Geum.ru

Хотите ли вы, милые читательницы, быть всегда неувядаемыми и обожаемыми; хотите ли вы в самой драматической ситуации сохранить себя Женщиной и улыбнуться

Вид материалаДокументы

Содержание


Кот в мешке
Криминальная рифма
Лилит и ева
Кто может
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6
скачано с www.5tt.ru


Но у нее есть одно побочное действие: лошадиную дозу магического облучения получает ни в чем не повинный муж. Который без противогаза и преду¬преждения вдруг оказался в эпицентре чар, дышит эфирными парами истомы и желания. Он-то не в курсе, что к волшебному преображению непричастен, что настойчивый и нежный зов обращен не к нему. И с го¬товностью откликается. Так некстати!

Нормальная женщина, не искалеченная социумом или патологией, моногамна. Любовник, под чьими пальцами поет ее плоть, всегда один. Не важно, какой срок отпущен ему на царствование, час ли, век ли,— здесь государство с абсолютной монархией. Каждый, кто пытается добавочно вскарабкаться на ложе, вос¬принимается, если не сознанием, то естеством, как самозванец и насильник Будь он трижды законный супруг.

Но ему-то этого не объяснишь. Особенно сейчас когда сталкивается на лестничной площадке не с кля¬чей в шлепанцах и с бусами прищепок на шее, а с ис¬кусно растрепанным, на шпильках, сумочка через пле¬чо, руки в карманах распахнутого плаща, неведомым созданием, которое (две ступеньки по инерции ми¬мо) — стоп! — Ты куда это собралась? — личная, за¬гсом зарезервированная жена:

• Кто — я?

• Да, да, именно — ты!

• Туда...

• Куда — туда?

• На эти... как их... курсы кройки и шитья! Снача¬ла — кройки, потом — шитья. Я же говорила — при клубе имени Мессалины Фаллосской, фасоны прями¬ком из Парижа, мастер тоже вроде оттуда, обменяли на тонну навоза, карманы от талии до пяток, декольте от пяток до затылка, ужин в сковородке на плите..

Что за чудеса? Дома заинтригованный муж вы¬дернет из розетки забытый утюг, поковыряет вилкой холодные макароны, посмотрит “Вести”, безуспешно поищет в телефонном справочнике загадочный клуб и вдруг ближе к полуночи примет контрастный душ, побреется и распечатает подарочный французский оде¬колон. Готово! Ну, теперь держись, усердная бело¬швейка!

Какая это божественная стихия бешеный любов¬ник, который без раздумий опрокидывает тебя на все плоскости, попавшиеся на пути- лавки, газоны, пляж, шезлонги, балки чердаков, трубы подвалов, ящики оясобок, днища лодок, подшивки газет, рельсы Ганкт-Петербургской железной дороги, крашеные пар¬ты выставленные для просушки в тупиковом тре¬угольнике школьного двора! Голубиный помет, репьи, мазут, опилки, занозы, песок в волосах — здорово-то как' Песнь торжествующей любви.. Да ты, милочка, просто пьяна?

А в спальне горит ночник. На чистом белье — купаный, в свежих бритвенных порезах муж. Такой родной, такой нежеланный. Уставился с деланным вниманием в книгу, а из-под опущенных ресниц тот самый “угрюмый, тусклый огонь желанья”. Сейчас начнется...

И почему раньше не замечала, что близость давно превратилась в сплошной синяк штампа? Собачий вальс, исполненный двумя пальцами на расстроенном фоно. Тада-там-там-там, тада-там-там-там, тада-там-та, там-та, та-та-там.. Как! Еще не все? И не совестно господам медикам врать в популярных брошюрах, что продолжительность обычного полового акта от пяти до десяти минут? Он длится целую вечность!

Тихо, гулко, муторно.. До рассвета уйма времени, домочадцы спят, можно спокойно во всем разобрать¬ся. Чем, собственно говоря, не угодил тебе муж? Тем, что, в согласии с Богом и законом, желает собствен¬ную жену? Это беда поправимая. Погоди немного, и арктические ночи, которыми ты потчуешь его ныне, остудят однажды его пыл. Мужчина способен с неисто¬вым упорством добиваться благосклонности снегуроч¬ки, но не держать в объятиях глыбу льда.

ТЕМА 4

Вы слышали — Кио уехал на гастроль в Америку?

• А кто такой Кио?

• Мне с вас смешно! Кио — это Энштеин цирка.

• А что такое Энштеин?

• Здравствуйте' Энштеин — это автор теории относительности.

• А кто такая теория относительности?

• Ну, это, например, когда всю ночь занимаешься любовью, она пролетает как секунда, а когда сидишь голым задом на раскаленной сковородке, то секунда тянется как вечность.

• И что, с этими двумя мансами он и поехал в Америку?

Интересно, а как действует теория относительности при двойном трюке: сверху — любимая женщина, сни¬зу— раскаленный реквизит? Про ощущение време¬ни — не знаю. но в социальном статусе фокусника нет сомнений: он женат. Разумеется, не на ассистентке. И с первым шарком дворницкой метлы о новый день затрусит измятый факир по гулкому городу туда, где в зависимости от настроения другой теории — вероятности — запустят или нет в его похмельную голову адский инструмент со вчерашней яичницей.

А на покинутой сцене задернут занавес, вернее, раздвинут шторы, вымоют пепельницу, спустят в гро¬хочущий мусоропровод пустую бутылку из-под коло¬ниального ликера, примут душ и сядут с чашечкой кофе в кресло. Рука, словно невзначай перепархивая с места на место, доберется до телефона. Номер — два длинных гудка — сброс — снова номер — и:

• Алло!

• Милый, ты забыл свой галстук...

• Какое, к черту, ателье?— рявкнет трубка.— Вы чем набираете... Ту-ту-ту... С добрым утром, двоюродная жена!

КОТ В МЕШКЕ

Ты— свободна. Он— женат. У вас— роман. Какие проблемы? Живи, радуйся, наслаждайся этим идеаль¬ным сочетанием независимости и страсти, не выпра¬шивай у любви больше, чем она дает, помаши вслед с благодарностью тому, кого она уводит.

Но ты смотришь куда-то в сторону, а глаза на мокром месте. Что там? Соседка с нефтяным перели¬вом на скуле обтирает от пыли реанимационную банку рассола, сосед чинит трехколесный велосипед, молодая чета развешивает белье (он весь такой гордый — с та¬зиком, она вся такая сосредоточенная — с прищеп¬ками). Думаешь о своем желанном, который тоже где-то играет роль образцово-показательного супруга?

А какая-то непонятная женщина варит ему обед (то-то у него хронический гастрит), стирает и гладит его рубашки (воротнички вечно в разводах, а на брюках двойные стрелки), зачем-то ложится рядом с ним в по¬стель (сам признавался, что представляет тебя, чтобы выполнить супружеский долг). Завидуешь? Хочешь вместо нее торчать в почетном карауле на полночной лавочке, ожидая неверные шаги? Он единственный кан¬дидат для “простого бабьего счастья”? Хорошо, по¬пробуем разобраться.

Любовники, приписанные к чужим портам, делятся на два вида.

