Geum.ru

В. И. Лекции и исследования по древней истории русского права. С. Петербург, Типография М. М. Стасюлевича, 1910 г. Лекции

Вид материалаЛекции
Подобный материал:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   55
*(48).

Относительно продолжительности деятельности выборных людей одного созыва и порядка закрытия соборов, источники не дают никаких указаний. Мы имеем однако полное основание утверждать, что деятельность выборных не всегда ограничивалась одним соборным заседанием, что иногда они принимали участие в нескольких соборах и оставались, таким образом, в сборе в течение года и даже более, В соборном протоколе 1634 г. читаем: "В прошлом 1633 г. государь царь и великий князь Михаил Федорович объявили вам на первом соборе...". Это, следовательно, второй собор для тех же выборных. Весьма вероятно, что первые соборы в царствование Михаила Федоровича состояли из выборных людей избирательного собора 1613 года, а собор 1618 г. из выборных людей призыва 1616 г.*(49) -Закрытие собора и распущение выборных совершенно, конечно, зависели от усмотрения государя. Переходим к вопросу о значении наших соборов с точки зрения права. Русский человек и теперь не очень любит строгие определения права и мало склонен облекать свои действия в точные юридические формы; ему больше по душе не юридическая область доброй веры. Точные юридические определения еще менее были в духе людей московской эпохи. Наши государи нуждались в содействии русской земли, они пользовались им в форме соборов; этим все и исчерпывалось. Никто не думал закрепить это содействие в какие-либо определенные нормы закона. Некоторые из исследователей нашей старины, исходя из тех верных положений, что никакой указ не обязывал московских государей созывать соборы, что они обращались к ним только в крайних случаях, что они могли принятии решение и независимо от того, как высказался собор, приходят к заключению, что наши соборы имели только совещательное значение, что правительство, обладая скудными средствами и плохо зная силы страны, искало в них совета и опоры, но нисколько не связывалось их мнениями. Такой взгляд едва ли может быть принят. Понятие совещательного учреждения - новое, оно незнакомо не только Московскому государству, но и ни одному из западных на той же ступени развития, и мы не имеем никакого основания допустить, чтобы люди московской эпохи смотрели на соборы с этой точки зрения. Чтобы иметь сколько-нибудь твердую точку отправления при решении этого вопроса, мы приведем несколько фактов, из которых можно будет вывести заключение о взглядах московских государей на соборы.

Что происходило на первом соборе, созванном Иваном Грозным? Из деяний . этого собора нам известна только речь царя, произнесенная им на лобном месте, в присутствии собранного им государства "из городов всякого чина". Обратившись к митрополиту, государь сказал: "Молю тя, святой владыко, будь помощник мне и любви поборник; знаю, ты желаешь добрых дел и любви. Тебе известно, владыко, что остался я после отца моего четырех лет, а после матери - восьми; родители не могли воспитать меня, а сильные мои бояре и вельможи не радели обо мне и были самовластны, так как некому было воздержать их: они предались хищению и обижали народ. Я же был как бы глух и не слышал, и не было в устах моих обличения, по причине юности моей и пустоты. Они же властвовали... О, неправедные лихоимцы и хищники и неправедный суд творившие! какой дадите ныне ответ нам за ту кровь, которую вы пролили? Я чист от сея крови. Ожидайте воздаяния своего". Затем, поклонившись на все стороны, царь продолжал: "Люди Божии и нам дарованные Богом! молю вашу веру к Богу и к нам любовь. Ныне прежних обид и разорений и налогов исправить невозможно, замедления ради юности моей и пустоты и беспомощества, и неправд ради бояр моих и властей, и бессудства их неправедного, и лихоимания, и сребролюбия. Оставьте взаимную вражду. Отныне же я сам буду, насколько в силах моих, судья вам и оборона". Если бы юный царь, Иван Васильевич, думал, вместе с некоторыми исследователями нашей старины, что в мнении народа для него нет ничего обязательного, он не обратился бы к нему с торжественным разъяснением причин неурядиц, которыми отличалось правление государства в его малолетство; у него не было бы побуждений сказать: я неповинен в той крови, которую проливали бояре. В начале XVII в. Михаил Федорович не раз обращался к соборам с просьбою "дать денег" и затем собирал определенное собором вспоможение, ссылаясь на его приговор. Это также выходит за пределы простого совещания*(50). Далее, Алексей Михайлович важнейший законодательный акт своего царствования облекает в форму соборного уложения. Мы не будем теперь останавливаться на вопросе о том, принимали ли чины собора 1648 г. участие в составлении самых статей Уложения или нет; мы возьмем из их деятельности только то, что всеми признано: они подписали Уложение. Но что значит подписать что-либо или, как тогда говорили, приложить свою руку? Приложить руку к делу значит принять участие в его совершении, в данном же случае - согласиться. Так именно понимали значение подписи люди Московского государства. Мы имеем челобитье чинов собора 1648 г., в котором они просят государя, чтобы были отобраны у монастырей, протопопов и попов те вотчины, которые они приобрели после собора 1580 г. (этим собором такие приобретения воспрещались). Обязательность постановлений собора 1580 г. для духовенства своего времени они выводят из того, что "власти к тому приговору и руки свои приложили, что им и впредь, кто по них иные власти будут, никаких земель в монастыри не имать" (А. Э. IV, ЗЗ). Другой вопрос, добровольно было это согласие или нет? По краткости официального протокола собора 1648 г. и скудости других известий, мы не можем ответить на него с надлежащей полнотой. Есть основание думать, что для некоторых чинов, по крайней мере, это согласие не было добровольным. Мы имеем заявление патриарха Никона, в котором он так выражается о соборе 1648 г.: "И то всем ведомо, что собор был не по воли, боязни ради междоусобия от всех черных людей, а не истинные ради правды". Но это не изменяет существа дела: члены собора могли действовать под какими - либо влияниями, которые и определили направление их воли; но самый факт согласия остается несомненным. Вместе с этим, вне спора и то, что Алексей Михайлович находил нужным их согласие для издания Уложения. Наконец, отмена местничества совершилась также при участии выборных "общим советом всех". Мысль, руководившая правительством в этом случае, совершенно понятна. Местничество, возникнув в силу обычая, охватывало все разряды служилых людей и так глубоко проникло в жизнь, что отмена его могла иметь надлежащую силу только благодаря соглашению всех. В виду приведенных фактов, едва ли можно сомневаться, что значение московских соборов не исчерпывается понятием совещательного учреждения: оно идет далее, хотя никакой указ формально и не признавал за ними того положения, которым в действительности они пользовались. Понятие абсолютной власти, во всей своей теоретической ясности и последовательности, окончательно сложилось у нас только в царствование Петра I. Московская эпоха по отношению к этому вопросу являет еще переходное состояние. В качестве эпохи переходной, она и представляет одновременное существование разнообразных начал. He может подлежать никакому сомнению, что московские государи признают за собою право действовать и помимо соборов; этим правом они пользуются и в эпоху соборов. Но рядом с этим они признают что-то и за народом, в силу чего и" обращаются иногда к его согласию. С исторической точки зрения это "что-то" есть слабый остаток порядков княжеской эпохи, когда князь и народ, по особенностям быта того времени, находились в несомненной друг от друга зависимости.

