли, что в Голландии продажа наркотиков чугь ли не узаконена? Отвечаю сразу: нет! К сожалению, нет! Законы у нас точно такие же, как и во всех европейских странах. Но мы в своей жизни часто исходим не столько из буквы закона, сколько из соображений целесообразности. Так, например, у нас стараются без особых серьезных причин не сталкивать закон и человека. Да, в так называемых кафе-шоп, у нас можно свободно купить марихуану, все об этом знают, но полиция закрывает глаза, а если устраивает облавы, то для виду.
Больше того - государство дает наркотики бесплатно. В каждом городе на определенных улицах стоят автобусы с медперсоналом. Наркоманы знают, что сюда можно прийти, и им сделают укол мягкого наркотика - метадона. Конечно, человека запишут, зарегистрируют. Это делается для того, чтобы несчастный не начал добывать наркотики любыми путями. А какие у них пути - известно. Или украсть что-нибудь, или войти в банду. И для того, конечно, чтобы наркоман, если он хочет, выходил, как они говорят. То есть менял сильный наркотик на мягкий метадон, а потом постепенно снижал дозу и - излечивался... Немалое значение имеет и то, что наркотик не самодельный, то есть - чистый уколы делаются одноразовыми шприцами, а значит нет опасности распространения СПИДа. В; общем и целом - снижается напряженность. больные люди, жалкие люди, несчастные люди не загоняются в угол. Не доводятся до предела
Однако я не уверена, что у вас такое возможно. Во всяком случае, пока. Общество должно пройти определенный путь осознания проблемы. А путь этот не пройден до конца и на Западе в большинстве стран. Поэтому Голландия объект яростных нападок в Европе. Да и не только в Европе. Америка, Германия, Франция обвиняют нас в том, что мы-де рассадник наркомании в мире. От нас, мол, распространяется вся зараза. Мы бы в законодательном порядке ввели то, что делаем на практике, но каждый раз, как только заходит о том речь, соседние страны начинают кампании протеста. Мы хотели расположить у себя штаб- квартиру международной организации по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, но нам не доверили. Во многих газетах писали и по телевидению говорили про "голландскую болезнь", нас называли чокнутыми... Однако сейчас яростная критика идет на убыль. В Европе и в Америке начинают к нам присматриваться, задумываться. Самые непримиримые наши оппоненты - американцы уже приезжают в Голландию, знакомятся с нашим опытом. Видимо, убедились, что одними запретами и полицейскими мерами наркоманию не победить.
А у вас, насколько я знаю по опыту нескольких лет жизни в России, пока что борьба с наркоманией целиком и полностью отдана на откуп репрессивным органам. У вас само собой разумеется, что наркоман - это уголовник. Однозначно. Как синонимы. Да, недавно у вас изменилось уголовное законодательство и употребление наркотиков уже не считается уголовным преступлением. Но ведь надо еще преодолеть инерцию мышления, инерцию общественного сознания. А в этом-то и таится корень зла.
У нас же делается все, чтобы наркоманию отделить от уголовщины. Да, кое-кто из школьников курит марихуану, по-вашему - анашу. Но никому в голову не придет сразу же зачислять этих мальчишек и девчонок по ведомству полиции. И сами школьники, попробовав, бросают, потому что четко осознают: дальше уже грань, за которой наминается уголовщина. Они понимают, что наркотики и учеба, наркотики и работа - несовместимы. А жить надо, как все люди, то есть стремиться к успеху, к реализации своих способностей. Но такое понимание зависит, конечно, от условий жизни, от общественной атмосферы. В первую очередь от воспитания. У нас в каждой школе учителя рассказывают, что такое наркотики, чем героин отличается от марихуаны, рассказывают подробно и постоянно разъясняют детям, что их ждет, если они окажутся в плену наркотиков. А ведь никто не хочет оказаться неудачником в жизни, последним. Вот в чем суть.
Понятно, мы маленькая страна. Но очень мобильная, прочная. И потому мы можем позволить себе многое: обсуждать, экспериментировать. Вам покажется смешным, но вся Голландия дискутировала, этично ли, гигиенично ли двух заключенных держать в одной камере, не нарушает ли это права личности. И в конце концов пришли к выводу, что нельзя, |что каждый заключенный имеет право на отдельную благоустроенную камеру. И даже в этом смысле сажать людей невыгодно: расходы очень большие... Но если, серьёзно то дело, конечно, в другом. Человек, попавший в тюрьму, там развращается, приобретает уголовный опыт. И если ом попал туда по какому нибудь пустяковому поводу, там он становится судя по материалам нашей прессы, уже как бы профессиональным преступником, А мы стараемся, чтобы наши люди как можно меньше соприкасались с тюремными нравами и обычаями, стараемся не унижать людей.
