Geum.ru

Н. И. Яковкина история русской культуры

Вид материалаКнига

Содержание


§ 1. АКАДЕМИЯ ХУДОЖЕСТВ И «БУНТ 14-ти»
Подобный материал:
1   ...   33   34   35   36   37   38   39   40   ...   43

§ 1. АКАДЕМИЯ ХУДОЖЕСТВ И «БУНТ 14-ти»



К концу 50-х годов официальным художественным центром страны оставалась Академия художеств. В стенах ее не только получали профессиональное образование сотни живописцев, скульпторов и архитекторов, она не только являлась устроителем выставок и главным арбитром в своей области, но создала и развивала свое художественное направление, известное под названием академизма. Возникшее в 30-40-х годах, оно окончательно утвердилось к 50-60-м и достигло высшей точки в 80-90-х годах XIX века. Во второй половине XIX века мастера академической школы количественно преобладали в художественной жизни России. Их произведения привлекали внимание публики и пользовались успехом у определенной части зрителей.

Живописцы академической школы работали во всех жанрах, но самым популярным был исторический. Наиболее традиционными в рамках этого жанра были картины на темы Ветхого и Нового завета, а также церковные росписи (в Исаакиевском соборе Петербурга, храма Христа Спасителя в Москве, Владимирского собора в Киеве). Наряду с библейскими сюжетами большое распространение получили изображения эпизодов исторических — из истории древней Руси или древнего Рима. К таким сюжетам обращался К. Е. Маковский, создававший эффектные картины бытовых сцен XVI-XVII веков. («Поцелуйный обряд», «Минин на площади Нижнего Новгорода, призывающий народ к пожертвованиям» и др.). В 1877 году во время русско-турецкой войны он написал «Болгарских мучениц». Однако изображение жестокой расправы турок над болгарскими женщинами, потоки крови, прекрасные тела пленниц не вызывали сильных чувств у зрителя. Блестящая живопись, безупречный академический рисунок, столь характерные для К. Маковского, не смогли придать эмоциональное воздействие сюжету, превращенному в живописное зрелище.

Наиболее талантливым из исторических живописцев позднего академизма был Г. И. Семирадский (1843-1902). Будучи награжден золотой медалью по окончании Академии, в 1871 году он отправился за границу в шестилетнюю стажировку. Картина «Римская оргия» произвела сильное впечатление в Мюнхене, затем — в Петербурге. Картине присуща темная цветовая гамма: на фоне темно-синего неба и величественных зданий выделяются ярко-красными и желтыми пятнами танцующие вакханки и пирующие римляне, освещенные факелами.

Большую известность художнику доставила его следующая картина «Христос и грешница». Прекрасно написанный солнечный пейзаж, с эффектной игрой света и тени, с рефлексами неба и зелени на мраморе зданий производили сильное впечатление. Но критикой был отмечена поверхностность в раскрытии типажа и психологии персонажей. Стасов, отмечая это, писал о картине: «...Грешница в ней такая современная парижская опереточная кокотка Оффенбаха, Христос и апостолы до того состоят из одного костюма, что вовсе не след говорить о ней как о серьезном историческом создании». В то же время Совет Академии, высоко оценив картину Семирадского, присудил ему звание академика.

Творчество художника получило и высочайшее одобрение — «Христос и грешница» была куплена императором. Картина обеспечила Семирадскому и поддержку Синода, который поручил ему часть росписей в храме Христа Спасителя в Москве.

Другое значительное произведение художника — огромное полотно «Фрина на празднике Посейдона» — отличалось теми же характерными для предыдущих картин чертами: прекрасно написанный пейзаж, по замечанию И. Е. Репина, «море, солнце, горы так влекут глаз и доставляют наслаждение»; многофигурная пестрая толпа зрителей; красивая фигура Фрины, изображающей богиню Афродиту, — все это «веселое», праздничное зрелище, эффектное, но лишенное сколько-нибудь значительной мысли.

