Geum.ru

Общественные настроения в период Первой мировой войны (на материалах Московской губернии)

Вид материалаРеферат

Содержание


1. Майские погромы в Москве в 1915 году.
1.2 Четыре страшных дня
1.3 «Босяки» и «приличные господа».
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9

1. Майские погромы в Москве в 1915 году.




    1. «Внутренний враг». Хроника предшествовавших погрому событий.


«Во второе лето Великой европейской войны, в конце мая 1915г., в первопрестольной столице бывшего Российского государства, в Москве, произошел грандиозный погром. Били немцев…»1 так начал свои воспоминания действительный статский советник Н.П.Харламов,2 которому в июне 1915г. Министром внутренних дел Н.А. Маклаковым было поручено не только разобраться в причинах произошедшего в Москве, но и воссоздать «весь ход печальных событий».3 Интересно, что российское правительство узнало о немецком погроме в Москве только из материалов центральных газет.4 Градоначальник А.А. Адрианов имел основания для проведения профилактических мер по предотвращению возможных погромов. Еще в середине октября 1914 года в Москве имели место выступления против Московских немцев. «… Уличная толпа, подстрекаемая не столь патриотическим подъемом, как злонамеренными агитаторами, совершила разгром некоторых торговых заведений, под видом погрома немцев, причем полиция, из боязни быть обвиненной в поддержании немцев, проявила полное бездействие…»5. Непротивление Адрианова подобным «патриотическим» акциям - это прямое доказательство «особой» антинемецкой позиции градоначальника и его аппарата. Эксцессы побудили министра внутренних дел Маклакова специальным письмом призвать московские власти навести порядок в городе. Министр снимал с себя ответственность на случай повторения бесчинств.

Но агитация против «внутренних врагов» уже разгоралась по всей России.

С началом войны российские подданные стали разделяться в зависимости от звучания их фамилий, а иногда и имен. Композитор С.Н. Василенко отмечал в мемуарах,1 что даже в литературно-художественном объединении, цитадели московской интеллигенции, образовалось две партии: «за исключение» из кружка лиц с немецкими фамилиями и, наоборот, «за их оставление». Сам композитор проголосовал за исключение знаменитого московского фотографа К.Фишера и владельца книжного магазина «Гросман и Кнебель», российского издателя классической литературы и детских книжек - Иосифа Николаевича Кнебеля.

Конец 1914 и 1915 год стали временем поражения русской армии на фронте. К апрелю-маю 1915г. в стране наблюдалась хозяйственная разруха, рост цен и спекуляция товарами первой необходимости.2 Широкие слои рабочих были охвачены настроениями против «внутреннего врага».

Ситуация в Москве ничуть не отличалась от настроений в других городах России. Фабричная инспекция и полиция неоднократно фиксировали стачки и забастовки рабочих, единственным требованием которых было удаление с предприятий всех немцев и австрийцев. Начальник Московского охранного отделения А.П. Мартынов весной 1915г. доносил в Департамент полиции: «На некоторых фабриках и заводах Москвы рабочие стали обращаться к администрации с требованием об удалении с заводов лиц немецкого происхождения… угрожая изгнанием таких лиц «своими» мерами…».3

По Первопрестольной ходили многочисленные слухи, связанные с якобы готовящимися «внутренними» немцами взрывами на предприятиях. В одной такой «басне» говорилось, что немцы-шпионы взорвали в Гатчине поезд с боеприпасами.4 В апреле 1915 на охотском заводе взрывчатых веществ в Петрограде по «неизвестной причине» произошел взрыв, унесший жизни около 100 человек. Событие вызвало большой резонанс по всей России. «Озлобления против немцев, против каждого носившего нерусскую фамилию росло с каждым днем».1 С 20 мая 1915 г. среди рабочих Прохоровской фабрики шло сильное брожение, т.к. здесь были отмечены случаи холерных и острых желудочных заболеваний. Обвиняли московских немцев.

Хочется отметить чрезвычайную четкость в действиях погромщиков, орудовавших 26-29 мая в Москве. В руках некоторых участников находились списки тех, кого надо «бить». Многочисленные документы и литература указывают нам на тех, кому было выгодно создание подобных списков. «Можно с уверенностью сказать, что майский погром предприятий и магазинов, принадлежащих «немцам», помог выпустить пар социального недовольства москвичей, на время отведя удар как от местной администрации и правительства, так и от русских предпринимателей и торговцев, заинтересованных в изгнании конкурентов».3 (выделено – Ю.Г.).