1. Перспективные. То есть те, с кем есть шанс сварить свежую брачную кашу.

2. 2. Неперспектив¬ные. Те, с кем на предмет создания новой, но крепкой семьи лучше не связываться.

1. Перспективные: а) продукты ранней женитьбы. Отношения с женой уже превратились в затон со сто¬ячей водой, сексуальная энергия бьет ключом, перспек¬тива провести необозримое количество дней с удочкой на тихом берегу ввергает в глубокое уныние;

б) консерванты, измученные нарзаном собственной порядочности;

в) хронические женихи. Проценты алиментов до¬стигли крайнего предела, к разводу готовы с момента регистрации, кроме которой им нечего предложить очередной подруге. Так и кочуют из загса в суд и об¬ратно с электробритвой и транзистором;

г) брачные вампиры. Каждая новая жена моложе первой на общую сумму семейного стажа;

д) подкаблучники. Он и нянька, и прачка, и кухарка У столбовой дворянки, которая повелевает им с резно¬го крыльца. Но зреют гроздья гнева, а домашнее вино из него приготовит та, что глянет на жертву тирании снизу вверх, посадит в красный угол, поднесет с покло¬ном стопку под пироги с грибами и мясо по-карски, утром подаст вычищенные доспехи и молвит, прово¬жая за порог: — Ступай, милый, правь миром, а я тут по хозяйству похлопочу...

2. Неперспективные. Я расфасовала их по трем кулькам.

а) Самый фундаментальный класс — кобели. Су¬ществует несколько пород.

Декоративно-комнатная порода. Специализация — подруги жены. Опрометчиво считают себя в безопас¬ности на своей территории, где и совершается вязка. В дневные часы, когда хозяйка на службе. Хозяйки у доберман-пинчеров — натуры волевые и цельные, сотрудницы солидных контор с премиями, льготами, добротной турбазой и железным графиком работы.

В 18.00 он спрыгнул с тебя и с дивана. В 18.10, нагруженный продовольственными сумками и детьми, уже прикладывается к ее щеке у подъезда. Несколько позднее, смыв под душем амурные ароматы, обновив макияж, со свежей “Бурдой” под мышкой появляешься ты. И который раз, машинально трогая свои чуть вздутые губы, поражаешься его выдержке: приветлив, и только. Но самообладание здесь ни при чем. Это выяснится, когда в трусах наизнанку, скуля и повиз¬гивая, он поползет на брюхе к хозяйским сапожкам. А она будет стоять мраморным изваянием и лишь слегка посторонится, пропуская тебя к выходу. Штраф¬ника вышвырнут следом. Можешь смело подбирать. Кстати, а у тебя есть еще одна близкая подруга?

Крупные экземпляры. Прибиваются на улице ошейнике с оборванным поводком. Мужественны, настойчивы, кольца не прячут. Желания угадывают по глазам, темпераментом сшибают с ног. Но едва утихнет ураган, лизнут ладонь, свисающую с края кровати,— и привет! Нет, конечно, ценой неимоверных усилий можно загипнотизировать и отбуксировать за тридевять земель. Но тогда напряженный контроль не должен ослабевать ни на мгновение. Чуть зазе¬ваешься, отвлечешься — и рванет к кому-то в толпе, прижав уши и крутя пропеллером хвоста.

Дворняги. Добродушны и толерантны. Орган рев¬ности почти отсутствует. Конфликты на этой почве искренне огорчают и обескураживают: это же прекрас¬но, что вы все ко мне хорошо относитесь. Я к вам всем тоже хорошо отношусь. Зачем же так шуметь? Опять разбудите Герцена.

За пределами обонятельно-осязательного радиуса дворняга неактивен. Образ подруги улетучивается вместе с запахом. Это свойство — неиссякаемый ис¬точник недоразумений. Вот он не отстает от тебя ни на шаг, донимает неумеренными ласками, истово облизывает с головы до пят. Как усомниться в своей безграничной власти? Наконец после тысячи финаль¬ных поцелуев покорный слуга удаляется для реши¬тельного объяснения и сбора манаток. Утро сменяется вечером, понедельник — пятницей, эйфория — депрес¬сией, телефон молчит как зарезанный, и лишь зало¬говая зубная щетка ехидно торчит в стакане. На по¬мойку ее, обманщицу!

Когда же на гребне обиды и хандры ты не вы¬держишь и позвонишь (о, конечно, чтобы сообщить о разрыве. Зачем же еще?!) — трубка заклокочет, завибрирует от неподдельного восторга. На финише диа¬лога капюшон опадет, шипенье превратится в щебет утро стрелецкой казни — в “шепот, робкое дыханье, трели соловья”. Поп, собака, кусок мяса снова живц и здоровы.

При серьезной сваре дворняга предпочитает быть за пределами ринга. Потом в порядке живой очереди залижет раны, полностью согласится с критикой в свой адрес и адрес соперницы, даст требуемое ко¬личество взаимоисключающих клятв, а исполнив мис¬сию миротворца, с чистой совестью примется за ста¬рое.

Кролики. Похотливы и трусоваты. Поклонники партнерш с жилплощадью и обеденных перерывов. Домашний телефон засекречен. К себе приглашают по крайней нужде через двое суток после личной транс¬портировки семейства в санаторий усиленного режима (почта и продукты — с вертолета, пассажирский ка¬тер — раз в месяц). Но и тогда это не свидание, а II съезд РСДРП: светомаскировка, кактус на подокон¬нике, ди-и-и-инь... ди-и-и-инь... дзынь-дзынь-дзынь: — Слесаря вызывали? — Никогда!

Внутри сплошное минное поле. На балкон нель¬зя — всюду бинокли, в ванной — эхо, на кухне — смежная вентиляция, в спальне заперт фискал Кеша, тахта, как мачта, гнется и скрипит. Поэтому лучше вот сюда...— Но это же... гм... кладовка?— Ничего, а мы по-скоренькому, а мы по-тихонькому — и ладушки.

Выпроводят тебя ни свет ни заря с убедительной просьбой вызвать лифт этажом выше.

Контрацептивами кролики пользуются даже при оральном контакте. Сентиментальны, прижимисты,своему здоровью относятся с паническим трепетом. Натиск доведет скорее до инфаркта, чем до развода. Но возможны и исключения. Тогда годами караулят, дожидаясь момента, когда жена поскользнется. После чего и удаляются, полные благородного негодования, не забыв отмотать от рулона туалетной бумаги свою законную половину.

Петухи. Неутомимые коллекционеры и деспоты. Занесенная в штат сераля, ты забудешь о невбитых гвоздях и пустой морозилке. Но взамен — никаких капризов и самодеятельности. Сиди у окошка и выши¬вай бисером кисет. Петухи бесцеремонны и не обреме¬няют себя заботой о дамском комфорте при занятиях любовью. Все годится — сортир, плацкарты, куда рвутся в смертной испарине жертвы привокзальных буфетов; подъезд, полный сквозняков и шорохов; угол приятельской лоджии, с неструганными досками и шаткими пирамидами солений; стол служебного ка¬бинета в тарантулах канцпринадлежностей.