Увлечение художников-академистов исторической тематикой обуславливалось эстетическими принципами этого направления. Обращение к историческому материалу давало возможность выбрать интересный, иногда даже «завлекательный» сюжет, позволяя уйти в то же время от острых проблем современности. Такое стремление являлось одной из наиболее характерных черт академизма. Эпизоды же отдаленных исторических эпох могли трактоваться достаточно произвольно, что опять-таки позволяло избежать нежелательных политических аналогий.

Академическая школа была представлена и в бытовом жанре. Здесь на смену так называемому «итальянскому жанру», излюбленными сюжетами которого являлись юные римлянки или венецианки с букетами цветов или лютнями, мандолинами, приходят новые сюжеты, навеянные отчасти творчеством Федотова и Венецианова, отчасти общественными интересами 60-х годов. Картины этого направления теперь посвящались изображению крестьянской или городской жизни. Но полотна эти, как например, «Сбор вишни в помещичьем саду на Украине» Соколова с его чистенькими миловидными девушками и детьми или «Хоровод в Курской губернии» Трутовского, скорее были пасторальными картинами, чем подлинным изображением крестьянской жизни предреформенных лет.

Столь же своеобразен был и состав обучавшихся: «Рядом, плечом к плечу с лохматой головой юнца в косоворотке, сидел седенький генерал в погонах; дальше бородач во фраке (красавец художник с эспаньолкой), потом студент университета, высокий морской офицер с окладистой бородой; повыше целая партия светловолосых вятичей, полная дама — тогда еще большая редкость в Академии художеств, большеглазые грузины, армяне, казачий офицер, чопорные немцы с иголки, в стоячих воротничках...».3

Эта разношерстная толпа и особенно вольнослушатели — юноши разных сословий и возрастов — привнесли в стены Академии свои мироощущения, интересы, впечатления и запросы, вызванные современной жизнью. В то время как Академия, по выражению того же Репина, «стояла особняком, своей русской жизни и не видела и не признавала, а питалась все еще только римскими художественными консервами».4

Конфликт, назревавший между Академией и наиболее активной группой учащихся, разразился в 1863 году, когда 14 претендентов на золотую медаль отказались писать картины на заданную Советом мифологическую тему: «Пир в Валгалле». И. Н. Крамской, один из активных участников последующих событий, так описывал произошедшее: «...мы являемся в контору и решились взойти все вместе в Совет и узнать, что решил Совет... Входим. Ф. Ф. Львов прочел нам сюжет «Пир в Валгалле» — из скандинавской мифологии, где герои-рыцари вечно сражаются, где председательствует Бог Один, у него на плечах сидят два ворона, а у ног — два волка, и, наконец, там, где-то в небесах, между колоннами месяц, гонимый чудовищем в виде волка, и много другой галиматьи».5 Отказавшись от участия в конкурсе на золотую медаль, конкуренты подали в Совет прошение о досрочном выходе из Академии с аттестатами классных художников.

В 1859 году в Академии художеств была проведена реформа, согласно которой общеобразовательная программа была рассчитана на 6 лет и делилась на три курса (по два года на каждый). Некоторые изменения коснулись и профессиональных дисциплин. Так, известное признание получил бытовой жанр на живописном отделении. В то же время наиболее талантливых учеников по-прежнему ориентировали на занятия исторической живописью.

Реформа носила половинчатый характер: если, с одной стороны, была улучшена система преподавания общих предметов, то с другой — в профессиональном отношении сохранялось прежнее направление. Урезаны были права общего собрания Академии, присуждавшего награды учащимся и избиравшего академиков и профессоров. Красочную зарисовку Академии этого времени сделал в своих воспоминаниях И. Е. Репин: «В середине 60-х годов Академия по сравнению с теперешней была более свободной, более грязной, закоптелой, душной и тесной от разнородной толпы учащихся. В рисовальных классах номерных мест не хватало, ученики сидели даже на поленьях, кое-как положенных у самого пьедестала натурщика... В длинных академических коридорах нестерпимо ел глаза острый запах миазмов от удобств старого закала... Во всех коридорах дуло со двора; кругом веяло холодом и вонью, но прилежание учащихся было образцовое...».