1.2 Четыре страшных дня


26 мая.

В Москве, как и во многих других городах России, действовал благотворительный комитет, осуществляющий помощь семьям мобилизованных в армию. Руководила работой комитета великая княгиня Елизавета Федоровна, немка по происхождению.

26 мая с десяток женщин, получивших отказ на просьбу подработать в этом комитете (весьма «выгодная» социальная работа, связанная с распределением продуктов в семьях солдат) столпились у дома генерал-губернатора на Тверской. Посыпались обвинения в адрес «великой княгини-немки». Тут же возникла толпа сочувствующих, подхвативших выкрики в адрес Елизаветы Федоровны. Полиции удалось разогнать толпу. «Бабий бунт» закончился подачей жалобы первому германофобу Москвы главноначальствующему Ф.Ф. Юсупову.

В этот же день на Ситцевой фабрике Гюбнера около 1,5 тыс. рабочих выдвинули требования уволить всех «немцев-эльзасцев» с фабрики. Область Эльзас формально принадлежит французской стороне. Этот факт администрация и попыталась объяснить забастовщикам, но убедить их разойтись не смогла. Рабочие с портретами царя, пением гимна и криками «Долой немцев!» двинулись к Прохоровской Трехгорной мануфактуре, где за неделю до этого наблюдалась вспышка кишечных заболеваний (считали что это «немецкая диверсия»).1

Оба предприятия находились на окраинах Москвы. Центральные районы города забастуют на следующий день.

Об инцидентах в тот же вечер было доложено градоначальнику А.А.Адрианову, который буквально проигнорировал сообщение. «Напротив… на вопрос, что делать, если и на следующий день повторятся манифестации, генерал Адрианов ответил, что рассеивать манифестирующую толпу не следует, а надо лишь следить, чтобы она не нарушала порядок».2

27 мая.

Утром Антинемецкие манифестации возобновились с новой силой. Рабочие фабрики Гюбнера, пополненные забастовщиками с Рябовской мануфактуры двинулись в район Замоскворечья. Владелец Прохоровской мануфактуры Н.И. Прохоров обратился к градоначальнику Адрианову с просьбой остановить толпу силами полиции. Генерал-майор Адрианов стоял на своем. Он вновь отметил мирный характер манифестации и распорядился о допуске митингующих к его резиденции в центре города. «Патриотически» настроенная толпа с портретами Николая II, с пением «Боже, царя храни» и «Спаси, Господи, люди Твоя» вместо резиденции свернула на Дербеневку, к мануфактуре Эмиля Цинделя.

Толпа потребовала выдать всех скрывающихся на фабрике «немцев». У ворот демонстрацию встретил пристав Эклон с десятью городовыми. Он принялся увещевать людей, чтобы они даже не пытались проникнуть на территорию фабрики. Манифестанты пока прислушались к требованиям представителя власти и отправили в фабричную контору документацию, где изложили указанные требования.1

Характер событий изменился после того, как другой представитель власти полицмейстер Миткевич, прибывший несколькими минутами позже, фактически, вновь «завел» толпу своей речью. В частности он говорил: «С назначением нового главноначальствующего началась длительная борьба с немецким засилием».2 В той ситуации слова звучали как призыв к активным действиям. Что и произошло. События приняли необратимый характер. Часть толпы проникла внутрь территории фабрики. Трагедия еще могла быть предотвращена: в сопровождении двухсот полицейских и заместителя Севенарда к фабрике подъехал градоначальник А.А.Адрианов. Но его присутствие свелось к беседе с манифестантами. Пока Адрианов обещал рабочим уволить всех «немцев» с предприятий, во дворе фабрики шло избиение управляющего Карлсена. Этот русский подданный и швед, замечу, по происхождению отказался пустить хулиганов во внутренние помещения фабрики. Завязалась драка.