У вас же считается, что наказание неотделимо от унижения. Человека сразу наголо остригают, напяливают на него какую-то немыслимую одежду... Я уже не говорю о нравах, которые царят за колючей проволокой. А когда в вашей прессе заводят речь о том, что так нельзя, что унижение противоречит всем общечеловеческим нормам, то очень многие принимают подобные рассуждения в штыки: "Это же преступники, поделом, мало еще!" Мне такие люди знакомы по Голландии. И у нас немало сторонников жестких мер. Но, к счастью, в большинстве своем общество сознает, что, унизив человека, оно получит врага. Униженный, оскорбленный человек несет в себе заряд агрессии, который может рано или поздно взорваться. И потому мы сейчас, например, обсуждаем введение альтернативного наказания, без лишения свободы. Да, тюрьмы у нас такие, что, как писал один ваш журналист, хоть всю жизнь в них живи, да, на выходные дни заключенных отпускают домой, но для наших людей даже самое малое ограничение свободы - уже самое страшное наказание.
Но, говоря о либеральности наших порядков, замечу, что я не всегда и не во всем согласна с некоторыми установившимися нормами. Скажем, у нас считается, что принудительное лечение наркоманов недопустимо: мол, это нарушение прав личности. На мой же взгляд, это уже извращенное понимание прав человека. Если человек,, став наркоманом, нарушил те или иные нормы и законы, принятые в обществе, то общество имеет полное право защищать себя.
:
СУДЬБА
Корреспондент одной из газет как-то спросил, а нет ли в моих картинах и тем более прогнозах неосознанного преувеличения, нагнетания страстей. Ведь в некоторых западных странах молодежь повально увлекалась и увлекается марихуаной... - и как-то обходятся,, справляются.
Тогда я и рассказал ему про моих заграничных знакомых, журналистку Холлу Ротенберг из Роттердама и доктора экономики Джейн Прокоп из Бостона. О том, что они пришли в ужас, прочитав "Сны золотые... Просто в ужас. И самое смешное, что я им сказал примерно то же: чему, мол, поражаетесь вас ведь у самих... И они мне ответили: каждая порознь, но словно под копирку. Суть такова. У них наркомании как бы не видно, введена в какие-то рамки. Скажем, Джейн знает, что в ее Бостоне есть районы притонов, но она там в жизни не была и обитатели тех районов в "ее" Бостон не приходят. У нас же барахтаются в одной куче. Во-вторых, там делается все, чтобы отделить наркоманию от уголовщины. У нас же милиционеры и депутаты с пеной у рта бились за то, чтобы ввести а Уголовной кодекс выброшенную оттуда статью об уголовной ответственности за употребление. И добились... Тог есть, у них - больной, несчастный. У нас - преступник и сволочь, которого давить надо... И, наконец, самоё главное, что я определил так: баловство - и судьба. Да, у них очень много молодых людей курят марихуану. Но при этом все знают, что наркомания и учеба, наркомания и успех в жизни, к которому каждый стремится, - несовместимы. Марихуана так и остается у них баловством, грехом молодости. У нас же, если закурил первую сигарету с марихуаной -.значит, выбрал себе судьбу.. И с этой дороги уже - никуда. В скором времени с анаши-марихуаны переходят на иглу: на винт, на опий. А на юге России, в анашистских краях, даже и не переходят, так и остаются на всю жизнь анашистами, к тридцати годам превращаясь в иссохших желто-коричневых доходяг...
Горько признавать, но это очень по-нашему: у них - баловство, у нас - судьба.
СОН ОДИННДЦТЫЙ
Алексей Чекин, демобилизированный солдат, 22 года, Москва
Все говорят, что в армии - повальная наркомания. И я так говорю. Хотя ручаться не могу, сам не видел. У нас в роте на сто пятьдесят человек было человек двадцать наркоманов, То есть, каждый восьмой - точно. Ив других ротах примерно так же. Правда, в третьей роте, может, побольше. Там водители, строители, повара, хозяйственный взвод и тому подобное, они напрямую с нашим городком связаны, с гражданскими служащими. А городок - это четыре пятиэтажных дома и примеры но .тридцать-сорок четырехквартирных двухэтажек. То есть, целый поселок, и там за всё годы разный народ накопился, почти в открытую торговали. Но мы с ними не связывались, у нас свои каналы. Часто в Москву ездили, несколько ребят наших прямо в Москве работали, так что проблем не было - были 6 деньги.
