Федеральное агентство по образованию Государственное образовательное учреждение Высшего профессионального образования

Изучение и публикация источников личного происхождения в советской историографии 1920 – 1930 гг.


Иванов А.Ю.


Казанский государственный университет


Практика изучения и публикации нарративных источников личного происхождения занимает важное место среди историко-археографической работы в отечественной историографии 1920-1930-х гг. Деятельность, направленная на публикацию исторических источников считалась частью научно-исследовательской исторической работы.

На основании выявленных историографических источников были определены и проанализированы проблемы теории изучения эго-документов в отечественной историографии 1920-1030-х гг. Среди этих проблем можно назвать необходимость выявления и классификации источников, на которые опирался автор, создавая эго-документ, т.е. проблему анализа источников памяти автора, если речь шла об изучении мемуарного источника.

Одной из приоритетных была проблема определения личного отношения автора к описываемым в дневниках, мемуарах и письмах событиям. Отмечалась важность сопоставления различных вариантов текста, включая варианты нескольких разных публикаций одного и того же текста индивидуального источника, требование компаративного анализа переиздававшихся документов друг с другом, и каждого с рукописным оригиналом, с целью установления разночтений.

Для понимания исторического контекста, в котором создавался источник, отмечалась проблема реконструкции условий, в которых жил и работал автор эго-документа. Этот пункт включал в себя требование изучить жизненный путь автора до событий, описываемых в эго-документе. Это давало решение проблемы изучения представлений автора, специфики его восприятия событий, умения в них ориентироваться, его образования.

С точки зрения советской теории источниковедения 1920-1930-х, необходимо было решить следующие вопросы: выявить идейные позиции автора, его мировоззрение, определить специфику со­циальной среды, в которой происходило его развитие, охарактеризовать его осведомленность о событиях. Важнейшей проблемой была проблема установления времени и места написания эго-документа. Её решение позволяло источниковеду определить и те наслоения исторической эпохи, которые накладывали свой отпечаток на воспоминания, и - период между временем, когда происходили события, и вре­менем написания воспоминаний.

Анализ практики изучения нарративных источников личного происхождения в процессе их подготовки к публикации выявил специальные авторские методики работы археографов. Теоретико-методологические принципы такого анализа были детально разработаны С.Н. Валком и другими учеными. Методики, основывающиеся на этих принципах отражены в работе редакторского корпуса издательств. Эта деятельность была проанализирована по фрагментарно сохранившимся в фондах редакций рецензиям, замечаниям в служебных записках, поручениям в протоколах заседаний редакционных коллегий, находящихся в центральных архивах. Специфические черты, отличающие методику археографического изучения текста эго-документа заключались в следующем:

• выявление и анализ рукописей нарративного эго-документа.
  
• изучение нескольких вариантов текста, с целью определения основного.
  
• анализ тематического содержания источника личного происхождения, с учетом специфики конкретной разновидности источника. Археографы исходили из того, что каждой такой разновидности присущи свойственные ей особенности, как со стороны способа изложения (различно будет изложено, например, одно и то же событие в письме очевидца, в мемуарах, в дневнике), так и со стороны происхождения и назначения разновидности.
  

В процессе исследования была прослежена эволюция теории и методики публикации нарративных источников индивидуального происхождения. Содержание эволюционных изменений обуславливается научными поисками археографов-историков, которые на протяжении исследуемого периода осуществляли попытки создания «правил» и «методик» публикации исторических документов. Таким образом, период 1920-1930-х гг. в истории публикации эго-документов можно назвать периодом складывания традиций этой деятельности.

Важнейшим достижением источниковедения и археографии исследуемого периода стала выработка и совершенствование профессионального языка, категориального и терминологического аппарата дисциплин в сфере изучения и публикации исторических источников.