Несколько минут спустя Адрианов уехал, фактически бросив Карлсена на произвол судьбы. «Рабочие отнесли Карлсена к реке, куда его и бросили. На берегу стояла огромная толпа народа, кричащая: «Бей немца, добить его», и бросали в Карлсена камнями».3 Один из полицейских рассказывал: «В подавлении беспорядков непосредственное участие приняли, по-видимому, только посланные мною на выручку Карлсена шесть конных городовых. Как я потом узнал, двое из них вытащили Карлсена из воды…»4 Далее читаем в «Записках…» Харламова: Двум городовым удалось достать ветхую лодку без весел и втащить в нее барахтавшегося в воде Карлсена. Озлобленная толпа с криками «Зачем спасаете?» стала бросать камни в лодку. На берег в это время прибежала дочь Карлсена – сестра милосердия, которая, увидев происходившее, упала перед рабочими на колени, умоляя пощадить ее отца. С теми же просьбами обращался к толпе полицмейстер Миткевич, который, указывая на дочь Карлсена, говорил: «Какие же они немцы, раз его дочь наша «сестра» [милосердия]». Но озверевшая толпа с криком «И ее забить надо!» продолжала кидать камни. Лодка быстро заполнилась водою, Карлсен упал в воду и пошел ко дну. Было это в шестом часу дня…»1

Потом настал черед фабрики Роберта Шрадера. Разгромив ее, толпа направилась в дом директора-распорядителя фабрики Янсена, где зверски расправились с четырьмя женщинами (женой директора-распорядителя Э. Янсен, его сестрой К.Янсен, тещей Э. Штоле и русской подданной Б.Энгельс). Одной из женщин было 80 лет.2

Даже зная о варварском убийстве женщин, московские власти в лице генерал-майора Адрианова не запретили Антинемецкие манифестации. Вечером 27 мая градоначальник докладывал Феликсу Юсупову:

«Обычное, уличное буйство, которое теперь и прекратилось.»3

28 мая.

Однако на следующий день забастовали все заводы и фабрики Москвы.4 Рабочие скапливались в Замоскворечье. Полиция начала принимать вялые меры по спасению немцев: их свозили в тюрьму, под охрану.5 Ни о каком противостоянии со стороны полицейских и речи не было. Основные силы бастующих двинулись в центр, к Кремлю.

Отряд в 3 тысячи человек тем же утром прибыл в подмосковную деревню Нижние Котлы. Это была группа, состоящая в основном из Рябовской, Даниловской мануфактуры и фабрики Цинделя. Они ворвались на фабричный двор товарищества «Феррейн» и принялись разыскивать скрывающихся на фабрике «немцев» В результате был захвачен управляющий фабрикой – подпоручик запаса русской службы Авенариус, его помощник - русский подданный Шиле, и фармацевты - русские подданные Иван Нейкирх, Иван Бергард и Александр Горнок, которых погромщики отправили в Москву, сдав их столичной полиции.1 «За время пребывания толпы на фабрике «Феррейн» ею было выпито 5 ведер винного спирта, похищено до 2000 кусков разного мыла, около 10 пудов сахара и попорчено много разного товара».5

После фабрики Феррейна уже 5-тысячная толпа двинулась на Московский электрический завод, находящийся в деревне Верхние Котлы, где было похищено несколько плит меди. Позже манифестанты подступили к находящейся здесь же мелкопрядильной фабрике Кутуара. Управляющий пытался объяснить толпе, что на предприятии нет «немцев», на что услышал в ответ из толпы: «Мы есть хотим!» Тогда управляющий выдал погромщикам 50 рублей, и они покинули фабрику.2

Действия Губернатора Н.Л. Муравьева по подавлению беспорядков в пригородах Москвы были более решительными, чем инициативы Юсупова и Адрианова в самом городе.3 Но и этого было недостаточно.

В Москве, по дороге к Красной площади, на Никольской улице толпа разгромила аптеку «Феррейн В.К., т-во». Погромщики извлекли из подвалов пять пудов спирта и распили его.4

К 11 часам огромная толпа сконцентрировалась на Красной площади возле памятника Минину и Пожарскому. В захмелевшей толпе, еще распевающей «Боже, царя храни» с портретами Николая II в руках, появились другие лозунги. Стали скандировать требования об отречении императора и передачи престола великому князю Николаю Николаевичу.1

В 2 часа дня начался погром магазинов Эйнема (кондитерские изделия) и «Циндель» (одежда), расположенных в Верхних торговых рядах (сегодняшний ГУМ). Толпа «растеклась» на Китай-город, Лубянскую площадь, Кузнецкий мост, Петровку, Мясницкую. На Мясницкой улице были разгромлены все магазины с немецкими вывесками: «Роберт Кенц», «Гаген», Торговый дом «Липгардт». В правлении товарищества Э.Липгардта погромщики бесчинствовали особенно сильно. Дело в том, что на складе земледельческих орудий были найдены образцы артиллерийских снарядов, которые планировал выпускать для русской армии завод Липгардта.2