После выхода из Академии молодые художники, после некоторого времени растерянности, решили объединиться в Артель. Крамской в письме к другу писал:

«И так как мы крепко держались за руки до сих пор, то чтобы нам не пропасть, решились держаться и дальше, чтобы образовать из себя художественную ассоциацию, то есть работать вместе и жить вместе».

Вот как рассказывал о возникновении артели Репин, свидетель ее возникновения и деятельности: «Своим живым, деятельным характером, общительностью и энергией Крамской имел большое влияние на всех товарищей, очутившихся теперь вдруг в очень трудных обстоятельствах... После долгих размышлений они пришли к заключению устроить, с разрешения начальства, артель художников — нечто вроде художественной фирмы, мастерской и конторы, принимающей заказы с улицы, с вывеской и утвержденным уставом. Они наняли большую квартиру в 17 линии Васильевского острова и переехали (большая часть) туда жить вместе. И тут они сразу ожили, повеселели. Общий светлый большой зал, удобные кабинеты каждому, свое хозяйство, которое вела жена Крамского, — все это их ободрило».6

Идея «артельной» жизни пользовалась в первой половине 60-х годов большой популярностью в среде демократической молодежи. В том же 1863 году, когда произошел «бунт 14-ти», вышел в свет роман Чернышевского «Что делать?», где автор выступил поборником этих новых форм человеческого общежития, основанного на новых взаимоотношениях людей. В Петербурге уже существовала знаменитая «слепцовская коммуна», созданная известным писателем-демократом В. А. Слепцовым. В 1864 году «для совместной работы и жизни» объединились художники В. М. Максимов, А. А. Киселев, А. Н. Шурыгин и др.

«Петербургская артель» стала не только производственным объединением художников, но своего рода культурным центром, «...по четвергам в артели открыли вечера и для гостей, — вспоминал И. Е. Репин. — Собиралось от сорока до пятидесяти человек... Через всю залу ставился огромный стол, уставленный бумагой, красками... В соседней зале на рояле кто-нибудь играл, пел... тут же вслух прочитывали серьезные статьи о выставках, об искусстве».7

Прочитаны были «Эстетические отношения искусства к действительности» Чернышевского, статьи Писарева, сочинения Бокля, Бюхнера, Молешотта и др. На четвергах бывали, кроме членов Артели, В. В. Стасов, И. И. Шишкин со своим учеником Ф. А. Васильевым, М. М. Антокольский, Н. А. Ярошенко и совсем еще юный И. Е. Репин.

Уезжая на лето из Петербурга, художники привозили осенью работы, писанные с натуры в различных местах страны. Из них составлялись выставки, которые пользовались известным успехом и пополняли кассу Артели.

Репин вспоминал: «...многие члены летом уезжали на свои далекие родины и привозили к осени прекрасные свежие этюды, а иногда и целые картинки из народного быта. Что это был за всеобщий праздник! В артель, как на выставку, шли бесчисленные посетители, все больше молодые художники и любители, смотреть новинки.

Точно что-то живое, милое, дорогое привезли и поставили перед глазами! После душного копчения в Петербурге не хотелось оторваться от этого освежающего чистого воздуха живой природы. Как свежа и зелена трава! Какие симпатичные тонкие березки!... А эта светлоглазая северная девочка в синем крашенинном сарафане с белыми крапинками!».8 В этом несколько эмоциональном впечатлении явственно ощущается новизна творчества молодых художников: «все живо, весело, как в натуре». Это стремление передать сюжет «как в натуре» говорит об окрепшем реалистическом направлении в русской живописи.

В конце 60-х годов XIX века художественная Артель прекратила свое существование, но на смену ей возникло новое объединение художников — Товарищество передвижных выставок.