1. ГАРФ (Государственный архив Российской Федерации) г. Москва. Ф. Р – 395. О.9. Д. 40-43; Д.176; Д.179; Ф. Р – 533. О.1. Д. 115; Д. 221; Ф. Р – 9425. О.1. Д. 6-8; Ф. Р – 6887. О.1, Д. 17; Ф.533. О.1, Д. 1; Ф. Р – 9425. О.1. Д.1.
   
2. ЦГАИПДРТ (Центральный государственный архив историко-политической документации Республики Татарстан) г. Казань. Ф. 36. О.1, Д 12-27.
   
3. НАРТ (Национальный архив Республики Татарстан) г. Казань. Ф. Р – 273. Д. 74 – 77.
   

Макулатурные кампании в Средневолжском крае в 1920-1930-х гг.


Черкасова М.В.


Государственный архив Самарской области


В 1918 г. декретом ВЦИК было положено начало организации хранения документов в государственных архивах РСФСР. Состав и сроки хранения документов теперь определялись государством, а не самими владельцами документов, как это было ранее. Благодаря этой реформе были сохранены огромные документальные богатства страны. Но в то же время возникла проблема отбора документов, которые необходимо сохранить и документов, которые можно уничтожить. Утратившие практическую и научную значимость документы подлежали утилизации. Такие мероприятия в отечественной литературе традиционно определяются термином «макулатурные» кампании.

Общие сведения о «макулатурных» кампаниях 1920-1930-х гг. имеются в ряде современных научных работ по истории архивного дела⁴³⁶. Краткий анализ их проведения в отдельных регионах и архивах страны содержится в нескольких статьях⁴³⁷. Осуществление же макулатурных кампании в Среднем Поволжье является практически не освященным в историографии. Соответственно целью нашего доклада является анализ макулатурных кампаний в указанном регионе.

В 1919 г. декрет ВЦИК впервые зафиксировал возможность выделения архивных дел в макулатуру. Уничтожению подлежали дела «не имеющие значения для изучения истории, дипломатических отношений, политической, общественной, экономической, вообще каждой жизни, в разных ее проявлениях». Столь расплывчатая формулировка открывала простор для произвола при отборе документов к уничтожению.

Согласно установленным правилам оконченные дела советских учреждений хранились в них не более 5 лет, а затем передавались в архивы, где специально созданные разборочные комиссии осуществляли отбор материалов к уничтожению и составляли соответствующие описи, которые направлялись на утверждение в Поверочную комиссию Центрального архивного управления. Таким образом, сложился чрезвычайно централизованный порядок выделения макулатуры, который привел к тому, что в хранилищах накопились массы документов, которые сотрудники не успевали разбирать и описывать. Проблема обострилась к середине 1920-х гг., когда встал вопрос о сдаче в архивные органы документов советских учреждений за 1917-1921 гг. Помещений для хранения вновь поступающих документов катастрофически не хватало.

Выход из этой ситуации советскому руководству виделся в усилении темпов макулатурных кампаний в архивах. Таким способом правительство решало сразу несколько проблем: во-первых, освобождались необходимые для архивов помещения; во-вторых, архивы могли сами зарабатывать деньги от продажи макулатуры, в третьих, решалась задача недостатка сырья для бумажной промышленности.

В связи с курсом на усиление макулатурной кампании в 1928 г. была отменена монополия Центрального архивного управления на распоряжение архивной макулатурой. Теперь предприятия и учреждения сами разбирали свой материал, а в архивы направляли списки дел выделенных к уничтожению. Архивы должны были рассмотреть эти списки в течение трех дней, если же архив не рассматривал списки в срок, то они автоматически считались утвержденными, что давало учреждениям право сдавать документы в утилизацию без санкции архивистов. Здесь важно отметить, что учреждения стремились как можно скорее избавиться от собственной архивной документации, не затрачивая много времени и средств на разбор своих документов. Поэтому предприятия, составляя списки материалов предназначенных к уничтожению, не редко включали в них и важные архивные документы.