С такою же неопределенностью юридического значения представительства встречаемся и в Западной Европе. С точки зрения формального права, участие представителей одинаково не признано ни по отношению к законодательству, ни по отношению к взиманию податей. Но на деле к ним обращаются с просьбами дать денет, и они дают деньги, а иногда их содействием пользуются и при издании законов. Во Франции эта неопределенность осталась постоянным признаком деятельности генеральных штатов. Иначе в Англии. Благодаря особенности английского характера, который крепко держится того, что раз вошло в практику жизни, вследствие чего все развитие английской истории отличается постепенностью и отсутствием резких скачков, неопределенность продолжалась не долго. Уже вт. 1297 г. король Эдуард I принимает на себя обязательство не налагать податей иначе, как с общего согласия архиепископов, епископов, графов, баронов, рыцарей, горожан и всех свободных людей королевства. Его преемник, Эдуард II, в 1322 г. делает еще шаг в этом направлении. Он соглашается не издавать никаких постановлений касательно прав короля и его наследников, прав королевства и всего народа - иначе, как с согласия духовенства, графов, баронов и представителей общин. В каждом из этих статутов встречаем выражение: "как это и прежде было в обычае". Итак, это закрепление предшествовавшей практики. He должно, однако, думать, что эта практика не имела исключений. Король Эдуард I в 1381 г. собственною властью отменил часть парламентского статута, изданного в 1278 г. И это, конечно, не единственный случай. Таким образом, и в Англии, как у нас, короли то пользуются содействием народа, то нет. Даже и после формального признания королями прав представителей, случаи нарушения ими этих прав не составляют редкости.

Права английских выборных, предоставленные им статутами 1297 и 1422 г. гораздо древнее практики XIII в. Они представляются лишь дальнейшим развитием старых порядков феодальной эпохи и применением их к новому началу представительства. В силу обычаев ленного права, обязанности вассалов к королю были определены как относительно размеров военной службы вассалов, так и денежного вспоможения, которое они должны были оказывать своим государям. Но английские короли не всегда держались в пределах ленных обычаев. Отсюда возникает ряд столкновений между королями и баронами. Результатом этих столкновений являются грамоты, в которых короли подтверждают права своих вассалов. В ряду этих грамот первое место, не по времени, a пo значению, принадлежит хартии Ивана Безземельного, царствование которого отличалось особенно необузданным произволом. Эта хартия, известная под именем великой, содержит в себе, рядом с подтверждением всех феодальных прав баронов, как они определялись существовавшими до того времени обычаями и прежними королевскими грамотами, еще следующее постановление: король обязывается в тех случаях, когда расходы его не могли быть покрыты обыкновенными доходами, удовлетворять нуждам королевской казны не иначе, как по совету архиепископа, епископов, графов, баронов и всех своих непосредственных вассалов. Вот где начало позднейших прав английских представителей. Когда возникло представительство свободных городских общин, оставалось только распространить это готовое уже начало и на городских выборных. Это не трудно было сделать в виду высокого политического такта английских баронов. Уже в великой хартии они выступают представителями интересов не своего только сословия, а всего государства, и выговаривают весьма важные гарантии личной свободы для всего населения королевства. Английские короли не противились этому распространению прав баронов на все представительство, из которого они умели сделать удобное орудие управления страной. Возникновением своим представительство везде обязано личному действию государей, но твердый юридический характер это учреждение получило только в Англии, и притом благодаря особому складу английского ума и особому ходу английской истории, причем на долю королей выпадает не столько инициатива, сколько благоразумная уступчивость.

В заключение нам необходимо остановиться на оценке деятельности наших соборов с точки зрения политики. Может быть, ни один из вопросов, относящихся до соборов, не подвергался столь разнообразному решению. как этот. В то время, как одни исследователи видят в наших соборах идеал, к которому должны стремиться государственные учреждения, другие приходят к заключению, что земские соборы никогда не могли сделаться существенным элементом государственной жизни, что они даже не могли дать правительству ни помощи, ни совета.

Оба мнения одинаково - крайности.

Наши соборы - не идеал, потому что мы наблюдаем в них представительные учреждения в зародышном их состоянии. Нужно было еще многое, чтобы из них выработалось правильное государственное учреждение. Но также несправедливо, что они не могли дать правительству ни помощи, ни совета.

Обратимся к фактам.