Ревнивы, вспыльчивы, хвастливы. Свою старую за¬писную книжку сожги, а пепел развей по ветру. Под петушиным крылом отлично себя чувствуют сдобные домоседки. Но ты мечтаешь о признании своей ис¬ключительности? Напрасные мечты. Петухам не до бабьей возни. Под их юрисдикцией солнце.

Давай протестируем твой роман на предмет его конструктивности:

знакомство:

1. вечеринка 2. отпуск 3. служба 4. старая невост¬ребованная симпатия 5. дорожно-транспортное стол¬кновение 6. общий круг знакомых 7. причудливое сте¬чение обстоятельств;

постельный контакт:

1. сразу 2. после схематического ухаживания 3. длительная осада;

стаж связи:

1. до месяца 2. около года 3. больше года 4. почти десять лет;

объяснение в любви:

1. до постели 2. после первой ночи 3. значительно позже 4. ни звука;

опыт адюльтера:

1. до вашей встречи— нулевой 2. средний (1—3 связи в год) 3. астрономический;

серьезные увлечения: 1. были и до женитьбы 2. имелись в процессе 3. не было;

режим встреч:

1. от случая к случаю 2. регулярно;

частота:

1. каждый день 2. пару раз в неделю 3. несколько раз в месяц;

алкоголь:

1. присутствует постоянно 2. умеренно 3. по случаю 4. не употребляет;

система связи:

1. звонит он 2. звонишь ты 3. у него есть ключи 4. ты — домоседка 5. вы — сослуживцы;

степень подпольности:

1. полная конспирация 2. его друзья в курсе 3. круг общения ограничен твоими знакомыми 4. информиро¬ваны его родители 5. знают все, кроме его жены 6 супруга извещена;

таймер встреч:

1. сорок минут до и сорок после 2. сколько позволя¬ет ситуация;

ночевки:

1. редко 2. часто 3. никогда;

была ли попытка эмигрировать из семьи:

1. да 2. нет;

материальное положение:

1. беден 2. средний достаток 3. богат;

дети:

1. один 2. больше одного;

презенты:

1. дешевые пустяки, но систематически 2. предметы роскоши 3. подарки с утилитарным креном типа ку¬хонного комбайна или мужских тапочек собственного размера 4. ничего никогда;

контрацептивы:

1. не предохраняется 2. твои проблемы 3. всегда осторожен;

совместный отдых: 1. пикники на обочине недели 2. отпуск, замаскированный под деловую поездку . не замаскированный . не было.

А теперь из ответов составь сочинение на тему “История моей любви”. Например: “Мы познакоми¬лись на автобусной остановке. Не знаю, как получи¬лось, но уже через час мы были в постели у меня дома. Теперь я каждый вечер жду его звонка. Звонит он примерно раз в две недели, и мы встречаемся у меня дома. Никуда не ходим, а только занимаемся лю¬бовью. О наших отношениях знают все мои подруги, с его друзьями я не знакома. Обычно он проводит У меня три-четыре часа. Никогда не остается на ночь. За полгода нашей связи я сделала два аборта. Он говорит, что ему со мной очень хорошо. На день рождения подарил мне переходник для евророзет-ки...” — и так далее. Если после завершения сочинения тебе самой не станет все ясно, прочти его как посто¬роннюю историю кому-нибудь из знакомых и поин¬тересуйся их мнением насчет серьезности намерений главного героя.

КРИМИНАЛЬНАЯ РИФМА

Мир срифмован задолго до поэтов: день — ночь, не¬бо — земля, жизнь — смерть, мужчина — женщина, любовь — кровь. На совести последней парочки, этих Бони и Клайда, много преступлений. Они наводнили реки, озера и приусадебные пруды мстительными ру¬салками, тихие сельские погосты — глумливыми “вил¬лисами”, разрушили Трою и закачали на волнах лишь щепки того челнока.

А сколько светлых голов задурманили суицидаль¬ные нашептывания злодейского дуэта! Кстати, инте¬ресный парадокс: согласно статистике, мужчины зна¬чительно опережают женщин по числу завершенных самоубийств, тогда как в покушениях приоритет при¬надлежит нам. Почему такая несостыковка? А потому что они сводят счеты с серьезным оппонентом — це¬лым миром, который оказался не на высоте, не оценил, не воздал должных почестей. Мы же хватаемся за косу смерти как за соломинку: “...оглянись, вернись. иначе...” Оттого сильный пол предпочитает пулю и петлю, а слабый — воду и яд.


Мир не разжалобить — ив пустой квартире затяги¬вается узел. Человека можно напугать — ив ванной заглатывается горсть веронала в надежде, что выши¬бут дверь, вызовут неотложку, а он — осознает и рас¬кается. Летальный исход там — закономерность, здесь — роковая случайность. Или у несчастной были мотивы, выходящие за рамки формулы “бросишь — пожалеешь”. Эту истину я усвоила, когда сама ан¬гажировала койку токсикологического отделения.

фрагмент курсивом

Поначалу в палате нас было четверо, и у каждой под левой грудью обломок отравленной стрелы:

• В техникуме — завал, с родителями — ругань, а главное, Васька в кино с лучшей подругой,— клала прозрачную ладонь на обожженное горло Танюша.— Оглянулась я вокруг — сплошной мрак. И уксус на столе.

• Магазин закрыли на переучет, вот я пришла на свидание пораньше,— судорожно вздыхала бюстом номер пять Ирка.— А он! На нашей скамейке! В об¬нимку! ...И целует ее, целует, целует!

• Чуть гараж вместе с ними не спалила,— натяги¬вала до подмышек вечно сползавшие с тощих бедер гамаши Серафима Сергеевна,— вроде не калека, не бревно. Неужели ему меня мало было?

• От таблеток все плывет, а он — давай переспим, раз я из-за тебя, истерички, дома торчу,— это уже всхлипываю я.— Давай, отвечаю. Наклонился, а на шее засос.

Самой большой ценностью, не сравнимой ни с одним валютным курсом, обладали двухкопеечные моне¬ты. Их стреляли у посетителей, у медперсонала, у муж¬ской части отделения, сплошь покусанной зеленым змием. А потом опускали их в щель автомата, словно это карман Харона.

Но плыл мрачный перевозчик не к арктическому берегу теней, а обратно, на тленную и прекрасную землю. Телефонные переговоры подробно обсужда¬лись и коллективно оттачивались фразы, призванные сразить абонента при следующем звонке наповал.

Когда же отделение запиралось на ночь, наступала пора исповедей. Каждое слово падало крупной солью в воронку собственной раны. Вскоре атмосфера сгуща¬лась, головы никли, в воздухе пахло грозой, и наконец первая крупная капля падала на чье-то одеяло. А еще через полчаса эхо дружного четырехголосья выкатыва¬лось в коридор.

И тогда раздавалось шарканье тапочек санитарки. Она садилась в изножье кровати, пригорюнивалась и начинала с традиционного запева:

• Эх, девки, девки, и что ж над собой творите! Молодые, здоровые, посовестились бы. Вон бабулю привезли — крысиного яду натрескалась. Так там дети измывались, пенсия двадцать четыре рубля — и то грех великий. А тут из-за х... поганых! Ладно, ладно, загомонили... Видела я вашего брата, перевидела. Ле¬жала тут одна...