Уничтожены были магазины А.Б.Мейера, Роберта Пфеффера (электрических принадлежностей), А.Я. Фохта (рейнинский погреб), Зотова и К0 (торговый дом), акционерное общество К. Эрланса и К0, конторы – Я.Зоргагена (по продаже шерсти), Г.Гросмана (мельнично-строительная), контора завода Тильманс.3

Грандиозная картина погрома хорошо просматривалась с Кузнецкого моста. Пересекающие улицы были заполнены погромщиками. Товар выбрасывался из окон и превращался в обломки. Толпа еще подчинялась «вожакам» со списками немецких магазинов и квартир в руках. Но к вечеру началось форменное мародерство, к которому активно подключились обыкновенные бандиты и хулиганы московских трущоб вроде Хитровки. 4

Группа «манифестантов», вооружившись портретом Вильгельма II, использовала его для выяснения «политической благонадежности» того или иного магазина. Предлагалось плюнуть в портрет ненавистного Кайзера, тогда подозрения снимались. Горе-патриоты вернулись домой с совершенно заплеванным портретом Вильгельма и без добычи, так как не отказался плюнуть никто.5

Другие погромщики не затрудняли себя столь сложными выяснениями. Среди пострадавших были и русские, и французы, и даже внештатный консул колумбийского правительства П.П. Вортман.1

Огромная толпа манифестантов двинулась к Красным Воротам, к резиденции главнокомандующего Юсупова. Шествие возглавлял лично градоначальник А.А. Адрианов.

Возбужденная толпа разгромила контору Кос и Дюрр. Здание было известно тем, что в нем родился М.Ю. Лермонтов, о чем свидетельствовала и памятная табличка на доме. Пограничники «вошли в раж»…

Были полностью разгромлены мебельный магазин «Кон», фотоаталье «К.Фишер», музыкальный магазин Ю.Циммермана, немецкие магазины на Сретенке, Арбате, Неглиннной, Ордынке, Маросейке.

Не обошли даже магазин Русского товарищества по торговле чаем «Караван», в числе главных пайщиков которого состояла немецкая предпринимательская династия Вогау. На лубянке разгромили контору транспортного общества «Герхард и Гей». На Тверской разбили меховой магазин «Герман Корпус» и книжный магазин товарищества «Вольф».2 Перебиты были все магазины с нерусской фамилией в названии. Добравшись до винных складов в районе Сокольников и 2-й Мещанской улицы, погромщики потеряли всякую сдержанность. К вечеру 28 мая на улицах стало опасно находиться, даже если ты на 100% русский. Тысячные толпы растеклись по улицам всей Москвы. Начались стихийные нападения на частные дома немцев и квартиры.3 В Сокольнической слободке (Лефортово) 28 мая около 10 часов вечера разгромили парфюмерную мастерскую, а в 2 часа ночи – квартиру Эдуарда Леопольдовича Аудринга (латыша, российского подданного) Все погромщики были поголовно пьяны4. Был разгромлен книжный магазин «Гросман и Кнебель».

Москва начала гореть. За день 28 и ночь 29 мая было зафиксировано 47 пожаров.1

29 мая.

Во время чтения многочисленных протоколов предварительных следствий (см. ЦИАМ.Ф.142.Оп.17, 20, 179) по погромам в Москве, нас не покидала мысль о «стихийном / организованном» характере событий. Постоянно встречаем упоминания о неких «людях со списками», «парнях, указывающих дом под погром». В море уличного безумия, сметающего все на своем пути, как казалось, стихийно, нет-нет да появится очередной «руководитель», который всегда знает что делать, кого бить, чью квартиру громить. Пострадавшие и очевидцы позже сообщали следствию: «В толпе я видел каких-то людей при которых был, очевидно, список предназначенных к разгрому мест».2

В ночь на 29 мая к дому №6 по Большой Спасской, где размещалась фабрика нотопечатных изделий и типография, принадлежавшая вдове прусского подданного Прасковье Дмитриевне Гроссе, подошла толпа численностью в несколько тысяч человек. Валентин, сын Гроссе, передал погромщикам через служащего документы матери и свои, удостоверяющие, что хозяйка – купчиха второй гильдии и российская подданная. Однако документы уже никого не интересовали… Погром предприятия продолжался около двух часов. После него вспыхнул пожар, в огне которого погибла вся находившаяся в помещении готовая продукция. Сгорело множество нот, изготовленных по заказу Румянцевского музея, Большого театра, консерватории синодального училища, Сергея Рахманинова.3