История наших земских соборов показывает, что они всего чаше собирались в самый критический период жизни Московского государства. Самое большое число соборов выпадает на царствование Михаила Федоровича, когда Россия должна была бороться с величайшей неурядицей, наследованной от смутного времени. В годину общего бедствия, при всей трудности своего положения, правительство не усомнилось обратиться к содействию выборных людей. Чем же заявили себя эти выборные? Затруднили ли они ход правительственной деятельности? Этого никто не скажет. Если Михаил Федорович, в продолжение всего своего царствования, созывает соборы, то мы можем, кажется, заключить отсюда, что они не затрудняли, а облегчали его деятельность. Что иначе могло бы заставить его обращаться к созванию выборных? Изо всех имеющихся у нас данных мы можем вывести только одно заключение: выборные люди стояли в уровень с их высоким призванием и хорошо понимали потребности своего времени; они без всякой розни соединились у престола . избранного ими государя и не жалели ни жизни, ни имущества для спасения отечества. Одной патриотической деятельности земских соборов начала XVII в. уже довольно, чтобы Россия всегда вспоминала о них с благодарностью.

Но Михаил Федорович обращался к земским соборам не в крайние только минуты, когда для спасения отечества требовалось напряжение всех сил государства. Он обращался к совету земли и для решения обыкновенных, текущих вопросов государственной практики. Мы знаем, что на предложение английского посла Джона Мерика царь отвечал, что такого дела нельзя решить без совета всего государства. На деле, по объясненной выше причине, было созвано не все государство, а только торговые люди. Совет торговых людей был принят государем и на его основании был составлен ответ английскому уполномоченному. С нашей точки зрения, важно не содержание ответа, a то, что правительство приняло мнение торговых людей: они, значит, могли дать ему полезный совет.

Эта полезная деятельность выборных людей переходит и в царствование Алексея Михайловича. К составлению важнейшего памятника своего царствования, соборного Уложения 1649 г. этот государь приступает по челобитью стольников, стряпчих, дворян московских и жильцов, дворян и детей боярских всех городов, гостей и гостиной сотни и всяких чинов торговых людей. Это мы знаем из грамоты новигородского воеводы губному старосте Обонежской пятины (А. Э. IV, 27), которою ему предписывалось, согласно царской грамоте, произвести выборы для собора 1648 г. Во введении же к уложению 1649 г. говорится, что государь, июня 16-го дня 1648 г., приказал составить уложение, посоветовавшись только с духовенством да членами своей думы. Сопоставляя это свидетельство с вышеприведенным, надо придти к такому заключению: государь предложил на обсуждение духовенства и членов своей думы челобитья выборных людей и, по одобрении его ими, приказал приступить к составлению уложения. Таким образом, вопрос о составлении уложения обсуждался тем же порядком, как и вопрос об отмене местничества: сперва они рассматривался выборными чинами, а затем духовенством и царской думой. Но как возник он у выборных, было ли это их самостоятельное челобитье, поданное по собственному побуждению, или они были созваны на собор, и государь предложил им какой-либо вопрос, который и привел их к мысли об уложении, мы не можем сказать. Как бы то ни было, не может, однако, подлежать сомнению, что мысль о составлении нового уложения возникла у выборных людей. Этот вывод, на первый взгляд, может показаться маловероятным, но он совершенно согласен с московским порядком вещей. Неудобства, проистекающие от неопределенности закона, его неполноты, непоследовательности, неясности, должны были чувствоваться выборными людьми гораздо сильнее, чем боярами, окольничими, думными людьми и другими приближенными к государю лицами, которым не далеко было идти для разрешения всех возбуждаемых законом сомнений. Для городовых же людей это разрешение являлось в форме московской волокиты, которая была для них пуще татарского погрома. Понятно, для них вопрос о приведении законов в порядок был самым настоятельным, тогда как для бояр, окольничих и других сильных людей всякая неясность закона в то темное время могла быть даже полезна. Уложение 1649 г. действительно отменяет некоторые установившиеся в XVII в. помимо государевых указов порядки, выгодные сильным людям и невыгодные казне и людям мелким.

Но этой челобитной выборных не ограничивается их участие в деле составления уложения. Представители, со бранные на соборе 1648 г., с целью государево земское дело утвердить и на мере поставить, подавали, как обыкновенно, челобитные, которые, по принятию их государем, и вносились в уложение. Из 40 статей XIX главы уложения "о посадских людях" - 17 (1, 2, 5 - 18, 39) составлены почти буквально по челобитным выборных людей*(51). Иногда в самых статьях Уложения находим указание на их происхождение из челобитных. О монастырском приказе читаем, что государь указал ему быть особо по челобитью стольников, дворян и посадских людей. Особенно любопытное указание на участие выборных людей в составлении статей Уложения находим в ст. 42 главы XVII: "А ныне государь, советовав с отцом своим, патриархом, с митрополиты и епископы, и говоря с своими бояры, с окольничими, с дворянами московскими и городовыми, указал и собором уложили..." за этим следуют уложенные статьи. Ясно, что собор 1648 г. подходит к разряду тех соборов, результатом которых были соборные приговоры. Сколько всего было подано челобитных чинами собора 1649 г. и в какой мере вошли они в уложение, вопрос этот едва затронут нашей литературой. Но что чины собора принимали участие в самом составлении статей уложения, в этом не может быть сомнения*(52).

Уложение не единственный памятник, свидетельствующий о влиянии челобитных на указную деятельность Алексея Михайловича. В 1649 же году последовал царский указ, которым дозволялось английским купцам приезжать для торга только в Архангельск, въезд же во внутренние города воспрещался (Рум. соб. III, 138). Этот указ последовал в ответ на челобитье торговых людей разных городов от 1646 г. (А. Э. IV, 13), в котором они именно просят о таком воспрещении. Многие мотивы указа 1649 г. прямо списаны с челобитья торговых людей. Эта челобитная подписана 126 торговыми лицами разных городов. Здесь есть казанцы, нижегородцы, ярославцы, костромичи. суздальцы, муромцы, псковичи, белозерцы, холмогорцы и иные многих городов люди. При каких условиях возникло их челобитье - не знаем.