И мы затихали, жадно впитывая историю неизвест¬ной нам несчастной любви. И засыпали, убаюканные ее благополучным концом. А во сне поскрипывали на железных цепях четыре хрустальных гроба, и возле каждого клонил колени безутешный витязь, моля о воскрешении и прощении. Воскресали, прощали, под¬хватывались на руки, прижимались к могучей груди, я несли нас через реки и горы, через моря и долины, чтобы разомкнуть объятия и бережно опустить только на цветущий луг за райскими вратами...

Но однажды в рассветных сумерках на пустую кой¬ку сгрузили с каталки новенькую. Ее намерения рас¬квитаться с жизнью не походили на шутку: по донесе¬нию разведки в лице той же Арины Родионовны — сто таблеток люминала плюс вены на руках и горле.

• Допек же какой-то подлец,— сочувственно шу¬шукалась палата, но расспрашивать, несмотря на жгу¬чий интерес, не решалась.

А она лежала, восковая, не открывая глаз, не шеве¬лясь, сутки, другие, третьи. И как-то сами собой пре¬кратились ночные концерты. Было неловко, точно го¬ревать о сгоревшем пироге при погорельце. Ситуация не изменилась и после того как убрали капельницу и перестали намокать бинты.

Но накануне своей выписки, прикурив в больнич¬ном сортире от ее “Беломора”, я не выдержала и вы¬дохнула вместе с дымом вопрос “из-за чего?”. Она мастерским щелчком выбила из патрона в унитаз за¬шипевший табак, сдернула слив, а когда стихло урча¬ние воды, сказала:

• А надоело... так. Без любви.

Но о суициде просто пришлось к слову. Тематичес¬ки нам ближе сектор муже- и женоубийств.

Клитемнестра, Гертруда, леди Макбет, Мария Стюарт, Катерина Измайлова — какая мрачная и ве¬ликолепная галерея! Где-то там, в параллельном из¬мерении, мчит на победной колеснице, прицыкнув на стенающую Кассандру, бронзовый эллин; дрем¬лет в саду под мирный стрекот кузнечиков благород¬ный датчанин; мерзнет в шотландском замке хилый мальчик; прикидывает грядущие барыши мценский ку¬пец.

Но отточен короткий меч, выварен яд из белла¬донны, просушен порох, удавом заполз под стеганое одеяло широкий кушак. Не корысти ради, а по им¬ператорскому велению страсти. Чтобы гордо и закон¬но ввести предмет любви в супружескую опочиваль¬ню, сложить к его ногам все совместно нажитое в браке с покойником имущество и самой покорно примоститься там же: — Бери, изумруд яхонтовый, владей! А у изумруда яхонтового мурашки по коже с кулак, но ослушаться остерегается: берет и владеет. А она счастлива, как дитя, и ничего ей более не на¬добно.

Ну-ка припомни хоть одну литературно-историчес¬кую личность женоубийцы, сходную с этими и по масштабу, и по мотиву преступления. Иван Грозный? Да, конечно, хлопал своих цариц, как надоевших мух. Но любовь здесь ни при чем. Не мешала постылая супруга средневековому русскому царю тешиться с но¬вой зазнобой: косу остригут, клобук натянут — и ка¬тись, милая, в дальний монастырь в почетное заточе¬ние. Просто нрав у Ивана Васильевича был зело крут. В гневе себя не помнили...

В общем, нетипично для мужей нарушать заповедь “не убий” ради “не прелюбодействуй”. Не то чтобы никто не спроваживал своих благоверных в царствие небесное до срока. Еще как спроваживали! Но рифмы у пролитой крови были пожиже: деньги, карьера, сво¬бода ужинать и завтракать вне дома, ревность, ко¬торая есть лишь модификация частнособственничес¬кого инстинкта.

Фрагмент курсивом

Питерское метро — самое глубокое в мире. За время подъема и спуска можно зачать и выносить ребенка, продекламировать с выражением “Медного всадника”, снять эпизод в духе Тарковского.

Было шесть часов утра. Черная бесконечная лента едва тащила наверх меня, единственную по обе сторо¬ны эскалатора пассажирку. Под мышкой я держала красного пластмассового коня, купленного в столич¬ном Доме игрушки по просьбе питерской подруги для ее трехлетнего племянника. Я чувствовала себя совер¬шенно разбитой. Причиной тому был Кубрик с его “Сиянием”, первым фильмом ужасов, увиденным мной как раз накануне отъезда. Индустрия кошма¬ров — не для впечатлительных натур вроде моей. Я да¬же детективы никогда не оставляю на ночь раскры¬тыми из суеверного страха, что незапертые персонажи могут взять и материализоваться.

[Академия Знакомств [Soblaznenie.Ru] - это практические тренинги знакомства и соблазнения в реальных условиях - от первого взгляда до гармоничных отношений. Это спецоборудование для поднятия уверенности, инструктажа и коррекции в "горячем режиме". Это индивидуальный подход и работа до положительного результата!]

На внутреннем экране зрачков со вчерашнего ве¬чера крутился один и тот же кадр: пальцы Джека Николса погружаются в трупные пятна на спине у ста¬рухи, в которую трансформировалась красотка из ванны.

• Почему эта лошадь красная? вдруг раздался глухой голос сзади.— Красных лошадей не бывает.

Ступенькой ниже вплотную ко мне стоял невесть откуда взявшийся мужчина в длинном прорезиненном дождевике с капюшоном, словно взятом напрокат из костюмерной “Мертвой зоны”.

• Других не было,— ответила я с ледяной веж¬ливостью.

• Но я не хочу покупать красную лошадь. Пуст! сначала выкрасят в нормальный цвет. Спор был неуместен.

• Конечно, конечно, куда спешить,— согласилась я, с тоской отмечая слишком далекий свет в конщ тоннеля.

Мой собеседник обнажил длинные желтые конские зубы. Наверное, это означало улыбку. Но его глаза HI смаргивали и не улыбались. Стало зябко.

• Девушка, скажите, только честно,— я похо” на убийцу?

Вот вам и Кубрик. В живом эфире, так сказать Дубль первый, и последний,— маньяк берет интервьк у жертвы.

• Молчите... Значит, похож.

Еще как! — и руки засунуты в карманы плаща Скажу “нет” — выхватит нож и захохочет: “A BOI и не угадала”. Вариант с “да” ничуть не лучше тот же нож, тот же хохот и удар “правильно!”. Но с “нет” все-таки есть шанс.

• Что вы, конечно же, нет. Ничуть не похожи Совсем даже наоборот.

“Совсем даже наоборот” — это кто? Милиционер что ли? Боже! Какую чушь я несу. Зарежет, наверняка зарежет.

• Спасибо, спасибо, спасибо. Душу облегчили Век не забуду. Молиться стану.

Вот и отлично, вот и славненько. Вместе помолим

да Товарищ — когда пожелает, а я — как толь¬ко доберусь до поверхности. Что он там еще бор¬мочет?

• Не хотел я ее убивать, не хотел! Сама виновата. Предупреждал: не делай этого, Катерина, не делай. На коленях просил — не делай этого. Сделала. Зачем сделала?