Макулатурная кампания охватывала не только архивы учреждений, но и хранилища архивных бюро. Выделение макулатуры стало первостепенной задачей архивов. По данным Крайархбюро краевым архивом в 1928г. было выделено 140702 килограмм; в 1929г. – 154.000 килограмм; 1929\30г. – 18. 274 килограмм. Всего за 2, 5 года 312. 474 килограмм⁴³⁸. Стимулирование темпов макулатурных кампаний приняло даже форму ударничества. Так, в 1930 г. Средне-Волжское краевое архивное бюро вступило в соцсоревнования с Нижне-Волжским краевым архбюро и архивным бюро Черноземной области. Коллектив обязался выполнить производственный план на 120% и поднять производительность труда на 120%. При этом нормы выработки по выделению макулатуры возрастали на 239%⁴³⁹.

При такой спешности выделения макулатуры не редко уничтожались и ценные архивные материалы, что вызывало резкие протесты Центрального архивного управления, которое стремилось ввести процесс отбора архивных документов в более размеренное русло. Однако снижение темпов утилизации архивных материалов, которое стало наблюдаться в начале 1930-х гг. вызывало самые резкие нарекания со стороны представителей госторга и требование мобилизовать необходимую рабочую силу, чтобы не отставать от прошлых лет⁴⁴⁰. Не редко, такое осторожное отношение к архивным документам интерпретировалось и самими коллегами-архивистами как «вредительство». В 1932 г. Пензенскому окружному архиву с трудом удалось противостоять Пензенскому исполкому, который поставил вопрос о сдаче 50% архивного материала, хранящегося в Пензенском архиве в Утильгосторг.

Проведение макулатурной кампании в районных архивах имело ряд отличительных особенностей. Во-первых, организация разборочных комиссий в районных архивах часто было делом не выполнимым, поскольку не редко единственным работником в них являлся заведующий архивом. Во-вторых, в числе этих заведующих редко попадались квалифицированные специалисты. В-третьих, во многих районах архивы вообще не были организованы, поскольку районные органы власти не спешили выделять средства и людей на неприбыльную архивную работу.

Указанные трудности приводили к тому, что организованные макулатурные кампании здесь заменялись бесконтрольным уничтожением материала, который не редко сдавался в утилизацию без необходимой документации и санкций поверочных комиссий. Общие потери районных архивов невозможно установить, поскольку документы главным образом хранились без надлежащего учета и описания.

Таким образом, уничтожение архивных документов в Средне-Волжском крае, проводившееся уже с начала 1920-х гг., стало особенно интенсивным в 1928-1930гг. К уничтожению архивных документов по объективным причинам стремились самые различные силы. Руководители предприятий и организаций желали избавиться от компрометирующих их материалов, к тому же занимавших полезные площади. Сами архивисты пользовались моментом, чтобы избавиться от груды неразобранных, сваленных в кучи документов, разобрать и привести в порядок которые при малочисленных штатах практически не представлялось возможным. Нельзя не учитывать и такой фактор, как элементарное невежество новых управленцев, не понимавших значения исторических документов и не обладавших историческим сознанием. К тому же это происходило в условиях хронической нехватки сырья на бумажных фабриках страны.

В результате «макулатурные» кампании, с одной стороны, освободили ограниченные помещения архивохранилищ для приема новой документации. В ходе их проведения архивная служба постепенно отрабатывала поэтапную технологию уничтожения материалов, утративших свое значение, — от составления перечней со сроками хранения документов до вывоза их из архивов.

Некоторые аспекты научной и исследовательской деятельности Саратовского государственного университета в годы Великой Отечественной войны


Мерзляков С.Л.


Саратовский государственный университет


Решая в годы войны задачу подготовки необходимых стране кадров, коллектив университета одновременно занимался большой научно-исследовательской работой, направленной на решение важных оборонных и народнохозяйственных задач.