В виду приведенных фактов, мы думаем, нельзя утверждать, что выборные люди не могли дать московскому правительству ни помощи, ни совета. Сторонники этого мнения особое внимание посвящают азовскому собору и из обзора его действий приходят к заключению, что на этот памятник древнего земства грустно смотреть; по их мнению, он не делает чести тогдашнему обществу по отсутствию в нем политической мысли и по наивно высказанным эгоистическим стремлениям сословий. Остановимся и мы на деятельности собора 1642 г.*(53)

Для правильного суждения о деяниях азовского собора прежде всего необходимо обратить внимание на форму, которая придана была его заседаниям. Государь приказал чинам собора отвечать на его речь порознь. Михаил Федорович, обращаясь к собору, не имел, следовательно, намерения придти к соборному приговору, а желал только получить мнения членов. Эта задача собора объясняется сложностью предложенного ему вопроса. Дело шло об удержании Азова, а удержание Азова должно было вовлечь Московское государство в войну с Турцией, которая могла затянуться на много лет. Сколько трудностей представлял азовский вопрос, видно уже из того, что удержать Азов за Россией не суждено было и Петру Великому, при всей его энергии; с Азовом России удалось порешить только во второй половине XVIII в. Итак, подача мнений порознь чинами собора 1642 г. не есть признак упадка соборной жизни. Она условливалась сложностью вопроса и прямо была предписана правительством. Такого же рода ответы порознь встречаем, в подобных же случаях, и прежде, в XVI веке (собор 1566 г.), и позднее (собор 1653 г.).

Чинам собора было предложено два вопроса: первый, принять ли Азов от донских казаков? и второй, если принять, то какими средствами держать его? Подлинные слова вопроса очень любопытны; в них содержится уже ясное указание на все трудности дела. Вот они: "принять ли Азов и стоять ли за него, и ратных людей посылать ли против турских и крымских, и казанских татар, и разрыв с ними чинить ли? Будет Азов город принят, то многие ратные люди будут надобны в Азов, и в польские, и в украйные города: и на городовое азовское дело и ратным людям на жалованье деньги надобны будут многие, и хлебные, и пушечные, и всякие запасы надобны не на один год, потому что война бывает у турских людей не по один год, и такие великие деньги и многие запасы на те годы где иметь?"

Несмотря на весьма неудобный порядок занятий собора, который вовсе не способствовал тому, чтобы чины выработали какое-либо одно мнение, мнения большинства членов во всех существенных пунктах до такой степени согласны между собою, что нам стоит только сосчитать голоса, чтобы получить весьма солидное большинство вт, пользу одного определенного порядка действий. Всего было допрошено 181 выборный, не считая духовенства, число которого неизвестно, но, судя по другим соборам, едва ли могло превышать цифру 25. Никто, конечно, не будет ожидать, чтобы все члены собора отнеслись с одинаковым вниманием к своему делу; этого мы не встретим и ни в одном современном собрании представителей; позволительно желать только, чтобы большинство их взвесило все стороны вопроса и дало ответ, согласный с истинными пользами государства. Этому желанию чины азовского собора совершенно удовлетворяют.

На первый вопрос принять ли Азов от донских казаков или нет, - духовенство и 43 выборных (10 стольников, 20 московских дворян, 4 голов стрелецких и 9 городовых дворян) не дают своего определенного мнения, предоставляя решение воле государя: "а в приимке города Азова, в том его государева воля", говорят они. Духовенство мотивирует свой ответ тем, что ему это дило не за обычай. Все остальные выборные, 138 человек (206 дворян и 32 посадских), решительно высказались, что Азов надо принять и с турецким султаном разорвать. Мнения 138 выборных весьма достаточно мотивированы,хотя и не всеми совершенно одинаково. Чисто политических мотивов они приводят два. Это, во-первых, неправды турецкого и крымского царей. На этот мотив указывают 43 дворянина и 32 посадских. Некоторые из них говорят коротко: "И тебе государю велеть Азов у донских казаков принять и с турским, и с крымским царем разорвать, за их многую перед тобою неправду, что они, жертвовав тебе, государю, многую неправду чинили и про ту их неправду известно тебе, государю". Два московских дворянина, Никита Беклемишев и Тимофей Желябужский, останавливаются на этих неправдах с большею подробностью: "Всегда, говорят они,крымский царь государю шерть свою давал на том, что войне от крымских людей в государеве земле не быть, и он через шерть свою лгал, по вся годы крымские и азовские татары государевы украйные города воевали и, в Азов православных крестьян приводя, продавали в свои же бусурманские орды в порабощение, а он имал с того полону пошлины от девяти десятого человека; да он же крымский царь чрез свою шерть в прошлых годах, как было у государя с польским королем развратье и стояли его государевы ратные люди под Смоленском, и он, сведав то, послал в государеву землю царевичев с крымскими людьми войною" и т. д. Весьма близко к этому мотивируют свое мнение гости и посадские люди: "А как, государь, Азов был за турским царем, говорят они, и в то время в украйных городах турские, и крымские, и ногайские татары ходили войною по вся годы безпрестани, и кровь крестьянскую проливали многую и в полон сводили крестьянского народа много же, а в том Азове полоненных людей продавали и в свою, и в иные многия земли, и крестьянской православной вере наругались, и в те годы твои государевы украйные городы и с уезды пустели". Второй мотив состоял в следующем. Московскому государству необходимо владеть Азовом для того, чтобы держать в своих руках ногаев и других кочевников южных степей. На этот мотив указывают 65 дворян. Вот как выражаются по этому поводу 63 городовых дворянина. "А хотя и отдати Азов, тем бусурманов не утолить и не удобрить и войны, и крови от крымских и от иных поганых бусурманов не укротить. а турских бусурманов только пуще тою отдачею на себя подвигнути. А лучше, государь, что Азов тебе государю и всей земле принять и крепко за него стоять, а ногаи, государь, кочуют ныне на твоей государевой земле от Азова не далече; а за кем будет Азов, тому они будут и служить. А только, государь, он будет за турским, и они будут твою государеву вотчину пленить и пустошить".