Очнулась я на лестничной площадке с пальцем, намертво приклеенным к звонку, и с апокалиптическим зверем под мышкой. Заспанная подруга открыла дверь, и я приветствовала ее фразой из анекдота:

• А пошла ты на фиг со своим конем!

Женщина разбиралась с хозяином, чье доброе здра¬вие мешало ее слиянию с возлюбленным: в одни та¬почки две пары ног не всунешь. Мужчина же не портил без нужды личную вещь: выходные туфли шлепкам не помеха.

Сексуальная революция умерила прыть крими¬нальной пары. Но есть у меня не проверенная гипо¬теза: в среде отечественной буржуазии кривая разво¬дов резко поползет вниз, а катастроф с женами — вверх.

Наша юная коммерция — семейная, доморощенная (речь не о мимикрии партаппаратчиков и выходе из подполий корейко, а о целом социальном слое). Суп¬руга нередко вдохновительница и активная участница мужниных начинаний. Она секретарь, бухгалтер, ад¬министратор. После жалких грошей, которые опускал в копилку семейного бюджета затюканный итээровец, толстые пачки купюр, носимые до первого свидания с рэкетом в нагрудном кармане тонкой рубашки,— его реванш, доказательство своей, подвергаемой много¬летним сомнениям значимости. И прежде всего в гла¬зах законной половины.

Но у монеты, кроме решки, есть орел. А эта антич¬ная птица — большая охотница до мужской печени. Так и караулит, зараза, когда золотое кольцо превра¬тится в железную цепь, чтобы беспрепятственно погру¬зить свой отточенный клюв в распухшую от “Абсолю¬та” внутренность. И однажды ее час пробьет. Потому что мужчина с деньгами гораздо привлекательнее, чем мужчина без денег, и тот, по ком вчера девичий взор скользил без задержки, сегодня вполне конвертируем. Велики соблазны — слаб человек.

Большевистская империя была яростным борцом за крепость семейного очага. Теперь гуляй — не хочу: не лишат, не понизят, не исключат. Но российский коммерсант крепко призадумается над калькулятором, прежде чем запросить вольную. Это жены иноземных финансистов семь раз отмерят, прежде чем учинить скандал, натравить на мужа налоговую инспекцию или следователя из шестого отдела. Их интересы, равно как интересы противоположной стороны, охраняет брачный контракт и гражданский кодекс, в котором есть дорогой, а главное, действующий пункт о матери¬альной компенсации за моральный ущерб. Но чтобы сумма была достаточной для заживления сердечной раны, фирма мужа должна процветать.

Наш суд поднаторел лишь на дележе кастрюль и хрущевок. А о брачных контрактах имеет самое смутное представление. Поэтому покинутая жена по¬лучит лишь то, что вырвет сама в смертельной схватке.

Но как бы ни была велика контрибуция, победные торжества отравит мысль: не гол сокол, ох, не гол! Где ты золотое времечко, когда такие пернатые бесстыд¬ники вылупливались на волю с фанерным чемоданом, внутри которого громыхала лишь пара носков? А те¬перь фирма (его фирма!) работает, приносит прибыль, а от прибыли алименты не отчисляют.

Будет катить его мере по городу, будет носить его щлюха серые гетры и жрать шоколад “Миньон”, ку¬таться в песцы и посверкивать брюликами, тогда как ты успела раскрутить лишь на ондатру,— и взыграет ретивое: эх, гори все синим пламенем!

Да, совместный бизнес цементирует семью, а це¬мент — любимый строительный материал мафиози.

Но это не означает, конечно, что всякий бизнесмен, накрененный влево, примется катать супругу в ды¬рявой лодке по каналам городской канализации или замуровывать ее в качестве привета потомкам в фун¬дамент сиротского приюта, заложенный на его по¬жертвования. Просто не строй слишком серьезных планов, когда твой друг— окольцованный коробей¬ник. И не огорчайся: не все мужья — коммерсанты, и не все коммерсанты — мужья.

МЭНЫ И МАНИ

Там поддержат под локоть даже на ступеньках гильо¬тины. Там бульвары в обрамлении будуаров (или на-оборог, в зависимости от местоположения тела). На бульварах каштаны, шарманки и кафешантаны. Внут¬ри сидят шатены с синими глазами и угощают шампанским гризеток с бархотками на шеях. Гризетки пьют и закусывают устрицами, грациозно сплевывая косточки жемчужин. В общем, увидеть Париж — и умереть. Многим это удавалось. Ах, Париж, моя парфюмерная греза, сладкий яд в фиалковом флаконе сумерек! Вот я скучаю за абсентом в “Ротонде”, вот болею за дуэлянтов у монастыря кармелиток (наши — в плащах с крестами), вот мечтаю на рассветной набе¬режной, наблюдая, как уносит течение резиновые гон¬долы с демографически департированными граждана¬ми и, наконец, караулю у Нельской башни — не скинут ли в Сену из оконной прорези прекрасного школяра с кинжалом в груди? Скинули.

Плеснула волна, мелькнула свеча, за ней загробный анфас горбуньи.

— Не умирай, милый друг!

Спасенный сорок суток бредит и пышет жаром. Но заштопанное аккуратно, как учила мама, сердце бьется все уверен¬ней. Очнулся. И снова потерял сознание. На этот раз от восхищения.— Бонжур, мон амур! Разумеется, кор¬зины роз и бархатный футляр с фамильным кольцом, обсыпанным бриллиантами. Разумеется, реанимиро¬ванный школяр — титулованный наследник виноград¬ных угодий (десятки лье стеклянных сот) и роскошных апартаментов с видом на Эйфелеву башню. Разуме¬ется, все это сложено к моим обцелованным ногам. Вот такие примерно планы.

В их свете из отечественных, правда, вод и был выловлен парижанин. В первую же ночь он гарантировал мне кругосветный круиз в джакузи, залитой “Дон Периньоном”. Вместо этого после месяца снулого сек¬са оделил черными колготками с алым мазком лака вокруг оползня и парочкой жизнерадостных трихомонад. Спасая свою надтреснутую мечту, я отшила кар¬тавого шевалье и убедила себя, что это был всего-навсего переодетый соотечественник. Потому что долж¬ны должны быть на свете страны, где женщин кутают в меха, катают круглосуточно на такси, кормят фрукта¬ми и креветками. Ну фиг с ними, с креветками,— хотя бы заявляются в гости с традиционной коробкой конфет, а не с пивом, которое сами же и выпивают.

Акт бесконечно сладостный для нас и мучительный (как, впрочем, любая ситуация принятия решения) — поиск подарка. Мы смакуем этот восхитительный про¬цесс, этот феерический фантазийный фестиваль корот¬кометражных лент на тему “сюрприз и реакция на него”. Мы выстраиваем мысленные мизансцены, оп¬летаем их орнаментом деталей с кропотливостью вос¬точных вышивальщиц ковров. Мы отлавливаем ого¬ворки, сигнальные огни его заоблачной мечты, что¬бы: — Дорогая, Боже мой, как ты догадалась, что мне всю жизнь хотелось именно этого?

Они же впадают в непролазную панику, мечутся из секции в секцию. И в итоге покупают в ближнем от дома киоске корейский маникюрный набор, годный разве что для пыток. За всю мою насыщенную жизнь лишь один-единственный раз мужчина преподнес мне подарок, при воспоминании о котором у меня до сих пор сжимается сердце.