Идея создания художественного объединения принадлежала Г. Г. Мясоедову. Его мысль была горячо поддержана московскими художниками, которые обратились к членам Петербургской артели с этим предложением. В ноябре 1870 года был принят и утвержден устав нового объединения, которое получило название «Товарищества передвижных художественных выставок». Членами-учредителями его были Г. Г. Мясоедов, В. Г. Перов, Н. Н. Ге, И. Н. Крамской. Вошли в Товарищество и экспонировали на его выставках свои картины такие талантливые живописцы (кроме самого Крамского), как И. И. Шишкин, А. И. Куинджи, К. А. Савицкий, В. М. Максимов, И. М. Прянишников, В. Е. Маковский, несколько позднее — И. Е. Репин и В. И. Суриков.

Таким образом, в Товарищество вошли и московские художники — питомцы Московского училища живописи и ваяния — второго после Академии художественного учебного заведения в России.

Товарищество в отличие от Артели не было коммуной, оно являлось выставочным объединением художников. Каждый художник — член Товарищества имел право выставлять свои произведения, получать доходы с выставок (они были платными, и общая сумма делилась между участниками), продавать экспонируемые полотна. В то же время подобно Артели Товарищество сохранило в своей деятельности антиакадемический характер. Одной из главных задач Товарищества стала пропаганда нового реалистического искусства, своего рода «хождение в народ», созвучное просветительским тенденциям современного им русского общества.

Вообще сопричастность русской общественной жизни воспринималась членами объединения как один из главных творческих стимулов. И. Н. Крамской писал: «Только чувство общественности дает художнику силу, удесятеряет его силу, только умственная атмосфера, родная ему, здоровая для него может поднять личность до пафоса...».9

Большую роль в становлении и развитии нового направления сыграл И. Н. Крамской. Творец новой эстетики, художник, мыслитель и педагог, оставивший статьи и ценную переписку, он был идейным руководителем передвижничества и стойким борцом за русское национальное искусство. Сын мелкого провинциального чиновника, Крамской испытал много трудностей и лишений в молодости и только благодаря большой целеустремленности и даровитости сумел получить образование и стать выдающимся художником. Широко эрудированный, философски мыслящий мастер, он всегда стремился передать свои идеи молодежи. После получения первой серебряной медали Крамской в своей небольшой квартирке стал собирать учеников Академии и устраивать литературные чтения, во время которых художники рисовали друг друга. Это была, по словам его друга, «маленькая академия», которая впоследствии разрослась в большую художественную артель. И позднее, когда Артель начала деградировать, распадаться, Крамской мужественно отказался от своего детища и все силы отдал новому объединению художников — Товариществу. Здесь он поддерживал даровитого молодого пейзажиста Ф. Васильева, выпестовал гений Репина, привлек к «Товариществу» ряд даровитых молодых художников — К. А. Савицкого, Н. А. Ярошенко, И. Е. Репина. Для многих он был наставником не только в профессиональном смысле. Своей высокой принципиальностью он оказывал большое влияние на близких ему друзей по искусству. Размышляя о значимости художественного творчества, Крамской в одном из писем Стасову высказал мысль, которая стала идейным постулатом нового художественного движения: «...художнику... необходимо научиться высшему повиновению и зависимости от инстинктов и нужд своего народа и согласию внутреннего чувства и личного движения с общим движением».10