К этим двум присоединяется еще третий мотив не политического, а религиозного свойства; он состоит в опасении, как бы не навести отказом от Азова на всероссийское государство гнева Божия, так как казаки заняли Азов изволением вышнего Бога. Так высказываются все городовые дворяне, подавшие мнение в пользу принятия Азова. Ссылка на такое чисто религиозное соображение не удивит нас, если мы припомним, что дело происходило в царствование Михаила Федоровича, соправителем которого много лет был святейший патриарх Филарет. Городовые дворяне заслужили бы упрек в отсутствии политического смысла только тогда, если бы они привели один этот мотив, но они приводят его вместе с мотивами чисто политическими, вполне исчерпывающими дело. Зная благочестивое настроение царя, они только усиливают этим сопоставлением значение своих политических соображений.

Сто тридцать восемь выборных, высказавшихся в пользу войны, выражают свое мнение в самой мягкой форме. Многие из них, прежде чем высказать собственную свою мысль, говорят, что решение вопроса зависит от государевой воли. Так выражаются Беклемишев, Желябужский, гости и посадские люди. Можем ли упрекать их за это? Наоборот, мы видим в этом глубокое понимание тех условий, среди которых они призваны были действовать.

Первый вопрос получил, таким образом, совершенно ясно и верно мотивированное решение значительного большинства членов собора. Действительные пользы России именно состояли в удержании Азова. Это оправдывается и всем последующим направлением нашей политики, за целое столетие: Петр Великий стремился к Азову, но по неблагоприятно сложившимся обстоятельствам должен был отказаться от него; позднее, в том же направлении действовала Екатерина Великая и окончательно закрепила Азов за Россиею. Если мы с признательностью относимся к стремлению этих государей на юг, то с такою же признательностью должны относиться и к деятельности собора 1642 г., мнения которого предопределили это стремление.

Переходим ко второму вопросу. Вопрос о средствах удержания Азова был разработан чинами, высказавшимися в пользу этого удержания, не с меньшим вниманием. Вопрос этот, естественно, распадается на несколько отдельных. Дело идет не только об удержании Азова, но и о войне с турками, которые на занятие Азова московскими людьми могли ответить вторжением в пределы Московского государства. Далее, для удержания Азова и для войны с турками нужны войско и денежные средства. Таким образом, решению чинов собора подлежали четыре отдельных вопроса. Они и действительно останавливаются на каждом из них, хотя и не все в одинаковой мере. Посадские судят только о денежных средствах, так как дело военной службы им мало известно. Городовые дворяне дают мнение как о деньгах, так и о военных силах, ибо они несут личную военную службу и помогают деньгами. При обсуждении этих мнений надо иметь в виду особые условия Московского государства и с точки зрения этих условий произносить свой приговор: упуская из виду особенности тогдашних порядков, мы легко можем обвинить чинов азовского собора в том, в чем они нисколько не виноваты. Московские люди, высказывая свое мнение о способах удержания Азова, стоят на почве Московского государства и действовавших в нем порядков. Они не вводят никаких реформ (в чем, в виду предложенного им вопроса, к упрекнуть их нельзя), a ограничиваются указанием тех средств, которые были под руками.

Держать Азов они предлагают теми же донскими казаками, которым удалось отбить его у турок (на что изъявили готовность и сами донцы), послав им на помощь охотников солдат и стрельцов. Это мнение всех городовых дворян, высказавшихся в пользу принятия Азова, а также и 10 стольников и 20 московских дворян, сославшихся на волю государя. Дворян Московского государства упрекают за этот совет.

Говорят, что они указывают на охотников и солдат, а сами пойти в Азов не вызываются. Этот упрек покажется основательным только тому, кто упустит из виду, как было устроено это дворянское войско. Людям же Московского государства, которые это хорошо знали, не могла и в голову придти мысль о постоянном держании Азова дворянами, так как эта задача не соответствовала характеру дворянского войска. Дворяне, выходя в поход, выводили с собой людей своих в полном вооружении и на конях. Во все время похода они должны были содержать себя, людей и лошадей на свои собственные средства. С этой целью они везли за собой на особых вьючных лошадях все необходимое продовольствие. Если оно истощалось, они должны были покупать его на свои же деньги. Такое войско, естественно, могло действовать только в течение сравнительно небольших промежутков времени. Это. конечно, большое неудобство, но еще было свойственно и всем другим государствам Западной Европы, войска которых тоже, в свое время, состояли из воинов-помещиков. Обязанность обладателя рыцарского лена - выставить тяжело вооруженного человека и содержать его во время похода на свой счет - обыкновенно ограничивалась, по тем же соображениям, 40 днями в году. Употребить этих помещиков-воинов на постоянное занятие Азова значило оставить их без всяких средств). В виду этого дворяне и предлагают для постоянного занятия Азова такой разряд войск, который содержался государевым кормовым и денежным жалованьем. Это охотники, входившие в состав солдатских, стрелецких и рейтарских полков.

На пополнение такого войска дворяне предлагают взять даточных людей, прибавляя "опричь наших крепостных и кабальных". Эту оговорку тоже ставят в упрек городовым дворянам, усматривая в ней наивную щедрость на чужой счет. В действительности же в этой оговорке отразился только обыкновенный порядок Московского государства, который перешел и в Уложение 1649 г. Обязанность выставлять даточных лежала, обыкновенно, на тех вотчинниках и помещиках, которые лично не могли выходить на службу. Сюда относились: патриарх, монастыри, вдовы, сироты и пр.; их даточные распределялись по рейтарским и солдатским полкам. Служилые же дворяне только тогда давали даточных, когда за старостию и болезнями не были способны сами выступить на войну. В противном случае, выходя на войну лично, они выводили с собой и людей своих. Брать с них даточных значило бы брать с них вдвое против других.