фрагмент курсивом

Страна галлюцинировала. Воздух свободы отдавал угарным газом. У Пампушки на Твербуле самозабвен¬но откручивал друг другу пуговицы демос:


• Горбачев — голова. Ему палец в рот не клади. И Рейган — голова. Ему тоже не клади.

• Что за странное сексуальное извращение — со¬вать пальцы в рот политическим лидерам?

• И что? По-вашему, Мандельштам погубил рус¬скую культуру? Или Шагал таки погубил русскую культуру?

• Тага-анка, зачем сгубила ты меня...

Поэты, цепенея от собственной дерзости, тормо¬шили мертвых тиранов. Шампанское стоило шесть с полтиной, кооперативные туалеты посещали экскур-сионно, как Лувр,— там пел Джо Дасен и пахло новой жизнью.

А здесь, на дальнем конце переделкинского клад¬бища, царили осень, вечность и Эммануил Ефимович. Он напоминал солярисного младенца. Наверное, из космоса так оно и выглядело: голубоватый шар, в ок¬таве от центра скамейка, а на левом ее краю нелепая фигура с большой голой головой, справкой из псих¬диспансера и совком в ведре. Медицинское заключе¬ние — шизофрения. Народный диагноз — блаженный.

Блаженный — от слова “благо”, которое, согласно Далю, имеет два значения “добро, польза” и “неуступ¬чивость, своенравие”. На Руси блаженных узнавали по рубищу на теле и пророчествам на устах. Ясновиде¬ние — как содержание, и асоциальность — как форма. Пролетарская диктатура соскребла старорежимных юродивых с папертей и куда-то дела.

Но в коммунальных ячейках пускали слюни но¬ворожденные, уготованные принять эстафету. Не ла¬дили с физкультурой и шнурками, энциклопедически болели коклюшем, корью, свинкой. А судьба уже шаркала из коридорной тьмы, посверкивая не конфис¬кованной брошью:

• Вот, деточка, почитайте...

• Что это?

скачано с www.5tt.ru


• Это, деточка, стихи. Настоящие.

Шаровая молния пробивала крышу, и в черной дыре дышала вселенная: звезды, метеориты, таин¬ственный свет и все такое прочее. Смысл бытия прори¬совывался со скрижальной четкостью: расширить лун¬ки чердачной обсерватории до размеров неба над оте¬чеством. В эфире божественной миссии бесследно таяли мелкие земные проблемы типа экономии элек¬троэнергии в общественной уборной, сезонной обуви и статьи о тунеядстве. Но у соседей, правоохранитель¬ных органов и государства были свои собственные соображения насчет правильного использования элек¬троэнергии, трудовых ресурсов и воздушных про¬странств. Не альтернативные, а прямо-таки абсолютно' противоположные.

Несовпадение расстраивало и удивляло:

• О чем вы? Куда вы? Вот же она, истина, BOТ же она, красота! Я знаю, я видел, пойдемте со мной. я и вам покажу.

• Нет уж, гражданин, это вы— пройдемте, это вам покажут.

Смотрины заканчивались пенсией по инвалидно¬сти в размере тридцати шести рублей. Да нет, никто никого специально не калечил. Как-то так, само собой...

К моменту нашего знакомства (6 октября 198( года) Эммануил Ефимович уже имел означенную пен сию и четвертьвековой стаж служения мертвому Мастеру. Обычно он приезжал на кладбище после полудня. Распределял по банкам и фамильным могилам свежие цветы, возложенные бесконечными паломниками:

эти — Борису Леонидовичу, эти — Евгении, первой жене, эти — Зинаиде, второй жене, эти — сыну. Схема раздачи была подвижной и непредсказуемой. Неизмен¬ным оставался лишь первый букет. Пышность и сорт¬ность остальных варьировались и, видимо, зависели от сложных внутренних поворотов симпатий и отноше¬ний Эммануила Ефимовича с домочадцами поэта.

Убирал с дорожки листву. Потом садился и ждал. Зрителей и поклонников в свой камерный театр имени Пастернака. Они появлялись: фаянсовые интуристы, бледные юноши, парниковые барышни, сиплые поэтес¬сы, уездные диссиденты, коллекционеры знаменитых захоронений (“...а кроме Пастернака поблизости кто-нибудь интересный закопан?”), мятая совковая интел¬лигенция.

Замирали в вежливой скорби напротив арабского профиля. Потом кто-то не выдерживал напора соб¬ственной эрудиции и многозначительно изрекал:

Гул затих. Я вышел на подмостки.

Заминка, пауза и громкий суфлерский шепот за спиной:

Прислонясь к дверному косяку, Я ловлю в далеком отголоске, Что случится на моем веку.

Взвивался занавес. Начиналось действо. Манера чтения Эммануила Ефимовича наверняка восхитила бы античных театралов — от фальцета к басу, от форте к пианиссимо, с замираниями и внезапными бросками. Галактики сжимались до точки и тут же взрывались. Но неподготовленный посетитель, настро¬енный на мирный, меланхолический лад, вздрагивал от ударной волны подозрения: уж не псих ли? Вокруг кресты. Под крестами — покойники. В случае чего защитить некому.

Но вот заключительное крещендо, качнув кроны, пропадало в вышине, а Эммануил Ефимович замирал в финальной позе: корпус вперед, локти на коленях, глаза прикрыты ладонями. Антракт.

Если напуганные зрители не сбегали, начиналась долгая беседа. Иногда, расщедрившись, Эммануил Ефимович награждал терпеливого слушателя одной из своих многочисленных кладбищенских новелл:

• ...В тот день никого не было, я убрал могилу и уже собирался уезжать, когда услышал пение. От церкви к погосту двигалась необычная процессия. То есть процессия была нормальная — похоронная, а вот люди в ней... явно не здешние, не переделкинские, с лицами словно со старинных портретов.— “Кого везете?”— спрашиваю.— “Тарковского...” Его голова на подушке была чуть повернута набок, точно у спяще¬го, и речи звучали без экзальтации, надрыва и фальши. Слушаю, запоминаю. Вдруг кто-то сжал мой локоть. Обернулся. Высокий и весь в белом — кто? Правиль¬но — Евгений Александрович. Наклонился и гулким шепотом: — “Это я все устроил!”

• Что,— пугаюсь я,— смерть Арсения Александ¬ровича?

Оказалось, место на кладбище... Однажды мне удалось заманить Эммануила Ефимовича в свою дворницкую на Кропоткинской. С дву¬мя утилитарными целями: накормить и записать кас¬сету его устного творчества. Обе задачи были выпол¬нены. Кассету потом кто-то заиграл. Жаль.

Месяц спустя я появилась на переделкинском клад¬бище. Эммануил Ефимович был на посту. Увидев ме¬ня, он просиял, смутился, полез в карман утильного пальто. Выудил оттуда, вероятно, платок, сухой сте¬бель, допотопный ключ, напоминавший о тайных дверцах, замковых лабиринтах, кованых сундуках, и матовый аптечный пузырек. Опять просиял, сму¬тился и протянул пузырек мне:

• По моим наблюдениям, у вас отсутствует дома телефонный аппарат. Вот...