Эта «зависимость» от нужд своего народа, а также «преданность тому, что есть жизнь и правда» определили как творчество Крамского, так и деятельность «Товарищества». Одна из первых значительных работ художника «Христос в пустыне» отразила его глубокие философские искания. Позднее в письмах он разъяснял ее содержание и свою смелую, глубоко личную трактовку евангельского сюжета. Образ Христа представлялся художнику как образ человека, который утром «усталый, измученный, исстрадавшийся, сидит между камнями; руки судорожно и крепко сжаты, пальцы впились, ноги поранены, и голова опущена. Крепко задумался, давно молчит, так давно, что губы как будто запеклись, глаза не замечают предметов...». «Я вижу ясно, — писал Крамской, — что есть один момент в жизни каждого человека, мало-мальски созданного по образу и подобию Божию, когда на него находит раздумье: пойти ли направо или налево? Мы все знаем, чем обыкновенно кончается подобное колебание. Итак, это не Христос. То есть я не знаю, кто это. Это есть выражение моих личных мыслей».11 Представление о Христе у Крамского органически сочеталось с представлением о совести и долге человека-творца, о сложнейшем выборе между высоким самопожертвованием и соблазном «жить для себя». Образ картины общечеловечен и в то же время индивидуален, так как выражал заветные мысли художника.

Внимание и интерес художника к внутреннему миру, переживаниям человека проявляется и в других больших картинах, как «Неутешное горе» (1884), так и в ряде великолепных портретов — И. И. Шишкина, Н. А. Некрасова (в период «Последних песен») и особенно Л. Н. Толстого. Последний портрет даже среди работ таких художников как Ге, Репин, Нестеров, писавших «великого старца», считается одним из лучших, если не лучшим вообще. Художник сумел ярко передать цельность гениальной личности писателя — его проникновенную зоркость, действенный ум, внутреннюю силу.

Другим идейным наставником и трибуном передвижников был известный художественный критик В. В. Стасов. В своих многочисленных статьях он приветствовал появление реалистического направления в русском искусстве, глубину и возвышенность взглядов художников. «Перед нами теперь другая порода, — писал он, — здоровая и мыслящая, бросившая в сторону побрякушки и праздные забавы художеством...». Отмечая в их произведениях «правдивость и жизненность сюжета», «истину типов, сцен и выражений», Стасов восторженно, со всем пылом своей эмоциональной натуры пропагандировал эти принципы. Он поддерживал словом и делом молодых талантливых художников, выступал против несправедливых, пристрастных на них нападок.

Сразу же после открытия первой передвижной выставки в Петербурге он опубликовал в «Санкт-Петербургских ведомостях» статью «Передвижная выставка 1871 года», оценив ее как «самую большую художественную повесть». И до конца своих дней продолжал регулярно писать о передвижных выставках и отдельных художниках.

Работы Стасова были посвящены широкому кругу вопросов, при этом он был не только пропагандистом реалистического национального искусства, но и ярым противником всего, что считал отжившим, вредным для художественной жизни. Не все оценки В. В. Стасова бесспорны. Как человек страстно увлеченный, он допускал просчеты, ошибки, но при всем том его поддержка, его искренняя убежденность в правильности пути, избранного членами «Товарищества», имела огромное значение для передвижников, способствовала тому, что это объединение художников стало крупным явлением в русском искусстве.

Впоследствии видный историк русской культуры П. Н. Милюков так охарактеризовал передвижников:

«Вслед за Перовым... выступила... целая фаланга талантливых художников, перенесших на полотна все содержание русской действительности: город и деревня, столица и провинциальная глушь, все классы общества, крестьяне и разночинцы, помещики, духовенство белое и черное; люди всех профессий, чиновники и лавочники, доктора и адвокаты, студенты и курсистки, всевозможные положения жизни, служба и ссылка, преступление, подвиг, мирная семейная жизнь... словом, все бесконечно разнообразное содержание действительной жизни...».12

Конечно, значение передвижников этим не ограничивалось. Видный современный историк искусства XIX века Д. В. Сарабьянов так охарактеризовав значение «Товарищества»: «Именно в России сложились такие условия, в которых искусство взяло на себя важнейшую общественную функцию, сосредоточив особое внимание на социальных и этических проблемах, на решении просветительских задач... В Товариществе воплотились две важнейшие для того времени тенденции — выставочно-организационная и идейно-демократическая. В соединении их и заключается значение Товарищества в мировой художественной культуре XIX века».13