А почему я говорю, что про повальную наркоманию в армии не знаю. Говорят, от нее все дезертирства, побеги, убийства на непонятной почве и так далее. Не знаю. Не скажу. Потому что у нас в части все было шито-крыто; У нас ведь часть особая, главная в нашем роде войск, образцово-показательная и так далее. Мы прямо за кольцевой дорогой Москвы стояли. И порядок - как положено. Офицеры по струнке ходили не то что солдаты. И наркомания наша была какая-то организованная, что ли. За два года моей службы ни одною ЧП на почве наркомании –это ведь о чем-то говорит. Хотя офицеры в ротах знали, но сор из роты не выносили, не раскрывали перед большим начальством, потому что никому от этого лучше не будет. Пацана посадят, в дисбат отправят, а рота будет как зачумленная. В общем, у нас тихо было. И мы меру соблюдали, не борзели. Да и не было среди нас зависимых уж таких; если есть - курили, нет - ждали и терпели. Другое дело: если а образцово-показательной московской части сверхрежимной и секретной, куда и отбор был особый, - каждый восьмой курит и колется, то можно представить, что творится где-нибудь в глухих гарнизонах и в стройбате. Там, говорят, полный беспредел. Но опять же: сам не был - не скажу.
А курят в армии и колются еще и потому, что человек там всегда напряжен. Сидит, отдыхает - бах, иди на картошку! Ни секунды полного покоя. Всегда ждет неприятностей. А это ведь все накапливается, все ложится на психику и давит, давит. Армия должна быть не травматичиой для души человека. Ведь люди нынче другие, не такие толстокожие, как раньше. У нас же все хотят добиться тишины и порядка через строгости, в зомби нас превратить сказано - сделано, встал - пошел, остался - сел. Но это иногда дорого стоит. Кто то ломается и становится зомби, а кто-то хватает автомат и начинает палить. Зачем, почему - сам не знает. Сколько рассказов про побеги, когда ловили пацанов, а они и объяснить не могли - почему. Вроде и старики не прижимали, и жить можно было, а он - ударился в бега, даже срока за дезертирство не испугался, не думал. В нашей части двое сбежали, и один прапорщик застрелился. Никто не знает, в чем дело. Но никто из них не курил и не кололся - за это я ручаюсь. Армию у нас не любят, служить и гробить года никто не хочет, и когда человек попадает в армию, ему кажется, что жизнь кончилась. Как дурной и страшный сон: думаешь, денешься - и ничего не будет. Просыпаешься, а вокруг все то же, не сон... И он, кажется, никогда не кончится. Можно делать с собой что угодно, потому что все равно другой жизни уже не будет. Ничего не жалко, и себя в первую очередь. Только потом, когда ты уже старик и до дембеля осталось полгода - видишь, что другая жизнь уже близко, есть другая жизнь, но - поздно. Полтора года анаши и опия ни для кого даром не проходят, уже повязан по рукам и ногам. И потому на гражданку приходишь - как в ту пустыню. Ничего тебе не интёресно, Люди вокруг живут, а у тебя одна забота и одна мысль в голове - достать и ширнуться... весь организм - как придаток. Ноги - чтобы пойти за кайфом, голова - чтобы придумать, где достать деньги, руки - чтобы шприц держать. И людей различаешь только по одному признаку: свой - не свой, что у него в глазах - анаша, винт, героин или ЛСД. Ну, например, если идет мэн в зеленых штанах, какой-нибудь красной или оранжевой майке и серебристых ботинках - значит, кислотник, то есть на ЛСД ориентирован. У них одна забота - на дискотеке кайф ловить, таблетку экстази сожрать, марочку ЛСД употребить и подергаться. С ними мне неинтересно.
А если человек весь в черном, - то непонятно, кто он. Но возможно, что героиищик, они любят черное вплоть до черных очков. А уж если говорит медленно, идет медленно, сутулится и вообще - зажатый весь, глаза мутные, закрываются, зрачки маленькие, как точечки - героиншик!
Если глаза красные, тусклые, прищуренные, и то и дело появляется невольная придурковатая улыбка - анашист, марихуанщик.
Если же напряженный, зубы сжаты, глаза вытаращены, нервничает, дергается - ясно, что вчера винтом кололся..
Винт, он страшную депрессию дает. И всю энергию сжирает, все здоровье очень быстро пожирает. Если вколол винта - всю ночь не спишь, не ешь и не пьешь, потому что не надо. Под утро уже сердце из груди выскакивает, начинается депрессия. Это при том, что доза подобранная, как раз по тебе. А если с дозой что не так, то крыша сразу начинает ехать. Многие уже понимают, что винт - это очень быстрая гарантированная могила или психушка и переходят на другие наркотики, на тот же героин. Ну, как бы это объяснить популярно… Естъ водка, а есть бормотуха. Так вот, винт бормотуха. Для пацанов начинающих, для безденежных. Этим и опасен, что легко доступен ничего особого не надо, он идет, как зараза всех косит.