Таково мнение чинов относительно занятия Азова. Относительно возможной войны с турками, городовые дворяне предлагают собрать все государство,обыкновенный способ встречи неприятеля в Московском государстве, т.е. они предлагают призвать всех, на ком лежала военная служба, следовательно, и их. Указывая на это обыкновенное средство, они просят предварительно потребовать у всей земли роспись, сколько за кем крестьян, чтобы можно было каждого обложить службой соответственно его силам. Пространное мнение об этом дворян Суздаля и других городов, в числе 41 человека, с которым в существе сходно и мнение дворян мещерских, коломенских и других городов, в числе 63 человек, оканчивается такими словами: "И тут будет вся твоя государева земля готова против таких нечестивых бусурман нашествия".

Наконец, что касается денежного и хлебного жалованья, то и здесь городовые дворяне различают потребности настоящей минуты, именно содержание людей, которые будут посланы в Азов, от потребностей войны, которая может возгореться с Турцией. Для удовлетворения первой потребности они предлагают собрать хлеб с украйных городов, по близости их к Азову, "для скорого поспещения", как они выражаются; а затем предлагают вести войну средствами всего государства, собирая со всех, без выбора: "А хлебных запасов вели, государь, взять со всей государевой земли, со всех без выбора, и тут, государь, запасов ратным твоим людям будет много, не на один год". Но и в этом случае они предлагают производить сбор сообразно средствам каждого, облагая богатых людей соответственно их многим поместьям и животам. Ту же мысль, чтобы все несли тягости войны, высказывают и посадские люди. Они просят, чтобы повинности были наложены "на всю землю и на всяких чинов людей, чтобы никто в государевой земле в из былых не был.

Чинов собора упрекают в том, что они не указывают, сколько же именно должно с них взять, а ссылаются на усмотрение государя: "что ты, государь, укажешь положить на свою государеву землю". Действительно, такие указания, если и не отсутствуют совершенно, то во всяком случае их очень мало. Но точное определение суммы всех издержек предстоящей войны и не могло быть сделано: нельзя было, конечно, предвидеть, во что эта война могла обойтись. Решаясь на нее, чины собора берут на себя и все издержки, заботясь о том только, чтобы они равно мерно падали на всех и чтобы из былых не было. Затем, порядок участия в этих издержках каждого отдельного чина не представлялся людям XVII в. в такой степени неопределенным, как он может представляться нам; рассматриваемый случай участия всех в издержках войны не есть первый. Московские люди в царствование Михаила Федоровича не раз призывались к такому участию. Предшествовавшая практика установила уже, до некоторой степени, и размеры этого участия. Так с посадских людей оно определялось пятой деньгой с животов и промыслов. Дворяне приносили по совести, что могли, для чего представляли особые росписи. Эта практика имелась, конечно, в виду чинами собора. В мнении же, поданном городовыми дворянами, встречаемся даже с попыткой определения их служебных и денежных повинностей. Они просят, чтобы количество дворов, с которого должно было выводить вооруженного человека на содержании помещика, было определено единообразно для всех. Мерою такого определения они просят принять 50 дворов. У кого было более этого количества, с того предлагают брать деньги, у кого менее, тому просят давать в помощь денежное жалованье.

Мы привели существенные черты ответов чинов собора на царские вопросы, но не исчерпали всего их содержания. Как в Западной Европе, так и у нас собрания представителей всегда давали повод к принесению жалоб на недостатки современного порядка и злоупотребления органов управления. Порядки Московского государства в XVII в. представляли очень много темных, сторон; в злоупотреблениях администрации недостатка также не было. He останавливаясь на сколько-нибудь подробной характеристике недостатков управления московской эпохи, ограничимся указанием на крайнюю неравномерность повинностей. В то время, как высшие московские чины. богато одаренные поместьями, почти не чувствовали тягостей службы, на городовых дворян обязанность службы издала крайне тяжелым бременем. Как разнилось положение служилых чинов, видно из челобитной городовых дворян, поданной ими за год до азовского собора. Из этой челобитной узнаем, что братья, племянники, дети и внуки городовых дворяне, не хотя с ними государевой службы служить и бедности терпеть, кидают свои поместья и вотчины и бьют челом в боярские дворы, окольничим, стольникам, дворянам московским и иным людям дают на себя служилые кабалы и женятся в их дворах на крепостных жонках и девках. Таким образом, были дворяне, которые считали для себя более выгодным поступить в крепостную зависимость других дворян, чем пользоваться поместьями и нести с них государеву службу. Значит, оделение поместьями и служба с них были крайне неравномерны. В виду этого, можно ли винить городовых дворян, что, рассуждая о средствах ведения войны, они особенно указывают государю на бояр и ближних людей, которые пожалованы многими поместьями "против их чести и тебе, государю, их службы", прибавляют они почтительно; указывают на свою братию служилых людей, которые назначаются к корыстовым делам; указывают на дьяков и подьячих, которые "пожалованы государевым денежным жалованьем и поместьями и вотчинами, и будучи беспрестанно у государевых дел и обогатев многим богатством, неправедным своим мздоимством, накупили многие вотчины и домы строили многие палаты каменные такие, что неудобо-сказаемыя", указывают на все это и просят обложить эти чины против домов их и пожитков, а с вотчин и поместий взять конных ратных людей. Подобно этому они делают особое указание на патриаршие и монастырские имущества. Здесь за них и самый закон. Соборным определением 1580 г. было воспрещено отдавать по душе вотчины в монастыри. Несмотря на это, монастыри продолжали приобретать их вт, ущерб служилым людям. Дворяне были в праве указать на этот ксточник государственных средств; они в праве были сделать даже более: они могли просить, как чины собора в 1648 г., отобрать все эти приобретения, сделанные в нарушение закона, и раздать им в поместья. Но дворяне азовского собора, несмотря на предстоявшую им войну, поступили сдержаннее дворян собора 1648 г.; они просят, чтобы их бедных, разоренных, беспоместных и малопоместных государь велел взыскать своею милостию, поместным и денежным жалованьем, но об отобрании монастырских вотчин не говорят.