В Лефортове – самом «немецком» районе города начались волнения на заводе «Бонакер».4 С утра огромная толпа с флагами собралась на Введенской площади. 10 тысяч погромщиков, разделившись на мелкие отряды, начали погромы и избиения на близлежащих улицах. Вечером, 29 мая один из избитых – Герман Германович Филипп – скончался в полицейском участке.1 Василий Эрнестович Лисснер, владелец химико-технической лаборатории, расположенной в Пятницкой части, пытался остановить толпу. Он предъявил ополченскую книжку, что успокоило людей. Но погромщики потребовали снять вывеску с гербом Италии (его приняли за австрийский).2 Житель Лефртово Август Генрихович Шитц (потомок самарских колонистов) был избит на глазах околоточного Кузнецова. В полиции пострадавшему заявили, что он мол «хоть и колонист, а все равно немец».3

В 4 часа утра пьяная толпа разграбила картонажную фабрику Г.Генке. Запылали дачные особняки австрийских и германских подданных в Петрово-Разумовском. Беспорядки добрались до сел Свиблово, Всехсвятское.4

В массовых грабежах этого дня были замечены даже полицейские. Один из пострадавших рассказывает: «Прислуга моего брата Татьяна видела, как городовой таскал из моей квартиры вещи уже после погрома.»5

В продолжающихся погромах сгорели: аптекарский магазин и фабрика товарищества «Келлер», резиново-ткацкая мануфактура «К.Браун и Ко» (ул. Немецкая), водочный завод Штритера, склады Цинделя, Шрадера, Жирардовской мануфактуры, дом Захарьина на Кузнецком мосту (в нем был подожжен разгромленный магазин Циммермана), правление фирмы «Вогау и Ко» (ул. Варварка, 26) и др.6

Немецкие погромы продолжались и за перделами Москвы. Во 2-м стане Московского уезда были разграблены и сожжены ряд жилых домов на территории фабрики «Ферман».7 На заводе Прейса (2-й стан) толпа потребовала остановить работу, но погромов не производила.8

Толпа в 4 тыс. человек разорила и сожгла имение Вогау в

с. Неклюдово.1 В 8-м стане фабричные рабочие разгромили имение барона Кнопа в с.Волынское.2 Поджоги зафиксированы на станции Сходня, в поселке Александровском.3 Последние немецкие погромы в Московской губернии были зафиксированы утром 30мая, неподалеку от с.Архангельское (дом М.Марка, совладельца «Вогау и Ко»). В этот же день появился приказ генерал-губернатора графа Н.Л.Муравьева о запрете уличных сборищ. Разрешалось применять крайние меры против неподчинившихся. Пришлые в область люди подвергались аресту, а крестьяне интенсивным допросам.4

Простейший подсчет говорит нам о том, что в рядах потерпевших от погромов жителей Москвы и округи подданных воюющих с Россией держав очень мало, совсем небольшой процент. Остальные – либо «немцы», имеющие российское гражданство, либо «случайные пострадавшие». Германских и австрийский подданных пострадало 113 чел.; русских подданных с иностранными фамилиями – 489; русских подданных с чисто русскими фамилиями – 90чел.5

В ночь с 28 на 29 мая было созвано частное совещание Московской городской думы, где депутаты подвергли критике бездействие главноначальствующего князя Юсупова, градоначальника Адрианова и начальника штаба генерала Оболешева. Феликс Юсупов пытался защитить свою пассивность. Его речь сводилась к следующему: «Я предвидел, что насилие толпы может угрожать немцам, и я энергично приступил к тому, чтобы их поскорее удалить… мы были к ним слишком добры. Я на стороне наших рабочих. Их терпение лопнуло. Они не могут спокойно работать, когда им говорились на каждом шагу грубости и дерзости… Малейший успех немцев на фронте делал их (московских немцев) до крайности наглыми и нахальными…».2 Стенограмма того же заседания убеждает в том, что из депутатов были уверены в запланированности погромов… Частное совещание думы сменило экстренное заседание. На нем и было принято запоздалое решение о вводе войск в города. С утра 29 мая в Москве начали действовать военные патрули. Пожары и погромы пошли на убыль лишь к вечеру, после того, как появились первые жертвы столкновений солдат и погромщиков.