Но в то же время винт - безопасен. Если человек употребляет винт, то он не обязательно попадает в систему. Винт - можно сварить самому, скинуться четверым и долларов за десять купить все компоненты на шесть кубиков заразы. При порции полтора кубика на человека - четверым за глаза хватит. Вкололись - и разошлись, как алкаши, которые на троих бормотухи купили.
А если человек на героиновой игле, то он впадает в систему, становится рядовым солдатом мафии. Поэтому-то героин так и распространяется широко, и пропагандируется.
Да-да! Я, например, считаю самой настоящей продуманной пропагандой знаменитый фильм "Криминальное чтиво". Он у каждого пацана на кассете есть. Он так сделан, с песнями своими, с героями крутыми, что очень сильно действует, завораживает пацанов. Даже сейчас на меня, все понимающего человека, и то действует. А что уж про пацанов...
Так вот, героин захватывает Москву. Невероятно дешевый. Если сравнить с европейскими и американскими ценами, то даже смешно становится. На знаменитой "точке" у кинотеатра "Витязь", в районе, где университет Патриса Лумумбы, можно и вовсе за бесценок, по шесть долларов за дозу, взять его у африканцев. В основном, нигерийцы промышляют, у них налаженная система, с выходом на наших боссов.
А раз героин захватывает Москву - значит Москву все больше и больше захватывает мафия, значит, все больше и больше пацанов становятся солдатами мафии.
Сейчас в Москве в сутки идет 60-80 килограммов героина. Если из одного грамма делается 16-20 доз, то можно высчитать, сколько людей вовлечено и сколько миллионов долларов ежесуточно оборачивается только в Москве. Правда, разброс цен очень большой, от четырехсот до ста пятидесяти долларов за грамм. Все зависит от ситуации, от завоза. Но
заметили - героин в Москве с каждым годом дешевеет, то есть завоз - увеличивается, мафия работает все лучше.
Когда я говорю про дешевый героин - это достаточно условно. Сидеть на героине, то есть просто покупать его - может позволить себе только очень богатый человек. Сами посудите: при средней дозе человеку на месяц необходимо полтора-два грамма. Если человек просто покупает, то - по максимальной цене. Итого шестьсот-восемьсот долларов в месяц. Но таких - немного. Все остальные так или иначе добывают героин со скидкой в цене. То есть; все остальные - участники.
Как это делается? Один человек, в центре района, раздает распространителям -барыгам каждому по одному грамму героина и называет ему сумму, которую тот ему должен принести. А то что сверху - его, барыгино. Но что там наскребется сверху? Одна-две дозы, Для себя… Так ведь для того и идут в мелкие распределители, чтобы гарантировать себе ежедневный кайф. То есть, получается, что реальные крупные деньги имеют только никому неизвестные большие боссы на самом верху лестницы, а все остальные – работают за дозу. Но если ты попал в героиновую цепочку, дороги назад тебе нет. Какая была закрытая система, а все равно что-то узнается. За такое знание там отвечают жизнью.
Потому я и считаю, что ничего у нас не получится с голландским опытом и с продажей легких наркотиков а государственных аптеках. Это же удар под самый корень мафиозной системы. И мафия этого не потерпит. Если, допустим, будет в стране референдум по этому поводу, то посмотрите, какая пропаганда развернется против. Будут, конечно, идейные противники, ветераны партии, которые не понимают. Но знайте, что многих милиционеров и других людей, которые с пеной у рта будут против, дергает за ниточки мафия. Или тайно, или явно. А если даже и примут такое решение и начнут продавать, то быстро свернут, потому что начнется погром аптек и никто не захочет там работать. Я ручаюсь, я знаю, что говорю. Это вы все ля-ля да фа-фа, а в мафии эти варианты уже проработаны и приготовлены. Мафия готова начать открытую войну против государства. И - победит. Я лично в этом не сомневаюсь.
А отдельный человек - он сам по себе. И выхода у него практически нет. Потому что дорога в один конец и в конце том света никакого нет. Я считаю, что это как наказание за то, что один раз перешагнул барьер, переступил запрещенную черту. Первый раз закурить, уколоться - это через какой-то барьер в себе переступить. Прошел его - а дальше уже легко катиться, ничто не удерживает. Это и есть наказание. Потому что обратной дороги нет, можно смять физическую зависимость ломки и прочее. Но психологическую невозможно 0но уже сидит в мозгу и постоянно подтачивает, оно уже овладело человеком. Год продержаться, два, а оно все равно, подловит момент и поймает. Потому что память невозможно стереть. И невозможно всё время держать себя в обороне в готовности к отпору в постоянном напряге. А чуть-чуть расслабился. и подсознание сработало. У меня все силы уходят только на это. И так жить совсем неинтересно,. так ещё. знаешь, что бесполезно, рано или поздно оно возьмет свое.