К сожалению, в имеющейся литературе, эта сторона жизни университета в годы войны представлена недостаточно⁴⁴¹. Задачей настоящей статьи является попытка восполнить этот пробел.

Как только начались боевые действия, план научно-исследовательской работы университета был пересмотрен с целью приближения его к военным нуждам. Были выделены темы научных работ, имевшие большое значение с точки зрения обороны страны. Проблематика научной работы всех факультетов существенно изменилась⁴⁴².

В своей научной деятельности в годы войны СГУ сотрудничал с АН СССР, Наркоматом обороны, с Государственным комитетом по геологии, наркоматом нефтяной промышленности и т. д.⁴⁴³ При университете было организовано Бюро научно-технической помощи, задачей которого стала организация квалифицированных консультаций и необходимых исследований силами кафедр по запросам промышленных предприятий⁴⁴⁴.

Научно-исследовательская работа в университете велась постоянно. Работу приходилось вести в тяжелых условиях. Отсутствовало отопление, в лабораториях и мастерских температура зимой была ниже нуля, электроэнергия подавалась с перебоями, водопровод часто отключали. Недоставало необходимых реактивов и аппаратуры⁴⁴⁵. Фактором, неблагоприятно отразившимся на темпах работы, являлось проведенное Всесоюзным Комитетом по делам высшей школы при СНК СССР в связи с войной сокращение ассистентских единиц и контингента научно-технического персонала. На ряде кафедр штат был уменьшен до минимума и состоял лишь из заведующего кафедрой, который в своем распоряжении не имел ни одного сотрудника⁴⁴⁶.

Ученые университета вели руководство научно-исследовательской работой студентов. В 1943 г. в студенческих научно-исследовательских кружках занималось 220 студентов. В 1944-1945 гг. действовали 20 кружков⁴⁴⁷.

Однако главной была работа на оборону. Научные работники университета за годы войны провели свыше 500 научных исследований, выполнили 1500 практических заданий оборонных предприятий и Красной Армии, дали 2000 консультаций⁴⁴⁸. Только за один 1942 г. сотрудниками университета было выполнено и дано 900 специальных заданий и консультаций, сдано 99 тем в производство⁴⁴⁹.

Перед советскими историками встала задача изучения и популяризации героического прошлого народов нашей страны, борьбы с иноземными захватчиками. Это являлось важнейшим средством воспитания патриотизма у воинов и тружеников тыла. В этом направлении старались строить свою работу и саратовские историки⁴⁵⁰.

Особая страница истории тех лет связана с пребыванием в Саратове коллектива Ленинградского университета. Зимой 1942 г. было принято решение об эвакуации оставшихся преподавателей и студентов. Ректор ЛГУ профессор А. А. Вознесенский выбрал местом эвакуации Саратов. В ночь с 10 на 11 марта прибыл первый эшелон с эвакуировавшимися⁴⁵¹. В коллективе ЛГУ работало свыше 50 академиков, членов-корреспондентов АН СССР, свыше 100 профессоров⁴⁵². Это было очень важно для СГУ, т. к. научно-исследовательская работа затруднялась из-за нехватки материалов, оборудования, лабораторных помещений, а главное - научных кадров⁴⁵³.

Примером плодотворного сотрудничества может служить пользовавшийся особой популярностью в городе Университетский платный лекторий, работавший в воскресные дни в Большой физической аудитории 3-го корпуса. Преподаватели Саратовского и Ленинградского университетов читали в нем лекции на самые разнообразные темы, и аудитория всегда была переполнена слушателями⁴⁵⁴.

В заключение, хотелось бы подвести некоторые итоги. Наука развивалась даже в самые тяжелые моменты войны. Было исследовано много проблем, имевших практическое применение, происходила активная научная работа. Таким образом, Саратовский государственный университет внес своей научно-исследовательской работой большой вклад в Победу в Великой Отечественной войне.