Подобно тому, как городовые дворяне жалуются, что они разорены московскою волокитою и неправедными судами больше, чем крымскими и турскими басурманами, жалуются и посадские люди на тягость своей тяглой службы, на тягость повинностей, на конкуренцию иностранцев, на обиды воевод. "А торжишки, государь, говорят они,стали у нас гораздо худы, потому что всякие наши торжишки на Москве и в городах отняли иноземцы; а в городах всякие люди обнищали и исхудали до конца от твоих государевых воевод". Возможность таких прямых заявлений и составляет одну из хороших сторон созвания выборных людей. Откуда же и узнать было московскому государю истину о положении дел в государстве, как не из этого непосредственного общения с представителями земли? Мы упрекнули бы этих выборных XVII в., если бы жалобы их были неосновательны. Но справедливости их, судя по всем современным известиямг, нет ни малейшего основания заподозрить. При этих условиях чины азовского собора заслужили бы осуждение, если бы скрыли от правительства настоящее положение дел и тем ввели его в заблуждение.

В виду несомненно бедственного положения страны, которое сознавалось всеми чинами собора, мнение большинства об удержании Азова получает, в наших глазах, особенно высокое значение. Азовский вопрос был решен ими не с эгоистической точки зрения кошелька, ибо с этой точки зрения всего лучше было бы отказаться от обладания Азовом и войны с турками, а с точки зрения истинных польз и нужд Московского государства.

Любопытно, что наиболее выработанное мнение подано большинством городовых дворян (104 из 112), за которыми следуют все посадские (32 человека). Стольники же (10 человек) и все московские дворяне (22), за исключением двух, почти по всем вопросам ограничились ссылкою на волю государя. А между тем эти два последние разряда находились в особой близости ко двору государя и были по преимуществу взыскиваемы царскими милостями. Придворная жизнь, как видно, не вела в Московском государстве к развитию политического смысла. Приведенное выше мнение посадских людей о причинах удержания Азова особенно знаменательно. Из предшествующего мы знаем, что посадские люди азовского собора состояли едва ли не исключительно из московских сотен. Для них лично указанные ими невыгоды потери Азова, по их отдаленности от этого города, могли быть всего менее чувствительны, тогда как издержки войны падали и на них. Это не помешало им, однако, подать мнение с точки зрения общих нужд Московского государства, a не своих личных.

Подведем итоги.

Всех членов, подавших мнения, было 181, а с духовенством 206. Из них:

1) По вопросу о принятии Азова и войне с турками за принятие Азова и войну с турками высказалось 138 человек. Отказались дать свое мнение 43 человека служилых людей и 25 духовных особ, последние, ссылаясь на то, что это дело им не за обычай; всего 68 человек.

2) По вопросу о средствах удержания Азова, за удержание его донскими казаками и охотниками, состоящими на государевом жалованьи, высказалось 136 служилых людей. Остальные 13 сослались на волю государя; духовенство и посадские также не высказали своего мнения на том основании, что дела этого рода им не за обычай; всего 70 человек.

3) По вопросу о способах ведения войны с турками изъявили готовность лично принять в ней участие 129 служилых людей, из числа которых 104 человека представили подробное мнение о ведении этой войны силами всего государства. He подали мнения 20 служилых людей. все посадские и духовенство на том же основании; всего 77 человек.

4) По вопросу о денежных средствах для войны изъявили готовность нести издержки войны - 163 человека, в том числе все духовенство и все посадские: 138 человек из числа этих 163 высказались, кроме того, в пользу равномерного распределения издержек войны на все государство. He подали мнения, ссылаясь на волю государя, 43 служилых человека.

Если мы из этих итогов исключим цифры тех членов собора, которые по особенностям своего сословного положения не могли иметь своего мнения о некоторых из предложенных собору вопросах, то получим следующий результат голосования: по первому вопросу 138 голосов против 43; по второму - 136 против 13; по третьему - 129 против 20; по четвертому - 163 против 43. Во всех этих четырех случаях меньшинство дало не отрицательные ответы, а только отказалось от подачи своего мнения, наперед присоединившись к мнению правительства*(54).

Такое голосование может сделать честь патриотизму любого собрания представителей.

Несмотря на патриотический ответ чинов собора 1642 г., Михаил Федорович не нашел возможным подвергнуть изнуренную страну опасностям новой войны и приказал донским казакам очистить Азов. ,Это распоряжение царя не изменяет существа дела: значительное большинство членов собора высказалось в духе истинных нужд России и, в этом смысле, навсегда решило азовский вопрос; но время не представляло достаточных средств для исполнения решения. Позднейшая политика наших государей оправдывает мнение чинов азовского собора и служит ему лучшей похвалой.

Земские соборы Московского государства представляются несомненно полезными, как средство непосредственного общения государя с землей: из челобитных выборных людей государи прямо знакомились с потребностями страны, недостатками управления и злоупотреблениями органов администрации. Из предшествовавшего мы видели, что московские выборные люди стояли в уровень с тем высоким призванием, с которым московские государи обращались к ним. Отчего же соборы вышли из употребления? Отчего Алексей Михайлович, обращавшийся в первые восемь лет своего продолжительного царствования не менее четырех раз к содействию выборных людей, в остальные 23 года не созвал ни одного собора?

Если бы подобный вопрос был нам предложен относительно французских генеральных штатов, которые перестают созываться уже в первой половине XVII в., мы, не затрудняясь, сказали бы, что вина падает частью и на самих выборных людей. Благодаря легкой впечатлительности и порывистости французского характера, генеральные штаты уже в половине XIV в. начинают заявлять притязания с целью расширит свою власть насчет королевских прав: они начинают вмешиваться в определение личного состава королевского совета требуют. чтобы их челобитные принимались без всяких изменений и непременно получали силу закона; они, наконец, поднимают вопрос о народном верховенстве. Для проведения подобных нововведений они пользуются самыми критическими минутами французского государства, как, например, в 1356 г., когда король был взят в плен. Этим резким стремлением к расширению своей власти они, естественно, вызвали французских королей на борьбу, результатом которой было не дальнейшее развитие генеральных штатов, а их смерть, и та нелюбовь к идее народного представительства, которая сделалась семейным чувством членов французского королевского дома.