Маму только жалко. Она ведь меня не ругала и не ругает. Жалеет, Говорит, чтобы я держался, что она в меня верит. Какие ужасы она со мной испытала - это не рассказать. Она ведь в армию меня провожала - надеялась. А получилось еще хуже. Много знают наши домашние, но даже они не догадываются, что внутри в мозгу. И мне еще и потому неинтересно, что я все знаю, чем кончится. Много таких я уже повидал и каждый день вокруг себя вижу.
Много…
В КОНЦЕ ТУННЕЛЯ ЕСТЬ СВЕТ!
Олег Зыков, врач-нарколог, президент фонда «Нет алкоголизма и наркомании»
Прежде всего - про Алексея Чекина и - для Алексея Чекина. Потому что он выразил типичное заблуждение всех наркоманов. Заблуждение безысходности, заблуждение, вызванное отчаянием. Но тем не менее - заблуждение, и очень страшное, потому что оно лишает и надежды на другую жизнь. Не только многие наркоманы, но и врачи, работники правоохранительной систёмы убеждены, что наркомания неизлечима. В некотором медицинском смысле она действительно неизлечима: медицине неизвестны центры, управляющие наркозависимостью.. Однако грубейшая ошибка считать наркозависимость неопреодолимой. Все - в руках человека. И это не просто слоев. Самое же поразительное то, что Алексей живет буквально в двух шагах от разгадки. Вспомним, что он говорил про армию: когда туда попадаешь, кажется, что больше в жизни ничего не будет, и только к концу службы понимаешь, что она есть, другая жизнь...
Так и здесь. В начале пути кажется, что кругом мрак и нет просвета. Но он есть, есть свет в конце туннеля! Это надо уяснить, четко осознать - и тогда будет легче боролся, с, самим собой,
Как и у всякого врача-нарколога у меня десятки примеров и пострашнее, нежели судьба Алексея, обычная, рядовая судьба нарокомана. Например, к нам ж группу Анонимных Нркоманов приходит двенадцатилетний мальчишка. Работа группы построена на так называемых слушаниях. Один человек выходит к кафедре, раскасзывает о своей жизни, делится опытом, а остальные слушают. Если он попросит - советуют, обсуждают, высказывают свое мнение. И вот представьте себе: сидят в аудитории мужчины разных возрастов и разных профессий часто убеленные сединой; прошедшие все круги жизни - и слушают двенадцатилетнего мальчишку. Быть может, его-то опыт пострашнее, чем прочие, поскольку наркоманская жизнь его началась в восемь(!) лет.
И этот двенадцатилетний, человек уже два года не притрагивается к наркотикам, сам себя держит в руках!
А вот мужчина в три раза старше его - не выдержал и шести месяцев. Сорвался. И исчез из нашего поля зрения аж на два года. Где его носило по жизни - можно себе представить. Но он вернулся к своим товарищам – и вот уже четыре года в группе, четыре года в ремиссии. Так у нас называется период частичного или полного исчезновения болезни.
Да, скажем, в лечении алкоголизма широко распространено кодирование, вшивание так называемой "торпеды" и так далее. Я в принципе не против этих методов. Они дают свои результаты, и часто закодированные или "зашитые" затем переходят на занятия в группах Анонимных Алкоголиков. И тем не менее мы должны отдавать отчет, что при таком лечении одна зависимость меняется на другую. Человек из одной тюрьмы попадает в другую. Да, несравнимую с прежней, но все же - в тюрьму. И живет под вечным страхом.
А уж если сорвался, то не то что возвращается к изначальной точке, с которой начал, но часто даже и отбрасывается на несколько лет назад. Уже не говорю о том, что винит врачей, друзёй - искусителей, кого угодно - но только не себя. Непредставимы и непредсказуемы в таких случаях и последствия срыва. Не зря же говорят, что лучше пить не переставая, чем однажды сорваться со спирали...
При нашей системе никакой неволи нет. Человек сам решает за себя и сам себя вытаскивает из ямы. Конечно, при помощи друзей-товарищей по несчастью. И здесь даже срыв не страшён. Бывает, что срываются. Я приводил уже пример с наркоманом. Но у нас при любом срыве никто и ничто не отберет у человека уже пройдённого пути и накопленного опыт ума и души. Это как подъем в гору. Бывает, сорвется нога с уступа и часть пути надо проходить заново. Но маршрут уже знаком, знания и опыт остались в памяти. Однажды тобой покоренный уступ второй раз покорить несложно. И - дальше двигаться к вершине.