1.3 «Босяки» и «приличные господа».


Общая сумма убытков составила более 50 млн. рублей. Комиссия Н.П. Харламова подведет итог – количество активных участников беспорядков составило более 50 тысяч человек. Что же это были за люди?

Советская историография игнорировала московский погром, исходя из соображений косвенного характера. Писать о майских беспорядках серьезное исследование, значило рискнуть докопаться до истины. А истина была такова: большую часть погромщиков составили рабочие. Однако читаем у Ленина: «единственным классом, которому не удалось привить заразы шовинизма, является пролетарий. Отдельные эксцессы в начале войны коснулись лишь самых темных слоев рабочих. Участие рабочих в московских безобразиях против немцев сильно преувеличено».1 Резолюция группы рабочих, отправленная в Московскую городскую думу также отрицает наличие рабочих в рядах погромщиков: «Мы… требуем опровергнуть официально, что не рабочие участвовали в погроме, а подонки общества и студенты-академисты, чиновники…; виновников нужно искать не в душных коридорах фабрик и заводов, среди мозолистых рук, измученных пролетариев, которые никогда не способны на такие грязные дела, а … в кабинетах наших сановников».2 Сколько пафосного гнева, не так ли? А между тем, факты, многочисленные свидетельские показания говорят об обратном.3 О высокопоставленных сановниках Москвы, заинтересованных в погроме, мы уже упомянули. Здесь слова резолюции справедливы. Но справедливо и то, что самыми массовыми участниками майских событий были рабочие столицы, а так же члены их семей (подростки).1 Кроме рабочих, в немецких погромах принимали участие и представители средних слоев города – некоторая часть интеллигенции, студенты, мелкие служащие, чиновники, низшие военные чины – солдаты и прапорщики, даже офицеры. Были здесь и «оборванцы», «босяки», «все больше серый народ», «хитровцы».2

Н.П. Харламов отмечает, что «… в грабежах, вскоре приняла участие и интеллигентная публика… жадно набивавшая себе карманы разного рода вещами, в магазинах готового платья и обуви некоторые тут же переодевались в новое платье, оставляя в магазине свое старое. В числе принимавших участие в расхищении имущества видели двух женщин, одетых в костюм сестер милосердия…»3 Градоначальник Адрианов считал, что в погромах участвовала половина жителей Москвы.4

Официальная версия будет такова: в погромах участвовали, главным образом, низы города, люмпены и маргиналы, так называемые, обитатели Хитрова рынка (бродяги, воры, алкоголики).5

Позволим себе вновь не согласиться. Хитровка – это не «половина жителей Москвы». Дневниковые записи Р.М. Хин-Гольдовской так же подтверждают разномастный состав погромщиков, опровергая утверждение о «бунте черни»: «… грабили все – и солдаты, и рабочие, и городовые, и бабы, и мальчишки и «приличные обыватели…»6 Рассчитывая социальный состав участников беспорядков, следует помнить о том, что большинство полновозрастных мужчин были призваны в армию. Это во многом объясняет подростковый состав некоторых митингующих толп. Такая ситуация, в частности, отражена в сообщении ассистента Московского университета А.С.Муралевича: «… манифистирующая толпа в 25-50 человек состояла исключительно из детей 10-12-летнего возраста… Дальше по Тверской, начали встречаться манифестации, где большинство уже состояло из взрослых самого подозрительного вида, несомненно подонков населения; лиц с характерным обликом мастерового и фабричного было мало, в толпе стали попадаться солдаты…»1

Все очевидцы событий, пытаясь оценить общую численность погромщиков, говорили: «огромная», «громадная», «многочисленная». Есть неофициальные данные, говорящие нам о том, что всего активных погромщиков было, как минимум, 100 тыс. человек. Эта цифра в 2 раза превышает «официальную» версию властей. Таким образом, картина социального состава следующая. Первую, самую массовую часть из всех митингующих составили рабочие. Вторая по численности группа – всевозможный деклассированный, «криминальный» элемент, подростки и студенты. В третьей группе – интеллигенция среднего достатка, мелкие торговцы. К самой малочисленной группе можно отнести солдат и прочих погромщиков, участие которых было единично.