Флакон был доверху наполнен двухкопеечными мо¬нетами.

Через три года 6 октября (мистическая рифмовка дат) Эммануил Ефимович умер. Судьба наградила нищего безумца: он умер, как великий актер,— на своей сцене, великолепным осенним днем, во время чтения стихов, от разрыва сердца.

Тот аптечный пузырек с двухкопеечными монета¬ми остался навсегда самым драгоценным из да¬ров, поднесенных мне на этой не слишком щедрой земле.

Но вернемся к обыденности. Обучать наших кава¬леров искусству устроительства праздников — заня¬тие, обреченное на провал. Попытки лишь будут мно¬жить досаду и обиды. Оптимальное, на что можно рассчитывать, это сухое спонсорство. Но и для формирования его в качестве черты характера требуются серьезнейшие усилия. Тяга к межполовой халяве у на¬ших мэнов на ментальном уровне. До рыночной эко¬номики это как-то растушевывалось и скрадывалось скудностью социального контекста: ну что с него взять? Похмеляется на свои и ладно. Нынче что взять есть. Но попробуй отними. Не приучены: они давать, мы — брать. Он на меня тратится! Неловко как-то.— Ой, что ты, милый, не надо, я сама.— Сама так сама,— охотно соглашается милый, молниеносно пряча бумажник. В другой раз он вообще не торопится его достать, терпеливо наблюдая, как ты судорожно роешься в сумочке. А в третий небрежно занимает у тебя на мотор, сигареты, финансовую операцию с авантюрным душком, на которую свои или чужие средства тратить слишком рискованно. Извини, все было так классно задумано, но меня кинули.— И смотрит преданным собачьим взглядом. Хотя на самом деле кинули вовсе не его, а тебя.

Такое надо выжигать каленым железом. Однажды мою подругу жених пригласил в дорогой кабак. То ли в качестве свадебного подарка, то ли авансом вместо медового месяца. Заказал заранее столик, надел гал¬стук — все как положено. Пришли. Сели. Он открыл меню, начал читать. По-арабски справа налево. Ув¬лекся так, что про все позабыл. Шевелит губами, при¬щуривается, что-то прикидывает, только что не выта¬щил калькулятор. Официант переминается за плечом, приготовил блокнотик — ждет. Тогда барышня нена¬вязчиво так потянула папку на себя.

• Давай,— говорит,— родной, я тебе помогу. И начала диктовать заказ. Сверху вниз, без пропусков, как стихотворение. Официант стенографирует. Жених ослабил галстук (видимо, упрел и давит на ее ногу под столом как на тормоз). Никакой реакции. Дошла до даты и директорской визы, улыбнулась официанту — приступайте! когда остались одни, ка¬валер зашипел:

• Ты что — рехнулась?

Но она успокоила его, объяснив, что получила крупную сумму и за последствия пира он может не беспокоиться. Поверил, повеселел — они долго встре¬чались, и он отлично знал, что она легко тратит свои деньги, любит шикануть и сделать дорогой подарок. Ел с аппетитом, за троих. Перед десертом она уда¬лилась припудрить носик. С тех пор они не встре¬чались.

Еще один замеченный мною характерный пара¬докс: начало интимных отношений воспринимается многими как сигнал к прекращению любых трат на подругу. “Не заставляй меня думать, что спишь со мной из-за денег”,— заявляет бой-френд, переселив¬шись в твою съемную квартиру с неколебимой уве¬ренностью, что холодильник по ночам заполняет про¬дуктами хозяйственный домовой. Лишить его этой детской уверенности невозможно. А надо бы. Для чего:

прекрати немедленно финансировать любые хозяй¬ственные расходы. Обедай и завтракай вне дома. Ужин отдай врагу. Если это не даст нужного эффекта — расстанься. Это все равно случится, но позднее и в бо¬лее обидной для тебя форме. Мужчина никогда не будет ни ценить, ни хотеть женщину, которая ему ничего не стоит. Разница в том, что мы — одариваем,они — вкладывают. То, во что ничего не вложено, не жалко терять;

на рандеву никогда не имей при себе наличности, превышающей стоимость сабвейного жетона. Как раз¬влекаться всухую — его, а не твоя проблема;

не руководствуйся соображениями экономии, когда в припадке щедрости он предлагает выбрать себе по¬дарок;

не позволяй жаловаться на финансовые затрудне¬ния;

не давай в долг.

ЛИЛИТ И ЕВА

Что предание нам говорит? Прежде Евы была Лилит. Не женой была, не женой, Стороной прошла, стороной.

Угадай, какое твое главное преимущество перед лю¬бой женой, какими бы достоинствами она ни облада¬ла? Внешность? Но любовь, как известно, зла. Напро¬тив меня живет чудная пара: он— само мужество, она — само очарование. А регулярно навещает этот Сталлоне настоящую театральную тумбу (метр, метр, метр — где талию будем делать?). Возраст? Опять пальцем в небо — и от юных жен бегают к старым, потрепанным клячам. Сексуальная раскованность? Но, во-первых, весь его обширный сексуальный опыт нако¬плен в браке, значит, и там кое-что умеют. А если не в браке, то где они теперь, эти наставницы? Во-вторых, в монашках и весталках есть своя изюминка. Твои печенья, соленья, цыплята табака? Все одно для муж¬чины эталон кулинарного искусства — кухня его ма¬тушки, даже если в ее меню в зависимости от сезона меняются два блюда — яичница с помидорами и яич¬ница без помидоров.

Еще не догадалась, какой твой главный козырь, которого нет и не может быть на руках у жены? Правильно, это то, что ты не жена. Можешь позволить себе мелкие и крупные вольности, коих она из-за сво¬его высокого сана лишена, которые, если их правильно смешивать и дозировать, превращаются в отменное приворотное зелье.

Половая любовь потому и половая, что ее земная ось — эрос. Удали его — и останется друг и соратник Н. К. Крупская. Средство, обеспечивающее относи¬тельную сохранность стержня,— расстояние, которого между супругами нет. Не физическое, конкретное, а за¬зор неокончательной принадлежности. Притяжение предполагает наличие свободного пространства между предметами. Нет пространства — нет притяжения. Здесь скрывается неразрешимое противоречие плот¬ской любви: она стремится к слиянию, а достигнув его, пропадает, как пропадает течение двух рек, соединен¬ных в озере.

Очень точно сформулировано это у Раджнеша:

“Любовь — средство получить секс. Вот почему вы не можете любить вашу собственную жену или мужа — это очень трудно. Нужда исчезла. Любовь — это уха¬живание, прелюдия, чтобы склонить другого к сексу. Жене или мужу не нужно никакого склонения — они получены в дар. Муж может требовать, жена может требовать, нет никакой нужды склонять. И поэтому любовь исчезает. Они могут только претендовать. и такая претензия становится тяжелой вещью для каж¬дого. Претендующая любовь! Тогда вы чувствуете, что ваша жизнь бессмысленна. Вот почему, когда люди вступают во внебрачные связи, это дает им немного энергии и немного чувства любви, т. к. за новым чело¬веком вы должны снова ухаживать, вы не можете взять его в дар — вы должны его склонить”.