Конечно, нелегко дается такой путь. Да, борьба. Но в этой борьбе человек не только обретает себя. Он обретает новый опыт и новое знание, он более глубоко, чем другие, осознает ценность обыкновенной, нормальной жизни.
Я понимаю, что Алексею Чекину сейчас его жизнь представляется тупиком, из которого только одна дорога - назад, в притон, к игле и шприцу. Мол, все равно один конец - так зачем мучить себя. У него впереди очень долгий и извилистый путь и не виден ему свет в конце туннеля. Но он есть! Есть. И это говорю ему не я, а такие же, как и он, бывшие наркоманы, что приходят сюда, на беседы в группу Анонимных Наркоманов. Алексей - один, а они - вместе. Им - легче. Пусть и Алексей приходит. Вместе бороться всегда легче. Наш контактный телефон: 126-04-51.
НЕЛЬЗЯ ПОСТРОИТЬ КАПИТАЛИЗМ В ОТДЕЛЬНО ВЗЯТОМ ОСОБНЯКЕ...
Взывать к государству, конечно, надо. Но и рассчитывать только на него - значит не быть реалистом.
Впереди у страны долгие десятилетия наркотического тумана. И начнем мы выходить из него только тогда, когда переломим сознание подрастающих детей. Пока же они живут в среде, в ауре, в атмосфере романтизации наркотиков. То есть, бой пойдет на полях, на которых мы всегда и везде проигрывали - бой за души людские. Проигрывали потому, что вели его всегда чиновники, чинуши, холодные сапожники, получающие зарплату, занимающие кресло и только потому уверенные, что они что-то знают и могут. От их казенных слов и убогих мыслей поколения советских людей впадали в тоскливый сон.
А тут ведь - подростки. Чтобы их завоевать, заставить слушать - нужны неординарные люди. Пока их не призовут, пока они не придут, ничего не получится.
А во-вторых, у нас появится шанс начать постепенный подъем со дна пропасти тогда, когда опасность о!/ю себя осознают те, у кого в руках реальная власть и реальные возможности. Капиталисты. Акулы бизнеса.
Во всех нормальных странах сложнейший комплекс по лечению и предупреждению наркомании разрабатывается и ведется не только государственными, но и общественными организациями, с участием бизнесменов, с привлечением частного капитала. Потому, что нормальным людям свойственно думать о безопасности дома, в котором он живёт.
Наши корпорации, наши промышленники, предприниматели со временем осознают: наивно обольщаться сегодняшним благосостоянием и думать, что им удастся построить капитализм в отдельно взятой фирме и отдельно взятом особняке. Особняк сожгут, фирму разрушат те же наркоманы. Или, не дай Бог, их дети станут жертвами губительной болезни. Нельзя добиться процветания в больной стране, не заботясь о ее выздоровлении, не думая о её будущем. Потому что речь идет, в конце концов, о выживании нации...
СОН ДВЕННДЦАТЫЙ
Ольга Дашковская, 42года, Москва
Зоны везде одинаковые. Мрак, дорога, лес, потом вдруг открывается громадное пустое пространство, а в середине его - цепь огней над колючей проволокой. И мороз, мороз, от которого все внутри цепенеет. Пятьдесят градусов, сорок градусов, - норма, а тридцать градусов - уже хорошо. При тридцати пяти градусах их выгоняют на работу, на лесоповал, в их зековской одежонке, в телогрейках и бушлатах, подбитых свалявшейся ватой. В кирзовых сапогах с тонкими портянками.
Местные такого не выдержат. К тому же они и не проводят день-деньской на обжигающей стуже. У них свой распорядок, выработанный веками. А зеки, в основном городские люди - на лесоповале.
Эта дорога, от станции до ворот зоны, словно путь на Голгофу. По которому бредут жены, матери, бабушки. Отцов я там почти не встречала. Отцы говорят; "Я его на воровство не посылал..." Так что весь груз горя и унижения - на нас. Терпи, когда тебя раздевают до белья чужие руки - обыскивают, прежде чем запустить в комнату для свиданий. Терпи, когд отбирают лекарства: "Надо будет принять - зайдете в дежурку, получите таблетку..." Терпи, когда на тебя орут: "Не подходить к окну, не открывать окна!" А в комнатах - духота невыносимая, две плиты кухонные, как в столовых, круглые сутки включенные, у тебя сердце перехватывает, но окна открыть нельзя - они выходят на зону.