Г-жа Кампан, в своих мемуарах рассказывает, что раз вечером, в кабинете Людовика XV, происходил разговор по поводу некоторых затруднений, которые тогда испытывало французское правительство. Один из присутствующих высказал мысль, что затруднения эти должны привести к созванию генеральных штатов. Король, обыкновенно спокойный, при этих словах быстро оживился, взял виновника их за руку и горячо сказал ему: "Милостивый государь, никогда не повторяйте этих слов. Я не пылкий человек, но если бы я имел брата и он был способен дать мне подобный совет, то, не медля ни минуты, я пожертвовал бы им для спасения монархии и спокойствия королевства".

Людовик XV очень ошибался. Для спасения монархии во Франции именно не следовало прерывать общения с представителями народа. Но если короли поддались чувству малодушного страха и удалились от народа, мы все-таки должны признать, что к такому печальному исходу они были вызваны враждебными монархическому началу партиями в среде самых генеральных штатов.

Но отчего же Алексей Михайлович не созвал ни одного собора в течение последних 23 лет своего царствования? Были ли у нас враждебные царской власти партии? Таких партий на наших соборах никогда не было. Московские выборные люди всегда отличались преданностью монархическому началу и не обнаруживал и ни малейшего стремления выйти из тех границ, которые указывались им волею государей; они всегда стояли на почве установившихся порядков; свои жалобы они приносили в самой почтительной форме. Их деятельность никак не могла казаться опасною нашим государям, которым должны быть совершенно чужды страхи, погубившие французский королевский доме. Наконец, чины Московского государства никогда не оказывались враждебными тем реформам, которые вызывались благом государства. Доказательство этому имеем в соборе 1682 г., который решил отмену права местничества, столь дорогого для больших московских родов.

На поставленный выше вопрос некоторые писатели отвечают: соборы вышли из употребления потому, что не носили в себе задатков жизни, они исчезли вследствие внутреннего своего ничтожества. Писатели этого направления, для доказательства своей мысли, выбирают азовский собор и на нем стараются демонстрировать признаки этой естественной смерти. Мы видели, что эти усилия напрасны. Россия может гордиться деяниями азовского собора. Только люди преклоняющиеся пред всяким совершившимся фактом, будут искать вину смерти известного учреждения исключительно в свойствах самого учреждения: умерло - значит не носило в себе условий жизненности. Мы не разделяем этого мнения, которым можно оправдать всякую победу, какие бы силы и побуждения за ней ни скрывались. Если учреждение перестало существовать, то, конечно, были причины, которые привели его к смерти. Но отсюда еще не следует, что они лежали в самом учреждении.

Московские соборы не сами собой появились на свет, не сами собой и исчезли. Они призваны к жизни волею государей; перестали действовать потому, что государи перестали их созывать. В жизни соборов, как мы видели, не было ничего, что бы могло не нравиться самим государям. Наоборот, в патриотической деятельности их наши государи всегда находили поддержку всем своим благим начинаниям. Соборы всегда стояли на страже блага и безопасности государства. Если государи перестали созывать соборы, то причину этого надо искать в сторонних влияниях, которым было выгодно представить соборы, как учреждение бесполезное. Кто же мог влиять вт. этом смысле на волю Алексея Михайловича? Кому деятельность выборных людей могла быть неприятна?

Из того, что мы знаем о деяниях соборов 1619 и 1642 г. и из челобитных собора 1648 г., деятельность выборных должна была не нравиться боярам, окольничим, ближним и приказным людям и едва ли не всего болеедуховным властям.

Выборные люди указывают на злоупотребления органов высшего московского правительства, они говорят о московской волоките и неправедных московских судах, которые для них пуще татарского погрома. Они указывают на целые слободы, которые построены боярами в городах и около, в которых живут их ремесленные и торговые люди, ремеслами и торговлею занимаются, а государевых податей не платят. По их челобитью, эти слободы отбираются на государя. Духовенство также не было оставлено ими в покое. Оно также владеет слободами в городах и около: мало того, несмотря на запрещение собора 1580 г., оно продолжает приобретать вотчины по душе. Выборные люди 1648 г. просят, чтобы эти новые приобретения были отобраны и розданы им в поместья. По их челобитью, городские и подгородные слободы патриарха, митрополитов и других взяты на государя, запрещение приобретать вотчины по душе вновь подтверждено Уложением, a o приобретенных уже вотчинах приказано собрать справки. Могла ли такая деятельность мелких городовых дворян и посадских нравиться сильным ближним людям и сильному духовенству? На соборе 1642 г. было небольшое число городовых дворян (9 человек), подавших отдельные от остальных мнения. Мнения эти, при всей их .краткости, в свою очередь, знаменательны. Три владимирских дворянина на вопрос об удержании Азова говорят; в том волен государь и его бояре; на вопрос, где взять средства, отвечают: где государь укажет и его государевы бояре; наконец, заявляя о своей бедности, они прибавляют: о бедности нашего города ведомо ему, государю, и его государевым боярам. Везде бояре поставлены рядом с государем, их воля рядом с его волею. Шесть остальных дворян называют бояр "своими вечными господами промышленниками". Это смиренное указание на могущество бояр, которые всегда и во всем прикрывались именем царя, едва ли могло быть приятнее указания на их слободы. Высшие чины и духовные власти имели слишком много причин, чтобы удерживать Алексея Михайловича от созвания выборных людей, а как постоянные советники государя, они имели и много средств под руками, чтобы выставить соборы, как учреждение, ни на что не нужное. Этим - влиянием и следует объяснить тот факт, что соборы исчезли из нашей государственной практики. Для борьбы с боярами были они созваны в первый раз. На злоупотребления бояр указывают они и при Алексее Михайловиче. Но борьба эта велась не одинаковым оружием и не при равных условиях: бояре были ближе к царю и успели, наконец, удалить от лица его представителей земли.