Вот и пусть склоняет до самого тына, но чувствует:

стоит слегка расслабить руку, ствол хлоп! — и опять распрямится. Заново надо карабкаться, повисать, ле¬теть вниз, рискуя свернуть шею. Достигается это ощу¬щение у партнера просто — внутренним осознанием своей независимости как отрадного факта. Тогда и внешние признаки возникнут сами собой.

Хотя не стоит пренебрегать и режиссурой: когда отмени свидание, желательно в последний момент,— самый лакомый кусок тот, что пронесли мимо рта;

когда пропади на уик-энд без предупреждения, не забо¬тясь по возвращении о железном алиби. Не жена, чтобы оправдываться и запускать вперед парламен-терш со скошенными от вранья глазами.

Ты вправе читать при нем письмо, не информируя о корреспонденте, подъезжать к месту свидания на частнике, не объясняя, почему расплачиваешься только улыбкой. Ты можешь навсегда исключить из графика встреч определенный день недели с туманной аргумен¬тацией “так получается”.

А туалеты напрокат! А их феерическая смена! Гар¬дероб, который тебе явно не по карману! Это жены прячут дорогую обновку, купленную на загадочные средства, в ожидании хорошего расположения духа хозяина. А тут не его забота, откуда что берется и куда девается. Только не эпатируй открыто, соблюдай меру и ритм, который есть великое организующее начало всякой мелодии, в том числе и мелодии любви.

Но все ухищрения будут напрасны, если они лишь плод ума и бессонницы, а не органичные движения натуры. Это кошка выпускает когти и дыбит шерсть в наивной надежде, что ее примут за тигрицу. А насто¬ящая тигрица может мурлыкать и ластиться, не скры¬вая свою принадлежность к кошачьему роду. Ей дос¬таточно зевнуть, чтобы напомнить, кто есть кто. Но эти царственные зевки нам удаются редко. Оставаться внутренне свободной и любить — это уравнение из высшей математики.

Замужней любовнице проще. Она объективно не принадлежит целиком своему тайному партнеру. Ей не надо изображать из себя вольнолюбивую Радду и обносить колючей проволокой некую зону своего существования. Все уже есть. Довольно, собственно говоря, того, что она ложится каждую ночь в по¬стель с другим, и нетрудно догадаться, чем они там занимаются. А что любовник возразит, когда сам спит не с одной открытой форточкой. Тут-то и раз¬горается охотничий азарт, накапливается решимость для заячьего прыжка, вспарываются перины в поис¬ках спрятанного паспорта, обручальное кольцо соска¬льзывает с безымянного пальца и, прощально свер¬кнув, пропадает навеки за решеткой канализационно¬го люка.

Но не думай, что стоит обзавестись кем-то еще — через короткий срок затрепещут ленточки на капоте боачного кортежа. Допустим только законный сопер¬ник.

А еще — балуй себя. По собственному опыту знаю,

что у одинокой женщины всегда найдутся деньги на маленькие, но частые удовольствия. Одно из них, со¬вершенно бесплатное,— без оглядки отдаваться свое¬му настроению. Чем лучше к себе будешь относиться ты тем больше оснований у мужчины окружить тебя вниманием. Эта публика сразу чует, каким уровнем ухаживаний можно ограничиться. Когда в твоем баре “Вдова Клико”, они не выставят на стол дешевый портвейн. Когда твои простыни пахнут лавандой, ты почти застрахована от фуфайки в гараже. Празднуй себя, радуйся себе, холь, нежь, лелей!

КТО МОЖЕТ

СРАВНИТЬСЯ С МАТИЛЬДОЙ МОЕЙ...

Что ты знаешь о своей законной сопернице? Возраст. масть, имя. Или твой приятель не скупится на подроб¬ные доносы и широко информирует о завалах посуды в мойке, белья в тазе, где вот-вот зажелтеют кувшин¬ки, о пепельнице, которую суют под кран после каждой сигареты, о растяжках на животе, рыбьем темперамен¬те, закатанной до подбородка ночной рубашке, нетлен¬ном оплоте целомудрия? Тогда мне не с чем тебя поздравить.

Лично я без колебания вычеркиваю из списка пре¬тендентов того, кто с готовностью перетряхивает гряз¬ные простыни своей женщины. А вдруг и я чем не угожу? Зачем мне фельетонист в постели! Отношение к спутнице жизни — это не частность, это экзамен на аттестат этической зрелости. Да и вряд ли она образец клинической фурии, иначе бы к моменту ва¬шей благословенной встречи твой кавалер был бы либо философом, либо импотентом, то есть объектом, непригодным для интенсивной сексуальной эксплуата¬ции. Лишь однажды проклятия в адрес жены я приняла с сочувствием.

фрагмент курсивом

Это было в канун архивного Нового года. Я и мой спутник той бесприютной зимы пировали шампанским “Помпадур” из украденной в попутном баре тары на последнем подоконнике хрущевской пятиэтажки. Шастанье жильцов не беспокоило — в столице пробило полночь, за окнами лютовал январь.

Но вдруг дверная расщелина одной из квартир после короткой внутренней потасовки выплюнула на¬ружу тщедушное существо в заячьем треухе, трусах “ну, погоди!”, тапочке и ботинке. Обнаружив себя на площадке, изгнанник не стал рваться назад, а переми¬нался с ноги на ногу, скрестив в жесте балетного лебедя запястья, словно юный ленинец, выставленный в холодный вестибюль за злостное нарушение лагерно¬го режима. Стограммовое соболезнование принял молча. После повтора душа не стерпела.

• Акула, у-у-у-у, акула кровожадная! — воззвал он в сторону немого дерматина.— Слушаешь? Слу¬шай — акула ты!

А опрокинув третью, и вовсе встрепенулся раненым соколом, расправил крылья, взлетел на железную чер¬дачную лестницу и зазвенел мальчишечьим дискантом:

Кто привык за победу бороться, С нами вместе пускай запоет…

Мы — привыкли. И наполнились соленым ветром паруса, и загомонили чайки, и запахло йодом, и по¬плыли к диковинным островам отважные дети капита¬на Гранта. Но внeзaпнo из пучины взметнулась могу¬чая длань, смела с каната смелого юнгу и скрылась с ним в гибельной бездне.

Остаток шампанского мы выпили за Сократа.

А ты сама, случаем, не вытягиваешь из любовника компромат? Или того хлеще закидываешь агентур¬ные сети, чтобы вывалить ему под нос тухлый улов из мнимых и истинных прегрешений его жены? Мол и она не эталон святости. Помяни мое слово: костями от этой ухи давиться тебе.

Глубоко внутри мужа тяготи г неизменная правед¬ность спутницы жизни. Каково годами сталкиваться в незамутненных зеркалах с собственной блудливой физиономией? А тут хроническое чувство вины рас¬плавит праведный гнев, и забурлит на его огне осты¬вшее чувство. Нет, он не перестанет навещать тебя, но не по зову плоти, а в отместку. Что, как говорят в Одессе, две большие разницы. Когда же острая фаза закончится, за бортом в компании ли с женой, в одино¬честве ли, но окажешься ты.