Да никто на эту зону и не смотрит. Смотреть на нее - уже пытка. Видеть, как бредут строем эти несчастные, и каждый из них может быть твоим сыном. У них ведь в душе ничего, кроме озлобления. Все построено так, чтобы подавить, раздавить личность" За малейшую провинность - наказание. Карцер, шизо и еще что-то, не помню, как называется, От трех суток до трех месяцев. Только чудом можно выйти оттуда человеком.
Но раньше было еще хуже. Их били за невыполнение нормы. А те нормы здоровый мужик при нормальном питании и нормальной жизни выполнить не в силах. А заключенных -били. Чуть ли не на глазах у родителей, приехавших на свидание, это происходило. Но сейчас на зону пришел новый начальник, его там называют Хозяин - и все жестокости прекратились. Да что там жестокости - совсем другое отношение стало. Вы представить не можете - туда, в тюменскую таежную глухомань можно позвонить из Москвы и сына могут позвать к телефону. Оказывается, можно! А когда едешь туда, достаточно дать телеграмму и тебя на станции встретят на грузовике.
Там никаких других машин нет - только грузовики да "уазик" начальника зоны. И вообще, чем дальше от Москвы - тем народ доброжелательнее. Я имею в виду охрану. Я ведь вместе с сыном уже две зоны прошла, не считая московской тюрьмы, где он просидел два года на следствии. Вот где тебя никто за человека не считает! Ты - такая же, как и арестанты, отношение к тебе абсолютно такое же. Тебе прямо в лицо говорят: "У хороших родителей дети дома сидят!" Здесь, в Москве, нигде и ни у кого я не видела ни капли жалости и снисхождения. Пусть ты из Ташкента приехала, за тридевять земель, но если не прошло трех месяцев с прошлого свидания, ничего от тебя не возьмут. Хоть на коленях стой в тех коридорах. И в то же время все можно купить. Абсолютно все! Если уж я два года передавала в тюрьму наркотики, а чаще всего - деньги на наркотики, то легко представить, как встречают там богатых. В маленьких следственных изоляторах построже, а в больших тюрьмах, в Бутырке или Матросской Тишине, там - гуляй, малина! Я бы рассказала, если 6 это не аукнулось на сыне. Но в общем так: если кому-то захочется провести в Бутырке или в Матросской Тишине конкурс красоты, то он будет проведен на высшем уровне - не сомневайтесь...
А на дальних, глухих зонах - там другие условия и другие люди. И охрана спокойная, все тебе покажут и проводят, куда надо. И местное население относится к нам удивительно по-доброму. Я там хожу и ничего не боюсь. И когда такие же матери, приехавшие на свидание, спрашивают, почему я не боюсь ходить одна, я им говорю: "А кто же меня тронет...". А они поражаются: ведь бандиты кругом! Понимаете, психология какая: их дети в зоне - это дети, а остальные - бандиты...
А самое главное - там нет наркотиков. Надеюсь, что нет. Конечно, родители могут передавать во время свиданий. Конечно, время от времени возникают строгости: бульонные кубики из передач изымать, потому что кто-то догадался под видом бульонных кубиков передавать анашу. Или - не брать помидоры: кто-то закачал раствор опия в помидоры. Но все это - видимость. Если надо будет - все купится и все организуется, наблюдала я, какие "авторитеты" и на каких машинах туда подъезжают, с каким сопровождением, выгружая для "своих" супертелевизоры и огромные холодильники.
Но отдельные передачи наркотиков отдельными родителями не имеют значения. Важно то, что охрана там не занимается доставкой наркотикой в зону. Такая глухомань, что эта зараза еще не проникла. Надеюсь, что не проникла. Сужу по поведению сына, по его письмам. Он все время мается, все время спрашивает, передавали друзья подогрев или нет. А друзья его - забыли. С их точки зрения это подлость, потому что когда в тюрьме вместе сидели, он на мои деньги их всех снабжал и анашой, и опием. А теперь, когда они вышли, а он остался на зоне, все забылось. Но я рада. Я так и говорю ему: не жди, никто тебя и не вспоминает, все друзья вокруг тебя вились, пока ты им был нужен... Терпи, борись с собой. Выдержишь два года - может, и станешь нормальным человеком.
Но ведь в любой момент может возникнуть постоянный канал снабжения зоны через охрану. И тогда - все. В деньгах я ему отказать не могу, а он все деньги будет тратить известно на что... Но тут уж все мы бессильны.
Как и были бессильны всегда. Я ведь узнала, что мой сын наркоман, только когда он сел в тюрьму за грабеж магазина. Позвонили, передали записку: мама, все у меня нормально, попал в "семью", пока выручают, но если ты, не будешь помогать, скоро у меня начнутся ломки, а ломок я не выдержу. И мне еще сказали его друзья, оставшиеся на воле, что там, в тюрьме, один из них умер во время ломок, сердце не выдержало. Я и обезумела, все продала из дома, два года снабжала его "черняшкой" через охрану. Пока не встретилась с врачом и он мне не объяснил, что я своими руками вбиваю сына в могилу. Если уже не вбила.
Господи, до чего же мы все ничего не знаем о той жизни! Ведь и врач - врач-нарколог! - не знал. Он был поражен, услышав от меня. Оказывается, он думал, что есть только два места, недоступных для наркотиков, где люди могут поневоле излечиться, это тюрьма и монастырь. Про монастырь не знаю, а о тюрьме я ему рассказала...
Сейчас, вспоминая, я вижу и нахожу объяснение всему. Сын был не по годам развит, в том числе и физически. И он в двенадцать лет мог оттолкнуть с дороги и меня, и бабушку. Мы не могли понять, куда он вдруг срывается на ночь глядя. Ни я, ни бабушка не могли его остановить. Он становился бешеным, просто бешеным. Его буквально разрывало изнутри, казалось, он сейчас разорвется. Мы объясняли это его особым темпераментом: мол, отец его покойный тоже был горячим человеком. А мальчик наш, в двенадцать лет, уже был наркоманом, и рвался от нас туда, к дозе, к затяжке анаши. Не пусти мы его - он мог бы и убить. И было ведь, было, когда он хватался за нож... А мы просто считали его чересчур впечатлительным, нервным мальчиком, показывали его психиатрам. И психиатры ведь не могли ничего определить, им и в голову не приходило! Что уж о нас говорить, о матери и бабушке, которые даже и не слышали тогда об этом.
Ни о чем не догадались мы и тогда, когда из дома стали пропадать вещи. Он нам говорил, что проигрался в карты. Он действительно играл. Когда выигрывал, когда проигрывал. А потом и вовсе ушел из дома, стал комнату снимать с какой-то девушкой, это в шестнадцать-то лет. А потом - тюрьма и суд...
Когда он выйдет, ему будет двадцать три года. Выйдет он наверняка туберкулезником - за два года следствия заразился в камере, где сто человек скопом на головах друг у друга сидели. На зоне, само собой, все сплошь туберкулезники. Но в его годы еще можно вылечиться. Я в письмах пишу, на свиданиях говорю ему: можно вылечиться, если не станешь законченным наркоманом. Я была в туберкулезных лечебницах, и мне там сказали: наркоманов они не лечат, не хотят тратить сил и времени, потому что бесполезно. Сколько раз я ему говорила: неужели ты не боишься умереть в тридцать лет? Неужели тебе не страшно? Посмотри вокруг, сколько твоих ровесников уже на том свете, сколько их уже не люди, а калеки.
А он - не слышит. Он просто меня не слышит. И я думаю иногда: наверно, там что-то происходит с мозгами, что-то ломается в мыслительном процессе. Мой начитанный, с острым умом сын не понимает очевидных вещей. Не воспринимает. Не слышит. Получается, их ничем уже не проймешь? Получается, напугать можно только тех, кто еще не попробовал?
А к ним - уже не достучаться. Я ведь вижу, что за люди сидят в зоне. И спрашиваю у своего ребенка: что общего у тебя, мальчика из интеллигентной семьи, с этими? Ну скажи, скажи, о чем ты с ними разговариваешь? Что у вас общего?
А он смеется: есть общие темы! И я с ужасом понимаю: это со мной ему говорить не о чем, ас ними - есть! Иногда кажется, что он даже не почувствовал особого перелома в жизни: он и здесь, на воле, жил среди них - и там оказался среди своих. Просто вокруг колючая проволока...
Только тело, только тело осталось от моего сына. Когда он пальчик порезал и с плачем бежал ко мне - я думала, что у меня сердце разорвется. И вижу только его, плачущего... А душа его уже ушла от меня - это душа не то инопланетянина, не то... Он ведь не видит, не слышит и ничего, ничего не чувствует. Ему все равно, в каком я состоянии, я уже почти ослепла, я в четырех издательствах корректуры беру, чтобы заработать деньги на поездки к нему, на продуктовые посылки и передачи. Иначе он станет доходягой в двадцать три года... Я ни на что не жалуюсь, я все сделаю, чтобы его сохранить, об этом даже и говорить не надо, ничего у меня на свете нет, и не будет, кроме него. Но я прекрасно понимаю: он ничего не видит. Для него не существует ни моего горя, ни моего унижения этой жизнью. Быть может, он осознает это только тогда, когда его сын - если у него когда-нибудь будет сын - если его сын причинит ему столько горя и слез, сколько причинил он мне. Но тут же в ужасе спохватываюсь: "Господи, господи, прости меня за такие мысли..."